Натуру. Шумная радость этих досыта накормленных, чисто одетых крестьян

Только тогда была полной, когда могла дать себе выход, когда им можно было

Беспрепятственно орать во всю силищу своих здоровенных легких.

Теперь Жюльен обедал один или почти один, примерно на час позже всех

Остальных. У него был ключ от сада, и он мог там прогуливаться, когда никого

Не было.

К своему великому удивлению, Жюльен обнаружил, что его стали меньше

Ненавидеть, а он-то, наоборот, ожидал, что ненависть семинаристов удвоится.

Теперь они не считали нелепым высокомерием его нежелание вступать в

Разговор, что было для всех очевидно и создало ему столько врагов. Этим

Грубым созданиям, среди которых он жил, его замкнутость казалась теперь

Вполне уместным чувством собственного достоинства. Ненависть заметно

Уменьшилась, особенно среди младших семинаристов, отныне его учеников, с

Которыми он обращался чрезвычайно учтиво. Мало-помалу у него стали

Появляться и сторонники, а называть его Мартином Лютером теперь уже

Считалось непристойной шуткой.

Но к чему перечислять его друзей, его врагов? Все это гнусно, и тем

Гнуснее, чем правдивее будет наше изображение. А между тем ведь это

единственные воспитатели нравственности, какие есть у народа: что же с ним

будет без них? Сможет ли когда-нибудь газета заменить попа?

С тех пор как Жюльен получил новое назначение, ректор семинарии явно

Избегал разговаривать с ним без свидетелей. Это была с его стороны

Осторожность, полезная равно как учителю, так и ученику, но прежде всего это

Было испытание. Суровый янсенист, аббат Пирар держался непоколебимого

правила: если какой-нибудь человек обладает в глазах твоих некоторыми

Достоинствами, ставь препятствия на пути ко всему, чего он жаждет, к чему

Стремится. Если он обладает подлинными достоинствами, он сумеет преодолеть

Или обойти все препятствия.

Наступила охотничья пора. Фуке надумал прислать в семинарию от имени

Родных Жюльена оленя и кабана. Туши этих зверей положили в коридоре между

Кухней и трапезной. Там-то их и увидели семинаристы, когда они шли обедать.

С каким любопытством они разглядывали их! Кабан, даже и бездыханный, внушал

Страх младшим ученикам - они осторожно дотрагивались до его клыков. Целую

Неделю только и было разговоров, что об этих тушах.

Этот дар, ставивший семью Жюльена в тот слой общества, к которому

Надлежит относиться с уважением, нанес смертельный удар завистливой

Ненависти. Жюльен приобрел право на превосходство, освященное зажиточностью

Шазель и другие из наиболее успевающих семинаристов начали заискивать перед

Ним и чуть ли не пеняли ему, как это он с самого начала не поставил их в

Известность о достатке своих родителей, позволив им тем самым выказать

Невольное неуважение к деньгам.

В это время происходил рекрутский набор, но Жюльен в качестве

Семинариста не подлежал призыву. Он был глубоко потрясен этим. - Вот и

Прошел для меня навсегда этот миг, который двадцать лет назад позволил бы

мне вступить на путь героев!"

Как-то раз, прогуливаясь в одиночестве по семинарскому саду, он услышал

разговор каменщиков, чинивших ограду:

- Ну вот, пришел и наш черед. Новый набор объявили!

- Да, когда тот был - что же, в добрый час! Из каменщика ты офицером

Делался, а то и генералом, видали такие случаи.

- Теперь, брат, уж не увидишь! Одна голытьба в солдаты идет. А тот, у

Кого в кармане позвякивает, дома остается.

- Кто нищим родился, тот нищим весь век и останется.

- А что это, верно говорят, будто тот помер? - вмешался третий

Каменщик.

- Это, брат, толстосумы говорят! Как же, он им нагнал страху!

- Вот ведь какая она разница получается, как делато при том шли! И

скажи на милость, его же маршалы его и предали! Родятся же на свет такие

изменники!

Этот разговор несколько утешил Жюльена. Он пошел дальше по дорожке и,

вздыхая, говорил про себя:

- Единственный монарх, чью память чтит народ!