Тема I. Политология как самостоятельная научная дисциплина: этапы формирования, предмет, цели и задачи 26 страница

Двуглавый орел — один из древнейших символов власти, вер­ховенства и мудрости. Орлы в таком качестве встречаются уже в Древнем Египте. В VII в. до н.э. двуглавый орел символизи­ровал объединение Мидийского царства с Ассирией. Изображе­ния орла встречаются на цилиндрических печатях Халдеи, да­тирующихся VI веком до н.э. В средние века золотой орел на красном поле стал одним из атрибутов Византийской империи. В XV в. черный орел на золотом фоне был гербом Священной Римской (Германской) империи.

Центральное место занимает изображение орла и в государ­ственном гербе России. По данным ряда исследований, в России стремление представлять высшую власть над людьми приняло геральдическую форму в XV в. В тот период изображение визан­тийского золотого орла на красном фоне было заимствовано Ру­сью после женитьбы Великого Московского князя Ивана III на племяннице последнего византийского императора Софии Палеолог. С тех пор российский герб постоянно подвергался измене­ниям. В последний раз он был изменен в 1856 г. по специально принятому по этому поводу закону.

Центральное место в нем занимал двуглавый орел, изображен­ный на фоне геральдического щита, который держали ангелы и ар­хангелы Михаил и Гавриил с мечом и крестом. Каждая из го­лов орла несла по короне, над которыми на некотором расстоянии возвышалась третья, значительно большая корона. Как указы­валось в описании герба в законе 1856 г. на груди орла изобра­жен «герб московский: в червленом и золотыми краями щите святой великомученик и победоносец Георгий в серебряном во­оружении и лазурной приволоке на серебряном, покрытом баг­ряной тканью с золотою бахромою коне, поражающий золото­го с зелеными крыльями дракона золотым осьмиконечным наверху копьем».

В свою очередь сам геральдический щит, увенчанный импе­раторской короной, был изображен на фоне «сени» или мантии, соединенной с шлемом Александра Невского. Над ним возвыша­лась еще одна корона, а над нею хоругвь с полным повторени­ем всех названных выше изображений. Венчал хоругвь символ православия — восьмиконечный крест. Идею государства пере­давала надпись: «С нами бог». Причем этот девиз повторялся на шлеме Александра Невского и хоругви. Далее на гербе воспро­изводился целый ряд других эмблем и символов, призванных пе­редать все атрибуты и нюансы титулатуры российского царя и под­черкнуть его власть над 50 различными по политическому статусу и размерам, а также экономическому, культурному, конфессиональному положению землями Российской империи.

Как известно, эта эмблема перестала быть государственным гербом сразу после октябрьского переворота 1917 г. и установ­ления советского режима. Только в 1993 г. был утвержден но­вый герб Российской Федерации, в котором воспроизведены ос­новные атрибуты традиционного государственного герба Российской империи. В соответствующих документах этот герб описывается следующим образом: «Государственный герб Россий­ской Федерации представляет собой золотого двуглавого орла, по­мещенного на красном поле. Над орлом три исторические коро­ны Петра Великого (две малые — над головами и над ним — одна большого размера). В лапах орла — скипетр и держава. На гру­ди орла на красном щите изображение всадника, поражающего копьем дракона». Здесь корона — символ не монархии, как это было раньше, а суверенитета. Две головы орла символизируют то, что Россия лежит одновременно в Европе и Азии, она всегда обращена одновременно и на Запад, и на Восток. Шарообразность державы призвана говорить о единстве государства, скипетр же символизирует власть. Всадник, поражающий дракона,— древ­ний символ противоборства добра, побеждающего зло.

Национально-государственные символы и идеалы более или менее тесно связаны между собой, они взаимодополняют и под­держивают друг друга. Идеал не существует сам по себе, а вы­ражается с помощью какого-либо документа, произведения ис­кусства, изречения и др. Первым и, пожалуй, фундаментальным символом американской нации и государственности является Дек­ларация независимости, принятая Континентальным конгрессом 4 июля 1776 г. и объявившая о разрыве традиционных связей тринадцати колоний с Британской империей и создании незави­симого государства — Соединенных Штатов Америки.

Декларация независимости, в которой нашли отражение ос­новополагающие идеалы и чаяния американского народа — сво­бода, равенство и национальный суверенитет, по сути дела, яви­лась первым в истории официальным документом, в котором был провозглашен принцип народного суверенитета в качестве осно­вы государственного устройства.

Важнейшим символом национальной идентичности американ­цев стала конституция страны. Большинство американцев рас­сматривают конституцию как своего рода священный документ. Некоторые политологи проводят аналогию между ней и Библи­ей, называя их «теологическими документами», поскольку в гла­зах американцев конституция, как и Библия, священна.

Самым завершенным и концентрированным воплощением идеалов свободы и прав человека в США стала статуя Свободы, возвышающаяся в нью-йоркской гавани и как бы приветствующая всех прибывающих в Америку. Для многих поколений американ­цев, да и не только американцев, она была символом «американ­ской мечты», успеха, страны неограниченных возможностей, принимающей в свои объятия обездоленных и угнетенных со всех концов земного шара. По данным исследований феномена соци­ализации подрастающего поколения, дети всех начальных школ США называют статую Свободы и национальный звездно-поло­сатый флаг, который был принят Континентальным конгрессом 14 июня 1777 г., лучшими выразителями духа Америки. Флаг и гимн в сочетании с другими патриотическими песнями и мар­шами превратились в эмоциональное воплощение нации.

Выразителями национального духа, факторами, способству­ющими формированию национального самосознания и в то же время являющимися воплощением лица страны, могут выступать те или иные города. Если возвращаться к примеру США, то в ка­честве города-символа следует, естественно, назвать столицу страны Вашингтон. В глазах как самих американцев, так и ос­тального мира Вашингтон ассоциируется с политическим цент­ром Америки, представляется как символ американской нации и государственности. И это вполне объяснимо, если учесть, что Вашингтон — это прежде всего конгресс, президент, закон, Ка­питолий, Белый дом и здание Верховного суда, Пентагон и Гос­департамент. Здесь в здании Национального архива хранятся важ­нейшие атрибуты американской нации и государственности, в Вашингтоне расположены памятники и мемориалы отцов-ос­нователей и других выдающихся политических, общественных и государственных деятелей США. Не случайно, когда речь идет о вопросах и проблемах политического характера, под Вашинг­тоном, как правило, подразумевают Америку вообще или же пра­вительство США, подобно тому как при упоминании Москвы, Лондона, Парижа имеют в виду соответственно Россию, Велико­британию, Францию.

Вряд ли есть необходимость пояснять, что та или иная сово­купность национально-государственных и политических симво­лов характерна для большинства стран и соответствующих по­литических культур.

Религиозный аспект политической культуры

Немаловажную роль в формировании и функционировании политических культур играет религия. Более того, многие идеи, ценности, установки, связанные с религией, составной частью вклю­чаются в политическую культуру той или иной нации, страны, народа. Это объясняется тем, что религия, будучи частью наци­ональной и исторической традиции данного народа, пронизыва­ет его культурное наследие и соответственно не может не отра­жаться и на характере его политической культуры.

Показательно, что нередко формирование той или иной на­ции, ее вступление на общественно-историческую арену обосно­вывается ссылками на некое божественное провидение. В поис­ках аргументов часто обращаются к Библии, особенно к тем ее положениям, где говорится, что бог не только правит миром, но и из­бирает из среды всех народов только один, наделяя его своей бла­годатью. Крайние формы этого мифа отводят другим народам и стра­нам лишь роль фона, на котором разворачивается история того или иного богоизбранного народа. История дает много примеров, свидетельствующих о том, что идея величия и богоизбранности была присуща чуть ли не каждому великому народу, особенно в период его восхождения.

Покажем это на примере русского и американского народов. Так, автор «Сказания о князьях Владимирских», поведав о пре­емственности мировых монархий древнейших царств до римской империи, выводил основы современной ему власти от римского императора Августа. Согласно этому сказанию, Русь является за­конной наследницей всех древних мировых монархий. Естествен­но, Рюрик, положивший начало династии Рюриков, правив­ших Русью до восхождения на престол династии Романовых, ведет свой род от самих римских императоров. Постепенно сформиро­валась идея Москвы как третьего Рима — наследницы Рима и Кон­стантинополя, столицы Восточной Римской империи.

Показательно, что наряду с символами самодержавия и на­родности в формировании и укреплении русского государства и за­воевании им новых земель, стран и народов важную роль сыг­рала православная церковь. Она давала русским духовную опору, чтобы противостоять мусульманскому Востоку и католическому Западу, которые на тех или иных исторических этапах представ­ляли угрозу их религиозному и государственному существованию. В целом, хотя принципы веры и не преобладали в ущерб поли­тическим, религия часто использовалась для обоснования влас­ти и притязаний сначала русских князей, а затем и московских царей.

Пропагандируя грандиозную концепцию, рассматривавшую Москву как «новый Вечный город, наследницу Рима и Кон­стантинополя», церковная иерархия постоянно предупреждала царей об их священном долге превратить Московию в «Новую хри­стианскую империю», при этом сколько-нибудь четко не обозна­чая ее границы. Следует отметить, что эта доктрина сыграла не­маловажную роль в экспансии и утверждении многонациональной Российской империи на бескрайних просторах евразийского континента. Поэтому можно утверждать, что в формировании идей величия России, ее масштабности, патриотизме и преданности отечеству — Руси-матушке, особом пути России немаловажную роль сыграла и православная вера. Не случайно многие атрибу­ты и символы православной церкви стали одновременно и сим­волами российской государственности, например храм Василия Блаженного, возвышающийся на главной площади страны ря­дом с Кремлем, да и храмы в самом Кремле, храм Христа Спа­сителя, Исаакиевский собор и др. Симптоматично, что церковь возводила в ранг святых выдающихся деятелей, которые в стро­гом смысле не являлись ее служителями. Речь идет, например, о равноапостольных Кирилле и Мефодии, св. Владимире, Алек­сандре Невском и др.

Идея богоизбранности собственного народа не чужда и аме­риканцам. С самого начала формирования американского наци­онального сознания важнейшим его компонентом было убежде­ние об особом пути развития Америки и ее роли в мировой истории. Характерно, что обосновывая исключительное место Аме­рики в мировой истории, автор Декларации независимости США, третий президент Америки Т.Джефферсон в 1785 г. пред­лагал изобразить на государственном гербе страны взятый из Биб­лии образ сынов Израиля, идущих за лучом солнца. Почти все отцы-основатели Америки были глубоко убеждены в том, что ей уготована особая судьба, особая божественная миссия.

Приверженность американцев этой идее стала основой аме­риканской «имперской» идеологии. Уже в середине XIX в. по­пытки обосновать и практически реализовать идею о превосход­стве и избранности Америки, о ее миссии руководить миром были предприняты в так называемой доктрине «предопределения судьбы» или «явного предначертания». В эту доктрину вошли популярные среди многих поколений американцев мифы о пре­восходстве и богоизбранности Америки. Суть ее состоит в утверж­дении, будто судьба американского народа с самого начала пре­допределена самим богом и Америке суждено стать образцом для всех остальных народов земного шара. Следует отметить, что важ­нейшие положения этой доктрины на различных этапах истории использовались правящими кругами США для обоснования сво­ей внешнеполитической стратегии.

Многие исследователи прямо связывают с религией респуб­ликанские и демократические институты Америки. Как утверж­дал известный французский общественный деятель и историк А. де Токвиль, истинной школой республиканских добродетелей в Америке была церковь. По его словам, религия представляла собой первый из американских политических институтов. Она была республиканской и демократической религией, которая не только включала республиканские ценности, но и давала первые уроки относительно того, как участвовать в обществен­ной жизни. По словам Токвиля, нравы в большей степени, чем законы или физические обстоятельства, способствовали успеху американской демократии, нравы же коренятся в религии.

Следует сказать, что в той или иной форме «божественная идея» прошла через историю почти всех существующих на земле на­родов, способствуя их консолидации в самые трудные для них времена.

Обращает на себя внимание тот факт, что религиозный и со-циокультурный традиционализм часто идет рука об руку с со­циально-философским и идейно-политическим консерватизмом. Религия всегда служила источником традиционных ценностей. В конце концов религия тесно связана с культурной традицией как частью образа жизни в целом. Когда этот образ жизни под­вергается опасности, его религиозные и моральные компоненты оказываются опорными пунктами защиты существующей систе­мы привычного образа жизни. Поэтому вполне объяснима наблю­дающаяся у отдельных категорий населения склонность сетовать в определенных ситуациях на упадок таких традиционных цен­ностей, как закон и порядок, дисциплина, сдержанность, кон­сенсус, патриотизм и т.д.

Конфессиональный фактор часто перевешивал в прошлом, а в не­которых странах продолжает перевешивать и в настоящее вре­мя социально-классовые приверженности. Именно влияние кле­рикализма и конфессионализма на общественное сознание и соответственно на политическую культуру обусловило воз­никновение во многих странах Западной Европы клерикальных партий разных ориентации, роль и значение которых нельзя оце­нить однозначно. Были и есть консервативные и даже реакци­онные конфессиональные партии и организации, но были и есть такие, которые выступали с позиций социального реформизма (например, социальное христианство). В наши дни христианская окраска помогла ХДС в ФРГ, ХДП в Италии и аналогичным пар­тиям в других странах привлечь на свою сторону многих веру­ющих трудящихся. В этих партиях наряду с консервативными есть и центристские и либеральные фракции, выступающие за реформы (например, так называемые «социальные комитеты» в ХДС).

Зачастую религиозные ценности и понятия, особенно в усло­виях эрозии или догматизации осевой идеи или осевого идеала, лежащего в основе той или иной цивилизации, оказывают на зна­чительные категории людей облагораживающее воздействие. Они удерживает их от отчаяния и безысходности, оставляя при­верженцами таких немеркнущих общечеловеческих ценностей, как «не убий», «не укради», «возлюби ближнего своего» и т.д. Чувство приверженности чему-то более совершенному и благо­родному, чем сам отдельно взятый человек, поднимает его в соб­ственных глазах, воспитывает в нем уважение к своему соседу, согражданину, соплеменнику, представителям других народов.

В периоды социально-политических неурядиц и потрясений, в смутные времена, когда люди волею исторических судеб вы­талкиваются из привычной, устоявшейся колеи жизни, оказы­ваются отчужденными от существующей системы, многие из них находят утешение и убежище в религии. Наглядный пример — наша страна, где в настоящее время наблюдаются всплеск инте­реса к религиозной вере и рост религиозного сознания, откры­ваются так называемые воскресные церковные школы и др. По­этому игнорирование при изучении политической культуры религиозного начала как важного фактора политической соци­ализации было бы явным упрощением.

Подводя итог всему изложенному, можно сказать, что поли­тическая культура — весьма сложный и многослойный феномен. Она характеризуется разнообразием и изменчивостью состав­ных элементов. Более того, в рамках одной и той же политиче­ской культуры могут быть существенные различия в установках, ориентациях, политических симпатиях и антипатиях граждан одного и того же государства. Этим во многом объясняется су­ществование множества конфликтующих друг с другом идеоло­гических и идейно-политических течений.

Типологизация политической культуры

Простая констатация факта существования того или иного ком­плекса элементов, которые можно было бы объединить в кате­горию политической культуры, сама по себе не снимает вопрос о том, как эти элементы реализуются в конкретном политичес­ком процессе, поведении различных групп и слоев населения. Де­ло в том, что одни и те же политические установки, ценностно-нормативные ориентации и идейно-политические принципы у разных людей и социальных групп в конкретном политичес­ком поведении проявляются по-разному. Поэтому в каждой по­литической культуре можно выделить совокупность тех или иных черт и характеристик, которые придают ей определен­ный колорит, некоторую специфику. Это в свою очередь позво­ляет выделить в рамках единой политической культуры отдель­ные субкультуры, в которых в той или иной концентрации могут преобладать конфессиональные, этнические, региональные или иные начала.

Сказанное особенно важно учитывать при оценке и характе­ристике политической культуры разных стран и народов. Необ­ходимо исходить из факта существования многих региональных и национальных вариаций политической культуры. Скажем, нельзя говорить о единой модели политической культуры для Ев­ропы и Ближнего Востока, западного полушария и дальневосточ­ного региона и т.п.

Каждой политической системе соответствует особая, собствен­ная базисная модель (или модели) политической культуры, ко­торая в каждой конкретной стране проявляется в национальноспецифических формах. Как правило, важнейшие элементы каждой базовой модели характеризуются универсальностью и оп­ределяются общемировоззренческими установками и ориентаци-ями людей независимо от их национально-государственной при­надлежности. В этом качестве в обобщенной, абстрагированной форме они составляют системообразующие компоненты полити­ческой культуры и разделяются большинством населения соот­ветствующих стран.

Вместе с тем универсалистские компоненты в каждой отдель­ной стране проявляются в специфически национальных формах. Это естественно, поскольку в формировании национального са­мосознания, самой национальной идентичности участвуют как универсалистские, так и сугубо национально-культурные элемен­ты. Так, общественно-исторические, национально-культурные, ге­ографические, религиозные и иные особенности формирования и эволюции каждой нации и национального самосознания нало­жили свой глубокий отпечаток на содержание и форму ее поли­тической культуры.

Все это предполагает необходимость выделения соответству­ющих моделей политической культуры. Уже первые авторы, об­ратившиеся к данной проблематике, предложили собственные ти-пологизации политических культур. Так, Г.Алмонд выделил гомогенный, фрагментированный, смешанный и тоталитарный ти­пы. По его мнению, в англосаксонских странах (США, Велико­британии, ряде стран Британского содружества) господствует се-кулярная гомогенная политическая культура. Для нее характерны сосуществование множества конкурирующих, но до­полняющих друг друга ценностей, установок, ориентации, раци­ональный расчет при принятии решений и разрешении споров и кон­фликтов, индивидуализм, экспериментаторство и т.д. В то же время она гомогенна в том смысле, что подавляющее большинство субъ­ектов политического процесса разделяют основопологающие принципы устройства существующей политической системы, об­щепринятые нормы и правила игры, ценности. Ролевые струк­туры, такие как политические партии, заинтересованные груп­пы, средства массовой информации, пользуются значительной долей самостоятельности. Отдельные индивиды принадлежат одновре­менно к множеству взаимно пересекающихся групп. В итоге признается законность всех интересов и позиций, между ними пре­валирует взаимная терпимость, что создает условия для прочно­го консенсуса и прогматического политического курса.

Политическая культура континентально-европейских стран также секулярна, но в то же время, как подчеркивал Алмонд, она фрагментирована. Во фрагментированной политической культуре среди различных группировок нет необходимого согла­сия относительно основополагающих правил политической иг­ры. Общество разделено, или фрагментировано, на множество суб­культур со своими ценностями, поведенческими нормами и стереотипами, часто несовместимыми друг с другом. В каче­стве наиболее характерного примера Алмонд приводит Францию в период Третьей и Четвертой республик и Италию, политичес­кая культура которых была фрагментирована на противоборст­вующие субкультуры, укорененные в разных институтах. Груп­повые лояльности усиливали друг друга. Например, католики голосовали за партии католической ориентации, входили в като­лические профсоюзы, читали католические газеты и даже выбира­ли близких друзей среди католиков. Подобным же образом орга­низовывали и ограничивали свои связи коммунисты. Способность заинтересованных групп, партий и средств массовой информации переводить потребности и требования в приемлемые политиче­ские альтернативы была, таким образом, сильно ограничена. В то же время взаимное усиление социальных, религиозных и поли­тических лояльностей стимулирует противоречия между различ­ными субкультурами. В результате для стран с этим типом по­литической культуры характерна политическая нестабильность.

Следующий тип Алмонд назвал доиндустриальной смешан­ной политической культурой, характеризующейся сосущест­вованием традиционных и вестернизированных институтов, цен­ностей, норм и ориентации. Речь идет о таких атрибутах западной политической системы, как парламент, избирательная система, бюрократия и др., которые в той или иной степени модифици­рованной форме наложены на традиционалистские реалии соот­ветствующих стран. Как результат такого наложения возника­ет особый тип, который, используя терминологию М.Вебера, Алмонд назвал харизматической политической культурой.

Последняя часто формируется в условиях эрозии традицион­ных норм, нарушения считавшихся священными обычаев и свя­зей, роста чувства неустойчивости и неопределенности. В резуль­тате в поисках защиты и устойчивости люди обращают свой взор к харизматическому лидеру. Такое смещение создает сложней­шие проблемы с точки зрения коммуникации и координации в об­ществе. Здесь различные группы часто имеют совершенно раз­ное видение стоящих перед обществом политических проблем. В итоге нестабильность и непредсказуемость являются не откло­нением от нормы, а неизбежным результатом такой политичес­кой культуры. Она господствует в модернизирующихся развива­ющихся странах.

От всех названных типов, по Алмонду, радикально отлича­ется тоталитарная политическая культура. Внешне она по сво­ей гомогенности напоминает первый тип. Но здесь эта гомоген­ность искусственная, синтетическая. Поэтому отсутствуют добровольные организации и ассоциации, а система политичес­кой коммуникации контролируется из центра. Невозможно сколько-нибудь приблизительно определить степень привержен­ности населения господствующей системе.

Развивая типологию Алмонда, У.Розенбуам выделяет фрагментированные и интегрированные типы политической культуры, меж­ду которыми находятся различные модели и промежуточные ти­пы. Фрагментированный тип характеризуется отсутствием консенсуса относительно принципов политического устройства общества. Этот тип господствует в большинстве африканских и латиноамериканских стран, отчасти в Северной Ирландии и Ка­наде. В его основе лежит заметная социальная, социокультурная, конфессиональная, национально-этническая и иная фрагментация общества. Это создает благоприятные условия для идеологической непримиримости и бескомпромиссности между конфликтующими группами, препятствует выработке неких общепринятых правил политической игры. Интегрированный тип отличается наличи­ем сравнительно высокой степени консенсуса по основополагаю­щим вопросам политического устройства, преобладанием граждан­ских процедур в улаживании споров и конфликтов, низким уровнем политического насилия, высокой степенью различных форм плюрализма (который нужно отличать от фрагментированности).

Согласно типологизации, предложенной Д.Элейзаром, суще­ствуют три основных типа политической культуры: моралистическая, индивидуалистическая и традиционная. Другой американ­ский политолог У.Блюм обосновывал необходимость выделения только либеральной и коллективистской политических культур.

Очевидно, что рассмотренные типологизации обладают це­лым рядом достоинств, поскольку в них предприняты попытки вычленить модели политической культуры, исходя из факта су­ществования у различных народов и стран специфических на­циональных социокультурных, конфессиональных, традиционно-исторических и иных особенностей. Но вместе с тем сущест­вует целый ряд соображений, говорящих в пользу определенной корректировки этих типологизаций. Например, лишь с доволь­но серьезными оговорками можно принять схему Г.Алмонда и его коллег, которые пытались определить различия между гомоген­ной и фрагментированной политическими культурами по их спо­собности обеспечить стабильность политической системы. Попы­таемся разобраться в этом тезисе на конкретных примерах.

В качестве типичного образца фрагментированной политиче­ской культуры, как правило, приводилась итальянская. И дей­ствительно, результаты многих исследований показывают нали­чие в этой стране высокого уровня социального отчуждения и недоверия. Итальянцы скептически оценивают свои возмож­ности повлиять на политические институты и процессы, на при­нятие политических решений. Партийная система также фрагментирована на разного рода левые, центристские и правые партии, часть из которых находится в оппозиции к существую­щему социальному, экономическому и политическому порядку. О фрагментированности политической культуры свидетельству­ет, в частности, характерная для политической жизни Италии частая смена правительств.

Вместе с тем существует целый ряд стран с фрагментированными, по типологии Алмонда, политическими культурами, но характеризующимися довольно высокой степенью политиче­ской стабильности. К примеру, так называемые консоциативные демократии в Австрии, Нидерландах, Швейцарии и Бельгии являются по своему характеру фрагментированными в том смыс­ле, что они состоят, казалось бы, из нескольких конфликтующих друг с другом субкультур. Так, в Нидерландах католики, каль­винисты и неверующие настолько конфликтовали друг с другом, что некоторые исследователи считали возможным говорить о су­ществовании здесь трех самостоятельных субкультур или даже народов. А Швейцария — это единое сообщество, составленное из трех национальных субкультур. Невозможно не согласиться с утверждением, что в этих странах в течение всех послевоенных десятилетий степень политической стабильности, определенно­сти и предсказуемости отнюдь были не ниже, если не выше, чем в странах с гомогенной или интегрированной политической культурой.

В то же время преимущественно англосаксонская Канада, ко­торая, по схеме Алмонда, должна принадлежать к гомогенному типу, время от времени сотрясается конфликтами на нацио­нально-культурной почве, конфликтами, которые в последние два-три десятилетия не раз грозили самой государственной целост­ности этой страны. Что касается США, которые действительно отличаются высокой степенью политической стабильности, то не составляет секрета, что серьезные исследователи выделяют там целый ряд субкультур расово-этнического, национально-культур­ного, конфессионального и регионального характера.

Теперь рассмотрим такую характеристику, как привержен­ность харизматическому лидеру,— признак, который Алмонд счита­ет достоянием доиндустриальной или смешанной политической культуры. Не требуется особых усилий, чтобы продемонстриро­вать, что харизматичность в различных ее новых формах и мо­дификациях приобретает особую актуальность в наиболее разви­тых странах современного мира. Более того, харизматические лидеры и харизма как фактор, определяющий симпатии и/или антипа­тии избирателей и соответственно их выбор стали важнейшими элементами политической культуры всех типов в эпоху инфор­мационной революции и электронных средств массовой инфор­мации. Что касается тоталитарного типа политической культу­ры, то харизма в крайних формах поклонения вождю — фюреру также является ее неотъемлемой составной частью.

Можно было бы привести немало других нестыковок, кото­рые в определенной степени снижают убедительность рассмот­ренных типологизаций. Но и высказанные аргументы достаточ­но наглядно показывают необходимость нахождения более приемлемых критериев типологизапий политических культур со­временного мира. При этом главным условием является учет ос­новных типов или моделей политических систем, в рамках ко­торых формируются и функционируют соответствующие типы политических культур. Нельзя сказать, что Г.Алмонд и его кол­леги полностью игнорировали этот момент. Но здесь, как было показано ранее, проблема состоит в неприемлемости самого оп­ределения политической системы, которое ими предлагается.

С учетом вышеприведенной типологизаций политических систем можно выделить следующие крупные типы или модели политической культуры: органическую, либерально-демократи­ческую и смешанную.

В рамках органического типа можно вычленить различные варианты авторитарной, тоталитарной, традиционной политиче­ских культур и субкультур. При всех расхождениях общим для всех них является господство коллективистских, групповых, общинных ценностей, приоритета публичного над частным, прав и свобод группы, коллектива над индивидуальными правами и со­ответственно подчинение личности коллективу. Для носителей данного типа политической культуры характерны повышенные ожидания от государства, преувеличение его роли в жизни об­щества, часто доходящее до его мифологизации и даже обоже­ствления.