Сербо-албанские взаимоотношения в 1878-1912 гг.

Первые контакты сербского и албанского народов относятся ко временам седой древности[344]. История этих народов знает и кровавые столкновения, и совместные союзы. Однако лишь в конце ХIХ века, после Сан-Стефано и Берлина, с образованием независимого сербского национального государства в границах, близких на южном направлении к этническим, а также с началом кристаллизации албанской нации, территориальные интересы двух народов вошли в противоречие.

До 1878 года практически все территории, присоединяемые к Сербии, были бесспорно сербскими в этническом отношении[345]. После 1878 года все направления расширения Сербии проходили по территориям со смешанным населениям, где сербы не были в абсолютном большинстве. В единственно возможном в то время южном направлении сербские национальные интересы в наибольшей степени конкурировали с болгарскими и албанскими. Кроме того, по результатам войны 1878 года в состав Сербии вошли территории с компактным несербским населением. Албанские поселения образовывали компактные районы в Яблоневецком и Топлицком срезах, а отдельные вкрапления албанского этноса доходили до Лесковца и даже до Ниша[346]. Таким образом, сербское государство столкнулось с двойной проблемой: решение албанского вопроса внутри страны и в приграничных территориях.

* * * * *

Ситуация отягощалась еще и тем, что в 1878 году в городе Призрене в Метохии произошла консолидация различных течений внутри албанского общества в рамках организации, которая стала потом известна под именем Албанской или, по месту основания, - Призренской Лиги. Непосредственной причиной оживления албанского национального духа стал все тот же Балканский кризис 70-ых годов XIX века. В ходе наступления сербской армии многие албанцы покинули враньский, прокупацкий и пусторецкий срезы. Сербские и черногорские войска глубоко вторглись в пределы, населенные смешанным албанским и сербским населением. Беженцы уходили все дальше, расселившись по вучитрнской, гнилянской и прешевской казе, доходя даже до Призрена. Согласно Сан-Стефанскому мирному договору, граница в южном направлении должна была идти от реки Дрины до истоков реки Дежевы, оттуда до реки Рашка и по ее течению до Нового Пазара, а затем через гору Божур по долине реки Ибар, и в конце концов реками Ситницей и Лабом доходить до горы Грапашницы и далее итди к Мораве, восточная же граница Черногории должна была от Лима и Приеполья через Рожай и Суву-планину, охватывая Ругово, Гусинье и Плав, выйти к вершинам горы Проклетье, а оттуда через гору Бискашик выйти к Скадарскому озеру и по течению реки Бояны выйти к морю[347]. На всех этих сербских (черногорских) территориях проживало некоторое количество албанского населения, чья привычка к вольному обращению с имуществом и жизнями немусульман столкнулась после заключения Сан-Стефанского договора с неожиданно возникшими жесткими преградами[348].

В апреле 1878 года в районе Косова и Метохии албанское общество находилось в состоянии крайнего возбуждения[349]. В начале мая албанцы из Печи направили албанцам Призрена призыв объединиться с ними и с албанцами из Джаковицы и Дебара, чтобы защитить свои земли от вторжения Сербии и Черногории. На съезде в Призрене, организованном 17 мая в мечети Байракли было принято решение примкнуть к движению, если согласятся другие общины. 22 мая схожее решение приняли албанцы из Джаковицы. В результате предварительной координационной работы 10 июня 1878 года в Призрене состоялось первое заседание представителей албанского народа, в том числе, из славяно-албанских контактных территорий: Плевалья, Сьеницы, Нового Пазара, Митровицы, Приштины, Вучитрна, Охрида, Скопья, Гниляна, Битоля, Верхнего Дебара, Нижнего Дебара, Дебарской Реки, Мата, Люмы, Джаковицы, Печи, Призрена, Скадара, Подгорицы. В работе съезда участвовало, по разным оценкам, от 100 до 300 делегатов. По результатам съезда было вынесено решение, закрепленное в письменном виде, о том, что основной целью лиги будет защита земель с албанским населением от захвата их Сербией и Черногорией[350]. Существуют различные точки зрения на то, какие силы стояли за Лигой, причем среди наиболее возможных указывают и заинтересованные круги албанского общества, и Турцию, и Австро-Венгрию. Подробное освещение истории этой организации не является целью нашей работы, поэтому мы ограничимся нейтральным предположением, поддерживаемым и крупнейшими сербскими специалистами Михаилом Воеводичем и Джорджие Борозаном, о том, что на организацию и ее деятельность влияли многие факторы.

Ярко иллюстрирует сложившуюся ситуацию замечание русского вице-консула из Битоля Скрябина, писавшего об озлоблении, возникшем у местного мусульманского населения по поводу стремления вали провести дорогу по вилайету. "Недовольство на вали в особенности возбуждено в населении албанском. Кроме лени и экономических причин, последние недовольны, главным образом, тем, что с проведением дорог раскроются двери в его, до сего мало доступное обиталище и что… самовольство его должно значительно ослабнуть."[351]

Подробные и регулярные дислокации турецких войск, посылавшиеся русским военным агентом в Стамбуле полковником Генерального штаба Филипповым в ВУК ГШ, позволяют определить истинное отношение Порты с албанцами. Так, за все время существования и действия Призренской лиги центральное турецкое правительство не концентрировало в районах Северной Албании, Македонии и Старой Сербии крупных сил, направленных против внутренних врагов. Документы за 1881 год вообще не содержат никаких упоминаний о борьбе против албанских повстанцев, хотя в материалах начала 80-ых годов можно найти сведения о подавлении арабских и курдских повстанцев. Если же в эти районы и перемещались незначительные военные подразделения, то они размещались вдоль границ и были направлены против Сербии, Черногории, Восточной Румелии и Болгарии. Как писал Филиппов, "… Порта, напуганная так называемым панславистским движением, распорядилась усилением войск в Македонии и Албании.[352]" Более того, для подавления беспокойств арабов, курдов и армян, войска снимались, в том числе, и из Косовского вилайета[353]. Интересны также в этом аспекте сведения, предоставлявшиеся в ВУК ГШ, русскими вице-консулами из Битоля, Янины и Скутари, описывавшие стабильность (по местным понятиям) ситуации в регионе и успешный ход протекавшего призыва в регулярные соединения и в ополчение[354]. Результативность призыва является хорошим индикатором лояльности населения и способности властей контролировать ситуацию. Учитывая объективную слабость государственной машины в отдаленных и горных районах, населенных албанцами, успешность призыва показывает сохраненную албанцами верность османскому государству. Особенно интересно замечание, которым дополняет свое донесение русский вице-консул из Битоли Скрябин, который, описав полный успех призыва, упоминает и такую инициативу "мятежных" албанцев: "Предложение албанцев-дебранцев составить банды башибузуков повторилось еще раз, но и на этот раз Турецкое Правительство уклонилось от его принятия. Таковое усердие албанцев-дебранцев объясняется единственно их сильным желанием поживиться насчет мирного населения под благовидным предлогом. Было бы крайне желательно, чтобы В.[ысокая] Порта уклонялась бы от их предложений до конца, так как кроме грабежей и жестокостей вне сферы военных действий, албанцы-дебранцы другой пользы не принесут."[355]

На основе этих материалов можно сделать предположение о том, что албанское "освободительное" движение было во многом зависимо от Порты.

Действительно, вначале организация была проникнута происламским и проотоманским духом[356]. Туркам играл на руку и фанатизм албанцев, и их нелюбовь к православным славянским народам. Турецкие власти не предпринимали никаких попыток помешать организации собрания албанцев. Вместо какого-либо аналога "сечи кнезов", местные власти даже поддерживали эту идею, предоставляя им помещения для некоторых видов деятельности[357].

Свой интерес в существовании Албанской лиги имели, вероятно, и иностранные державы Запада, враждебно настроенные к растущим православным славянским государствам. Так, конфиденциальные донесения из Старой Сербии свидетельствуют, что Австро-Венгрия активно участвовала в событиях вокруг албанского съезда. Учитывая существенное значение вероисповедания в этом регионе для национального самоопределения, надо признать крайне важной роль австрийских переговоров с албанцами-католиками накануне и во время собрания в Призрене. В своих владениях Австро-Венгрия вбивала клинья между людьми, говорившими на одном языке, и откалывала католиков от православных, противопоставляя и тем, и другим мусульман. Здесь была использована другая тактика. Стремясь не допустить усиления Сербии, габсбургская монархия изо всех сил пыталась воздействовать на албанцев-католиков, желая заставить их примкнуть к мусульманам, видя в этом как создание щита против славянской экспансии, так и внедрение своих агентов влияния в важном политическом образовании[358]. Интересно, что даже Англия "поучаствовала" в активизации албанского самосознания после 1878 года[359]. Английские представители в Стамбуле и в Сараево встретились с видными албанскими лидерами и провели с ними закрытые переговоры весной 1878 года. Неизвестен круг вопросов и соглашений этих встреч, но 22 мая на съезде албанских лидеров в Пече один из участников переговоров Мула Зека, обладавший солидным весом в обществе, заявил, что он имеет доверенность от англичан, и что албанцы получат деньги и вооружение в случае, если возьмутся за оружие. Интересно, что и тогдашний посол Австро-Венгрии в Белграде признавал, что албанское возмущение было поддержано и отчасти инициировано Англией, когда русские войска подошли к Стамбулу, и стали возможными боевые действия между Россией и Великобританией, собиравшейся выступить в поддержку ослабевшей Турции[360]. Тем не менее, сама Призренская лига была не только итогом воздействия разнородных внешних факторов. Скорее, албанские устремления к сохранению своих привилегий и территориального единства стали фундаментом объединения албанского народа, укрепленного усилиями извне.

На Берлинском конгрессе ни Австро-Венгрия, ни Великобритания не поддержали албанские требования, несмотря на то, что их представители получили прошения от албанцев (в основном, католиков)[361].

Деятельность и устремления Албанской лиги с этого времени стали входить в противоречия с решениями международной конференции. Она сопротивлялась изменению границ Турции с Черногорией, Сербией и Грецией, постоянно засылая в эти сопредельные страны своих боевиков. Иногда на границе с Сербией эти столкновения по своему характеру становились близки не к бандитским вылазкам, а к настоящей войне. Так, 18 апреля 1879 года вооруженные албанцы перешли гранцу с Сербией в районе Преполаца и захватили город Куршумлия, причем, это нападение было настолько агрессивным, что сербские войска, стоявшие в городе, были вынуждены отступить в ожидании подкрепления, с которым они вскоре и вернулись, выбив из города захватчиков. Албанцы сопротивлялись даже турецким властям, посылая своих эмиссаров для определения новых границ, закрепленных Берлинским трактатом. Многочисленные протесты и ноты сербского правительства не дали никакого ощутимого эффекта, так как турки уже плохо контролировали некогда поддерживаемую ими албанскую организацию. Так, пытавшийся вести мирные переговоры с албанцами Мехмед Али, турецкий генерал и член делегации Порты в Берлине, был убит 6 сентября 1878 года в Джаковице[362].

Впрочем, Турция не очень стремилась навести порядок в приграничных районах, подкупала албанских вождей[363] и стремилась использовать албанский экстремизм для срыва решений Берлинского конгресса (что она и сделала, например, по вопросу о Плаве и Гусинье). Важным фактором в развитии Албанской лиги стал протест против передачи Черногории Хота и Груда, населенных албанцами-католиками. Примкнув к Албанской лиге, где до этого, в основном, доминировали мусульмане, эти албанцы-католики придали организации новый - политический, а не чисто религиозный - характер.

На собрании в Дебаре, состоявшемся в конце ноября 1880 года, албанцы приняли меморандум, отразивший превращение Лиги из опоры целостности Порты в оплот албанской автономии и, в перспективе, сепаратизма. Предполагалось создать новый Албанский вилайет, пока в рамках Турецкой империи, который должен был включить Скадарский, Косовский, Битольский и Янинский вилайеты. Хотя албанское население всех конфессий в этих четырех вилайетах не достигало и 50%, это было, в принципе, логичное развитие албанского этноса в сторону создания албанской нации и государства.

Но именно это-то развитие и не удовлетворяло дряхлеющую Порту[364]. В марте 1881 года терпение турецких властей иссякло. Действия Турции были жесткими. Тем не менее желая подавить саму идею автономии, Порта вовсе не стремилась полностью уничтожить очаги албанской анархии. Была разогнана организация Лиги в Скопье, а ее члены были арестованы, после этого та же судьба постигла организации в Велесе, Штипе и Куманово. Потом генерал Дервиш-паша ввел войска в Приштину, Призрен, Джаковицу и Дебар, сталкиваясь повсюду с сопротивлением, которое сразу подавлялось. В результате этих операций свыше 4 тысяч албанцев были арестованы и изгнаны[365]; однако, по мере надобности, турецкие власти освобождали некоторых албанцев, постоянно поддерживая в крае положение нестабильности, но не давая при этом возродиться движению за автономию.

Мы детально рассмотрели албанские беспорядки начала 80-ых годов XIX века, но типологически похожие события происходили в Старой Сербии и в конце 90-ых годов XIX века, в 1901, 1910 годах и, наконец, верхом албанских беспорядков стали выступления албанцев в 1912 г. Недовольство реформами младотурок выражало большинство среднего и низшего классов мусульманского общества. Уравнение в правах с "неверными", рост налогового гнета и непонятные "европейские" (т.е. нечистые, "гяурские") учреждения вызывали негативную реакцию. Чего стоило хотя бы "приветствие от лица младотурецкого кабинета", с которым обратились новые власти Косовского вилайета к руководителям сербского четнического комитета, каждый из которых получил от младотурок богатые подарки[366]. В своих воспоминаниях В.Трбич писал, что 99% мусульманского населения в Европейской Турции было против младотурок[367]. Неудачная попытка Абдул-Хамида весной 1909 вернуться на престол и лишить власти младотурков была кроваво подавлена последними с помощью отдельных преданных армейских частей и христианских добровольцев, вчерашних четников[368].

Понятно, что подобная политика в особенности возмущала албанское население Старой Сербии. Австро-Венгрия умело подогревала в них сепаратистские настроения, да и новое положение вещей вовсе не нравилось "анархическому албанскому обществу Косова и Метохии", которое вновь оживилось в 1911 году. Младотурки заставляли албанцев платить налоги наравне с христианами. Новая власть позволила некоторым представителям последних носить оружие, на исключительности права ношения которого и основывалась вся албанская доминация над сербским населением. Все это подрывало исконные привилегии албанского народа; в этих условиях рушилась лояльность к властям[369].

Поэтому весной 1912 года албанцы под командованием Исы Болетинца и Хасана Приштины (Шишковича) начали восстание. Они захватили Косовскую Митровицу, Печ, Джаковицу, Ораховац, Призрен, Суву Реку, Приштину, Лаб, Урошевац и Качаник. Вскоре албанцам сдалась и столица вилайета - Скопье. Албанские отряды захватили Тетово и выдвинулись к Велесу. Их целью был выход к Салоникам и возвращение Турции в старое политическое русло. Восставшие были непобедимы, т.к. армия не желала с ними сражаться, местное мусульманское население считало пришедших освободителями, а репрессии против православного (сербского) населения полностью сокрушали волю к сопротивлению[370].

Османским властям пришлось вновь прибегнуть к излюбленной турецкой методе по отношению к албанцам и, широко открыв сундуки с золотом, они купили албанских вождей, без которых восстание захлебнулось[371]. Это восстание стало последним албанским восстанием в Старой Сербии в рамках Турецкой империи.

* * * * *

Таким образом, Сербия столкнулась с серьезной албанской проблемой, ставшей важным фактором в деле достижения геополитической стабильности Балканского полуострова. В 1878 году Сербия встала перед выбором, как должно выглядеть новое государство: станет ли оно этнически монолитным или будет состоять из представителей различных народов, объединенных лишь гражданством. Попытки расширения территории страны во всех направлениях любыми методами (экстенсивный экспансионизм) оправдывали полиэтнический характер государства. Стремление к стабилизации государства и повышению общего культурного, правового и материального уровня его граждан вынуждали ответственно подходить к расширению этнического состава Сербии. И первый, и второй путь имели свои плюсы и минусы, требовали конкретных программ, координированных мер и определенных финансовых затрат, а самое главное - последовательности. Однако, сербское государство не пошло ни по первому, ни по второму пути. Сербия не сформулировала никакой конкретной программы и предпринимала разрозненные и противоречивые шаги, пытаясь совместить первый и второй пути.

Этническая политика во вновь присоединенных территориях проводилась непоследовательно. Когда в 1878 году после падения Вранье, Куршумлии и Гилана турецкие войска отступили к Куманову, Скопью, Приштине и Новому Пазару, албанское население, по большей части, осталось в своих селах. Из этих территорий самостоятельно выселилось незначительное количество албанцев (около 15%)[372]. В основном, это выселение было вызвано личными причинами или столкновениями с сербским населением, которое теперь, при новых властях, имело возможность свести старые счеты со своими обидчиками. Более того, отмечались попытки албанцев увеличить свои неформальные контакты с местным сербским населением: албанцы заключали с сербами клятвенные союзы (алб."беса"), просили их становиться кумовьями своих детей (алб."кумбарство")[373]. Однако их соплеменники, оставшиеся на Турецкой территории, вовсе не стремились к примирению с Сербией и сербами: кроме массовой волны террора против мирного славянского православного населения Косовского вилайета, они и их центральная организация Призренская лига развернули настоящую войну против Сербии и Черногории[374].

После освобождения Южной Сербии 13 июля 1879 года указом министра юстиции Сербии было разрешено переооформлять право недвижимости мусульман с турецких документов на сербские только в том случае, если за владельцами собственности не имелось каких-либо "долгов" за преступления (кража, убийство и.д.) против сербского населения. В случае наличия такого иска оформление документов откладывалось до разрешения иска. Эта практика помогла выявить и наказать многих погромщиков и была отменена лишь 10 июля 1882 года[375]. Такое положение намеренно затрудняло мусульманам (т.е., в основном, албанцам) урегулирование имущественных отношений.

Можно назвать различные причины перехода Сербии к политике изгнания албанцев из новоприсоединенных сербских территорий. Некоторые сербские деятели видели в этом подстрекательство Австро-Венгрии, стремившейся поссорить сербов и албанцев, затруднив этим дальнейшее продвижение Сербии на юг[376]. Хаджи-Васильевич считал, что это - результат воздействия окружения короля Милана, ставившего ему в пример оптимальное развитие государства короля Милутина, которое, по мнению тогдашних сербских историков, было этнически чистым. Основывавший свою работу на материалах Архива Генерального штаба Сербии, Министерства иностранных дел Сербии и личных рассказах и воспоминаниях участников событий, Хаджи-Васильевич указал на следующие причины, подтолкнувшие Сербское правительство к политике насильственной гомогенизации населения[377]: "…создать из Сербии чисто сербское, национальное государство; чтобы, как это ощущал и великий поэт сербский, очистить землю от нехристей; чтобы парализовать шаги Порты, которые она предпринимала и на самом Берлинском конгрессе, стремясь вернуть себе все территории, населенные албанцами; чтобы обеспечить и укрепить предпосылки для дальнейших действий Сербии в направлении Косовских территорий и Старой Сербии…, и чтобы обеспечить мир и порядок в этих краях". В высших кругах Сербии бытовало мнение о том, что "Сербии не нужен свой Кавказ", а премьер-министр Сербии Йован Ристич имел серьезные причины опасаться того, что порядок в этих краях Сербии будет установить крайне трудно[378].

На основании всех этих соображений в Сербии был издан приказ местным властям, в котором, в частности, говорилось: "… чем меньше их [а лбанцев и турок ]у нас останется, тем больше будет услуга, которую вы окажете своей родине…", а также "… чем больше албанцев выселится, тем больше будет ваша заслуга перед родиной."[379] Были выселены практически все албанцы, остались лишь вкрапления поселений в районе Яблоневецкого среза и во Враньском округе.

Сам процесс выселения вызывал неоднозначную оценку в сербском обществе. Против выселения албанцев высказывался комендант Шумадийского корпуса Йован Белимаркович, а также некоторые другие офицеры. Белимарковича заставили уйти в шестимесячный отпуск, а албанцам, несмотря на предшествующие мирные обещания сербского правительства, было предложено покинуть страну под предлогом того, что их "зовет к себе султан"[380]. Албанцы в Яблоневецком округе сохранились только благодаря тому, что их делегация посетила князя Милана еще до Берлинского конгресса, произвела на него большое впечатление и взяла на себя обязанности по охране сербской границы, которые с успехом и исполняла, даже лучше, чем "…батальон регулярной армии…"[381]. Интересно, что в тех краях до сих пор стоит мечеть, построенная по указанию короля Милана в качестве награды яблоневицким албанцам за верную службу[382]. Это сотрудничество и далее способствовало лояльному отношению к албанцам со стороны многих сербских офицеров.

В книге В.Николич-Стоянчевич есть приложение из документов, касающихся политики сербских властей во вновь присоединенных округах. Эти документы помогают восстановить картину выселения албанцев. Представитель правительства в Прокупле Максимович так описывал свою работу в новоприсоединенном крае, имевшем смешанное албанское и сербское население. "Первым моим заданием было разоружение нескольких албанских жителей, которые еще остались у своих очагов после входа нашей армии, чтобы нашей армии обезопасить тыл от неприятеля."[383] Это задание Максимович успешно выполнил, опираясь на помощь командира Ибарской дивизии, подполковника Стевы Беницки. Разоружив албанское население, Максимович все-таки не был уверен в том, что этим проблемы с албанцами закончились: "Мусульмане албанского племени непокорны нашим законам, хотя сейчас они услужливы и спокойны, но, кажется, что к послушности их принуждает только зимнее время, а когда наступит весна и леса зазеленеют, опять нельзя будет иметь в них уверенности, так как их дикий и грубый нрав, в сочетании с фанатизмом, в котором они закоснели, и клановыми обычаями, не оставят никакой уверенности, что они будут спокойными и хорошими подданными такой управляемой законом страны, как наша, в которой убийство, грабеж и разбой ради собственного удовольствия не могут разрешаться, а отучить их от этого нельзя, в первую очередь, потому, что им способствуют гористость местности и редкость поселений"[384].

Албанцы, которые, протестуя против изгнаний и разоружений, были вынуждены бежать со своими семьями в горы или за пределы новоосвобожденных краев, не только переходили к боевым действиям, но и обращались к сербским властям со слезными прошениями. Так, 13 декабря 1877 года к Максимовичу прибыл Сали Рака, староста из села Велика Плана в прокупацком срезе, и обратился к нему со следующей речью: "В моем селе есть более ста албанских домов. При вступлении сербской армии в эту округу все наше село бежало в укрытия, никто из нас с оружием не выступал против армии. Сейчас, при такой холодной погоде, наши семьи страдают от холода в горах и хотят спуститься, и поэтому, придя к сербским властям, я прошу, чтобы ни одну семью, которая из убежища вернется к своему очагу не останавливать, а я за всех тех, которые моего совета послушаются и со мной вместе покорятся сербским властям, ручаюсь моей жизнью и имуществом. Все те, кто послушаются моего совета и вернутся в село, передадут свое оружие властям и покорятся всем их приказам. Только от имени всех, кто послушает мой совет, я прошу сербские власти, чтобы они защитили нас от грабежей и обеспечили нам неприкосновенность личности и имущества, и чтобы не задевали нашу веру и обычаи, а все гражданские обязанности, которые нашим законам и обычаям не противоречат, будем выполнять как граждане".[385] Это предложение было добросовестно передано Максимовичем в Белград, где оно и попало …в архив Министерства просвещения.

На опустевшие в результате массового исхода земли предлагалось заселять сербов-беженцев с другой стороны границы; как гласила одна из офицальных инструкций: "Пытайтесь сделать так, чтобы сербы с той стороны будущих сербских границ переселялись к нам, и, как только кто-нибудь из них придет, ему должны уступать занятую [ соседями-сербами после исхода албанцев – А.Т. ] землю."[386] В результате этой тактики происходила усиленная десербизация Старой Сербии, под двойным стимулом кнута (роль которого играли обиженные албанцы-изганники) и пряника (в виде ожидаемых земельных владений в стабильных условиях дружественного государства). Интересным свидетельством происходивших в новоосвобожденных краях процессов были письма сельских священников из тех краев. Описывая свое положение в просьбе на имя короля Милана, сельский священник из прокупльского района писал, что: "живет в краю, который опустел, когда храбрая армия Вашего Величества выгнала диких врагов сербского народа - албанцев. Я живу на горе Пасьяк…, в краю, который после освобождения был заселен жителями из различных областей Вашей страны, как и из других земель…"[387]

Многочисленные волны переселений отзывались эхом в международных дипломатических кругах. Порта выдвигала требования вернуть албанских беженцев на прежнее место. Встречая противодействие сербского правительства, Турция использовала этот аргумент для оправдания нападений албанцев на территорию Сербии (в частности, крупной вылазки в Куршумлию) и общей нестабильности в пограничных с Сербией краях. Кроме Порты на Сербию оказывали давление Великобритания и Россия, стремившиеся, по разным причинам, добиться возвращения албанских беженцев. Рекомендации русского посла, высказанные им послу Сербии в Стамбуле, отражали сложную позицию России: "Разрешите им вернуться в свои владения, а потом вы все равно от них избавитесь. В Болгарии туркам даны все права, которыми пользуются болгары, но они все равно не остаются. В противоположном случае вы будете раздражать Порту, и великие державы этот ваш шаг, запрещение туркам и албанцам вернуться, неверно бы истолковали."[388]

Под влиянием всех этих обстоятельств правительство вновь отступило, и 4 августа 1879 года албанские старейшины были приглашены на переговоры с представителями сербских властей. Однако на сообщение о том, что им можно вернуться в свои пределы, албанцы отреагировали негативно, один из их лидеров Ахмет Зечир сказал: "Красиво это, и хорошо это, только так не будет. Вы, сербы, не имеете веры. И ваш король ее не имеет [ под верой он подразумевал "бесу" – умение держать клятву- А.Т. ]. Он нам послал прокламацию во время войны, чтобы мы его встретили и приняли его армию, и обещал нам, что нас, пока мы будем спокойными и честными людьми, оставят у своих очагов; и мы его послушали, приняли его армию и его властям покорялись, а нас после этого его же власти в плохую погоду выселили с нашими детьми за три дня, как худших злодеев и разбойников …и сейчас ему поверить, нет уж! Если бы мы тогда не поверили его слову,"-сказал он, показывая рукой на новоосвобожденные края, - "он бы так легко не вошел с армией в эту нашу Албанию [ в оригинале употреблено слово Арнаутлук-А.Т. ]"[389]

Изменив свое мнение об албанских жителях новоприсоединенных областей, сербское правительство столкнулось и с другой проблемой: местным жителям-сербам, накопившим много счетов к своим агрессивным мусульманским соседям и получившим в первые дни после освобождения carte blanche на сведение этих счетов, было непонятно новое изменение государственной политики. В донесениях, приходивших от местных начальников, мы часто сталкиваемся с упоминанием о расследованиях сербскими властями преступлений, совершенных против албанцев. Характерным можно считать донесение Атанасия Петровича, начальника топлицкого округа, Милану Гарашанину от 7 ноября 1882 года, о положении в яблоневецком срезе, где албанцы остались в качестве подданных Сербии. Характеризуя положение в срезе, он замечал, что"…в народе этого округа все хорошо, только отмечается то, что он – народ – очень сурового нрава, и что албанцам с удовольствием мстит за причиненное ранее под турецким правлением зло, так как большинство албанцев сюда заселены из Албании [ в оригинале употреблено слово Арнаутлук – А.Т. ]."[390] В другом донесении того же Петровича Гарашанину от 15 ноября 1882 года встречаем косвенное упоминание об обратной реакции правительства на подобные "несознательные" антиалбанские настроения населения. Начальник округа был вынужден покинуть центральный город округа, несмотря на напряженную ситуацию, не связанную с сербо-албанскими отношениями, и, руководствуясь указаниями правительства Сербии, выехать на расследование нескольких убийств албанских жителей, совершенных в приграничном городке Куршумлия[391]. Расправы над албанцами совершались не только крестьянами. В один из таких "народных судов", окончившихся смертью еще одного "арнаутина" Йусуфа Реджеповича, был замешан и священник из Сурдулицы Риста Попович, который был за это арестован сербскими властями[392].

* * * * *

Если относительно решения албанской проблемы внутри Сербии в сербских политических кругах существовали различные взгляды, то по вопросу об албанцах, живших в Старой Сербии, все сходились на том, что с ними надо вести переговоры и попытаться привлечь их на свою сторону[393].

Попытки этих переговоров особенно активизировались с 80-ых годов, не только в связи со стремлением защитить сербское население Старой Сербии, но и с целью обезопасить собственные границы, так как албанские набеги становились главной заботой сербских властей, начавших даже привыкать к постоянной нестабильности на границах[394].

Переговорами с албанскими лидерами занимался лично премьер-министр Гарашанин, привлекая для этого начальника нишского округа Ристу Бадамовича, как это и указывалось в планах, одобренных королем Миланом[395]. В апреле 1885 года Бадамовичу было послано письмо от Гарашанина, где последний просил его ускорить процесс переговоров с Албанскими лидерами[396]. Основную цель переговоров, которые настоятельно рекомендовалось держать в строжайшем секрете, Гарашанин видел в зондировании возможной почвы для соглашений и условий, на которых албанцы согласились бы пойти на бесу(клятву, договор), которую предполагалось заключить с уцелевшими членами Албанской лиги.[397]

Гарашанин лично встречался с одним из албанских лидеров Старой Сербии Муфтаром-агой. После состоявшихся переговоров последний возвратился в сопровождении сербского специального представителя в Турцию. Кроме устных заверений в доброжелательстве Муфтар-ага получил от Гарашанина и письмо, черновик которого сохранился в личных бумагах сербского премьер-министра[398]. В письменном обращении к албанскому населению Старой Сербии Гарашанин писал следующее: "Этим письмом я приветствую Вас и желаю хорошего здоровья и удачи всем Вам и Вашим домашним. Муфтар-ага скажет Вам все, что он от меня слышал, и скажет Вам и то, что мы, сербы, желаем с албанцами жить в мире и любви, чтобы друг на друга не нападать и чтобы мы находились в союзе, как приятели и добрые соседи. С нашей стороны будьте спокойны, мы на Вас не пойдем; ни помогать не будем тем, кто на Вас пойдет. Но и Вы охраняйте сербских людей, сербские церкви и монастыри, сербские школы и училища, сербских монахов и попов от преступлений злых людей; хорошо ударьте по болгарам и их организациям, так как за ними стоит Россия [ в оригинале Москов – А.Т. ], которая не желает добра ни сербам, ни албанцам. Я Вас могу заверить, что австрийцы [ в оригинале Швабы, но подразумеваются, конечно, австрийцы – А.Т. ]… вскоре… выступят на Вас… [ неразборчиво, вероятно, - а Мы не нападем никогда – А.Т. ]. Пока достаточно, для первого знакомства, как мы знаем друг друга, а если Бог даст, то мы и лучше познакомимся, поговорим и лучше, и больше. Привет Вам всем."[399]

Результаты своей поездки Гаспар Николич подробно изложил в донесении Бадамовичу, которое тот переслал Гарашанину[400]. Описание этого путешествия прекрасно характеризует условия, в которых протекали переговоры, методы их ведения и нравы их участников. 3 октября 1885 года Бадамович вместе с Муфтаром-агой перешел через сербо-турецкую границу в Косовскую долину. Там их сразу же встретил друг Муфтар-Паши Омер, сообщивший о том, что в Старой Сербии уже известно об их приходе, что местными властями уже даже обещана награда за головы сербо-албанской делегации, и что он, Омер, послан выполнить задание по их ликвидации. Омер проводил переговорщиков до Митровицы, а затем вернулся домой, где и был арестован турецкими властями, прознавшими о невыполнении данного ему задания[401].

Четвертого октября в селе Мала Шала сербские представители встретились с албанским лидером Зелен-Агой и передали ему в подарок ружье. Зелен-ага тут же вручил этот подарок сыну, который решил на радостях отметить сербский подарок стрельбой. Шум открывшейся стрельбы привлек внимание местных властей, которые сначала передали Зелен-аге требование явиться и дать объяснения, а потом прислали за ним несколько доблестных защитников правопорядка. Зелен-ага, на котором за прошлые заслуги в деле борьбы за свободу албанского народа уже висела угроза высылки, вынужден был долго объясняться с властями[402].

Переговорщики поспешили покинуть долину Косова и перейти в Метохию. По пути они посетили места, где в 1389 году состоялась знаменитая битва. Там они побывали у гробницы султана Мурата. Трещина, прошедшая в недавние времена по надгробию султана, вселила в турок суеверный страх скорой потери Косова, а сербам дала надежду. В Джаковице переговорщики планировали посетить Сулейман-агу и Ахмет-бея, что заранее планировалось еще во время встреч с Гарашанином и Бадамовичем. Однако, прибыв в Джаковицу, переговорщики узнали, что нужные им люди еще не вышли из заключения. Поэтому переговорщики были вынуждены 9 октября выехать в Берише. Там они встретились с Али-Ибаром, влиятельным главой местного албанского клана. После того, как Николич передал ему письмо Гарашанина, албанец спросил сербского представителя, умеет ли тот читать и может ли прочесть ему это письмо. Но Николич читать не умел, и Али-Ибар после наступившего долгого молчания выразил мнение о том, что де "сейчас не время для действий, и что он не может поднять восстания, так как племена находятся в полном расстройстве."[403]

Завершив этот раунд переговоров, договаривающиеся стороны отправились в Биелу к Али-Рате, а затем прибыли в Красничи (это уже территория современной Албании). Начиная с этого времени, Николич перешел к переговорам с албанцами-католиками, но результативность переговоров была на том же уровне, что и ранее. От местных католических священников Николич выяснил, "что они все за Австрию и от нее получали и получают много денег", но и к Сербии, как союзнику Австрии, готовы отнестись с пониманием и даже принять участие в восстании[404]. Очевидно, что с албанцами-католиками найти общий язык было легче.

Оказавшись вблизи черногорской границы, Николич попытался войти в контакт с черногорскими оппозиционерами, но черногорцы хорошо охраняли границы, что делало невозможным даже передачу письма[405]. Тем не менее, Николич подробно выяснил, что главный сербский союзник - Австрия - оплачивает и организует отряды албанских боевиков, нападающих на Черногорию на всем протяжении ее новой границы. Параллельно со сбором этой информации Николич объяснял местным жителям, "…что у албанцев нет ни одного более естественного и настоящего друга, кроме Сербии, которая должна овладеть Старой Сербией, и что они в Сербии найдут искреннего защитника, который поможет и им обрести порядок и свободу"[406]. В Шалье Николич даже добился от местного албанского клана решения напасть по просьбе Сербии в необходимый момент на соседние племена, в случае, если они будут противостоять вхождению в Старую Сербию сербских войск.

На обратном пути Николич вновь заглянул в Джаковицу, где в то время полным ходом шли выборы старейшины нескольких албанских кланов. Этот демократический процесс шел деловито и без всяких помех потому, что последний официальный представитель турецких властей давно уже бежал в Скопье в поисках защиты от албанских подданных[407]. Впрочем, местных албанцев с трудом можно назвать подданными Турецкой империи, ведь не говоря о каких-либо финансовых сборах, даже на традиционно популярную военную службу во время последнего призыва от всей Джаковицы и окрестностей отправились лишь 30 цыган и 7 турок[408]. Комментируя отношение албанских племен, населявших Северную Албанию и Метохию, Николич, вернувшийся в Ниш и написавший там 30 октября отчет о своей экспедиции, замечал, что они и "…знать не хотят ничего о турецкой власти…"[409]

* * * * *

Оценивая миссию Николича в целом, можно с уверенностью отметить, что плохо подготовленная экспедиция в края албанской анархии была заранее обречена на провал. Сербия короля Милана не имела ни квалифицированных кадров для ведения переговоров (вспомним о не умеющем читать Николиче), ни желания тратить достаточные финансовые средства (на протяжении всей миссии Николич лишь один раз подарил одно ружье, а, в основном, раздавал лишь обещания). Подорван был и кредит доверия Сербии, чьи заверения о том, что она является лучшим другом албанцев прямо противоречили событиям, последовавшим за вступлением сербских войск в районы, населенные смешанным сербо-албанским населением.

В дальнейшем Сербия предприняла некотрые шаги по укреплению сербо-албанских отношений, которые, в основном, базировались на подарках различным представителям албанской элиты. Предпринимались и политические шаги. Например, в 1902-1904 году в Белграде выходила двуязычная газета "Албания", которая распространялась в Турции и была призвана "пропагандировать идею о сближении албанцев и сербов"[410]. Газета (т.е. ее издатель) тоже требовала денег. А уж золота у Сербии было гораздо меньше, чем у Австро-Венгрии, поэтому последняя в любом случае имела больший вес в глазах албанского населения Старой Сербии.

Важной проблемой, стоявшей перед Сербией как на пути решения албанского вопроса, так и более общего вопроса присоединения Старой Сербии, была проблема политическая, то есть отсутствие стабильной политической воли и, как следствие, губительная непоследовательность предпринимаемых шагов. Сербский народ, развивавшийся в своеобразных условиях балканской демократии, даже создал особый термин для этой беды: "страничарење" (букв. "партийничанье"). В результате этого в самой Сербии смена кабинета часто означала не только смену министров, но даже мелких служащих в министерствах. Примером этого может послужить письмо М.Гарашанину, премьер-министру Сербии, от М.Стоичевича, начальника враньского округа, в котором последний не советует привлекать к сербской акции в Старой Сербии двух старых и опытных деятелей, имевших несомненые таланты и заслуги в области пропаганды, на основании того, что "они хорошие и искренние приятели либеральной партии, поэтому, чтобы они не узнали, узнает их партия, или по крайней мере ее вожди, которые тогда и сами будут вмешиваться в эту деятельность"[411].

В 1898 году талантливый публицист и политический деятель Пера Тодорович получил официальное задание премьер-министра Сербии Владана Джорджевича ознакомиться с ситуацией, сложившейся в Старой Сербии, и, проанализировав результаты 20-летней работы правительства по этому вопросу, возглавить Пропагандистский отдел Министерства иностранных дел[412]. Хотя Тодорович по ряду причин и не занял предложенного ему места, он добросовестно изучил все обстоятельства дела и написал отчет о своем путешествии, который подал Владану Джорджевичу, в личных бумагах которого этот отчет и покоился с миром до недавнего времени.

Тодорович прекрасно обрисовал безвластие и анархию, царившую в официальных структурах Сербии и значительно затруднявшую деятельность по укреплению сербского влияния в Старой Сербии. Система постоянно менялась, менялись и люди на всех постах от референта до министра в связи с изменениями в партийном составе правительства. Нередко чиновники, садившиеся в новые кресла, просто не знали, о чем идет речь, не хотели об этом знать или просто не имели времени, в связи со скорой очередной перестановкой кадров, узнать хоть что-либо о проблемах Старой Сербии.