Тема I. Политология как самостоятельная научная дисциплина: этапы формирования, предмет, цели и задачи 20 страница

Официальный австралийский бюллетень внес существенные изменения в процедуру голосования: бюллетени имеют одинаковый цвет и включают имена всех кандидатов на выборные должнос­ти. Эта реформа способствовала обеспечению секретности го­лосования и уменьшила возможности запугивания и подкупа из­бирателей. В то же время австралийский бюллетень давал избирателям возможность делать выбор на основе индивидуаль­ных, а не коллективных достоинств кандидатов, отдавать свой голос тому или иному кандидату, не голосуя за остальных кан­дидатов той же партии. Поскольку все кандидаты на одну и ту же должность вписаны в один бюллетень, избиратели более не были вынуждены выбирать сугубо партийный список.

Именно введение австралийского бюллетеня способствовало появлению феномена раздельного голосования в Америке, при ко­тором избиратель может голосовать за кандидата республикан­ской партии на пост президента и за кандидата демократов на пост члена палаты представителей или сената и наоборот. К на­стоящему времени в США специальные машины, которые нача­ли вводить в 90-х годах, почти полностью вытеснили бумажные бюллетени. Избирательные машины, на панели которых список кандидатов расположен в том же порядке, что и в астралийском бюллетене, устанавливаются в специальных зашторенных поме­щениях, что обеспечивает тайну голосования. Избиратель, удо­стоверив свою личность, входит в это помещение и нажимает на соответствующий рычаг, указывающий на список кандидатов той или иной партии, либо на рычажки, указывающие на предпочитамых им кандидатов из той и другой партии.

Избирательные машины значительно упрощают технику го­лосования, облегчают и сокращают время на подсчет голосов, так что в момент закрытия избирательных участков они выдают ре­зультаты голосования.

Существуют различные формы и пути выдвижения кандида­тов. Например, в Великобритании любой претендент на выбор­ную должность формально вправе участвовать в выборах в ка­честве кандидата, предварительно подав в соответствующий орган от своего имени заявление, подписанное кроме него само­го еще несколькими избирателями. Но все же реально кандида­ты почти исключительно выдвигаются партиями. Премьер-ми­нистр назначает дату выборов за два месяца до самих выборов. Как правило, руководители всех партий знают о дате выборов задолго до официального заявления премьер-министра и соответ­ственно заранее готовятся к решающей пробе сил. Примерно та­кая же процедура существует в большинстве стран с парламент­ским режимом.

Несколько иная технология организации и проведения пре­зидентской избирательной кампании в Соединенных Штатах. Офи­циально она начинается в феврале года выборов с праймериз в шта­те Нью-Гэмпшир и завершается в первый вторник после первого понедельника в ноябре избранием президента и других выбор­ных должностей. При этом избирательная кампания проходит два этапа.

На первом этапе — этапе первичных выборов — борьба раз­ворачивается между претендентами на номинацию внутри пар­тий. Этот этап завершается общенациональными съездами пар­тий, которые, как правило, созываются в июле-августе года всеобщих выборов. В настоящее время съезды выдвигают и ут­верждают официальных кандидатов партий на посты президен­та и вице-президента страны, а также формулируют и принима­ют их предвыборные платформы. После съезда предвыборная кампания вступает в новую фазу (второй этап) и завершается из­бранием президента, вице-президента и других выборных долж­ностных лиц в первый понедельник после первого вторника в ноябре месяце.

Следует отметить также специфику процедуры избирания пре­зидента США, которая отличается от процедуры избрания выс­ших должностных лиц в других странах. Здесь избиратели фор­мально как бы прямо не участвуют в избрании претендента на пост президента. Дело в том, что партийные организации 50 шта­тов и федерального округа Колумбия предоставляют имена кан­дидатов соответствующему должностному лицу вместе со спис­ком так называемых выборщиков президента, которые в случае их избрания отдадут свои голоса кандидату партии.

Институт коллегии выборщиков и двухэтапное голосование были установлены отцами-основателями, что явилось результа­том компромисса между сторонниками большей автономии шта­тов и теми, кто выступал за большую централизацию государ­ства и всенародные прямые выборы. Избирательная система построена по принципу: один голос от одного избирателя, но на уровне штатов. При этом победу одерживает тот, кто получает наибольшее число голосов. Тем самым учитывается федеральный принцип государственно-политического устройства. Каждому выборщику предписывалось взвесить все за и против и проголо­совать за тех кандидатов на пост президента и вице-президента, которых он считает наиболее подходящими. Конституция не связывала выборщиков обязательством проголосовать за конкрет­ного кандидата. Но постепенно по мере развития партийной си­стемы соображения квалификации были оттеснены на второй план партийной приверженностью выборщиков. Установилось прави­ло, по которому избранные выборщики обязаны были голосовать за определенного кандидата. В конечном итоге они превратились в партийных агентов, обязанных морально и политически под­держивать кандидата своей партии.

Как правило, в большинстве стран предвыборная агитация прекращается за сутки до открытия избирательных участков. Это делается для того, чтобы предоставить избирателям время и воз­можность самостоятельно обдумать и всесторонне взвесить свой выбор. Срок полномочий выборных должностных лиц ограничи­вается определенным, строго фиксированным в конституции периодом, как правило, от 2 до 6 лет в зависимости от страны и должности. Считается, что определенные конституцией срок и порядок избрания должностных лиц достаточны для того, чтобы избранное лицо могло реализовать свою программу, обес­печить стабильность и преемственность политического руковод­ства. Учитывается и то, что этот срок не настолько велик, что­бы политик мог забыть о предстоящих выборах и не помнить о своей ответственности перед избирателями.

Основные типы избирательной системы

Результаты выборов, определяющие победителей и побежден­ных, во многом зависят от типа избирательной системы. Сущест­вуют два ее основных типа: мажоритарная и пропорциональная.

При мажоритарной системе от каждого избирательного ок­руга избирается один депутат. Победителем на выборах счита­ется кандидат, набравший наибольшее число голосов. Если по одному и тому же округу баллотируются не два, а несколько кан­дидатов, победу может одержать тот, кто набрал менее 50% го­лосов. Показательно, что не раз консервативная партия Велико­британии одерживала победу, получив лишь около 40% голосов избирателей, поскольку остальной электорат делился между лейбористской партией и либерал-социал-демократическим аль­янсом. Почти во всех англоязычных странах в соответствии с господствовавшей там мажоритарной системой депутаты в за­конодательные собрания избирались от округов — по одному от каждого. Чтобы одержать победу, партия должна завоевать в ок­руге большинство голосов. Меньшинство оказывается непредставленным в законодательном собрании.

При мажоритарной системе большинство, полученное побе­дившей стороной, может быть двух видов — абсолютное и отно­сительное. В первом случае победителем считается кандидат, за­воевавший 50% + 1 голос всех участвовавших в голосовании избирателей. В том случае, когда ни один из кандидатов не по­лучает требуемого числа голосов, назначается второй тур выбо­ров, в котором принимают участие два кандидата, завоевавшие наибольшее число голосов в первом туре. Во втором туре побе­дителем выходит уже кандидат, набравший относительное боль­шинство голосов, т.е., получавший больше голосов, чем все ос­тальные кандидаты каждый в отдельности.

Мажоритарная система утвердилась в Англии, США, Фран­ции, Японии.

Многие континентально-европейские страны практикуют пропорциональную систему, в соответствии с которой от каждо­го округа избирается несколько кандидатов, число которых рас­пределяется пропорционально количеству завоеванных партия­ми голосов. Здесь создаются достаточно крупные избирательные округа, чтобы включить, скажем, пять представителей и разде­лить их между партиями пропорционально завоеванным ими го­лосам. Если, например, одна партия получает около 40% всех голосов, она соответственно получает 40% из 5 мест, т.е. 2. Ес­ли три другие партии получают от 16 до 24% голосов каждая, им предоставляется по одному месту. Однако если бы такой большой дистрикт был бы расчленен на 5 маленьких дистриктов, имеющих по одному месту, все пять мест получила бы партия, завоевавшая 40% голосов всех избирателей, т.е. большинство (при условии, что если бы ее сила распределялась примерно равномер­но по первоначальному большому дистрикту). Другими словами, пропорциональная система представительства склонна предо­ставлять сравнительно мелким партиям место в законодательном собрании.

Перспектива завоевания своей доли участия во власти, хотя и малой, поощряет партии меньшинств и способствует сохране­нию многопартийной системы. В Америке, если кандидат не за­воевывает большинство, то он не получает ничего. Американская система выборщиков построена так, что кандидат получает или все, или ничего. В каждом штате кандидат, набравший 51% го­лосов избирателей, получает все 100% голосов выборщиков. Господство мажоритарной системы предполагает, что для полу­чения голосов выборщиков третьи партии должны завоевать не просто определенное количество голосов по всей стране, а геогра­фически концентрированную в каком-либо округе поддержку боль­шинства избирателей. А это означает, что если третья партия и одер­жит победу в том или ином округе, или даже штате, она все же останется местным явлением.

В ряде стран существует смешанная мажоритарно-пропорци­ональная система. Так, в ФРГ одна половина состава бундеста­га избирается на основ мажоритарной системы в один тур, а дру­гая — на основе пропорциональной системы. В Австралии палата представителей формируется по мажоритарной системе абсо­лютного большинства, а сенат — на системе пропорционально­го представительства. При этом отмечено, что мажоритарная си­стема в один тур способствует установлению двухпартийности, пропорциональная система, наоборот, многопартийности, а ма­жоритарная в два тура — объединению партий в коалиции.

Контрольные вопросы

1. Какова роль института всеобщих выборов?

2. В чем суть избирательного процесса?

3. Что понимается под избирательной кампанией?

4. Порядок проведения избирательных кампаний.

5. В чем состоят роль и функции избирательной системы?

6. Какие существуют типы избирательной системы?

7. Перечислите основные механизмы и процедуры избирательного процесса.

Глава 10 ДЕМОКРАТИЯ В НЕЗАПАДНОМ МИРЕ

С середины 70-х годов с развертыванием революционных движений в странах Южной Европы — Греции, Испании и Португалии — против гос­подствующих там диктаторских режимов возникла своего рода волна де­мократического движения, прокатившаяся как будто через всю планету, включая и черную Африку. В 80-х годах наметилась тенденция к отступлению авто­ритарных и диктаторских режимов в различных регионах земного шара. Период конца 80-х—начала 90-х годов, совпавший с окончанием холодной войны и биполярного миропорядка, ознаменовался дальнейшей экспансией де­мократической политической системы, демократических институтов, цен­ностей, установок и норм. Впечатляющие изменения произошли в странах Латинской Америки. Поистине гигантским прорывом в этом направлении стал крах советского блока и реализация антитолитарных революций в Восточной Европе и на пространстве бывшего Советского Союза.

Феномен экспансии демократии

Обращение бывших коммунистических стран к Западу убе­дило многих в том, что на смену тоталитарным и авторитарным режимам повсюду приходит демократия, расширение и консо­лидация демократии стали господствующей и долговременной тенден­цией мирового развития. Для обозначения вновь появившихся режимов даже был изобретен специальный термин: новые демо­кратии.

На африканском континенте буквально за несколько лет по­сле 1989 г. господствовавшие там авторитарные или однопартий­ные режимы вступили в полосу глубокого кризиса и, казалось, демократия добилась внушительных успехов. В течение 1991-1992 гг. во многих африканских странах (Бенине, Буркина-Фасо, Камеруне, Капо-Верде, Конго, Кот-д'Ивуаре, Джибути, Мадагаскаре, Мавритании, Намибии, Нигере, Замбии, Гамбии, Гвинее, Кении, Сенегале) были проведены выборы на многопар­тийной основе. Хотя, надо признать, что в ряде стран, например в Мадагаскаре, Анголе и Кении, законность и честность выбо­ров были поставлены под сомнение, а в некоторых странах гос­подствовавшие ранее партии сумели сохранить власть и полити­ческий контроль. На Филиппинах, Тайване, в Южной Корее, Па­кистане и Бангладеш на смену авторитарным режимам пришли демократически избранные органы власти. Аналогичные сдви­ги произошли в арабских странах — Йемене и Иордании, а так­же в Албании, Монголии и Непале. Подытоживая эти факты, ор­ганизация «Фридом Хаус», публикующая результаты ежегодного анализа состояния свободы в мире, зафиксировала, что если в 1972 г. в мире насчитывалось 42 свободные страны, то в 1991 г. их число возросло до 75.

В свете подобных фактов уже в 1989 г. появилась нашумев­шая в тот момент статья Ф.Фукуямы, который провозгласил окон­чательную победу западной либеральной демократии во всемир­ном масштабе и объявил о «конце истории».

Так ли это? Поиск ответа не этот вопрос поднимает массу кар­динальных проблем современного мирового развития, каждая из которых требует самостоятельного исследования. В их числе затронем лишь одну: сводятся ли процессы, происходящие в эко­номических, социальных, политических и иных структурах раз­личных регионов и стран современного мира, к вестернизации или механическому перенесению сюда западных институтов, ценностей и идеалов? Являются ли эти процессы показателем пол­ной и окончательной победы Запада и западной цивилизации над остальной ойкуменой и соответственно свидетельством «конца ис­тории»? Или же мы имеем дело с более глубинными и сложны­ми вещами, а не просто с победой одного «изма» над другими?

Из изложенного выше можно убедиться в том, что в центре дискуссий и споров по данной проблематике стоит вопрос об экс­пансии демократии и перспективах ее утверждения во всемир­ном масштабе. Именно на этой теме концентрируется внимание в предлагаемых ниже рассуждениях.

Соотношение рыночной экономики и демократии

В этом аспекте вновь и вновь возникает вопрос о совмести­мости друг с другом западных и восточных культур и традиций, об их способности идти навстречу друг другу, дополнять друг дру­га. При любом угле зрения в фокусе внимания оказывается во­прос о совместимости принципов либерализма, демократии и ры­ночных отношений с основополагающими ценностями, нормами и установками восточных народов и культур. Особую актуальность этой проблеме в наших глазах придает то, что одним из существенных факторов, препятствующих демократическому переустройству политической системы страны, является отсут­ствие инфраструктуры рыночной экономики.

Поэтому неудивительно, что, рассматривая рыночную эконо­мику как необходимое условие утверждения и институционализации демократии, у нас не без определенных оснований зачас­тую проводят прямую аналогию между ними. И действительно, демократическое государство является гарантом существования и эффективного функционирования рыночных отношений и сво­бодной конкуренции, самого капитализма как социально-эконо­мической системы. Освобождая людей от внеэкономических форм принуждения, ликвидируя всякого рода сословные и но­менклатурные привилегии, демократия создает наилучшие ус­ловия для реализации экономической свободы индивидуально­го члена общества. Заключая рынок в рамки закона и порядка, делая его объектом правового регулирования, демократия при­звана обеспечить легитимность свободно-рыночных отношений. В этом смысле свобода есть функция нормально работающих ин­ститутов собственности и законности.

Во второй половине 50—60-х годов ряд исследователей на ос­нове сравнительного изучения процессов социально-политичес­кого развития в разных странах пришли к выводу, что уровень индустриализации и модернизации, совокупного общественного продукта на душу населения, грамотности населения и т.д. не­разрывно связан с политической демократизацией. Суть этого те­зиса предельно четко сформулировал С.М.Липсет: «Чем больше нация преуспевает экономически, тем больше шансов для того, чтобы эта нация стала демократической». И действительно, эко­номический рост и повышение совокупного национального до­хода на душу населения способствуют расширению круга состо­ятельных лиц и особенно среднего класса, росту образовательного уровня, появлению новых центров власти и влияния, расшире­нию возможностей для экономического выбора, возникновению более сложных взаимоотношений между гражданами страны и т.д. Показательно, что к началу 70-х годов Испания являлась единственной из 19 индустриально развитых стран с рыночной экономикой, в которой господствовал авторитарный режим.

Однако в 60—70-х годах ряд стран Латинской Америки и Вос­точной Азии с авторитарными режимами добились внушитель­ных успехов в сфере экономики, но не претерпели каких-либо значительных сдвигов в сторону политической демократии. Бо­лее того, имело место возрождение авторитаризма в ряде стран третьего мира, особенно в Латинской Америке. Это, естествен­но, поколебало тезис С.Липсета. Так, Т.Л.Карл и Ф.Шмиттер обос­новывали мысль о том, что экономический рост и более справед­ливое распределение благ следует рассматривать не как предпосылку, а, наоборот, как результат демократических пре­образований в политической сфере. Ряд авторов отстаивали мне­ние, согласно которому экономический рост лучше обеспечива­ется авторитарной властью, нежели демократической.

Но положение дел в этом плане заметно изменилось с сере­дины 70-х годов, когда, как говорилось выше, обозначился сдвиг в сторону демократизации целой группы стран в различ­ных регионах земного шара. Анализ опыта этих стран убедительно показывает, что более или менее жизнеспособные демократиче­ские режимы утвердились именно в благополучных с социаль­но-экономической точки зрения странах.

При всех возможных здесь оговорках очевидно, что эффек­тивно функционирующая демократия так или иначе связана с бо­лее или менее высоким уровнем экономического развития, оп­ределяющим такие важные параметры жизненных стандартов, как уровень урбанизации, потребление энергии, процент ВНП, идущий на здравоохранение, образование и науку, отсутствие резких социальных контрастов. Все это, как показывает опыт XX века, зависит от степени развития рыночных отношений. При этом необходимо учесть, что взятые сами по себе свободно-рыночные отношения при определенных условиях могут со­здать препятствия для эффективной реализации принципов плюралистической демократии, к подрыву или, по крайней ме­ре, ослаблению демократических норм и правил игры. Об этом не следовало бы забывать нашим политикам и представителям гуманитарных и социальных наук, особенно тем, которые пола­гают, что установление рыночных отношений автоматически при­ведет к утверждению демократических принципов в политиче­ской сфере.

Весь мировой опыт XX столетия убедительно свидетельству­ет, что нередко капитализм, хотя, возможно, и деформирован­ный, вполне совмещался с подлинно тираническими формами прав­ления. Не секрет, что при нацистском режиме в Германии, фашистском — в Италии, франкистском — в Испании диктатор­ские политические машины были созданы на капиталистической в своей основе инфраструктуре, хотя она и была подчинена все­могущему государству.

Наиболее свежий пример такой амальгамы дает пиночетовский режим в Чили. Как известно, в сентябре 1973 г. генерал А.Пиночет пришел к власти на штыках мятежной армии, недо­вольной социальными преобразованиями социалиста С.Альенде, которые в определенной степени шли вразрез с интересами де­ловых кругов страны. Пиночет и возглавляемая им военная хунта в полном объеме (насколько это было возможно в чилий­ских условиях) восстановили привилегии имущих слоев населения. Более того, привлекли в качестве архитектора экономики стра­ны одного из решительных сторонников рыночных отношений и жестких форм монетаризма М.Фридмана. Пиночетовский режим — наиболее наглядный пример, свидетельствующий о том, что капитализм и рыночные отношения необходимые, но недо­статочные условия для утверждения политической демократии. А мало ли было и сейчас еще существует режимов, в которых авторитаризм в политике органически сочетается с рыночной эко­номикой?

Признание неудачи плановой экономики и предпочтение рынку и демократии не должны привести к забвению, что зна­чение этих категорий варьируется от страны к стране. Неудача реформ Горбачева и одновременный успех экономических пре­образований в ряде азиатских стран, особенно в Китае, воочию свидетельствуют о необоснованности тезиса, согласно которому утверждение рыночной экономики предполагает в качестве сво­его предварительного условия утверждение демократии. На пер­вый взгляд, парадокс состоит в том, что в последние годы наи­более успешным переход к рыночной экономике был при авторитарных режимах. Можно со всей ответственностью утверж­дать, что рыночная экономика в принципе совместима со всеми политическими режимами.

Иначе говоря, безоговорочно отождествляя понятия «ры­нок» и «демократия», забывают о том, что рынок и демократия не всегда и не обязательно идут рука об руку. Либерализм, в том числе и экономический с его апологией свободной конку­ренции, самым тесным образом связан с демократией. Но все же демократия не сводится к либерализму. Если либерализм, взя­тый сам по себе, базируется на идеях приоритета и самоценно­сти отдельно взятой личности, ее основополагающих правах и свободах, то демократия предполагает суверенитет или верхо­венство народа, политическое равенство всех граждан, приори­тет воли большинства. С определенной долей упрощения мож­но сказать, что либерализм отдает предпочтение свободе перед равенством, а демократия — равенству перед свободой. В послед­ние десятилетия XIX—XX вв. произошло органическое слияние этих двух начал — либерализм, равно как и другие течения об­щественно-политической мысли, интегрировал в себя идеи, прин­ципы и ценности демократии. Более того, в современных усло­виях либерализм в значительной мере пронизан социальным началом и его ни в коем случае нельзя отождествлять ни с классическим либерализмом, ни с сегодняшним экономическим либерализ­мом чикагской школы. Тем более нельзя отождествлять с эти­ми последними демократию. Так что же понимается под демо­кратией?

Демократия как народовластие

Необходимо иметь в виду следующий весьма важный, но не всегда учитываемый момент. Как известно, термин «демократия» в дословном переводе с древнегреческого языка означает «наро­довластие», или «власть народа». В этом смысле важнейшим при­знаком демократии является признание народа каждой кон­кретной страны носителем верховной власти. Причем разные народы могут по-разному трактовать содержание и формы этого народо­властия. Имеются существенные разночтения в понимании де­мократии в античном мире и на современном Западе. Почему мы должны исключить разное ее понимание в разных культурах и у раз­ных народов в наши дни? Чтобы положительно ответить на этот вопрос достаточно взглянуть на политическую карту Западной Европы и Северной Америки, где базовые демократические цен­ности и принципы получили практическое воплощение в разно­образных политических режимах, соответствующих националь­но-культурным, историческим и иным традициям стран и народов региона. Почему же нельзя допустить, что народовластие у на­родов и стран других регионов, в том числе и России, может иметь иное содержание, иные параметры и конфигурацию, чем, ска­жем, у американцев, французов, англичан и др.?

Демократия продемонстрировала способность приспосабливать­ся к самым различным национально-культурным условиям. Но при этом особо хочется подчеркнуть, что привитие и институционализация демократических форм политической самоорга­низации общества на той или иной национальной почве отнюдь не может сводиться к механической трансплантации готовых форм, принципов и институтов западной демократии. Существуют нор­мы, ценности и институты, которые в силу своей исторической и политико-культурной специфики не могут быть воспроизведе­ны в чистом виде вне их первоначального контекста. В массиве национального сознания каждого народа имеются базисные, врожденные элементы, определяющие сам дух, менталитет, ха­рактер данного народа, и они не могут не накладывать родовую печать на его политическую систему. Перспективы модерниза­ции и демократизации в значительной степени зависят от состо­яния сознания народа, степени его готовности принять и реали­зовать основные принципы и нормы рынка и политической демократии. Иначе говоря, необходимо, чтобы каждый народ со­зрел для соответствующих форм и механизмов политической са­моорганизации. А это вещи, достигаемые в результате длитель­ного исторического опыта.

Напомню в этой связи, что формирование и институционализация рыночной экономики и особенно политической демокра­тии на самом Западе заняли несколько веков. Основными пово­ротными пунктами этого длительного процесса стали Английская буржуазная революция середины XVII в., так называемая слав­ная революция 1688 г., война за независимость США 1776—1783 гг.. Великая французская революция конца XVIII в. и серия буржуазных революций середины XIX в. Если в США республиканский строй с либерально-демократическими инсти­тутами сформировался в конце XVIII в., то во Франции он окон­чательно сформировался только в конце XIX в. Что касается Ита­лии и Германии, то здесь демократия окончательно утвердилась только после второй мировой войны, а в трех южноевропей­ских странах — Греции, Португалии и Испании — с середины 70-х годов. В Восточной же Европе дорогу демократизации от­крыли антитоталитарные революции конца 80-х годов и развал Советского Союза в 1991 г.

Демократия может утвердиться и институционализировать-ся на конкретной национальной почве лишь в том случае, если общепринятые демократические ценности и нормы станут пове­денческими установками большинства населения. Но чтобы стать действительным демократом в собственном смысле слова, человек должен родиться, вырасти, социализироваться в соответ­ствующей социокультурной среде. Природа человека такова, что он не может не идентифицировать себя с определенной куль­турой, традицией, с чем-то таким, что вызывает в нем гордость за собственный язык, собственную символику. Западные образ­цы государственности базируются на гражданском обществе, в основе которого лежит принцип приватности и раздельности между разнообразными, зачастую конфликтующими частными интересами. Идея демократии в ее евроцентристском понимании зиждется на постулате, согласно которому индивид важнее груп­пы. Иное дело на Востоке. Если на Западе более актуален вопрос об индивидуальных правах и свободах, то в большинстве восточ­ных стран приоритет отдается групповым правам и интересам. Но правомерно ли на этом основании утверждать, что демокра­тический путь развития противопоказан этим странам?

Правильный ответ на этот вопрос предполагает поиски отве­тов на целый ряд других вопросов. Прежде всего важно опреде­лить, что мы конкретно понимаем под демократией и совмести­ма ли она с коллективистским, солидаристским, групповым и иным началами, ассоциируемыми с Востоком, а с определен­ными оговорками и с Россией.

Совместима ли демократия с незападными культурами?

Здесь следует подчеркнуть, что в принципе некорректно рас­сматривать восточные культуры как исключительно коллекти­вистские, а западные — как исключительно индивидуалист­ские, при этом ассоциируя первое начало исключительно с пассивностью и застоем, а второе — преимущественно со спо­собностью к развитию. Как представляется, коллективистское и ин­дивидуалистическое начала, взятые сами по себе, присутствуют во всех культурах, как в восточных, так и западных, но выра­жаются и проявляются они с разной интенсивностью. В этом смыс­ле можно говорить лишь о преобладании (а не о полной моноплии или об отсутствии) в том или ином регионе или стране того или иного начала.

Но дело не только и в этом. Если вникнуть в сущность цен­ностей, норм и установок демократии, то обнаружится, что в них в принципе отсутствует какое бы то ни было противопоставление коллективизма индивидуализму, солидаризма эгоизму, государ­ственного вмешательства рыночному началу. В этом контексте немаловажный интерес для нас представляет опыт Японии и неко­торых других стран Азиатско-Тихоокеанского региона.

По сей день не затихают дискуссии относительно того, насколь­ко укоренилась демократия в Японии и можно ли назвать институционализировавшуюся там политическую систему демократией в общепринятом смысле данного слова. Это во многом объясняется характерным для японской демократии националь­ным колоритом, который действительно отличает ее от западных моделей демократии. Более того, констатируя ее историческое сво­еобразие, специалисты говорят о существовании «демократии япон­ского типа», которая представляет собой некий гибрид, воз­можно, превосходящий оригинал, т.е. западную модель, по своей жизнестойкости и продуктивности.

Анализ сущностных характеристик национального сознания народов Японии и других стран АТР свидетельствует о том, что в самой базовой ткани их менталитета присутствуют те элемен­ты, которые при соответствующих условиях готовы к восприя­тию и воспроизводству ценностей и отношений рынка и полити­ческой демократии.

Остановимся на некоторых из них. Как показывают многие исследования, в отличие от иудео-христианской и исламской традиций, которые основываются на вере в единого трансцендент­ного бога, ценностные системы в японской и китайской тради­циях характеризуются преимущественной ориентацией на посюсторонние проблемы. К тому же как конфуцианству, так и буд­дизму чужд монотеизм, что делало их в сущности открытыми ве­роисповедными системами, хотя буддизму не чужда вера в транс­цендентную божественность.