Тема I. Политология как самостоятельная научная дисциплина: этапы формирования, предмет, цели и задачи 29 страница

Именно отсутствие такой воли у правительств Великобрита­нии и Франции во второй половине 30-х годов, сделавших став­ку на политику умиротворения Гитлера в условиях широкомас­штабного наращивания Германией, Италией и Японией вооружения (при политике изоляционизма руководства США), во многом послужили для последних стимулом к развязыванию Второй мировой войны. В данном конкретном случае амораль­ными можно считать позиции тех, которые именем морали и нравственности призывали к разоружению и миру, а не тех, кто перед лицом неумолимо надвигавшейся войны требовал на­ращивать вооружения, чтобы остановить Гитлера и его при­спешников. Как говорил Н.Макиавелли, чтобы попасть в рай, нуж­но тщательно изучить дорогу в ад. В данной связи нельзя не отметить, что после 1945 г. мир не стал ареной очередной все­мирной бойни именно потому, что каждая из главных противо­борствующих сторон выказывала готовность дать отпор возмож­ной агрессии противной стороны и неуклонно наращивала для этого материальную базу сдерживания.

Иными словами, взаимное сдерживание, примерный баланс сил способствовали сохранению мира в течение всего послевоен­ного периода. Причем необходимо подчеркнуть, что на первом этапе (в 50—60-е годы) этот баланс, давший возможность обеим сторонам осуществить политику гарантированного сдержива­ния, был достигнут в результате не разоружения, а наращива­ния вооружений. В результате каждая из сторон была уверена, что после возможного первого удара противника у нее останет­ся достаточно средств для нанесения ему ответного удара. Таким образом, очевидно, что гонка вооружений не всегда и не обяза­тельно является фактором дестабилизации международных от­ношений и причиной развязывания войны. Именно гонка воору­жений в течение нескольких послевоенных десятилетий привела к стабилизации международных отношений, во всяком случае от­ношений между великими державами, прежде всего СССР и США. В данном случае в тех конкретных обстоятельствах со­кращение вооружений или разоружение можно было бы оценить как аморальную позицию, поскольку при отсутствии должного уровня доверия между заинтересованными сторонами они мог­ли подвигнуть одну из сторон перейти роковую черту. Очевид­но, что требования разоружения и защиту мира нельзя всегда ав­томатически отождествлять с приверженностью принципам морали. Поэтому, выдвигая сколько-нибудь ответственные мо­ральные оценки и суждения, нельзя не учитывать их контекст и возможные последствия.

Очевидно, что, с одной стороны, максима «политика есть ис­кусство возможного» ставит определенные пределы морализа­ции политики, а с другой стороны, этика определяет возможные пределы, за которые политик не может выйти без риска оказать­ся политическим трупом. С учетом изложенного, перефразируя известное высказывание классиков марксизма, можно сказать: «политики должны ставить себе всегда только такие задачи, ко­торые они могут разрешить, соблюдая при этом общепризнан­ные в обществе морально-этические нормы». Но в любом слу­чае действия настоящего политика должны проверять известное высказывание поэта П.Валери, который говорил: «Полити­ка — это искусство не давать людям заниматься тем, что для них является главным». Политика, оцениваемая в мо­рально-этическом измерении, как раз и должна обеспечивать ус­ловия, позволяющие людям заниматься тем, что для них явля­ется главным.

Противоречие между преходящим и вечным, идеальными ос­нованиями и земным несовершенством, идеальным и реальным составляет неискоренимый закон человеческого существования. Но суть проблемы в рассматриваемом плане заключается в том, что нельзя допускать метафизического противопоставления ми­ра сущего и мира должного, проводить резко обозначенные гра­ницы между ними, между сферой морали и сферой политики. Нель­зя не согласиться с теми авторами, которые не без оснований утверждают, что принципы справедливости имманентно прису­щи любой правовой системе. Поэтому совершенно неправомер­но проводить некую непроницаемую линию разграничения меж­ду понятиями «право», «государство», «политика», с одной стороны, и понятиями «нравственность» и «справедливость» — с другой. Необходимо стремиться к достижению высшего син­теза между этими двумя началами, который мог бы послужить онтологической основой мира политического в целом.

Контрольные вопросы

1. Какое содержание вкладывается в понятие «политическая эти­ка»?

2. Каково соотношение профессионализма и морали в политике?

3. Чему в политике следует отдавать предпочтение — праву или нрав­ственности?

4. Какова в политике взаимосвязь между справедливостью, правом и нравственностью?

5. Как решается в политике вопрос о соотношении целей и средств?

6. Что вы понимаете под моральным компромиссом и какое содер­жание вкладываете в известную формулу «политика есть искусство возможного»?

Глава 14 ПОЛИТИЧЕСКАЯ ФИЛОСОФИЯ: СУЩНОСТЬ И ОСНОВНЫЕ ПАРАМЕТРЫ

В античности и средневековье политическое было непосредственно слито с другими сферами общественной жизни, говоря языком немецкой классической философии, пребывало в состоянии в-себе-бытия и коре­нилось в контексте господствующей социально-исторической парадигмы. Вычленмвшись из целостного социума, оно породило потребность в раз­работке особых социально-философских и мировоззренческих оснований, призванных обеспечить собственную легитимизацию и в то же время предложить собственную интерпретацию мира, трансформировать се­бя, так сказать, из состояния в-себе-бытия в состояние для-себя-бытия. Обнаружилось, что политическое может использовать свое видение ми­ра в качестве орудия собственного производства и воспроизводства, при­дания себе фундаментальной значимости.

Политическая философия является историческим феноменом и уже толь­ко в силу одного этого ее формирование и эволюция представляют собой процесс не только постоянного противоборства и смены различных кон­фликтующих воззрений, концепций, трактовок мира политического, раз­личных теорий и методологических позиций, но и изменения самого спо­соба познания и осмысления политической сферы.

Мир политического имеет много измерений — социально-экономиче­ское, социокультурное, конфессиональное, историческое, структурное, функ­циональное, концептуальное и др. В качестве объединяющего их начала выступает мировоззренческое измерение мира политического. Централь­ный элемент здесь – политическая философия. По мнению Гегеля, абсо­лютная идея как «единственный предмет и содержание философии» име­ет разные формообразования. Причем их философское постижение составляет «задачу отдельных философских наук». Таковыми являются философия истории, философия религии, философия права. Такой же «отдельной философской наукой» является и политическая философия.

Хотя данной проблеме посвящено множество работ, ряд ее важнейших аспектов в должной мере не исследован и требует дальнейшей разработ­ки. Дискуссионными остаются такие важные вопросы, как: когда и в силу каких факторов возникла политическая философия? кого можно считать ее основателями и разработчиками? какие этапы она прошла в своем развитии? и др. Остается еще много неясного относительно сущностных характеристик и основных составных элементов политической философии, хронологии ее возникновения, соотношения с другими социальными и гу­манитарными науками, с теорией и идеологией, ее места в мире полити­ческого. По сути дела, еще нет более или менее ясного ответа на осново­полагающий вопрос: «Что есть политическая философия?»

Поэтому естественно, что не совсем ясным остается ответ на вопрос о том, кого именно считать отцами-основателями и современными адеп­тами политической философии. В качестве таковых, например, в фунда­ментальный труд «История политической философии» включены Фукидид и Платон, Ксенофонт и Аристотель, св. Августин и Аль-Фараби, Фома Аквинский и Н.Макиавелли, М.Лютер и Г.Гроций, Р.Декарт и Дж.Локк, А.Смит и Г.В.Ф.Гегель, К. Маркс и Ф.Ницше, Э.Гуссерль и М.Хайдеггер и др. Нетрудно заметить, что среди них имеются как философы, так и юри­сты, как политэкономы, так и историки. Зачастую имеет место смешение политической философии и политической теории, нередко эти понятия ис­пользуются в качестве синонимов. В свою очередь они оба смешиваются с понятием «политическая идеология».

Очевидно, что это сложный и многоаспектный вопрос, имеющий важ­ное значение для правильного понимания как структурных элементов ми­ра политического, так и его понятийно-категориального аппарата. Разуме­ется, все эти вопросы не могут быть в должной мере раскрыты в одной главе. Поэтому основное внимание здесь концентрируется на наиболее важных, на взгляд автора, сущностных характеристиках политической философии.

Политическая теория

Прежде всего необходимо провести линию разграничения между политической философией и политической теорией или, проще говоря, между теми или иными политическими идеями. Политические феномены, их функционирование невозможно понять в отрыве от политической мысли, поскольку мысль и действие пронизывают друг друга. Политическая мысль может принимать различные формы, но свое реальное воплощение она получает в политической идее и теории. Как отмечал Гегель, все, что нами мыслится, является продуктом мышления. Однако, го­ворил он, «мысль есть еще нечто формальное; понятие есть уже более определенная мысль; наконец, идея есть мысль в ее цело­стности и ее в себе и для себя сущем определении».

Как известно, понятие «идея» занимало ключевое место в ряде философских систем античности. В частности, Платон рас­сматривал эфемерный и изменчивый мир явлений как своего ро­да эманацию невидимого и неизменного мира идей. Постепенно понятие «идея» потеряло свой первоначальный платоновский смысл, приняв общее значение представления, мысли, постулата. В на­ше время под политической идеей подразумевается любое поли­тически значимое мнение, утверждение, убеждение, тезис и т.д. Политическая философия же, хотя и включает в себя идеи, не сводится к ним. Главная ее задача состоит в выявлении он­тологических оснований политики, ее сущности и предназначе­ния. Политическая идея — это не более как развитие или за­щита каких-либо твердо утвердившихся убеждений или мобилизующих мифов.

С определенными оговорками можно сказать, что комплекс нескольких идей составляет политическую теорию. По мне­нию специалистов, само слово «теория» впервые было введено в древнегреческой философии орфиками и означало «страстное и сочувственное созерцание». Первоначально оно понималось как сконцентрированный мысленный взгляд на вещи. В этом значе­нии понятие «теория» покрывало бытие (онтологию), равно как и объяснение причинно-следственных связей в их религиозном или философском выражении, отображающих эмпирическую или логическую мысленную конструкцию. В современном смыс­ле под теорией понимается комплекс представлений, идей и воз­зрений, имеющих своей целью истолкование и объяснение тех или иных политических явлений и процессов. Это понятие ис­пользуют и в более строгом смысле, подразумевая под ним раз­витую форму организации научного знания, призванную дать це­лостное представление о мире политического.

Итак, теория представляет собой целостную систему знания, различные компоненты которого находятся в логической зави­симости друг от друга и выводятся из определенной совокупно­сти понятий, пропозиций, утверждений. Теория как особая фор­ма освоения и истолкования мира всегда связана с определенными философско-мировоззренческими установками. Это нередко слу­жит фактором, затрудняющим проведение сколько-нибудь чет­кой линии разграничения между политической философией и политической теорией. Как писал Дж.Тернер, теоретизирование можно отнести к числу средств, с помощью которых мыслитель­ная деятельность, известная как «наука», может реализовы­вать три свои основные цели: 1) классифицировать и организо­вывать происходящие в мире события таким образом, чтобы их можно было представить в перспективе; 2) объяснять причины происшедших событий и предсказывать, когда, где и как будут происходить события будущие; 3) предлагать интуитивно при­влекательное здравое «понимание» того, почему и как должны происходить события.

Поэтому очевидно, что описания или систематизация эмпи­рических фактов, взятые сами по себе, не составляют теорию. Теория в обязательном порядке предполагает не только описание, но и объяснение. Объяснение в свою очередь включает раскры­тие закономерностей и причинно-следственных связей в тех процессах и феноменах, которые данной теорией покрываются. Политическая теория концентрирует внимание на конкретных проявлениях мира политического, таких, например, как струк­тура и функции, институты и субъекты, их поведение, роли и вза­имоотношения, формы и типы политических систем.

Как считал Т.Парсонс, теории представляют собой аналити­ческие конструкции, используемые для исследования «внешне­го мира так называемой эмпирической реальности». При этом, «по крайней мере некоторые из общих концепций науки не яв­ляются фикциями, а адекватно "схватывают" аспекты объективного внешнего мира». Парсонс, как и большинство ученых начиная с М.Вебера, принимает идею, что концептуальные схе­мы составляют необходимые аспекты восприятия, будь то в на­уке или повседневной жизни. В качестве четко сформулирован­ных научных конструкций они обеспечивают объективную и систематическую ориентацию на данные, которые помогают в от­крытии и исследовании фактов. Парсонс подчеркивал, что тео­рии должны быть в конечном счете системами пропозиций о фактах. Сам он ставил своей задачей формулирование «всеоб­щей теории социальных наук», призванной выполнять три глав­ные функции: кодификацию существующего конкретного знания; проведение исследований; обеспечение рамок интерпретации ис­следуемых реальностей. Отсюда теории: структурно-функциональ­ного анализа, типологизации политических и партийных систем, теории демократии, тоталитаризма и авторитаризма и т.д.

Что касается политической философии, то она рассматрива­ет исследуемые материи в их целостности, стремится постичь ле­жащий в их основе универсальный принцип, понять саму идею политического вообще, идею государства и власти вообще, абст­рагируясь от их конкретных воплощений.

Политическая идеология

Мир политического невозможно представить себе без идеоло­гии. С самого своего возникновения власть и связанные с ней фор­мы правления, а также проводимый ими политический курс нуж­дались в обосновании, оправдании, легитимизации. Идеология, не важно как она называлась в разные исторические эпохи, и была призвана выполнять эту задачу. Поэтому естественно, что немаловажное место и в политической науке, и политической фи­лософии занимает вопрос о соотношении политики и идеологии. О его значимости свидетельствует хотя бы тот факт, что XX сто­летие называют веком идеологии, поскольку он прошел под знаком не просто бескомпромиссной борьбы, а войны различных идеологических систем.

Оставляя в стороне вопрос о причинах, условиях появления и эволюции этого феномена, отметим лишь то, что возникнове­ние и институционализация идеологии в собственном смысле сло­ва теснейшим образом связаны с процессами автономизации гражданского общества и мира политического, усложнения и плюрализации социального состава общества, разложения универсального средневекового мышления, появления полити­ко-философской мысли и ее диверсификации на различные на­правления и течения, отделения мировоззрения от государства, частным случаем которого первоначально стало отделение церк­ви от государства.

Идеология теснейшим образом связана также с формирова­нием и институционализацией идей нации и национального го­сударства. Более того, в течение последних двух-трех столетий идеология и национализм дополняли и стимулировали друг дру­га. Не случайно они возникли почти одновременно в качестве выра­зителей интересов поднимавшегося третьего сословия, или бур­жуазии. Другое дело, что в XX в. оба феномена приобрели универсальный характер и стали использоваться для обозначе­ния широкого спектра явлений. Появившиеся в нашем столетии понятия «буржуазный национализм», «либеральный национализм», «мелкобуржуазный национализм», «национал-шовинизм», «на­цизм» к т.д. использовались в качестве идеологических конст­рукций для оправдания и обоснования политико-партийных и идеологических программ соответствующих социально-поли­тических сил.

Во многом различные идеологические течения явились, по су­ти дела, результатом приспособления основных направлений политико-философской мысли к непосредственным потребностям практической политики различных конфликтующих сил в обще­стве. Но в отличие от политической философии, идеология ори­ентирована на непосредственные политические реалии и дейст­вия, на политический процесс и руководствуется соображениями привлечения поддержки со стороны населения тех или иных по­литических программ. Поэтому, естественно, она носит более яр­ко выраженный тенденциозный характер. Все идеологии, неза­висимо от их содержания, касаются проблем авторитета, власти, властных отношений. Они основываются на признании опреде­ленной модели общества и политической системы, путей и средств практической реализации этой модели.

Именно в идеологии в наиболее обнаженной форме находит свое практическое воплощение, оправдание и обоснование кон­фликтное начало мира политического. Для консолидации идео­логии внешний враг имеет, пожалуй, не менее, если не более, важ­ное значение, чем единство интересов ее носителей. Здесь внешний враг служит мощным катализатором кристаллизации этих интересов. Если врага нет, то его искусственно изобретают. Особенно отчетливо этот принцип проявляется в радикальных иде­ологиях, которые вообще не могут обходиться без внутренних и внеш­них врагов. Более того, сама суть этих идеологий выражается с по­мощью образа или образов врагов. Как отмечал германский исследователь О.Ламберг, эффективность идеологии в данном ас­пекте наиболее отчетливо проявляется в тех случаях, когда ос­тальной окружающий мир видится как враждебная сила, про­воцируя тем самым инстинкты обороны, страха, агрессивности у членов соответствующей группы. Каждая идеологическая кон­струкция содержит в себе развернутое представление об антипо­де или противнике. От образа противника во многом зависит сте­пень интегрированности группы.

Следует отметить, что выделение любого течения из общей системы политико-философской или идейно-политической мыс­ли, равно как и любая типологизация составляющих данную мысль течений, предполагает ту или иную степень абстракции, которая в свою очередь теснейшим образом связана с редукцией, т.е. све­дением множества противоречивых элементов к какому-либо одному или нескольким базовым элементам. Характерна она и для политико-философских течений. Но в идеологии редукции принадлежит значительно большая роль, чем в политической фи­лософии. Именно с ее помощью достигаются большая компакт­ность идеологии, ее простота и доступность для среднего чело­века определенной ориентации.

Но степень такой редукции варьируется в зависимости от сте­пени открытости или закрытости конкретной идеологической си­стемы: от минимальной в умеренных и центристских до край­них в радикальных и революционных. Существует своего рода закономерность, в соответствии с которой степень радикально­сти той или иной идеологической конструкции прямо пропорци­ональна степени редукции основных ее элементов. Известно, что любая идея, как бы совершенна она ни была, доведенная до абсолюта, превращается в свою противоположность или, иначе говоря, в настоящий абсурд. И естественно, попытки ее практи­ческой реализации не могут не обернуться далеко идущими не­гативными последствиями. Это подтверждается на примере то­талитарных идеологий, которые строились на предельном упрощении и сведении всей сложности, многообразия и полноты реальной жизни к одному единственному «изму» путем отсече­ния от него и по сути дела ликвидации всех неугодных инсти­тутов, организаций, ценностей, политико-философских и идей­но-политических течений, религии, классов, сословий и т.д.

Принцип редукции, как правило, обусловливает некоторые специфические особенности идеологии. В методологическом пла­не она призвана играть в сфере политики ту же роль, что сис­тема догматов в сфере религии. И там и здесь вера — в первом случае секулярная, а во втором религиозная — играет централь­ную роль. «Рим — владыка, если богов чтит: от них начало, в них и конец найдем»,— писал древнеримский поэт Гораций, имея на то более чем достаточно оснований. Падение с пьедесталов или смерть богов часто знаменует собой упадок и смерть старой и восхождение новой цивилизации. Как правило, народы недол­го переживают исчезновения своих богов. Глубоко был прав Г.Лебон, когда писал: «Нет ничего более разрушительного, чем прах умерших богов». Банально звучит утверждение, что идеи и люди, их воплощающие, руководят миром. Причем зачастую не имеет значения истинны они или ложны.

И действительно, в истории слишком часто бывало так, что, казалось бы, совершенно нелепые идеи вызывали сильнейшие по­трясения, подрывавшие устои казавшихся вечными империй, ес­ли люди верили этим идеям. В значительной мере это объясня­ется тем, что реальной материальной силой, разрушающей устои цивилизации, как правило, выступала масса. А массу можно при­влечь не какими-либо сложными рациональными конструкция­ми, требующими специального аппарата доказательств и обосно­ваний, а простыми, понятными, привлекательными, способными мобилизовать и стимулировать лозунгами, стереотипами, мифа­ми, символами и т.д. Именно среди масс может получить живой отклик, например, призыв какого-нибудь доселе мало кому из­вестного Петра Пустынника устремиться на Восток к гробу Гос­подню или фюрера в лице Гитлера создать тысячелетний рейх, или вождя В. Ленина покончить с вековечной системой эксплу­атации человека человеком и создать совершенное бесклассовое общество рабочих и крестьян. Здесь как нельзя к месту мысль Г. Лебона, который говорил: «Гениальные изобретатели уско­ряют ход цивилизации. Фанатики и страдающие галлюцинаци­ями творят историю».

С определенными оговорками можно сказать, что в идеоло­гии присутствуют два взаимосвязанных друг с другом компонен­та, один из которых в доведенной до логического конца и край­ней форме предполагает разрушение существующей системы, а второй — позитивную модель предполагаемого общественно­го или государственного устройства. Речь идет прежде всего о радикальных идеологиях левого и правого толка, наиболее ти­пичными примерами которых могут служить большевизм и на­ционал-социализм. Большинство же идеологических течений колеблется между этими полюсами, предлагая свои проекты или программы в качестве альтернатив политическому курсу дру­гих политических сил в рамках существующей системы. Есте­ственно, всегда в выигрышном положении находятся те, кто про­тивопоставляет будущее гипотетическое совершенное общество существующей системе со всеми ее недостатками и проблемами.

Для правильного понимания сущности идеологии необходимо иметь в виду еще один момент. Часто — в данном случае не яв­ляются исключением и вполне респектабельные идеологические конструкции — идеология привилегированных или господствую­щих групп, слоев, классов основывается на их глубоком убежде­нии в законности и абсолютной легитимности своего привилеги­рованного или же господствующего положения, потому они просто не в состоянии трезвыми глазами смотреть на реальное положе­ние вещей, в том числе и на глубокие изменения, возможно, про­исшедшие в собственной стране и окружающем мире. Соответст­венно они готовы отстаивать свои позиции любыми, даже насильственными средствами.

В свою очередь те группы, сословия, классы, которые недо­вольны существующим положением и выступают за его измене­ние, склонны впадать в другую крайность. Разумеется, степень такого недовольства может быть различной у разных категорий граждан и диапазон их программ может варьироваться от тре­бований перестройки тех или иных аспектов социально-эконо­мической и политической жизни до радикального слома суще­ствующей системы. Сторонники радикальной или революцион­ной идеологии могут быть настолько одержимы сознанием своей правоты и законности предъявляемых ими требований, что воль­но или невольно подгоняют многообразие жизненных ситуаций и процессов к собственному видению мира и тем самым также теряют способность трезво оценивать реальное положение. В ре­зультате, особенно в тех случаях, когда власть имущие не хотят и не могут идти на какие бы то ни было серьезные уступки, ре­волюция, радикальный переворот нередко могут рассматривать­ся в качестве универсального ключа к решению всех проблем. Все это свидетельствует о правоте К. Манхейма, по мнению ко­торого «в слове "идеология" имплицитно содержится понима­ние того, что в определенных ситуациях коллективное бессоз­нательное определенных групп скрывает действительное состояние общества как от себя, так и от других и тем са­мым стабилизирует его».

Все сказанное позволяет сделать вывод, что политика пред­ставляет собой арену столкновения различных идеологических систем, идеологических течений и направлений. Однако конста­тация этого факта сама по себе еще мало что объясняет. Дело в том, что при всей его верности знаменитая формула «политика есть искусство возможного» сохраняет правомерность и в современ­ных условиях. С одной стороны, «искусство возможного» ставит определенные пределы идеологизации политики, с другой сто­роны, идеология, в свою очередь, определяет возможные преде­лы, за которые та или иная политическая партия или правитель­ство при проведении своего политического курса может выйти без ущерба основополагающим принципам своего политическо­го кредо.

Поэтому высказываемые у нас часто доводы и рассуждения относительно необходимости отказа от идеологии в пользу деидеологизации как непременного условия строительства демо­кратического государства лишены каких бы то ни было серьез­ных оснований, поскольку в современном мире политика как арена столкновения различных конфликтующих интересов немысли­ма без идеологии. Речь в данном случае должна идти, как пред­ставляется, не о деидеологизации, а об утверждении плюрализ­ма идейно-политических течений, подходов, методологических принципов, их сосуществования, терпимости друг к другу и открытости в отношении друг друга. А это в свою очередь предпо­лагает, что, хотя научный подход и отвергает идеологию в ка­честве инструмента или исходной посылки исследования, необ­ходимость изучения самой идеологии как неотъемлемого элемента мира политического не отпадает.

Еще Ф.Ницше предупреждал, что XX в. станет веком борь­бы различных сил за мировое господство, осуществляемой име­нем философских принципов. Предупреждение Ницше оказалось пророческим с той лишь разницей, что все многообразие и слож­ность мировоззренческого начала были заменены идеологическим измерением, идеологические принципы взяли верх над философ­скими, в том числе политико-философскими. Это проявилось, в част­ности, в выдвижении множества проектов, идей, программ, учений, предлагавшихся в качестве руководства к поискам пере­устройства существующей и создания новой, более совершенной общественно-политической системы. При этом сама политико-фи­лософская мысль оказалась политизированной и идеологизиро­ванной, подчиненной императивам системного конфликта, кото­рая стала родимым признаком большей части XX в.

Разделительная линия в этом конфликте была проложена еще в начале века в процессе формирования и более или менее чет­кого разграничения двух магистральных направлений полити­ко-философской мысли: реформистского в лице либерализма, кон­серватизма и социал-демократизма и революционного в лице ленинизма и фашизма, каждое из которых имело свои националь­ные, региональные и системные разновидности.

Ряд ведущих стран, таких как США, Великобритания, Фран­ция, Швеция, Дания, Голландия и др., избрали путь постепенных социально-экономических и политических преобразований капи­тализма. Причем при всех существовавших между ними разногла­сиях приверженцами реформистского пути преобразования обще­ства выступили все главные социально-политические силы, признававшие основополагающие принципы рыночной экономи­ки и политической демократии. Всех их объединяло осознание не­обходимости в создавшихся в тот период условиях расширения ро­ли государства во всех сферах жизни общества, особенно в социальной и экономической, для предотвращения и преодоле­ния негативных последствий рыночной экономики. В целом речь идет о тех силах, которые в основу своих социально политических программ положили установки и принципы идейно-политичес­ких течений либерализма, консерватизма и социал-демократизма.

Революционно-тоталитарный путь избрали Россия, Италия, Германия и целый ряд других стран Европы и Азии, для которых были характерны слабость, неразвитость или полное отсутствие институтов, ценностей, норм гражданского общества, правово­го государства, конституционализма, парламентаризма и других атрибутов либеральной демократии. Как по своим целям (ради­кальная замена существующей общественно-политической сис­темы совершенно новой системой), так и по использованным при этом методам (революционный переворот, насильственное свер­жение существующей власти) оба главных течения тоталитариз­ма представляли собой революционные движения, поскольку пред­лагали радикальное изменение существующей системы путем насильственного переворота. Разница заключалась в том, что осу­ществленная в России социалистическая революция, во всяком случае в теории носила «прогрессивный» характер, так как ру­ководствовалась идеалами всеобщего равенства, социальной справедливости, интернационального единства всех народов и др. Что касается фашистских переворотов, совершенных в Италии, Германии, Испании и некоторых других странах, то они носили «консервативный» характер, ибо в их основе ле­жали праворадикальные идеи национализма, расизма, имперской великодержавности, апология насилия.