Глава 8. Красные райские птицы

Уоллесу часто не везло с кораблями, будь они большими или маленькими. За восемь лет до молкуккской экспедиции он возвращался из Южной Америки на маленьком бриге «Хелен». Багаж Уоллеса состоял из коллекции, содержавшей сотни насекомых новых видов, и множества чучел птиц, добытых с огромным трудом во время путешествий по джунглям, а также около двадцати клеток с различными попугаями; кроме того, он вез с собой несколько редких обезьян и дикую лесную собаку. Он планировал доставить все это в Лондон, чтобы продать с помощью агента Сэмюела Стивенса и извлечь хоть какую-то выгоду из четырехлетних скитаний по бассейну Амазонки. К сожалению, на «Хелен» были загружены также 40 бочонков натурального летучего масла, известного как «копайский бальзам», который применяется для изготовления лаков. Это очень пожароопасное вещество, способное к самовозгоранию. Двадцать бочонков масла были упакованы по всем правилам и уложены в мокрый песок; но оставшиеся оказались с преступной небрежностью завернуты в рисовую солому и загружены глубоко в трюм.

Прошло три недели с тех пор, как корабль вышел в море. Однажды утром после завтрака капитан подошел к Уоллесу и невозмутимо произнес: «Мне кажется, на корабле пожар. Пойдемте, взгляните сами». Выйдя на палубу, Уоллес увидел струйки дыма, которые просачивались из-под досок передней палубы. Команда корабля, открыв люки, принялась выкидывать груз за борт, пытаясь ликвидировать источник огня. Однако пламя распространялось от бочонков с «копайским бальзамом», добраться до которых было невозможно из-за усиливавшегося дыма. К этому времени запах дыма чувствовался уже и в пассажирском салоне, где находился Уоллес, и спускаться вниз становилось опасно.

Капитан «Хелен» благоразумно решил, что пора готовиться к эвакуации. На корабле было две спасательных шлюпки — капитанский гиг и длинная лодка. Они были подготовлены и спущены за борт, но тут выяснилось, что лодки протекают. Течи срочно ликвидировали с помощью затычек, и моряки начали спасать личные вещи, взяв с собой столько груза, что лодки глубоко просели, и пришлось вычерпывать воду. Между тем несчастный Уоллес, не добравшись до своих драгоценных коллекций из-за удушающего дыма, взял только небольшой сундучок, в который положил зарисовки бразильских растений и рыб, часы и кошелек с несколькими соверенами. Это был весь его багаж, когда он стоял на палубе, ожидая распоряжений капитана.

Лодки тащились за кораблем на буксире, а команда по-прежнему пыталась бороться с огнем. Было слышно, как «копайский бальзам» пузырится и шипит под палубным настилом, а языки пламени уже вырывались наружу.

Капитан приказал всем покинуть судно, и Уоллес сполз по канату вниз, в лодку. «Будучи довольно слабым, я, спускаясь, ободрал всю кожу на ладонях. Лодка была до половины наполнена водой, и я принялся ее вычерпывать, преодолевая мучительную боль в руках».

Прошло уже три часа с начала пожара, но до конца дня команда, спасшаяся на лодках, могла наблюдать трагическое зрелище гибели «Хелен». Пламя взметнулось по снастям вверх, паруса загорелись, и вскоре мачты повалились за борт. Огонь продолжал пожирать корабль, металлические детали раскалились докрасна, палуба провалилась, и исчез бушприт.

Небольшое волнение в океане не представляло угрозы для шлюпок, и капитан решил держаться неподалеку от погибающей «Хелен», надеясь, что огромный столб дыма и пламени привлечет внимание проходящих кораблей. К следующему утру бриг прогорел до ватерлинии, перевернулся и затонул, а помощь так и не подоспела. На шлюпках подняли паруса и двинулись в путь.

Уоллес видел, как его драгоценная коллекция погибает в волнах. К счастью, он успел отослать из Бразилии часть образцов, денег от продажи которых хватило, чтобы покрыть экспедиционные расходы. Однако доход в 500 фунтов стерлингов был слабой компенсацией за тяжелый труд в течение четырех лет. Но, конечно, более тяжелым ударом стала гибель коллекции, образцы из которой он надеялся изучить в Англии с тем, чтобы, опубликовав результаты исследований, обрести репутацию серьезного ученого-натуралиста, а не просто собирателя. Коллекции содержали сотни неизвестных ранее видов. Теперь все было потеряно, наряду с заметками, описаниями и даже дневником. «Сами понимаете, — описывал Уоллес свои злоключения в письме другу, — мне пришлось проявить некое философское смирение, чтобы перенести этот удар со спокойствием и самообладанием».

Проведя в шлюпках десять ужасных дней после гибели «Хелен», получив ожоги под палящим солнцем, питаясь сухарями, консервированной свининой и водой, моряки были наконец подобраны проходящим торговым судном. Вдобавок ко всем несчастьям спасший их корабль был таким старым, ветхим и тихоходным, что едва не пошел ко дну во время шторма. После рекордно медленного плавания они добрались до порта Дил в графстве Кент. Уоллес сошел на берег, не имея при себе ничего, кроме «пяти фунтов и тонкого хлопчатобумажного костюма». От полного финансового краха спасло то, что его агент Сэмюел Стивенс застраховал — без ведома Уоллеса — весь пропавший груз.

Роковое невезение с плаванием настигло Уоллеса и во время попытки доплыть от острова Серам до Вайгео на маленькой прау. В Вахаи Уоллес нанял четырех людей взамен сбежавших на Горонге и направился к острову Мисоол — это был первый шаг к цели.

Его прау не могла плыть против ветра, поэтому старик-рулевой Муслим, нанятый в Вахаи, провел судно вдоль берега Серама, используя береговой бриз, а когда они оказались напротив острова Мисоола, пошли прямо на север — переход составлял 60 миль. Хорошо знавший здешние воды рулевой уверял Уоллеса, что западное течение поможет удерживать правильный курс. К несчастью, сильный боковой ветер с такой силой раскачивал маленькую прау, что бедного Уоллеса постоянно мучили приступы морской болезни. Но, что было гораздо хуже, волны сбили прау с курса, и они проскочили мимо Мисоола, так что оставалось лишь попытаться высадиться на маленький островок неподалеку. В 9 часов вечера прау находилась примерно в 200 ярдах от берега. Уоллес, глядя вперед, уже мечтал, как окажется наконец на твердой земле и сможет нормально поесть и выпить горячего кофе, а после этого — спокойно уснуть вдали от шума волн. Но тут, как пишет Уоллес, ветер стих, и, хотя матросы взялись за весла и принялись грести, «зыбь на воде была признаком того, что нас подхватило одно из тех вероломных течений, которые столь часто расстраивают все планы мореплавателей в здешних морях. Отчаявшись, матросы бросили весла, и уже через несколько минут нас относило все дальше в море, с подветренной стороны острова, не давая возможности высадиться на Мисоол».

Уоллесу и его команде не оставалось ничего другого, кроме как продолжать плыть дальше в надежде высадиться на следующий остров, лежащий прямо по курсу. Но ветер как будто издевался. Он дул то в одну сторону, то в другую и в конце концов так раскачал море и поднял такие волны, что путешественникам мнилось: их суденышко вот-вот зальет водой и все они утонут. Пришлось спустить тяжелый грот и в целях безопасности идти лишь под одним кливером. Кое-как они продвигались — сначала мимо одного острова, затем вдоль другого, и на четвертый день после отплытия из Вахаи смогли наконец бросить якорь под защитой двух маленьких островов и немного передохнуть. Это было не самое удачное место для остановки, рядом с острым рифом, да и якорь держался не слишком хорошо за каменистое дно. Уоллес заговорил с пожилым рулевым, который все это время почти не покидал место у руля — разве что время от времени выкраивал час-другой на отдых, — и предложил, чтобы двое мужчин отправились на остров и набрали виноградных плетей, чтобы сделать из них якорные канаты. Тогда можно было бы бросить еще пару якорей, чтобы удержать прау против ветра, порывавшегося унести лодку в открытое море. Однако предложение было отвергнуто — команда настояла на том, что сможет на веслах перегнать прау в более безопасное место.

Но стоило поднять якорь и начать грести, как течение подхватило лодку и понесло ее дальше от берега. Снова был брошен якорь, и двое самых сильных мужчин отправились вплавь на остров с секачами по совету Уоллеса. Пока они отсутствовали, якорь стал проскальзывать по дну. Был спешно брошен запасной якорь, чтобы удержать лодку на месте. Но все было бесполезно, и прау начала отдаляться от берега. В отчаянии Уоллес палил в воздух из мушкетов, чтобы поторопить остававшихся на берегу, а они, яростно жестикулируя, бегали взад и вперед по пляжу. Тем временем прау уносило все дальше в море, хотя и не слишком быстро — Уоллес надеялся, что оставшиеся на берегу успеют соорудить плот и приплыть к дрейфующей лодке. К его изумлению, они даже не попытались догнать прау, а занялись разведением костра и приготовлением собранных на пляже моллюсков.

Прау несло дальше, ко второму острову, а двое туземцев, оставшихся на первом островке, были предоставлены своей судьбе: вполне вероятным исходом была смерть от жажды. На прау, впрочем, условия были немногим лучше. Людей в команде катастрофически не хватало, так что они с большим трудом смогли поднять тяжелый грот, а запасов воды на борту оставалось не более чем на два дня. Ценой отчаянных усилий удалось подвести лодку на веслах достаточно близко ко второму острову, чтобы бросить якорь, но дно здесь также оказалось усеянным коралловыми рифами. Уоллес решил оставаться на этом месте сколь возможно долго, чтобы дать шанс двоим оставшимся соорудить плот и вернуться на прау. Он оставался у этого необитаемого острова два дня, зажигая по ночам сигнальные огни, чтобы было понятно, что прау стоит неподалеку и ждет. Ожидая, команда искала пресную воду, но обнаружила только грязную зацветшую лужу в саговом болоте, заполненную всевозможным мусором и грязью. В надежде раскопать родник они расчистили яму, полагая, что та заполнится чистой водой, но ничего не получилось — очевидно, это была просто лужа дождевой воды. Они наломали бамбуковых стволов, надеясь с их помощью докопаться до воды, и тут случайно Уоллес заметил два углубления в скале, заполненные водой, — ее было достаточно, чтобы наполнить все емкости на лодке. К тому времени стало понятно, что дольше здесь оставаться они не могут. Якорный канат сильно терся о риф, и, если бы он порвался ночью, прау унесло бы в море.

Кроме того, Уоллес решил, что оставшиеся на первом острове, вероятно, также нашли саговые пальмы и смогут продержаться какое-то время, так что он пошлет за ними другую лодку. Поэтому они снова отправились в путь и к следующему утру увидели на горизонте берег Вайгео.

Однако цепь неудач на этом не закончилась — маленькая прау налетала на один риф за другим, к счастью, без особого вреда. В течение восьми дней их болтало и мотало вдоль берега, пока они пытались пробиться сквозь бесконечную череду мелких островков. Уоллес хотел найти путь к поселку Мукар, где они могли надеяться на помощь. Наконец, после нескольких напрасных попыток, не встретив за все время ни одной живой души, они причалили у небольшой туземной деревни, состоящей всего из нескольких домиков, в которых надеялись найти кого-нибудь, кто мог бы стать лоцманом. Выяснилось, что вход в пролив скрыт растительностью и найти его способны только местные жители. Едва пролив был пройден и прау причалила в Мукаре, Уоллес немедленно нанял лодку для спасения оставшихся на острове. Первая попытка не удалась из-за неблагоприятной погоды, но в конце концов двое похудевших, но вполне живых и здоровых «робинзонов» оказались на суше. Оказалось, что целый месяц они питались исключительно моллюсками, кореньями диких растений и черепашьими яйцами. Они объяснили Уоллесу, что были слишком напуганы и не решились пересечь пролив и доплыть до второго острова, хотя все время видели сигнальные огни. Однако они были уверены, что рано или поздно за ними пришлют лодку. Это, кстати говоря, еще одно подтверждение того, насколько местные доверяли своему белому предводителю, который, в свою очередь, «почувствовал огромное облегчение оттого, что наше путешествие, хотя и весьма неудачное, все же не привело к утрате человеческой жизни».

 

Вахаи, где Уоллес набрал свою невезучую команду, чуть не стал местом гибели нашей собственной прау. Мы подходили к берегу Серама при свежем восточном ветре, наслаждаясь величаво разворачивающейся панорамой острова. Позади кокосовых рощ, вытянувшихся вдоль береговой линии, один за другим громоздились покрытые джунглями горные хребты, становящиеся к северу все выше. Оба вечера во время этого двухдневного перехода великолепный закат окрашивал склоны всевозможными оттенками пурпурного цвета, а задником чудесной декорации служило розовое небо с клубящимися белыми облаками.

После захода солнца каждый вечер ветер полностью стихал примерно на три часа, и мы включали небольшой навесной мотор, а после полуночи ветер задувал снова. Поэтому получилось так, что мы подошли к Вахаи под мотором.

Мы видели огни города впервые с момента, когда покинули Пассанг, и это зрелище было чрезвычайно притягательным. Остальная часть Серама лежала в темноте. Повернув лодку к огням, я решил подойти чуть ближе к городу в темноте и затем подождать рассвета, чтобы уже засветло входить в гавань. Какое-то шестое чувство заставило меня выключить двигатель чуть раньше, чем я собирался, — не менее чем за милю до берега. В неожиданно наступившей тишине мы услышали зловещий грохот прилива совсем близко от нас. Джо зажег фонарь и посветил за борт — и мы увидели острый край кораллового рифа в каких-нибудь четырех футах под нами. Шум прибоя доносился с коралловых рифов в сотне метрах впереди. Если мы бы продолжили движение, прау разбилась бы о рифы.

Даже при солнечном свете найти извилистый проход между рифами к берегу Вахаи оказалось непростой задачей, и мы, воспользовавшись случаем, пристроились позади большого каноэ с местными рыбаками, уверенно продвигавшегося к берегу. В самом городе о колониальном прошлом напоминала только одна деталь — растрескавшаяся каменная пристань, к которой швартовались голландские суда с углем. Здесь к нам присоединились Джулия и Буди, закончившие работу по своей учебной программе — за две недели они провели 27 лекций в различных школах на Амбоне и западном Сераме.

После Вахаи мы собирались отправиться по маршруту Уоллеса на север, но свернули к кораблю, который, казалось, был выброшен на берег в нескольких милях дальше по берегу. Это было высокое старомодное грузовое судно водоизмещением около десяти тонн, издали выглядевшее так, словно его корма лежала на пляже. Подплыв ближе, мы обнаружили, что судно стоит на якоре в естественной заводи в нескольких ярдах от берега, закрепленное линями за пальмы. На берегу лежало множество огромных бревен, метров пятнадцати в длину и до двух метров в диаметре. Они были срублены в джунглях в глубине острова, мощные бульдозеры перетаскивали их оттуда к берегу один за другим. Здесь их складывали на грузовое судно и везли на Калимантан, где изготавливали фанеру — более нелепого расточительства нельзя себе представить, не говоря уже о том уроне, который таким образом наносится лесам Серама: эти огромные стволы можно использовать и более рационально.

Лесозаготовительные компании практически свели б о льшую часть лесов Калимантана, а теперь переключились на Серам. Огромные деревья, из которых получались такие бревна, росли не менее сотни лет, и применение даже самых передовых методов охраны окружающей среды не позволит восполнить эту утрату.

Мы провели ночь, встав на якоре у грузового судна; после захода солнца несколько крупных бревен свалилось в воду — их болтало прибоем вдоль берега, и они то и дело, подобно огромным таранам, ударяли о борт «Альфреда Уоллеса». Вечер выдался хлопотный — нам пришлось спешно осваивать навыки сплавщиков леса и баграми отпихивать бревна от борта нашей хрупкой прау. Каждое из таких бревен, если его доставить в Европу, можно было бы продать за хорошие деньги. Но на Сераме никто и пальцем не пошевелил, чтобы выловить бревна из воды — их просто унесло отливом.

Лоция адмиралтейства указывала, что берег Вайгео, к которому мы направлялись, еще не полностью исследован и вблизи от него необходимо проявлять особую осторожность. Здесь нельзя доверять обычным признакам, и мореплавателям не стоило полагаться на привычное отличие окраски воды у рифов и мелей, так как в этих местах препятствия могли встречаться без соответствующих внешних примет. Это предостережение было вполне оправданными, в чем мы убедились сами, когда при пересечении моря Серам заметили сигнал бедствия с большого корабля. Капитал сообщил, что киль судна задел коралловый риф. Осадка судна составляла девять метров, но по карте глубина в этом месте — в середине моря Серам — достигала шестисот метров, так что препятствие оказалось совершенно неожиданным.

На первый взгляд берег Вайгео очень сильно отличался от всего, что нам довелось увидеть до сих пор. Он не походил ни на низкое побережье коралловых островов наподобие Кая и Ару, ни на крутые вулканические склоны островов Банда, ни на остроконечные скальные хребты Серама. Вайгео — низкий остров, усеянный бесчисленными скругленными холмами, так что, насколько хватало взгляда, поверхность земли была волнистой и неровной. Кроме того, Вайгео гораздо больше других островов по площади. Перед нами расстилался один из самых малонаселенных островов Индонезии, покрытый густым лесом и кустарником, почти лишенный источников пресной воды и малопригодный для проживания. Только несколько деревушек раскиданы по чрезвычайно изрезанному побережью, и никаких дорог между ними. Вайгео лежит на отшибе и столь малопривлекателен для жизни, что здесь почти ничего не изменилось со времен Уоллеса — в отношении как численности населения, так и условий проживания.

Прибрежные холмы сбегали в море, образуя дюжины островов и полуостровов всех форм и размеров: от одиночных скал до больших осколков суши, круто обрывающихся в воду и увенчанных пышной растительностью. Все они были необитаемыми, за исключением одного небольшого атолла, с кольцом кокосовых пальм и небольшой рыбацкой деревушкой, и носили странные названия — например, Гаг и Фам. Впечатление первозданной дикости усиливалось здешней безлюдностью — единственными обитателями этого архипелага были небольшие стаи черных крачек, да иногда залетали регаты. Продвигаясь по этим странным пустынным проливам, натыкаясь на коралловые рифы, мы стали понимать, почему Уоллес натерпелся здесь бед. Тут не было очевидных проходов, большинство островов имело такие странные очертания, что было невозможно понять, что является отдельно расположенным островом, а что соединяется перешейком с Вайгео. Берег изобиловал глубокими заливами и бухтами, легко было запутаться и потерять много времени в бесцельных блужданиях — стоило лишь повернуть в узкий залив в надежде, что это пролив, и не найти прохода.

Уоллес не указал названия маленькой деревушки из семи домиков, где он нашел себе провожатых, но по описанию ведущего к ней пролива мы смогли определить это место. Пролив «напоминал небольшую речку и не просматривался насквозь, так что неудивительно, что мы не заметили вход в него, скрытый густой растительностью, которая покрывает здешние острова. Узкий вход в пролив был обрамлен отвесными скалами; на протяжении двух миль он извивался меж крутых берегов, а затем перед нами открылось нечто вроде озера, которое на самом деле представляло собой глубокий залив с узким входом с южного берега. Этот залив был усеян множеством каменистых островков, в основном в форме грибов — дело в том, что вода размыла нижнюю часть кристаллического известняка, так что берег нависал над „ножкой“ на десять — двадцать футов».

Это описание подходило только к одному из участков архипелага Вайгео — проливу Кабей. Это загадочное место — пролив, образованный извилистой расщелиной, глубоко врезающейся в высокий, покрытый джунглями перешеек и соединяющий два залива.

Пролив был обозначен на нашей лоции, но даже с помощью современной карты мы не смогли понять, в каком именно заливе прятался вход. Берега каждой бухточки так плотно укрыты девственным тропическим лесом, что начало пролива невозможно разглядеть. Само побережье было совершенно пустынным, и мы, после того как оставили Позади небольшое поселение на прибрежном атолле, полдня петляли между островками, не видя ни одного домика или дыма из трубы. Мы хотели найти безымянную деревню, откуда Уоллес взял провожатых, но не были уверены, что она до сих пор существует. Даже найди мы какой-либо поселок, не факт, что это было бы то же самое место, о котором упоминал Уоллес. Небольшие деревушки на Молуккских островах иногда внезапно меняют свое расположение. Поселяне — обычно не более нескольких семей — часто переезжают, поскольку для строительства дома на новом месте требуется всего пара дней. Причиной переезда может стать поиск более удобного места для рыбной ловли, более безопасная якорная стоянка или — самое главное — более удобный доступ к источнику пресной воды.

Время уже перевалило далеко за полдень, когда открылся вход в последний из больших заливов. Над лесистыми холмами и склонами Вайгео бушевала гроза. Идущие широким фронтом гряды темно-серых дождевых туч, казалось, задевают верхушки деревьев. Ветер срывал пену с верхушек волн в заливе. В глубине грозовых туч сверкнула молния, и серая завеса дождя отрезала нас от окружающего мира. Когда дождь прошел, мы увидели маленькую белую точку на темном фоне в глубине залива. В принципе это мог быть навигационный створный знак, но мы знали, что на Вайгео нет таких знаков. Мы направились туда и, пересекая залив, поняли, что это шпиль маленькой белой церквушки. Перед ней у самой воды стояла дюжина домиков на сваях с крышами из пальмовых листьев. Джунгли покрывали весь склон и подбирались почти к самой церкви — казалось, еще немного, и буйная растительность поглотит хрупкое творение человеческих рук.

Красные райские птицы

 

Мы бросили якорь и через несколько минут последовала обычная реакция — с берега к нам устремились четыре каноэ. Но таких каноэ мы еще ни разу не видели! Середина лодки представляла собой очень узкое выдолбленное бревно, постепенно переходящее в тонкий нос.

С каждой стороны от центральной части отходили изящные поплавки-аутригеры, которые сделали бы честь современному высокотехнологичному самолету. Они плавно загибались вниз, так что поплавки едва касались воды. Вся конструкция была изготовлена без единого гвоздя, да и вообще без металлических деталей. Аутригеры были вырезаны из цельного куска дерева и закреплены на месте тонкими полосками из ротанговой пальмы. Конструкция получилась настолько гармоничной и тонко сбалансированной, что напоминала крылья птицы, и каноэ бежало вперед быстро и легко, почти не погружаясь в воду.

Среди тех, кто сидел в каноэ, не было ни одного малайца — только папуасы, о чем свидетельствовала их внешность: курчавые жесткие волосы, широкие ноздри, глубоко посаженные глаза и очень темная кожа, В первом каноэ находился, очевидно, старейшина деревни — я заключил это по тому, с каким почтением относились к нему все остальные. Каноэ собрались у носа нашей прау, и полдюжины человек вскарабкались к нам на палубу. Буди и Джулия объяснили, кто мы такие и зачем приплыли сюда. Местные были очень заинтригованы нашим неожиданным визитом, так как иностранцы последний раз заплывали сюда семь лет назад, когда в деревню приехал охотник за бабочками.

Мы рассказали об Уоллесе и его странствиях в районе Вайгео в поисках особенного, очень редкого вида — красных райских птиц.

Долгое плавание, полное злоключений, имело одну цель: получить образцы этого вида, который, насколько было известно Уоллесу, обитает в одном-единственном месте на свете — на Вайгео[9]. С трудом пробираясь вдоль берега, он слышал голоса красных райских птиц из прибрежных джунглей. В деревне Кабей, где нашел провожатых для прохода по проливу, он заметил одну или двух птиц, но не смог подстрелить их для коллекции. В Мукаре его ожидало еще большее разочарование — красных райских птиц было очень мало, и они были крайне пугливы. Только через несколько дней ему удалось приблизиться к одной из них на расстояние выстрела, но произошла осечка, и «птичка тут же упорхнула и скрылась в непроходимых джунглях».

На другой день он с группой охотников увидел целых восемь самцов и стрелял в них четыре раза, но ни разу не попал, пока «не потерял надежду заполучить для своей коллекции сей прекрасный образец». Наконец ему удалось застрелить птицу, которая прилетала каждое утро, чтобы полакомиться плодами фигового дерева, растущего неподалеку от дома, где жил Уоллес. Через несколько дней он застрелил еще одну, но после этого красные райские птицы исчезли и больше не появлялись, «может быть, потому, что фиги кончились, а может, и потому, что они были достаточно умными и почуяли опасность».

Учитывая, что Уоллес с таким трудом нашел красных райских птиц на Кабее сто сорок лет назад, мы даже не надеялись, что у нас есть хоть мизерные шансы их увидеть. Крайне редко среди орнитологов проскальзывала информация о том, что кто-либо видел этих птиц на Вайгео, и хотя эта область объявлена охраняемой территорией с целью защиты животного мира, в значительной степени охрана была лишь административной фикцией. Мы ни разу не встретили инспектора или патрульного, и вообще вся эта территория так далеко, что здесь могло твориться что угодно, а в администрации об этом все равно ничего бы не узнали. Однако, когда группа деревенских жителей расселась в кружок у нас на корме, Буди достал определитель птиц, открыв его на странице с цветными иллюстрациями всевозможных райских птиц. Он положил книжку на палубу, чтобы наши гости могли хорошо видеть картинки. «Видел ли кто-нибудь из вас таких птиц возле деревни?» — спросила Джулия. Поднялось не меньше четырех темно-коричневых рук, и все они показали на красную райскую птицу. Уверены ли они? Наши гости беспечно закивали в ответ. Они с большим интересом рассматривали изображения других видов птиц, которые, как выяснилось, были для них в новинку. Точно ли они уверены насчет красной райской птицы, переспросила Джулия. И снова они без промедления закивали в ответ. Часто ли показываются эти птицы? «О да, — спокойно ответил старейшина, — тут их много».

Будь это действительно так, было бы поистине замечательно. «Узнайте у них, где мы можем сами их увидеть», — попросил я Джулию. Она перевела мой вопрос, и старейшина ответил, что птицы обитают повсеместно в лесах вокруг деревни, но удобнее всего наблюдать за ними около деревьев, на которых они собираются для брачных игр и танцев по утрам и вечерам. Такое дерево одно? Нет, ответил старейшина, таких деревьев несколько в разных местах, и у каждого собираются свои птицы. Могут ли они показать нам эти деревья? Старейшина поднялся на ноги и, стоя на палубе, указал в нескольких направлениях на берег залива. Вот там, и там, и там деревья для брачных игр.

Это было слишком хорошо, чтобы быть правдой.

Получается, красные райские птицы вовсе не исчезают с лица земли — напротив, большая их популяция, правда, нигде не зарегистрированная, живет в окрестностях Кабея. «Вы ловите этих птиц?» — спросила Джулия. «О нет, — быстро ответил старейшина, — это запрещено государством. На этих птиц нельзя охотиться».

На следующее утро, по-прежнему в скептическом настроении, мы спустились на берег, чтобы удостовериться в существовании красных райских птиц. Нас повели в лес двое местных жителей; два часа мы продирались сквозь густой подлесок, обливаясь потом и не наблюдая никаких птиц. Мы уже боялись, что наши худшие подозрения подтвердятся, когда наконец Джулия спросила, скоро ли мы дойдем до дерева, где происходят брачные игры птиц. Наши провожатые посмотрели на нас с удивлением. Джулия объяснила, что мы просили отвести нас к конкретному дереву, на котором собираются красные райские птицы; старший провожатый очень смутился. Оказывается, произошла путаница; он думал, что старейшина попросил его просто сопровождать нас в прогулке по лесу.

Но сейчас был уже полдень, «слишком поздно, чтобы застать птиц», — извиняющимся тоном сказал гид. Они уже разлетелись от дерева и отправились в лес на кормежку. Но провожатый пообещал сделать все, что в его силах, чтобы помочь нам. По пути назад в деревню он время от времени останавливался и прислушивался. Затем, зажав одну ноздрю пальцем, издавал резкий и громкий горловой крик и одновременно выдыхал воздух изо рта с хлюпающим звуком. Это была очень удачная имитация монотонного «вавк-вавк-вавк» райской птицы, которое мы слышали на Ару. Один или два раза нам показалось, что мы услышали ответ и наконец, прямо перед завершением нашей прогулки, мы увидели одну райскую птицу, порхающую высоко в кронах деревьев. Наш поиск оказался не слишком удовлетворительным и несколько обескураживающим. Где же красные райские птицы? И если местные на них не охотятся, почему они так хорошо умеют имитировать птичий крик?

Непонимание, как выяснилось, было вполне искренним. Старейшина, оказалось, не понял, что мы хотим увидеть самих птиц на дереве для брачных игр, зато днем его брат приплыл на каноэ с другой стороны залива, чтобы пригласить нас к себе, поскольку такое игровое дерево имелось как раз рядом с его домом. Лучшее время для наблюдения, как он сказал, около семи утра, когда птицы собираются для брачных танцев, перед тем как отправиться в лес за пропитанием.

На следующее утро, на рассвете, небольшая флотилия из трех изящных каноэ, пассажирами которых мы были, стремительно скользила вдоль берега на другую сторону залива. Нас высадили у небольшой бухточки, где в воде среди путаницы мангровых корней лежало огромное дерево, используемое в качестве понтона для высадки. Отсюда мы вскарабкались на крутой берег к началу хорошо заметной тропы. Нас вел младший брат старейшины — добродушный мужчина тридцати с лишним лет, с телосложением чемпиона по борьбе. Он прямо-таки излучал доброжелательность, постоянно улыбался и смеялся. Мы бы с удовольствием просто поболтали, но он был настроен решительно и хотел привести нас под дерево до того, как красные райские птицы прилетят для своих утренних игрищ. Так что он энергично шагал вперед, перелезая через перепутанные, вылезающие из земли корни, поскальзываясь на коричневых листьях, лежащих на темно-красной земле и время от времени балансируя на огромных поваленных деревьях, которые служили естественными мостиками через неглубокие овражки. Такие же формы и цвета растений можно встретить в березовом лесу в Европе, только все размеры нужно увеличить в несколько раз; но вот разнообразие птиц в этот утренний час поразило наше воображение. Стайки белых какаду с криками пролетали у нас над головами. Несколько огромных земляных голубей, искавших корм в лесной подстилке, снялись с места и полетели между нижних ветвей деревьев, медленно и тяжело взмахивая массивными крыльями, как индейки. Голуби поменьше перепархивали с места на место, хлопая крыльями совершенно как городские, а за спиной у нас, с ровным свистом рассекая воздух, флегматично пролетели две пары птиц-носорогов. С таким же звуком обычно летают лебеди.

Мы быстро шли в течение приблизительно двадцати минут, поднимаясь по хребту, и наконец вышли на небольшую полянку в лесу. Здесь, на некотором расстоянии друг от друга, стояло несколько больших деревьев, и наш добродушный гид широко улыбнулся и жестом предложил нам рассаживаться и ждать. Как по расписанию, без четверти семь с разных сторон слетелись райские птицы. Первой прилетела небольшая птичка — мы увидели лишь мгновенный проблеск красновато-коричневых перьев, так быстро она махала крылышками — и резко застыла, усевшись на ветке высоко на дереве.

Издали она не производила особого впечатления — нужно было навести на нее бинокль, чтобы оценить роскошь оперения. Головка маленькая, желтого цвета, горлышко покрыто зелеными перьями, а сзади изящной дугой свешивался каскад ярко-малиновых перьев. Из этого пышного веера выглядывали два пера, тонкие, как проволока, закрученные в спираль и мягко колеблемые воздухом. Это был самец красной райской птицы — вида, знаменитого своей красотой и разнообразием окраски.

Вскоре на дереве сидело не менее полудюжины птиц, каждая на своей отдельной ветке, и эти прекрасные создания издавали удивительно неприятные звуки «вавк-вавк-вавк». Затем этот звук сменялся щебетом и бульканьем — будто мокрый кусок пробки медленно вытаскивали из бутылки. Этот звук повторялся дважды или трижды, а потом снова начиналось «вавк-вавк-вавк». Повторив эту последовательность несколько раз, птицы перешли к танцам. Выбранные деревья были очень высокими — около 25 метров, и птицы оставались все время довольно высоко, так что рассмотреть подробности их движений можно было только в бинокль. Они поднимали крылья и раскачивались на ветках влево и вправо.

Потом самцы раскидывали свои прекрасные малиновые хвосты и встряхивали перьями, помахивая хвостом вверх и вниз. Длинные черные хвостовые перья колыхались из стороны в сторону. Танцуя, они все время выкрикивали «вавк-вавк-вавк». Можно было подумать, что они красуются друг перед другом, но на самом деле целью всего действа было обольщение самочек — маленьких, невзрачных птичек, которые перепархивали с места на место в ветвях дерева, разглядывая самцов в их великолепии брачного наряда.

Внезапно, приблизительно через двадцать минут, представление закончилось, и самцы разлетелись в разные стороны к плодовым деревьям — завтракать. Жизнерадостный гид отвел нас обратно к пристани, останавливаясь время от времени и с озорной улыбкой передразнивая райских птиц — он дергался из стороны в сторону, имитируя их танец. Если мы вернемся на то же самое место около шести часов вечера, сказал он, то увидим все представление заново. И то же самое повторится на следующее утро и на следующий вечер, и через день, и еще через день.

Райские птицы никогда не пропускали установленного времени выступления.

К этому моменту мы уже поняли, что жителя Кабея довольно хорошо знакомы с повадками красных райских птиц и что их интерес не случаен. Теперь местные больше доверяли нам и гораздо откровеннее отвечали на вопросы Джулии. Старейшина, конечно, скрывал истину, когда не сознавался в охоте на райских птиц. Жители деревни (не менее половины) действительно охотились на птиц и делали это вполне профессионально. Один из вариантов, как сказал наш веселый гид, заключался в том, чтобы использовать лук и стрелу с насаженным на конце тяжелым круглым фруктом под названием «личи». Оглушенная такой стрелой, райская птица погибала, но ее оперение оставалось целым. Другой способ охоты заключался в том, что охотник залезал на плодовое дерево с длинным куском рыболовной лески и делал петлю для силка. Терпеливо выждав, пока птица усядется на дерево и начнет клевать фрукты, охотник дергал за леску, ловя птицу за лапку, и стаскивал ее на землю живой.