И все‑таки – поребрик 1 страница

Ольга Лукас

Поребрик из бордюрного камня

 

 

Ольга Лукас

Поребрик из бордюрного камня

 

 

 

Сотворение двух миров

 

Сначала был Петр I и он создал всё сущее, но было оно кривое, корявое и кое‑как, зато на века, потому что из гранита. А потом пришел Пушкин и стал вокруг сущего бродить: то песнь заводит, то сказку говорит, воспевает, словом. От такого воспевания всё сущее обросло легендами, мифами, мхами и паутинами и стало тем, чем стало – Петербургом.

 

В то же самое легендарное время, но хронологически значительно раньше, жил да был Юрий Долгорукий и руки у него были очень долгими. Этими руками он подгребал под себя землю и всякое другое разное, подгребал, подгребал, а потом вылепил Москву. И была она чудо как хороша, потому что лепные изделия гораздо нежнее каменных. А если у мастера ещё и руки долгие, а не кривые, то вообще заглядение. И стали на Москву зариться всякие басурмане, и зарились 333 года и ещё потом недели три, пока не пришел Иван Сусанин и не увёл всех басурманинов в леса и болота, где они и сгинули. После этого бусурмане на Москву зариться перестали, а начали в неё просто понаезжать.

 

Конспирология

 

Петр I, задумывая организовать на болоте столицу, радел не только о том, чтобы беспрепятственно грозить отсель шведу, окопавшемуся на том берегу, где сейчас окопалось Ленэнерго. Впервые царь посетил болото, раскинувшееся на месте будущего города‑музея в ноябре. По свидетельству очевидцев, поздней осенью Питер практически непригоден для жизни. Так, для существования разве. Заметив это, царь задумал думу. «Революции, – мыслил он, – Бунты и восстания – они от чего происходят? От того, что простой человек смотрит и видит, как хорошо живется царю и его боярам и сравнивает это „хорошо“ со своим „ничего“ или даже „ничего хорошего“. Так вот по замыслу моему надобно царя и всяких его бояр поселить в таких нечеловеческих условиях, чтобы простые люди навсегда уяснили – плохо, очень плохо живется начальству. Здесь как раз условия подходящие Во дворцах, впрочем, придется поставить дополнительные печки.»

 

Так задумал он, так и устроил. Но Петр‑царь опередил свое время. Никто не понял сей хитрой задумки и после его смерти в Санкт‑Петербург потянулись всякие люди, жадные до столичной жизни. Когда в этих разрозненных людских массах постепенно пробудилось революционное сознание, на дворе как раз случилась осень. «И так жить тяжело, а тут еще это!» – сказали революционные массы и устроили революцию. Потому все проекты перенесения столицы из Москвы в Петербург следует рассматривать как попытку восстановить историческую справедливость и сделать так, как Петр задумал. Чтоб самому главному начальству жилось зябко, тревожно и промозгло, и на его место никто не претендовал.

 

Волшебные слова

 

Вообще москвичи – люди очень вежливые. Они «спасибо», «пожалуйста», «извините» и «будьте любезны» произносят по сто раз на дню. Идёшь, бывало, по бульварному кольцу, а там только и слышно: спасибо‑пожалуйста, извините‑разрешите.

– Дайте мне, пожалуйста, денег.

– Пожалуйста!

– Вот спасибо!

– А вернёте когда?

– Прошу прощения, никогда!

– Будьте любезны сейчас же отдать мне то, что я вам дал!

– Извините, мне некогда! Спасибо! Всего хорошего!

Или:

– Простите, я наступил вам на ногу, извините, я очень спешу на важную деловую встречу.

– Спасибо, что по головам не прошел.

– Извините, не подумал, в следующий раз так и сделаю!

То ли дело питерцы. Люди совсем невежливые и невоспитанные. Хмурые. Молчаливые. Молча уступают друг другу дорогу – как будто так и надо. И место в транспорте тоже уступают – без слов. Денег в долг могут дать без всякой просьбы. И даже бровью не поведут, когда им возвращают всю сумму до копейки ровно через месяц. Хоть бы спасибо сказали – так нет же, воспринимают это как должное. Никакой культуры, словом.

 

 

И все‑таки – поребрик

 

Поребрик – в дорожном строительстве – способ укладки профильного разделителя в случаях, когда тротуар приподнят по сравнению с проезжей частью.

Таким образом, для границы между тротуаром и проезжей частью, в случаях, когда тротуар приподнят над поверхностью проезжей части, а профильный разделитель уложен под углом к поверхности тротуара и дороги, верно название «поребрик». В случае же, когда тротуар и проезжая часть находятся на одном уровне и бордюрный камень уложен «заподлицо», верно наименование «бордюр».

 

Магия слова

 

Всем известно, что в Москве и Петербурге по‑разному называют некоторые, совершенно одинаковые по сути своей предметы, как то – крупные хлебобулочные изделия из пшеничной муки, каменную каёмку, ограничивающую тротуар, внутреннюю общедоступную часть жилого дома, и так далее. Считается, что это происходит исключительно из‑за культурно‑климатических особенностей. Но наши добровольцы, посредством нечеловеческих экспериментов, поставленных друг на друге, установили, что каждое название возникло неспроста, в каждом заложена своя магия.

 

– Как можно есть булку с рыбным салатом? – возмущается оголодавший, но еще не впавший в грех всеяденья Питерец, – Булка – это же на сладкое!

– А ты представь, что это не булка, а белый хлеб! – предлагает рациональный Москвич и подмена срабатывает: с хлебом, даже и белым, салаты есть можно.

 

Бордюр, на который совершенно невозможно лихо запрыгнуть на велосипеде: такой он огромный, широкий, одно слово – бордюр, будучи временно переименованным в поребрик, перестает быть препятствием, превратившись в часть окружающей природы.

 

Ну и совершенно очевидно, что пьянствовать водку, курить сигареты и ругаться матом следует только в парадной (парадке, парадняке). В подъезде же можно разве что целоваться, да и то лучше добежать ради такого дела до лифта.

 

Вежливость и скорость

 

 

Московскому жителю, когда он приезжает в Питер, очень трудно бывает привыкнуть к тому, что все там такие ме‑едленные и ве‑ежливые. Медленный эскалатор, длинный‑предлинный, везет его в недра медленного метро, а медленная тетка из будочки снизу вежливо, но тоже медленно ему кричит: «Пожалуйста, не бегите по эскалатору!» Москвич от этого «пожалуйста» офигевает и уже никуда не бежит, а только нетерпеливо топчется на ступеньке, на которой остановился.

Питерец, когда приезжает в Москву, тоже не сразу врубается, что к чему. Он подходит к кассе протягивает деньги и тихо так, чтобы не услышал стоящий за его спиною шпион, говорит: «Дайте, пожалуйста, проездную карточку.» «Чего? Кого? Быстрее говорите! Не задерживайте очередь!» – кричит касса. Пока питерец собирается с мыслями и пытается говорить быстрее, очередь понимает, что из‑за этого отморозка она уже везде опоздала и лупит его башмаками и авоськами, а стоящий за спиной шпион достаёт из кармана секретное шпионское оружие и добивает несчастного.

 

В Питере автомобильных пробок нет. Это просто автомобилисты так медленно передвигаются, что сторонним людям кажется, будто они попали в пробку. В Москве пробкой считается такое скопление машин, которое движется по проезжей плоскости со скоростью 60 км\ч и меньше.

Питерский джентльмен всегда поможет даме выйти из автобуса – подаст ей руку, поможет медленно и величаво спуститься на асфальт. Московский джентльмен тоже поможет даме – обхватит ее за талию и кинет на тротуар. А потом еще одну, и еще. Когда ребенок просит что‑то ему подарить, питерская мама хитро улыбается и говорит: «А где волшебное слово?» И ребенок говорит волшебное слово: «Пожалуйста!» А московский ребенок говорит волшебное слово «Быстро!»

Реклама по‑питерски: «Зайдите, пожалуйста, к нам – вам у нас очень понравится!» Реклама по‑московски: «Зайдите к нам сегодня, потому что завтра это будет уже неактуально!» Питерские чиновники терзают посетителей так: «Пожалуйста, приходите завтра, а лучше послезавтра. Мы все это спокойненько с вами обсудим.» Московские насмешничают в телефонную трубку: «Я через три минуты улетаю в Норильск на полгода, успеете подъехать – подпишу ваши бумаги.»

– К нам вчера водопроводчик приходил, – рассказывает по телефону простая питерская старушка, – Три часа копался – так ничего не починил. Зато обращался ко мне на вы и по имени‑отчеству. Очень обходительный юноша, я ему десятку в карман сунула.

– Вчера водопроводчик заходил, – сообщает в ответ московская бабушка, – В пять минут все починил, в три этажа меня матом обложил – тут я сразу поняла, что человек‑то он серьезный, и дала ему полтинник.

 

Многоликие питерцы

 

У Питерца много имён. Ну, начать надо с того, что звать его могут как угодно: Вася, Марина, Азиз, Уважаемая Зоя Ивановна или, скажем, Галадриэль. Но так могут звать практически любого человека (а Галадриэлью – ещё и любого эльфа). Главная интрига заключается в том, что питерцы по‑разному подчёркивают свою принадлежность к родному городу. Вот, скажем, идёт нам навстречу Питерец. О нём мы можем сказать только одно: это человек культурный и воспитанный, живёт он в Санкт‑Петербурге и не любит оригинальничать (потому что скромный, или потому, что у него нет фантазии, а может быть, его зовут Галадриэль – куда уж тут оригинальнее).

– Эй, Питерец! – кричат ему из окна, – Заходи вечером водку пить!

– Здравствуйте! – отвечает Питерец, задрав голову вверх, – Непременно зайду, спасибо.

Следом за ним, глядите‑ка, топает Петербуржец. Он человек культурный, но невоспитанный. Свою культуру он несёт в тёмные и невежественные народные массы вполне агрессивно. Кого глаголом заживо сожжет, кому прилагательным наподдаст, кого существительным прихлопнет, а кого и междометием пырнёт.

– Эй, Питерец! – кричат ему из окна, – Заходи вечером водку пить!

– Здравствуйте! – отвечает Петербуржец, не подымая взгляда от асфальта, где он от своего дома до этого самого места насчитал уже пятьдесят восемь окурков, – Во‑первых, я – Петербуржец. Питерец – это безграмотный вульгаризм, придуманный необразованными жителями Москвы и прочего Замкадья. Во‑вторых…

– Ой, извините, мы обознались! – пугаются там, наверху, и окно со звоном захлопывается.

– Во‑вторых – непременно зайду, – удивлённо бормочет Петербуржец.

Вот – Питерский. Его нетрудно отличить от собратьев.

– Эй, уроды с третьего этажа! – орёт он, – Это я, Питерский, с вами разговариваю. Я к вам вечером зайду и всю водку выпью!

– Здравствуйте! – робко откликаются с третьего этажа «уроды с третьего этажа». – Во‑первых, мы не уроды, а Питерцы. А во‑вторых, водку вы обычно пьёте на четвёртом.

– Да буду я ещё этажи считать. Короче, уроды, я всё сказал! – отвечает Питерский.

 

А вот идёт Ленинградец. Это – человек старой закалки. Он может быть культурным, воспитанным, может быть культурным, но невоспитанным, воспитанным, но некультурным, не это главное. Главное – это то, что он родился в старые добрые времена, и примерно тогда же умер. В смысле – заживо законсервировался.

– Эй, Питерец! – кричат ему из окна, – Заходи вечером водку пить!

– Я – Ленинградец! – гордо отвечает Ленинградец, – Совсем распустились! В старые‑то времена никто не орал: приходи, дескать, водку пить, сами приходили и наливали!

– Так не придёшь, что ли?

– В старые‑то времена не пошел бы, а сейчас – какие времена, такие нравы, – отвечает Ленинградец, – Да приду, приду, каждый день прихожу ведь, чего орёте.

Теперь мысленно перенесёмся в Москву и поглядим на москвичей. В природе встречаются два вида москвичей: Москвич и Москвичка. Вот, поглядите сами. Это – Москвич, а рядом с ним – Москвичка. А вот – Москвич и Москвич. А это – Москвичка и Москвичка. Вот две Москвички и один Москвич. А это – его ни с кем не спутаешь – Петербуржец. Он мысленно перенёсся в Москву вслед за нами, чтобы под покровом ночи написать на Кремлёвской стене выстраданную истину: «Неправильно говорить „Питерцы“, а правильно – „Петербуржцы“, вы все – неучи, а я один умный!»

 

 

Психи

 

 

В каждом городе, особенно большом, всегда можно пойти по улице и встретить какого‑нибудь психа. Развлечений много, поэтому психов пока не трогают, разве что поколачивают, да и то редко когда до смерти. Питерские психи, впрочем, и от побоев умудряются увильнуть. Идет питерский псих по улице, и в каждом человеке подозревает преступника или хотя бы маньяка. «Вот, вот, этот. Чего он на меня так смотрит? Ну и пусть у меня ширинка расстегнута, шапка набекрень, а ботинки разного цвета. Но дело‑то не в этом! Он, наверное, просто убить меня хочет.» А тот, что навстречу идет, он как раз тоже псих. Идет и думает: «И чего этот урод с расстегнутой ширинкой и в шапке набекрень на меня так смотрит? Ну и пусть на мне из одежды только купальная шапочка и болотные сапоги с начесом, но дело‑то в другом. Он, наверное, что‑то против меня замышляет!» И разбегаются в разные стороны.

 

Питерские психи вообще‑то безобидные. Совсем не то – психи московские. Если питерский псих любит затаиться, так, что никто и не догадывается о том, что он псих, и вообще мало кто подозревает о его существовании, то московскому скрываться незачем. Он идет по главной улице, сам себе оркестр и дирижер, разговаривает на три голоса и вообще – производит много шума. Иной псих увяжется за каким‑нибудь приличным господином, бежит за ним следом и на три голоса дразнится. Очень это оскорбительно приличным господам. Вышагивает московский псих по улице, все на него оборачиваются, ему и любо. «Так, а почему этот на меня не смотрит? Этот урод, в шапке набекрень и с расстегнутой ширинкой? Ему что, неинтересно?» А это просто питерский псих перебегает из укрытия в укрытие, стараясь не обращать на себя лишнего внимания. Если честно, то каждый горожанин в чем‑то псих. Поэтому когда в Москве идешь, скажем, по подземному переходу в метро, слышен непрерывный гул. Люди думают, что это гудит разное мудрёное оборудование, и всякие там электрические поезда. А на самом деле это пассажиры тихонечко сами с собой разговаривают. Но это способен заметить только питерский псих, которому кажется, что все эти люди сговариваются, как бы лично ему какую пакость подстроить.

 

Романтика

 

 

Вообще‑то у каждого человека свое представление о романтике. Один любит погружать руки (по локоть) в теплую кровь свежеубитой жертвы, другому достаточно посмотреть, как ежи совокупляются, а кому‑то вообще цветочки больше нравятся. И все‑таки есть какие‑то общечеловеческие романтические шаблоны – их еще на святых валентинках рисуют и в день свадьбы желают.

По мнению москвича, романтика – это когда идешь с любимым человеком по свежевымытой утренней улице, светит солнце, любимый человек прижимается к тебе и ест мороженое, вокруг тепло, благостно и хочется целоваться.

Питерец не согласен. Он убежден, что настоящая романтика – это когда ночь кромешная, молния блещет, гром громыхает, с небес изливаются рекордные количества дождя, любимый человек с кем‑то другим ест мороженое у себя дома, а ты стоишь под окном, пьешь пиво и одновременно пытаешься терзать струны гитары.

 

 

 

Москвич считает, что разводные мосты – это страсть как романтично. Надо ночью обязательно всех перебудить и бежать смотреть, как большой кусок асфальта поднимается над уровнем остального асфальта, и медленно ползет вверх. А через час за километр от него другой такой же точно кусок асфальта ползет вверх. И еще один потом. С точки зрения питерца, разводные мосты – это не романтика, а крушение всех надежд. Бежишь‑бежишь к любимому человеку – а на пути большой кусок асфальта вырастает. Или сидишь‑сидишь у любимого человека, а он говорит: «Ну, пора тебе домой, а то скоро мосты разведут!» Ужасно бодрит!

 

Ужин при свечах москвич считает вполне себе романтическим времяпрепровождением. Если один москвич другому москвичу устраивает такой ужин – значит, он тонко чувствующий и нежно любящий индивидуум. С точки зрения питерца, ужин при свечах – это не романтика, а прекрасный способ сокрыть от своей половины наличие прыщей на лице, пятен на потолке, грязных ботинок на люстре, кошачьего писсуара посреди гостиной и нескольких престарелых родственниц, аккуратно распределившихся по всей квартире с целью подслушивания. Москвич, недолго думая, покупает романтические подарки в Магазине Романтических Подарков, чему его половина радуется и тут же на месте вручает ответный романтический подарок – из этого же самого магазина. Питерец куда изобретательнее. А все потому, что до Магазина Романтических Подарков ему ещё ехать и ехать – собственно, в Москву. Зато он может подарок своими руками сделать, а может на барахолке купить. И половина его обрадуется – потому что в романтическом‑то магазине всё одинаковое, рассчитанное на бездуховных, вечно спешащих москвичей, а тут – эксклюзив, пусть корявенький, чумазый какой‑то, зато его не жалко для красоты на кухонную стенку повесить.

 

Под дождем

 

 

Москвич всеми средствами старается избежать попадания под дождь. Даже в самый солнечный день он берёт с собой три зонтика, болотные сапоги, плащ‑палатку и отрез полиэтилена три на три метра.

 

 

В дождливый день москвич забирается в одноместный батискаф и сидит там, в ожидании конца света или хотя бы окончания дождя.

 

Питерец очень любит дождливую погоду. Когда‑то давно он бежал через дождь, по лужам, со своей первой любовью, они держались за руки, и мир был совершенным, как одна огромная, сверкающая на солнце дождевая капля. Первая любовь давно исчезла из поля зрения, бегать уже как‑то несолидно, но вдоволь промокнуть под дождём – о, этого удовольствия Питерца не лишит никто. К тому же, в детстве у Питерца была очень суровая бабушка. Она ему запрещала ходить по лужам, чем нанесла серьёзную психологическую травму. Теперь, когда он сам себе хозяин, Питерец только и делает, что шлёпает по лужам, назло всем бабушкам, москвичам и исчезнувшим из поля зрения возлюбленным. Но главное – на радость себе. Когда Москвич в детстве решил побегать по лужам, родители сразу поняли, что в доме растёт будущий мастер спорта по плаванью и отвели ребёнка в бассейн. Мастером спорта Москвич так и не стал, но чётко усвоил, что подавать надежды надо аккуратнее. С тех пор он контролирует всё, в том числе и погоду. Москва большая, и если дождь идёт в северной её части, то можете быть уверены, что в южной части его нет, и все настоящие москвичи собрались именно на юге, отправив на север туристов, гастарбайтеров и гостей из Санкт‑Петербурга. Любой москвич скажет вам: «Как, вчера был дождь? Надо же, а я не заметил. Надо мной весь день светило солнце!» Попасть под дождь – это как расписаться в своей никчёмности, признать, что тебе подвластно всё‑всё‑всё, да не всё.

Питерцу не подвластно ничего, ну, разве что, погода. Всякий раз, когда он вспоминает о первой любви, над ним начинает накрапывать дождь. Если все питерцы одновременно выходят на улицу, чтобы повспоминать о первой любви, происходит наводнение, и Медный всадник скачет по лужам по колено в воде, вспоминая мимолётного Евгения. Только летом в Санкт‑Петербурге случаются засушливые дни и даже недели: питерцы берут отпуск и уезжают в жаркие страны. И там сразу же начинаются тропические ливни.

 

Внутренний синоптик

 

Внутренний синоптик – это такой полезный и умный механизм, вмонтированный в каждого человека. Только вот не каждый человек умеет им пользоваться. Ну, он просто не знает, что в нём есть ещё и такая замечательная функция – встречаются же индивидуумы, которые, к примеру, по мобильному телефону только разговаривают, а фотографии фотографируют, извините, фотоаппаратом, в интернет ходят с ноутбука, а для побудки используют самый настоящий будильник: огромный, механический, дедовских ещё времён, потому что к остальным у них давно уже выработался иммунитет. Так и с внутренним синоптиком. Знакомая ситуация – с самого утра ещё точно знаешь, что будет дождь, и потому оставляешь зонтик дома, чтобы уж наверняка промокнуть. Но синоптик не виноват в том, что его не слушают, ему вообще на такие мелочи, как человеческое внимание, наплевать, он создан для того, чтобы погоду предсказывать.

Поскольку внутренний синоптик обычно настраивается на определенный климат, то глобальные переезды для него губительны. Он может либо сойти с ума и начать предсказывать разную фигню, либо ничего не заметить и шпарить, как и прежде.

Да что далеко ходить за примерами – вот смотрите, идёт по улице питерец. Он две недели назад переехал в Москву вместе со своим внутренним синоптиком, и наивно полагает, что уже акклиматизировался. Внутренний синоптик его не разубеждает. Не его это дело – разубеждать, он, как уже было сказано, создан для того, чтобы погоду предсказывать. Так вот, топает эта распрекрасная парочка по московским улицам, а в воздухе типичная такая предгрозовая тревога разливается. Ну, то есть, это питерец думает, что тревога, а москвичи, нечуткие люди, не замечают ничего, бегут по своим делам или прогуливаются по тротуарам. «Бегите‑бегите! Гуляйте‑гуляйте! Я‑то знаю, что буря, скоро грянет буря.» – неистовствует питерец. И несмотря на то, что зонтик он сегодня дома не забыл, бодрой рысью несется в какой‑нибудь гостеприимный дом и там остается до вечера. А тревога продолжает клубиться над городом, но никакого «запланированного дождя» почему‑то не происходит.

 

«Завтра будет дождь!» – демонически хохоча, объявляет питерцу его внутренний синоптик, и оба они – синоптик и его хозяин – заваливаются спать, перед сном твердо решив, что никуда завтра не пойдут и все планы отменят, потому что мокнуть до нитки дураков нет. На следующий день, как и предполагалось, небо чистое и ясное, ни следа былой тревоги. Никакого, даже самого завалящего дождичка не происходит. Внутренний синоптик посрамлен и на всякий случай предсказывает наводнение. Но питерец уже не верит ему, плещется себе спокойно в ванне, заливает соседей снизу – продолжать не буду, слишком уж это печальная история.

А вот, поглядите, другой сюжет – любознательный москвич решил посетить с ознакомительным визитом град Петров. Его уже предупредили, что на всё время поездки зонтик должен стать неотъемлемой частью его гардероба, а лучше даже завести сразу два зонтика – один для красоты, а второй – от дождя. Москвич исправно таскает с собой оба зонтика и не ошибается – всю неделю шпарит отборнейший дождь, бедняга полагает, что это город так подготовился к его приезду, а городу плевать, у него всегда такая погода. Но вот в одно прекрасное утро внутренний синоптик москвича протирает глаза и видит, что никакого дождя нет, а есть вместо него яркое солнышко. «Хозяин! Все путем! Вечером наконец‑то пойдем гулять по набережным! Дождь кончился!» – ликует он и размахивает руками.

 

Вечером, прячась под мостом от ливня и порывистого ветра, легкомысленный москвич оплакивает свою горькую участь, а его внутренний синоптик уходит в глухую несознанку, оставив вместо себя автоответчик, который в любое время дня и ночи откликается на запрос хозяина бодрым перестуком капель по жестяной крыше. И, что самое обидное, ни разу не ошибается.

 

Хорошо выглядеть

 

 

Когда питерский житель утром подходит к зеркалу и без труда разлепляет глаза, чтобы рассмотреть свое прекрасное отражение, он говорит: «О, а сегодня я еще ничего, хорошо выгляжу. Можно будет вечером снова забухать.» А москвич тем временем тоже проснулся, глядит в зеркало, пытаясь ладонями разогнать в сторону ушей мешки под глазами, образовавшиеся от недосыпа, и если ему это удается, говорит: «О, а я неплохо сегодня выгляжу! Можно опять работать до полуночи!»

Когда злая сила гонит ленивого питерца в Москву, он, если не умирает в первые несколько дней от тягот столичной жизни, привыкает и начинает неуловимо меняться. Его приятное, округлое личико с ленивыми светлыми глазками приобретает резкие черты. Глазки начинают яростно и нетерпеливо блестеть из‑под браво разросшихся в столичном климате строгих бровей, рынок изучать. Заскорузлые пальцы, заточенные под то, чтобы без труда открывать пивные бутылки, истончаются, выпрямляются и споро начинают бегать по клавиатуре. Когда такой, совершенно на себя непохожий питерец возвращается на родину, его встречают друзья, критически осматривают и говорят: «А ты ничего, хорошо выглядишь!» Даже если перед встречей с друзьями столичный гость несколько тягостных минут потратил на то, чтобы раздвинуть, как тучи, унылые мешки под глазами.

Когда москвич отправляется по делам в Питер и застревает там на несколько месяцев в приятной компании, с ним постепенно начинает происходить непонятное. Узкие плечики, которыми он привык пожимать в ответ на вопрос, а что он делает в субботу вечером, стали шире и крепче – теперь в субботу вечером, а также в воскресенье вечером, и в понедельник вечером, и уж непременно во вторник вечером москвич выпивает с друзьями. Его впалые щечки, которые он прежде то и дело пощипывал, когда узнавал о падении курса доллара, теперь налились здоровым румянцем, ну, относительно здоровым, таким румянцем, какой можно позволить себе в гнилом болотистом Петербурге. Узкий хищный нос с тремя ступенями очистки воздуха стал чутким и округлым: теперь он за два или три квартала чует аромат, источаемый свежеоткупоренной водочной бутылкой. Возвращаясь в Москву, этот человек предстает перед коллегами по работе совсем в ином имидже. «Как ты отдохнул. Похорошел!» – фальшиво радуются за него коллеги, в остром приступе зависти даже не замечая того, что левый глаз пришельцу разлепить так и не удалось.

 

Вас пригласили в гости

 

Если вас приглашают в гости в незнакомый дом, в Питере как делают? Называют адрес: улица такая‑то, дом такой‑то, корпус‑квартира‑код, иногда станцию метро сообщат – от особого расположения к приглашаемому. В Москве все наоборот. Улицу и номер дома вам, скорее всего, не скажут. А объяснят так: «Такой‑то вагон из центра. Направо‑прямо, снова налево, выходишь из перехода, прямо через перекресток, налево будет стройка, направо – помойка, ты на них не смотри, потому что они выглядят неэстетично, потом будет такой столбик, ты не принюхивайся, на него собаки писают, но зато не пропустишь его ни за что, от него пять шагов направо, рядом будет камешек такой увесистый, ты подними его и кинь в третье слева окно пятого этажа, я выйду и встречу, потому что домофон не работает, значит, номер моей квартиры тебе знать не обязательно.» С точки зрения ориентации на местности – весьма информативно. Но представьте себе, как человек, опаздывающий в гости, пытается на коленке быстро‑быстро записать этот адрес. «напр. пр. пом. дом.» Ничего не поймешь уже через день – вот и ходят по Москве унылые слоняльцы с бумажками, и заглядывают в окна третьих слева окон пятого этажа во всех подряд домах, в надежде отыскать заветные гости, пусть они были назначены хоть год назад. Поэтому постороннему наблюдателю ошибочно кажется, будто в Москве очень толпливо. На самом деле если приглядеться – это все одни и те же люди, их надобно взять за руку и отвести туда, куда им надо, а то прямо жалость разбирает.