Калаба, ну, может, ты ей скажешь, — разочарованно произнес Прим. — Тебя-то она послушает. 8 страница

По свистку Трофима все встали в колонну. Затем их повели в зарешеченное помещение, служившее столовой. Атрет взял деревянную миску, которую протянула ему какая-то рабыня. От запаха пищи у Атрета даже свело в животе. Он занял свое место на длинной скамье, рядом с остальными, к ним подошли две женщины, которые несли два больших сосуда и раздавали сидящим большие порции мяса и ячменной каши. Все, в том числе и пища, было здесь не случайным. Мясо способствовало росту мышечной массы, богатая калориями зерновая каша покрывала артерии слоем жира, что предотвращало быстрое кровотечение и смерть от потери крови при ранениях на арене. Еще одна женщина раздавала большие куски хлеба. Другие женщины разливали по деревянным стаканам воду.

Атрет с жадностью набросился на пищу. Когда его миска опустела, смуглая темноволосая женщина подошла и положила ему еще еды. Затем она подошла к еще одному рабу, который стукнул своей миской по коленям, чтобы подозвать ее. Когда женщина вернулась к Атрету и положила ему еды в третий раз, сидящий рядом британец прошептал по-гречески:

— Не увлекайся, не то тебе будет тяжело на дневных тренировках.

— Не разговаривать! — крикнул Трофим.

Атрет съел все в третий раз, и тут всем приказали встать. Когда их выводили, он бросил свою миску и стакан для воды в большой сосуд у выхода.

Стоя под лучами солнца, Атрет почувствовал сонливость, а Трофим тем временем говорил им о необходимости наращивать силу и тренировать выносливость для выступлений на арене. Атрет неделями не ел как следует, и теперь тяжесть пищи в животе навевала на него самые приятные чувства. Он вспомнил те пиры, которые следовали за каждой их удачной битвой, вспомнил, как воины набрасывались на жареное мясо и пили хорошее пиво, а потом все рассказывали веселые истории и смеялись.

Трофим повел их на огороженную тренировочную площадку, где стояло несколько пали. Пали представляли собой большие колеса, положенные набок и возвышающиеся над землей, а через центры этих колес были продеты толстые столбы. Через каждый столб были продеты два меча, покрытые кожей, — один на уровне головы взрослого человека, а другой на уровне колен. Кривошип, приводимый в движение рабом, передавал это движение пали, от чего столб с мечами начинал вращаться с такой скоростью, которую задавал наставник. Всякий, кто становился на колесо, должен был перепрыгивать через нижний меч и тут же нырять, увертываясь от удара верхнего меча по голове.

Трофим вызвал на колесо Атрета и британца. Они заняли свои места, а нумидиец встал за привод. Когда столб начал вращаться, Атрет стал своевременно подпрыгивать и нырять, уворачиваясь от ударов. На шестом круге британец пропустил удар верхнего меча и слетел с колеса. Атрет продолжал тренироваться.

— Быстрее, — приказал Трофим.

Нумидиец стал крутить быстрее. Атрет уже чувствовал усталость, но продолжал тренироваться, до предела напрягая мышцы.

Тяжесть пищи мешала ему, но столб все крутился и крутился. Трофим как ни в чем ни бывало стоял рядом и равнодушно наблюдал за происходящим. Атрет уже начал задыхаться, он почувствовал, что его тошнит. Верхний меч уже чиркнул его по голове, и он едва не споткнулся о нижний. Пот застилал ему глаза. Он посмотрел на Трофима и тут же почувствовал взрыв боли в переносице. Его отбросило назад, и он тяжело упал спиной на землю. Со стоном он с трудом заставил себя приподняться, и тут его вырвало. Из сломанного носа хлестала кровь. Тут он услышал смех стоявшего неподалеку Галла. Атрет отполз от колеса и тряхнул головой, пытаясь сообразить, что с ним произошло.

Трофим вызвал на колесо двух других рабов и подошел к Атрету.

— Встань на колени и откинь голову назад.

Атрет вспомнил предупреждение Тарака о кастрации и сделал так, как ему сказали. Трофим схватил его за голову, после чего провел большими пальцами вдоль разбитого носа Атрета, прощупывая хрящ.

— Твоя ошибка была в том, что ты смотрел на меня.

Атрет стиснул зубы — больше всего он боялся в этот момент опозориться дальнейшими промахами. Кровь ручьем текла по губам и щекам на полотенце, которое дал ему кто-то из рабов. Трофим не отнимал пальцев от переносицы, пока хрящ не стал на свое место.

— Женщины любят смотреть на привлекательных мужчин, — улыбаясь, сказал Трофим. Затем он вымыл руки в сосуде с водой, который раб принес для него. Взяв из сосуда губку, он протянул ее Атрету. — Чтобы хорошо сражаться, нужна выносливость, — сказал он, вытирая руки о полотенце, которое дал ему раб, — когда кровь перестанет течь, встанешь в строй. — Он бросил полотенце на землю, рядом с Атретом и повернулся к двум другим, стоящим на колесе.

Атрет прижал влажную губку к разбитому лицу. Холодная вода облегчила боль, но самому ему легче не стало. Тут он услышат удар и стон другого раба, летевшего с колеса. «Следующий!» — выкрикивал Трофим.

День был в самом разгаре. Трофим повел своих подопечных на другие тренировки только после того, как все они прошли через пали.

Солнце сияло в полную силу, когда обучаемые вернулись к бегу с препятствиями. Атрет устал, его туника пропиталась потом и кровью, но эти упражнения он преодолевал без особых трудностей. Он всю жизнь прожил в германских лесах — ему было не привыкать к бегу с препятствиями. Качающиеся ветки, корни и валуны, стволы сосен — все это было частью его жизни.

Другие, которые попали сюда из рудников и с полей, спотыкались и падали, задыхались и поднимались только тогда, когда свистела плеть, хлеставшая их по спинам. Но когда у Атрета снова стало пусто в животе, те препятствия, которые римляне ставили для тренировок, были для него детской игрой.

Трофим был явно недоволен состоянием некоторых тренирующихся.

— Сколько дней вы уже тренируетесь здесь и до сих пор ничего толком не можете сделать! Вон, берите лучше пример с германца! Если он что-то и умеет, так это хорошо бегать!

Атрет весь загорелся от гнева, когда Трофим приказал ему сделать еще один круг в беге с препятствиями, тогда как остальные стояли и наблюдали за ним.

Когда раздался еще один свисток, группу повели в здание, и они стали спускаться по лестницам в бани. Выбившийся из сил Атрет сидел в бассейне, положив руки на холодные камни. Нос горел, все мышцы болели. Он наполнил губку водой и прижал ее к шее. От воды ощущения были приятнее, приятно также было осознавать, что он хорошо поработал.

Единственным звуком, нарушающим тишину в освещенных факелами банях, был плеск воды. Никто не разговаривал. В зале находились четыре стражника. Несмотря на неостывшие в нем бунтарские чувства, Атрет понимал, что Тараку ничего не стоит осуществить те угрозы, которые Атрет от него сегодня услышал.

Ему дали новую тунику. Как только он оделся, ему приказали подниматься по лестнице. Рабов снова привели в столовую — на этот Атрет раз уже не набрасывался на пищу, — после чего всех развели по камерам и заперли на ночь. Он взял тяжелую верхнюю одежду, оставленную здесь утром, и расстелил ее поверх тонкого соломенного тюфяка.

Всю свою жизнь он испытывал только одно желание, — он хотел, чтобы кровь кипела в жилах, он хотел быть воином, чтобы сражаться. Он почитал за честь уничтожать врагов, вторгшихся в его землю; он почитал за честь сражаться, чтобы защищать свой народ; он почитал за честь умереть в битве. Но какая может быть честь в том, чтобы на потеху римской толпе убивать равного тебе?

Атрет уставился сквозь решетку на мерцающий и отбрасывающий тени огонь факела, освещающего коридор. Он так устал, что уже не чувствовал ничего, кроме глубокого стыда и жгучей ярости по поводу того, что ждало его впереди.

Юлия попыталась протиснуться вперед, чтобы увидеть находившуюся внизу арену, но Марк держал ее за руку и не отпускал.

— Не торопись, Юлия, — сказал он ей успокаивающим голосом, ища глазами распорядителя. — Когда наступит наша очередь, локарий покажет нам наши места.

— А я думала, у тебя здесь своя ложа.

— Да, но сегодня она занята, и я подумал, что тебе лучше сесть среди толпы и получить от зрелища настоящее удовольствие.

Зрители уже занимали трибуны, спускаясь по ступеням и проходя на свои места, называемые кавеями. Три выстроенные кругом стены, балтеи, были разделены на четыре многоступенчатых сектора. Самый высокий и поэтому самый дешевый — это пуллаты. Ближайший к арене — это подиум, где обыкновенно сидел император. Представители военного сословия и трибуны занимали места за подиумом и выше, в первом и втором менианумах. Третий и четвертый менианумы резервировались для патрициев.

— Ну что они там так долго тянут? — нетерпеливо сказала Юлия. — Я уже боюсь, что пропущу что-нибудь.

— Им нужно рассадить толпу. Не беспокойся, сестренка, ты все увидишь. Они еще даже не представили благотворителя. — Он протянул распорядителю проходные жетоны из слоновой кости и поддержал Юлию своей твердой рукой за локоть, когда они стали спускаться по крутым ступенькам. Распорядитель указал им, в какой ярус нужно идти, после чего вернул Марку жетоны, чтобы Марк мог сличить номера на жетонах с номерами на каменных скамьях. — Первые часы будут неинтересными, — сказал Марк, когда Юлия села, — уж и не знаю, как это ты меня уговорила взять тебя с собой. Настоящий бой начнется еще не скоро.

Юлия вполуха слушала, как Марк выражал свое недовольство, — она была так увлечена всем тем, что ее здесь окружало. Здесь собрались сотни людей — от самых богатых патрициев до самых низких рабов. Она остановила свой взгляд на женщине, спускающейся вниз по ступенькам, за которой шел сирийский раб. Он нес завесу от солнца, которой закрывал свою госпожу от жары, и корзину, наверняка наполненную вином и деликатесами.

— Марк, посмотри на ту женщину. На ней такие украшения! Поспорю на что угодно, что каждое из них весит не меньше десяти фунтов, и это все драгоценности.

— Это жена патриция.

Юлия уставилась на него.

— Не понимаю, как тебе здесь может быть скучно, Когда вокруг столько интересного?

Марк ходил на зрелища уже сотни раз, а может быть, и больше. Ему здесь было интересно только на смертельных схватках, но она проводились ближе к концу представления.

— Потому что мне действительно скучно. Я бы все отдал, лишь бы не было всех этих предварительных представлений.

— Марк, ты обещал, что будешь здесь ровно столько, сколько здесь захочу быть я. А я хочу посмотреть все. К тому же, я слышала, что сегодня будет драться Келер. Октавия сказала, что он просто прелесть.

— Ну, если тебе нравятся фракийцы, которые владеют оружием так же, как нагруженные быки...

Юлия пропустила сарказм брата мимо ушей. С тех пор как Марк начал строить дома на Авентинском холме, он только и говорил, что о делах да о том, сколько стоят лес и камни, или о том, сколько еще рабов ему нужно купить, чтобы завершить работы в соответствии с договорами. Юлия с таким нетерпением ждала этого дня, что теперь была готова стерпеть ворчание брата по поводу того, что он потратил несколько драгоценных рабочих часов ради пустого развлечения. В конце концов, она единственная из всей ее компании подруг до сих пор так и не была на зрелищах. Она заслужила это удовольствие. Теперь от ее внимания не уйдет ни один звук, ни один момент, ни одно явление.

Но ей все же было немного неловко. Мать и отец думают, что они с Марком отправились в небольшую поездку по окрестностям. Это была всего лишь маленькая ложь, на самом деле это вовсе не обман. Марк и раньше брал ее кататься на своей колеснице. Разве отец и мать не вели себя так же непоследовательно? Установленные ими правила были нечестными, а иногда и просто смешными. И если отцу эти зрелища не нравятся, это еще не значит, что им с Марком они тоже не должны нравиться. Отец всегда был расчетливым традиционалистом и лицемером. Иногда он и сам ходил на зрелища, хотя говорил при этом, что делает это только тогда, когда того требуют общественные и политические дела.

— Не понимаю, как можно всей толпой приветствовать человека, который является обыкновенным разбойником или убийцей, — как-то раз сказал отец на следующий день после посещения зрелища. — Келер, как петух, ходит по арене и сражается лишь постольку, поскольку это не угрожает его жизни. И все ему поклоняются как богу.

Юлия возблагодарила богов за Марка, который не мог ей отказать. Он справедлив, разумен и готов рисковать навлечь на себя гнев отца, чтобы дать ей те простые привилегии, которыми обладают ее подруги.

— Я так рада, что ты привел меня сюда, Марк. Теперь мои подруги больше не будут надо мной смеяться, — сказала она, положив свою руку на его ладонь.

Оторвавшись от своих мыслей, он слегка улыбнулся ей.

— Наслаждайся и ни о чем не беспокойся.

Марк думал о том, что говорил отец об использовании на строительных работах рабского труда вместо труда свободных людей. Отец утверждает, что именно рабы являются причиной ослабления Рима. Свободный человек хочет работать, у него всегда есть цель в жизни. Марк отвечал, что свободному человеку нужно платить, и немало. А так можно купить рабов, использовать их на строительстве, а потом, когда работа будет завершена, снова продать их. Он, таким образом, экономит деньги, работа не останавливается, а по ее окончании он даже получает дополнительную прибыль. Отец не признавал такой логики, утверждая, что, если Рим хочет выжить, он должен использовать наемный труд своих граждан, а не ввозить рабов извне.

Юлия наклонилась к Марку и сжала его руку в своей.

— Если ты волнуешься о том, что я проболтаюсь отцу, то напрасно. Я не скажу ни слова.

— Ну, тогда я совершенно спокоен, — иронично ответил Марк.

Она откинулась назад, обиженная его снисходительным тоном.

— Я умею хранить секреты.

— Я бы не доверил тебе ни одного!

— А разве это не секрет? Да если отец узнает, что ты привел меня сюда, он с тебя живого шкуру спустит.

— Ему сегодня утром достаточно было на твое лицо взглянуть, чтобы понять, что ты отправляешься не просто на загородную прогулку.

— Он никогда еще не запрещал тебе брать меня с собой.

— Наверное, он знает, что ты все равно найдешь способ попасть сюда. И, вероятно, он считает, что лучше уж тебе пойти сюда со мной, чем с кем-то из твоих ветреных подруг.

— Я могла бы пойти с Октавией.

— Да-да, с этой маленькой невинной Октавией...

Ей определенно не нравился его издевательский тон.

— Она, между прочим, ходит на церемониальный пир накануне зрелища и видит там всех лучших гладиаторов.

— Я знаю, — сухо сказал Марк, действительно хорошо осведомленный в этих делах. — Октавия вообще делает много такого, чего я не хотел бы знать за тобой.

— Не понимаю, почему ты не одобряешь ее поступки. Она всюду ходит со своим отцом.

Марк ничего не сказал, так как был уверен, что все то, что он скажет о Друзе, будет передано Октавии. Друз не был богат настолько, чтобы реально угрожать ему, но все же обладал достаточным влиянием и деньгами, чтобы попортить Марку нервы.

Юлия крепко сжала руками колени. Он хочет, чтобы она чувствовала себя виноватой. С его стороны, конечно, это свинство, но ее никто не заставит пуститься в дискуссию об отце. По крайней мере, сейчас. Она прекрасно понимала, что ослушалась его, но почему она должна чувствовать себя виноватой? Марк живет вполне самостоятельной жизнью с восемнадцати лет. Он никогда не следовал смехотворным представлениям отца о нравственности, так почему же она должна это делать? Отец всегда был непоследовательным и нудным диктатором. Он хотел, чтобы она училась и готовилась стать хорошей женой, как мама. Никто не спорит, мама прекрасный человек — кто бы не хотел иметь такую умную жену? — но Юлия желала большего. Она хотела радоваться жизни. Она хотела страсти. Она хотела испытать все, что только может дать ей жизнь.

Марк тоже откинулся назад. Он прикрыл глаза, казалось, он сейчас уснет от скуки. Юлия сжала губы. Ей было все равно, скучно ему или нет. Ее раздражало то, что он защищает взгляды отца, тем более что они с отцом нередко вели какие-нибудь споры. В последнее время Марк спорил с отцом постоянно и на любые темы.

Она взглянула на брата и увидела, каким жестким стал у него подбородок. Марк был погружен в свои мысли. Такое выражение лица она видела у него очень часто и теперь понимала, что он думает о каком-то конфликте, который произошел у него с отцом. В конце концов, это нечестно. Она ни за что не позволит сегодня испортить ей вечер — ни отцу, ни Марку, никому.

— Октавия сказала, что на таких пирах несколько раз видела Аррию.

Губы Марка скривились в циничной улыбке. Юлия ни разу еще не сказала ему ничего такого, чего он бы не знал.

— Аррия тоже делает много такого, чего я не хотел бы знать за тобой.

Ну почему никто не хочет, чтобы она была такой же, как все?

— Аррия красива и богата. Она делает все, что хочет, чтобы получать удовольствия. И я бы тоже хотела быть в точности такой, как она.

Марк зло рассмеялся.

— Ты слишком мила и простодушна для того, чтобы стать такой, как она.

— Принимаю это как комплимент, — сказала Юлия и отвернулась. Мила и простодушна! Он мог бы также сказать, что она глупа. Никто ее по-настоящему не знал, даже Марк, который знал ее лучше остальных. Для него она была всего лишь младшей сестренкой, которую надо баловать, над которой надо подтрунивать. Отец и мать смотрели на нее сквозь пелену собственных ожиданий и делали все возможное, чтобы сформировать ее в соответствии со своими надеждами.

Юлия завидовала свободе Аррии.

— А она придет сегодня? Я бы хотела с ней встретиться.

— Аррия?

— Да, Аррия. Твоя любовь.

Марку меньше всего хотелось, чтобы его сестра встретилась с Аррией.

— Если и придет, то не скоро. По крайней мере, не раньше чем на арене прольется первая кровь. И уж если придет, моя радость, то сидеть она будет не с нами, а с Антигоном.

— Ты хочешь сказать, что Антигон будет сидеть не здесь? — удивленно спросила Юлия.

— Он будет в ложе благотворителя.

— Но ты ведь всегда сидишь с ним.

— Не сегодня.

— Почему? — Юлия испытывала растущее чувство негодования, решив, что этот юный аристократ счел унизительным сидеть вместе с сыном какого-то ефесского торговца. — Мы должны сидеть в той же ложе. Ведь все это проводится на деньги отца, и я не думаю, что в интересах Антигона исключить нас.

— Да успокойся ты. С его стороны никакого неуважения к нам нет. Я сам уступил им места, — сказал Марк. У него не было ни малейшего желания втягивать свою сестру в общество его похотливого друга или его безнравственной возлюбленной. Он хотел, чтобы Юлия радовалась сама по себе, а не погрязла в разврате после первого же жаркого представления на арене. Антигон как-то уже заметил, что Юлия растет и превращается в прекрасную девушку, и для Марка одно это было серьезным предупреждением. Юлия была очень впечатлительна, поэтому запросто могла стать добычей ловких интриг Антигона. Марк хотел сделать все возможное, чтобы обезопасить Юлию. Уж он постарается сделать так, чтобы Юлия оставалась нетронутой, пока не выйдет замуж за того, на ком остановится выбор отца, а там пусть она делает все, что хочет.

Тут Марк внезапно нахмурился. А ведь отец уже сделал свой выбор, хотя Юлии никто не должен ничего говорить до тех пор, пока не будут закончены все приготовления. Отец сказал об этом Марку всего час назад, непосредственно перед тем, как к ним вошла Юлия. «Насчет свадьбы твоей сестры уже все решено, — сказал он, — мы объявим о ней в течение месяца».

Марк сидел, как оглушенный. Если отец хотя бы заподозрит, что он взял Юлию на зрелища, все пропало. Он тогда настороженно посмотрел на отца, желая знать, почему тот заговорил с ним о помолвке.

— Я никогда не давал Юлии своевольничать, ни при каких обстоятельствах, — заверил Марк отца, — она моя сестра, и мне небезразлична ее честь.

— Да, я знаю это, Марк, но нам с тобой также известно, что Юлия немного взбалмошна. Ее очень легко сбить с толку. Ты должен защищать ее всеми силами.

— От жизни? — усмехнулся Марк.

— От глупых и бесцельных развлечений.

Марку не понравились эти слова отца, потому что он понял, что они адресованы и ему самому. Однако он не стал спорить.

— И кого ты выбрал ей в качестве жениха?

— Клавдия Флакка.

— Клавдия Флакка?! Самый худший выбор, который ты только мог сделать!

— Я делаю то, что считаю для твоей сестры благом. Ей нужна стабильность.

— Да она умрет с ним от скуки.

— Когда у нее будут дети, она остепенится.

— Перед всеми богами, отец, ответь, знаешь ли ты свою собственную дочь?

Лицо Децима стало жестким, а темные глаза сверкнули огнем.

— Когда речь идет о твоей сестре, ты почему-то становишься глупцом и слепцом. То, чего она хочет, и то, что есть для нее благо, — не одно и то же. Тебе бы давно пора это понять. — Марк отвернулся, понимая, что в гневе может наговорить такого, о чем потом сам пожалеет. — Марк, пока ты заботишься о Юлии, смотри, чтобы никто и никаким образом ее не скомпрометировал.

Марк знал, что Флакк был из практически безупречной семьи — отец это качество открыто презирал, но втайне ему завидовал. Флакк был не из бедной семьи, у него было определенное положение в обществе. Однако Марк подозревал, что истинная причина выбора отца заключалась в традиционных взглядах и высокой нравственности Флакка. Флакк уже был женат и, насколько Марк слышал, оставался верен своей жене до самого конца. Пять лет назад она умерла от родов, и с тех пор его имя ни разу не связывали с какой-либо женщиной. Одинокий мужчина мог быть либо холостяком, либо гомосексуалистом.

При всех достоинствах Флакка Марк все же не был уверен в том, что Юлия будет с ним счастлива. Флакк был гораздо старше Юлии, обладал интеллектуальным складом ума. Такой человек будет скучной компанией для девушки с темпераментом Юлии.

— Ты совершаешь большую ошибку, отец.

—Аты совершенно не беспокоишься о будущем своей сестры.

В этот момент к ним вошла Юлия, не дав тем самым Марку высказать свое мнение на этот счет. Кто знал Юлию лучше его? Она была такой же, как и он, так же не принимала ограничений той морали, которую во всей империи уже давно забыли.

По пути к арене он дал Юлии поводья и разрешил ей пустить коней в дикий галоп. Ей ведь едва исполнилось пятнадцать лет... Пусть же она насладится ветром свободы, дующим ей в лицо, пока отец не выдаст ее за Флакка и ее не запрут за высокими стенами Авентинского дворца, — мрачно подумал он. Та самая горячая кровь, которая бежала по его жилам, бежала и по жилам Юлии, и мысли о ее будущем теперь отзывались в нем болью. Лично ему хотелось дать сестре все самое интересное, что ей хотелось испытать, но честь семьи и его собственные амбиции этого ему не позволяли.

Марк прекрасно понимал то, что отец не высказал в своем предупреждении: держи сестру подальше от своих друзей, особенно от Антигона. Мог бы и не предупреждать. Марк и сам понимал, что ему нужно сделать все, чтобы защитить честь сестры и тем самым честь всей семьи, но при этом в его планы вовсе не входило осложнение отношений с Антигоном. Он знал своего друга, молодого аристократа, слишком хорошо и понимал, что Юлию нужно всеми силами оградить от его общества. Антигону не стоило бы большого труда соблазнить ее, а потом жениться на ней, чтобы обеспечить себе в будущем доступ к финансам семьи Валериана. Марк вовсе не был так глуп. Существенное финансовое обеспечение карьеры Антигона было необходимо постольку, поскольку оно открывало путь к вожделенным договорам на строительство, но при этом Марку совершенно не нужен был брак, который, в конечном счете, лег бы на него тяжелым материальным бременем.

Теперь, когда у него были строительные договора, он мог значительно расширить свои возможности. Через три или четыре года Антигон уже будет ему не нужен. Какое-то время Антигон был Марку интересен, он даже был в определенной степени умен, но теперь Марк видел, что в сенате Антигон долго не протянет. Он был расточителен, невоздержан в вине, за короткий срок мог потерять слишком много. Однажды он устроил очень бурную вечеринку, во время которой напился, наговорил много лишнего, да вдобавок соблазнил жену какого-то патриция, и все это кончилось приказом императора примерно наказать его. Поэтому Марк предпочитал до поры до времени держать с ним определенную дистанцию.

Восторженные крики Юлии снова заставили его оторваться от своих мыслей.

— О Марк, как тут здорово! Просто потрясающе! — Зрительские места заполнялись мужчинами, женщинами, детьми. Шум то нарастал, то затихал, подобно прибою. Марк не видел вокруг ничего интересного и лениво откинулся назад, решив молча пережить эту скуку. Юлия же сидела напряженно, широко раскрытыми глазами оглядывая все вокруг, стараясь запомнить все, что происходит на арене.

— Марк, на тебя какая-то женщина уставилась. — Его глаза в это время были прикрыты от солнечного света.

— Ну и пусть, — равнодушно сказал он.

— Ты, наверное, ее знаешь, — сказала Юлия, — открыл бы глаза пошире да посмотрел.

— Не вижу смысла. Если она красива, я бы за ней, конечно приударил, но мне нужно защищать свою прекрасную и невинную сестренку.

Хихикнув, Юлия подтолкнула его локтем.

— А если бы меня здесь не было?

Марк приоткрыл один глаз и поискал ту женщину, о которой говорила сестра. Затем снова закрыл глаза.

— Хватит болтать.

— А на тебя и другие смотрят, — сказала Юлия, гордая тем, что сидит рядом с ним. Валерианы не могли похвастаться тем, что в их жилах течет римская кровь, но Марк был очень обаятелен, от него исходил дух уверенности в своих силах и способностях. Его внешность привлекала внимание как женщин, так и мужчин. Юлии это было приятно, потому что, если люди смотрели на него, она неизбежно тоже попадала в их поле зрения. Она сегодня как следует поработала над своей внешностью и теперь выглядела потрясающе. Почувствовав на себе смелый взгляд одного мужчины, находившегося в нескольких рядах от нее, она сделала вид, что не замечает его. Может быть, он подумал, что она любовница Марка?

Эта мысль позабавила ее. Ей очень хотелось выглядеть загадочной, непонятной для окружающих, но она знала, что ее выдавал яркий румянец невинности на щеках.

Интересно, как бы в такой ситуации поступила Аррия? Сделала бы вид, что не замечает открытого взгляда этого мужчины? Или взглянула бы в ответ?

Тут, напугав ее, заиграли трубы.

— Марк, проснись? Зрелища начинаются! — восторженно воскликнула Юлия, наклонившись вперед.

Когда началась скучная предварительная часть, Марк широко зевнул. Обычно он приходил позже, чтобы не слушать все эти утомительные объявления о том, какому благотворителю обязаны зрители сегодняшними представлениями. Сегодня парад со своими знаменами возглавит Антигон. Но никому на самом деле не было интересно, на чьи деньги все это проводится. Более того, если кого-то из благотворителей восхваляли слишком долго, со стороны зрителей в его адрес начинали раздаваться крики недовольства и даже оскорбления.

Юлия радостно захлопала в ладоши, когда на арене появились колесницы с благотворителями и участниками состязаний.

— Нет, ты только посмотри! Как здорово! — Ее восторг забавлял Марка.

Будучи главным благотворителем зрелища, Антигон возглавил парад. Он был одет в праздничные одежды белого и золотистого цвета, украшенные знаками отличия, которые свидетельствовали о том, что он стал сенатором. Возница правил парой красивых жеребцов, а находившийся в колеснице Антигон махал зрителям рукой в знак приветствия. Когда они проехали полтора круга по арене, возница повернул коней и остановил колесницу прямо напротив императорского места. Антигон, воспользовавшись своими актерскими способностями, произнес речь, которую Марк написал ему накануне вечером. Толпа явно одобрила то, какой краткой она оказалась; речь воздавала честь императору и его таланту. После этого Антигон дал сигнал, по которому участники состязаний спрыгнули с колесниц, чтобы представиться публике.

Юлия, задыхаясь от восторга, указала на гладиатора, снимавшего с себя ярко-красный плащ. Под плащом у него красовалось отполированное бронзовое вооружение.

— Ты только посмотри на него! Какой красавец!

Его шлем был украшен желтыми, синими и красными страусиными перьями. Гладиатор важно прошелся по арене, чтобы все зрители могли полюбоваться на него. Губы Марка скривились в усмешке. Пожалуй, отец прав. Келер действительно похож на петуха, прогуливающегося по двору. Юлия же смотрела на гладиатора не отрываясь, и ей казалось, что это самый красивый мужчина из всех, кого она когда-либо видела, — пока остальные гладиаторы также не сбросили свою верхнюю одежду и не присоединились к Келеру.

— А это еще кто такой? — спросил Юлия, указывая пальцем.

— Кто?

— Ну, вон тот, с сетью и трезубцем.

— Это ретарий. Он будет сражаться с мурмиллоном, с одним из тех, у которых на шлемах гребни, как у рыбы, или с секутором. Видишь там гладиатора в полном вооружении? Это секутор. Они должны будут сражаться со своими врагами до тех пор, пока не перебьют друг друга и не станет ясно, что схватку пора останавливать.

— Мне нравятся мурмиллоны, — засмеялась Юлия. — Рыбак против рыбы. — Щеки у нее горели, глаза сверкали все ярче, когда она смотрела на гладиаторов. Марк был доволен, что привел ее сюда. Она захлопала в ладоши, когда вновь заиграли трубы. — А вон тот случайно не фракиец? — спросила она, указав на высокого гладиатора с продолговатым щитом и украшенным перьями шлемом. Он был вооружен мечом и копьем, а его правая рука была покрыта специальным рукавом. — Октавия говорила, что фракийцы самые потрясающие!