Аббата Пирара. Я отправляюсь к нему, он нас обвенчает, а час спустя мы уже
Будем на пути в Лангедок и не появимся в Париже впредь до Вашего разрешения.
Одно только заставляет сжиматься мое сердце - все это станет пищей для
Пикантных анекдотов на мой счет и на Ваш. Остроты каких-нибудь глупцов,
Пожалуй, заставят нашего доблестного Норбера искать ссоры с Жюльеном. А при
Таких обстоятельствах - я хорошо знаю его - я буду бессильна оказать на
Жюльена какое-либо воздействие: в нем заговорит дух восставшего плебея.
Умоляю Вас на коленях, отец, придите на мое венчание в церковь аббата Пирара
В следующий четверг. Это обезвредит ехидство светских пересудов и отвратит
Опасность, угрожающую жизни Вашего единственного сына и жизни моего мужа...
", и так далее, и так далее.
Это письмо повергло маркиза в необыкновенное смятение. Итак, значит,
Необходимо в конце концов принять какое-то решение. Все его правила, все
Привычные дружеские связи утратили для него всякое значение.
В этих исключительных обстоятельствах в нем властно заговорили все
Истинно значительные черты его характера, выкованные великими потрясениями,
Которые он пережил в юности. Невзгоды эмиграции сделали его фантазером.
После того как он на протяжении двух лет видел себя обладателем громадного
Состояния, пожинал всякие отличия при дворе, 1790 год внезапно вверг его в
Ужасную нищету эмиграции. Эта суровая школа перекроила душу
Двадцатидвухлетнего юноши. Он, в сущности, чувствовал себя как бы
Завоевателем, раскинувшим лагерь среди всего своего богатства; оно отнюдь не
Порабощало его. Но это же самое воображение, которое уберегло его душу от
Губительной отравы золота, сделало его жертвой безумной страсти - добиться
Во что бы то ни стало для своей дочери громкого титула.
В продолжение последних полутора месяцев маркиз, повинуясь внезапному
Капризу, вдруг решал обогатить Жюльена, бедность которого казалась ему
Чем-то унизительным, позорным для него самого, маркиза де ЛаМоля, чем-то
Немыслимым для супруга его дочери. Он швырял деньгами. На другой день его
воображение кидалось в другую сторону: ему казалось, что Жюльен поймет этот
Немой язык расточительной щедрости, переменит имя, уедет в Америку и оттуда
Напишет Матильде, что он для нее больше не существует. Г-н де ЛаМоль уже
Представлял себе это письмо написанным, стараясь угадать, какое действие
Может оно оказать на его дочь.
Когда все эти юношеские мечты были разрушены подлинным письмом
Матильды, маркиз после долгих раздумий о том, как бы ему убить Жюльена или
Заставить его исчезнуть, вдруг неожиданно загорелся желанием создать ему
Блестящее положение. Он даст ему имя одного из своих владений. Почему бы не
передать ему и титул? Герцог де Шон, его тесть, после того как единственный
Сын его был убит в Испании, не раз уже говаривал маркизу, что он думает
Передать свой титул Норберу...
"Нельзя отказать Жюльену в исключительных деловых способностях, в
Редкой отваге, пожалуй, даже и в некотором блеске... - рассуждал сам с собой
Маркиз. - Но в глубине этой натуры есть что-то пугающее. И такое впечатление
Он производит решительно на всех, значит, действительно что-то есть. (И чем
труднее было определить это "что-то", тем больше пугало оно пылкое
Воображение старого маркиза.)
Моя дочь очень тонко выразила это как-то на днях (в письме, которого мы
не приводим): "Жюльен не пристал ни к одному салону, ни к какой клике". Он
Не заручился против меня ни малейшей поддержкой, если я от него откажусь, он
Останется без всего... Но что это - просто его неведение современного
состояния общества? Я два или три раза говорил ему: добиться какого-нибудь
Положения, выдвинуться можно только при помощи салонов...
Нет, у него нет ловкости и хитрости какого-нибудь проныры, который не
