Конструирование тендерной идентичности 2 страница

200

фическая американская модель поведения — претензия на относительно большое личное пространство — особенно ярко проявляется в личных контактах на встречах международного уровня, где американцы для сохранения привычной личной дистанции отступают на дюйм (примерно два с половиной сантиметра — прим. перев.), а их собеседники, представители многих других культур, приближаются к ним на дюйм¹⁰.

Не удивительно поэтому, что живущих всю жизнь в таком крайне индивидуалистичном мире американцев в Тибете называют nga dangpo, то есть «я — лучший»¹¹.

Преобразование гендерного в природное

Подобно тому, как американское общество формирует «я — лучших», помещая людей в культурную среду, дискурсы и социальная жизнь которой группируются вокруг линзы радикального индивидуализма, оно также формирует конвенционально-гендерных женщин и мужчин. Происходит это в процессе помещения людей в культурную среду, дискурсы и социальная жизнь которой группируется вокруг линз андроцентризма и тендерной поляризации. В главах 3 и 4 я раскрыла андроцентризм и тендерную поляризацию в некоторых существенных дискурсах западной культуры. В данном случае моя цель — раскрыть андроцентризм и тендерную поляризацию в некоторых социальных практиках. Эта практика программирует различный и неравный социальный опыт для мужчин и женщин; кроме того, она переносит андроцентричные и гендерно-поляри-зующие линзы с уровня культуры на уровень психики индивидуума.

Андроцентризм в американской общественной жизни наиболее ярко проявляется в мире оплачиваемого труда, где большинство женщин все еще подвергаются сегрегации в профессиях, которые сами по себе воплощают все те же три андроцентирных аспекта восприятия женщины, которые обсуждались в главе З¹². Андроцентричное определение женщины в терминах ее бытовой и репродуктивной функции заключено в тех многих видах труда женщин, которые обеспечивают административную и материально-техническую поддержку мужчинам, имеющим высокий статус. Это секретарши, административные референты, ассистенты по киноархиву, средний юридический персонал, стоматолог-гигиенист и средний медицинский персонал. Андроцентричное

201

восприятие женщины к контексте ее способности стимулировать или удовлетворять мужской сексуальный аппетит заложено в занятия, которые напрямую обслуживают мужские сексуальные потребности — проститутки, стриптизерши, танцовщицы в дискотеке; также и в профессии, обслуживающие мужскую сексуальность косвенным образом, где особенно желательна женская привлекательность: такие, как бортпроводницы, секретари в приемной и регистраторы, даже телевизионные репортеры, ведущие репортажи с места событий. Андроцентричное восприятие женщины как отклонения от мужского стандарта в худшую сторону встроено в само толкование того, что составляет обычную трудовую жизнь в Америке: непрерывная полная рабочая неделя (прерываемая только в связи с болезнью) на протяжении ранней и средней зрелости человека. Полная рабочая неделя — это конструкция историческая, она варьируется (даже для мужчин) от примерно сорока часов в неделю для профессий «рабочего класса» до гораздо большего периода времени, чем сорок часов в неделю, для строящих свою карьеру молодых профессионалов в области юридической практики и в финансовой сфере. Но, каков бы ни был социальный характер работы, ни биологической факт беременности женщины, ни культурный и исторический факт ухода женщиной за детьми не учитывается при определении норм рабочего времени. Это означает, что женщина в сфере оплачиваемого труда все еще вынуждена справляться с таким социальным порядком (например, отсутствие отпуска в связи с беременностью и уходом за ребенком), который был институционализирован в те времена, когда у женщин по закону не было доступа к оплачиваемой сфере труда.

Из рассмотрения вопроса о том, как культурное превращается в естественное, можно уяснить, что все эти андро-центричные технологии выполняют одновременно две вещи. Во-первых, они помещают мужчин и женщин в неравные позиции в социальной структуре — позиции, в которых у мужчин больше возможностей зарабатывать деньги, приобретать профессиональные навыки, отвечающие требованиям рынка; продвигаться по службе и обладать властью. Такое неравное позиционирование сопровождается разным каждодневным социальным опытом у мужчин и женщин, что, в свою очередь, обусловливает разные пути толкования реальности.

Во-вторых, эти андроцентричные социальные технологии затрагивают всех участников социальной жизни — мужчин и

202

женщин, так же как и любых наблюдателей. Дети, например, наблюдают, как выглядит этот социальный мир, на примере кино или телевизионных новостей: они видят, что мужчины являются привилегированным полом, и что мужские перспективы обладают преимуществами. Другими словами, эти технологии сообщают, что мужчины — главные действующие лица в театре человеческой жизни, вокруг них закручено все действие и их глазами показан мир. Женщинам, наоборот, отданы периферийные, незначительные роли по отношению к центральным фигурам. Говоря словами Симоны де Бовуар, женщины — второй пол, или другой пол.

Подобное андроцентричное послание передается многими институциолизированными социальными практиками. Например, феминистской критике подвергается практика распространенного использования местоимений мужского рода ^— он, его и мужчина, вместо местоимений женского рода — она, ее и женщина. Со своей стороны, ученые мужи антифеминистского толка (играя под Фрейда) снисходительно заявляют, что протесты феминисток против подобной лингвистической условности не следует рассматривать как случай «зависти к местоимению»; это не что иное, как утонченная критика социальной традиции, согласно которой, женщина ничем не примечательна, а мужчина рассматривается как стандарт и опора для всего рода человеческого¹³. Другой лингвистический пример — практика, согласно которой, женщина, выйдя замуж, берет имя своего мужа и титул Миссис (Mrs — англ.) — Миссис Джон Смит. Не говоря о том, что подобная практика андроцентрична по форме, согласно ей, дается фамилия отца детям. А также очень большое значение придается тому, чтобы у родителей был, по крайней мере, один ребенок мужского пола, потому что только мальчик может продолжить то, что известно под благозвучным именем родовой фамилии.

Так же, как андроцентризм за пределами семьи, андро-центризм внутрисемейный простирается за пределы лингвистических условностей. В соответствии с андроцентрич-ным восприятием женщины в границах ее бытовой и репродуктивной функций, даже от работающей женщины ожидается, что она должна оказывать такую поддержку своему мужу, в которой он нуждается как лицо, зарабатывающее деньги. В соответствии с андроцентричным восприятием женщины в границах ее способности стимулировать и удовлетворять мужской сексуальный аппетит, от жены также ожидается, что она будет вступать в сексуальную бли-

203

зость по первому требованию мужа — вот почему понятие изнасилования в браке часто рассматривается как оксюморон* (нелепость).

Этот отказ признать реальность изнасилования в браке является не единственным примером того, как андроцентричное наделение мужчины привилегиями не оставляет женщинам законного права обращения в суд, когда мужья их насилуют. Еще один пример — это давнишняя политика системы криминального правосудия, которая отказывается видеть преступление в случае избиения жен своими мужьями.

В некоторых культурах андроцентризм организует социальные традиции таким образом, что происходит посягательство на детей, точно так же как на взрослых. Например, при ограниченных природных ресурсах убивалось гораздо большее количество новорожденных девочек, чем новорожденных мальчиков. Гораздо большее количество девочек школьного возраста, по сравнению с мальчиками, не получали достаточного образования, чтобы стать грамотными людьми. Наоборот, в современной Америке, где существует обязательное образование и антидискриминационные законы, где санкционировано фактически одинаковое образование для девочек и мальчиков, андроцентризм покушается на большинство детей более тонкими способами. Так, школа с большей серьезностью относится к трудностям чтения у мальчиков, чем к трудностям освоения компьютеров и математики — у девочек. Культура в целом более сурова к изнеженным маменькиным сынкам, чем к девчонкам-сорванцам. Это различное отношение к мальчикам-неженкам и девочкам-сорванцам ярко освещает чрезвычайно важную взаимосвязь между андроцентризмом и тендерной поляризацией, на которой мы остановимся позже.

Даже в конце XX века тендерная поляризация в Америке каждодневно формирует жизнь детей с момента прикрепления розовой или голубой бирки к плетеной кроватке новорожденного, чтобы обозначить пол ребенка, как это делается почти в каждой американской больнице. (К лысой головке моей дочери также был прикреплен ленточками розовый бантик). Тендерная поляризация продолжается дома: родители одевают детей в розовую или голубую одежду, делают им прически (как можно раньше) — длинные волосы у девочек и

* Окси(ю)морон — стилистический оборот, в котором сочетаются семантически констрастные слова, создающие неожиданное смысловое единство. — Прим. ред.

204

короткие у мальчиков; украшают их спальни фотографиями балерин или футболистов и говорят им вполне определенно, что нельзя носить это или играть в эти игрушки, потому что это «только для мальчиков» или «только для девочек».

Игры и одежда — не единственное, что считается неподходящим для того или иного пола; очень многие естественные человеческие порывы встречают аналогичное отношение. Например, считается неженственным стремление к автономии и власти, а чувства уязвимости, зависимости и привязанность к представителям своего пола считаются неуместными для мужчин.

И снова все эти гендерно-поляризующие социальные традиции одновременно выполняют две вещи. Во-первых, они программируют разный социальный опыт для мужчин и женщин, а во-вторых, они сообщают мужчинам и женщинам, что различия между ними чрезвычайно важны; то, что они такие непохожие, связано — и так и должно быть — фактически с каждым аспектом человеческого опыта.

Дети получают эту гендерно-поляризующую информацию как из реальной жизни, поделенной на маскулинную и фемининную, так и посредством более тонких нюансов родного языка. Вдумаемся, какая информация передается трехлетнему ребенку, когда взрослый исправляет его высказывание о дедушке — «она ест яблоко»; или когда четырехлетний малыш учит песенку, в которой «тонкие пальчики — женщины, а большие пальцы — мужчины» (the thingers are ladies and the thumbs are men); или когда в пять лет учат отслеживать дни календаря — бумажные фигурки мальчиков накалываются на стенку в нечетные дни, а фигурки девочек — в четные дни. Если не углубляться, подобные уроки родной речи могут иметь отношение к усвоению грамматики, названию частей тела и изучению календаря. Но, однако, на метауровне дети обучаются смотреть на социальную реальность через гендерно-поляризующую линзу.

Тендерная поляризация не заканчивается с завершением детства. В зрелости она проявляется, по крайней мере, с такой же силой в отношении тела; точно также велико значение тендерной поляризации в отношении эротических желаний и сексуальной экспрессии. Мужчины и женщины могут быть одинаковыми только в одном: от них требуется соответствовать культурному предписанию быть исключительно гетеросексуальными.

Данное предписание быть гетеросексуальными институ-циализировано во множестве социальных сторон жизни, где

205

гетеросексуальной ориентации отдается предпочтение, а гомосексуальность маргинализируется. Примеров немало: (1) признание однополой сексуальной активности противозаконной встретила одобрение Верховного Суда в недавнем деле Боуэрс против Хардвик в 1986 г.; (2) отказ в праве вступать в законный брак мужским и женским гомосексуальным парам лишает их преимуществ, которыми пользуются супружеские гетеросексуальные пары, в том числе: доплаты к заработной плате при покупке личного дома; права наследования в случае смерти наследников; законное право участвовать в принятии решений медицинского характера за своего брачного партнера, в случае его недееспособности вследствие болезни или несчастного случая; (3) гомосексуалистам и лесбиянкам чинят препятствия при зачислении в вооруженные силы; (4) многие церкви отказывают принимать в свою паству не скрывающих свою гомосексуальность мужчин и женщин; (5) почти вся социальная жизнь подростков рассчитана на гетеросексуальные пары, со свиданиями и танцами в старших классах школы и загородными пикниками: существование отношений между юношами-гомосексуалистами и девушками-лесбиянками едва ли не отрицается; (6) сходным образом, гомосексуалисты и лесбиянки являются едва ли не фигурой умолчания в составлении сетки вещания и рекламных объявлений в средствах массовой информации. Цензура в отношении однополой сексуальности в средствах массовой информации некоторым образом претерпела изменения в связи с эпидемией СПИДа. Однако, программы новостей и даже редкие эпизоды в комедийных шоу, цель которых — информировать о путях распространения вируса иммунодефицита человека, не бросают вызов социальным предписаниям о преимуществах гетеросексуальное™. Более ощутимого результата, несомненно, мог бы добиться один-единственный рекламный ролик о зубной пасте, где главными героями были бы представители однополой романтической пары.

Кроме передачи сообщения о том, что различия между мужчинами и женщинами нельзя игнорировать ни в одной области общественной жизни, гендерно-поляризующие социальные практики также передают и вывод из этого мета-послания: существует другое существенное различие, а именно: между реальными мужчиной и женщиной и биологическими мужчиной и женщиной. Этот вывод впервые появляется, когда родители учат самых маленьких детей различить мужчин и женщин.

206

В критическом разборе когнитивной теории развития Кольберга в главе 4, я обратила внимание на следующее: хотя дети трехлетнего возраста способны понять, что есть такие биологические атрибуты, как гениталии, и по ним судят, мужчина это или женщина, тем не менее, 50% американских детей от трех до пяти лет способны отличать мужчину от женщины, только когда эти мужчины и женщины одеты и причесаны строго по правилам тендерной поляризации.

С позиции приобщения к культуре, такое количество американских детей обращают большее внимание на прическу и одежду, а не на гениталии по той причине, что они усвоили скрытый — пусть даже в чем-то ошибочный — культурный мета-посыл о том, что такое пол. Американцы обычно одевают мальчиков и девочек, не достигших подросткового возраста, по-разному, и прически выбирают для них тоже разные. Тем самым они поляризуют их физическую наружность — ровно настолько, чтобы их пол был очевиден даже тогда, когда их гениталии скрыты от посторонних взоров. Более того, в супермаркетах, на игровых площадках и в любом другом общественном месте родители с готовностью сообщают своим детям о том, кто находится в поле их зрения — мужчины или женщины, даже если у них нет специфической информации о гениталиях. Поступая таким образом, взрослые не только сами полагаются на бросающиеся в глаза культурные «намеки», но при этом также невольно учат детей скорее социальному или культурному определению пола, чем биологическому.

В моем понимании, последствия научения социальному определению пола длятся дольше того момента, как ребенок узнает о специфическом значении гениталий как дифференцирующего признака мужчин и женщин. Социальное определение не только «тренирует» шаблон поведения ребенка, культурно соответствующий сообщению о его (ее) поле. Социальное определние пола также исподволь внушает ребенку никогда не оставляющее его чувство, что быть мужчиной или женщиной — значит то, над чем надо работать, добиваться, прорабатывать, совершенствовать, быть уверенным, что не потеряешь, а не иметь соответствующие биологические признаки.

Если постоянный нажим обстоятельств и жизненных требований взаимоисключающих культурных сценириев (мужских и женских. — Прим. пер.) не подпитывает росток этой идеи, возможно, он завянет и умрет, как только ребенок

207

узнает правду о гениталиях. Но поскольку культурные сценарии все-таки подпитывают этот росток, он прорастает и дает плоды глубокой внутренней незащищенности. А это, в свою очередь, побуждает многих взрослых людей пытаться усиливать ощущение: «я — настоящий мужчина» или «я — настоящая женщина» при помощи выбора того или иного стиля поведения в повседневной жизни.

Чувство внутренней незащищенности серьезно обостряется в гендерно-поляризующем обществе вследствие присущего такому обществу требования: люди должны подавлять, по крайней мере, некоторые свои наиболее естественные человеческие порывы. Поляризация человеческих порывов усиливает внутреннее чувство тендерной незащищенности (как понимал и сам Фрейд), потому что, независимо от того, насколько хорошо развит у человека самоконтроль, эти не соответствующие тендерным ожиданиям порывы и импульсы приводят к конфликту и противоречивым тенденциям в психике человека. Кроме того, они представляют собой беспрерывную внутреннюю угрозу мужскому или женскому «я», над формированием и сохранением которых люди так усердно работают.

В принципе, родители могут передавать детям очень разные метасообщения не только о том, что такое пол, но и о том, когда пол имеет значение. Они могут дать понять, что пол — это четкое биологическое понятие, которое имеет значение только в сфере репродукции. Вместе с тем, данное утверждение полностью противоположно традиционному культурному метапосланию о том, что пол имеет как раз очень большое значение в фактически любой сфере человеческой деятельности. В своей собственной семье я старалась передать своим детям как можно раньше, что «быть мальчиком — это значит иметь пенис и яички; быть девочкой — значит иметь вагину, клитор и матку; мальчик ты или девочка, мужчина или женщина, эти вещи не имеют значения до тех пор, пока ты не захочешь родить ребенка».

И равноправие, вытекающее из четкого биологического определения пола, и несвобода как следствие отсутствия подобного определения, хорошо видны на примере того, с чем столкнулся мой сын Джереми, когда наивно решил носить заколку — пряжку для волос в детском саду. В тот же день другой мальчик сказал, что Джереми, должно быть, девочка, потому что «только девчонки носят такие заколки». После долгих и упорных объяснений насчет того, что «заколка ничего не значит; у мальчика должен быть пенис и яички», Джереми, в

208

результате, сдернул свои штаны для большей убедительности. Но это не произвело на того мальчика должного впечатления. Он просто сказал: «Пенис есть у каждого, а заколки носят только девчонки»¹⁴.

Несмотря на то, что гендерно-поляризующие представления о настоящем мужчине и настоящей женщине дают ощущения обоим, что их особенности как мужчин и женщин — не просто данность, а нечто, что они должны постоянно создавать и реконструировать, в контексте андроцен-тричной культуры именно мужчин вынудили серьезно тревожиться по поводу соответствия тендерному поведению. Андроцентризм обостряет неуверенность мужчин относительно того, являются ли они настоящими мужчинами, по крайней мере, двумя различными способами. Андроцентризм основательно обесценивает любые мысли, чувства и поступки, которые в культуре определены как женские, а подобное нарушение тендерных границ имеет для мужчин более негативное культурное значение, чем для женщин. Это, в свою очередь, означает, что мужчины, нарушающие тендерные границы, в большей степени культурно опозорены, чем женщины, поступающие аналогичным образом. В то же самое время андроцентризм предоставляет настолько недостижимый образ того, что подразумевается под «настоящим мужчиной», что только очень немногие мужчины когда-нибудь смогут ему соответствовать.

В детстве культурная асимметрия между нарушителями тендерных границ мужского пола и нарушительницами тендерных границ женского пола видна в беспощадном отношении к маменькиным сынкам и, наоборот, в благодушно-халатном отношении к девчонкам-сорванцам, иногда переходящем даже в нескрываемое восхищение. Асимметрию можно наблюдать и в стандартах детской одежды, и в правилах детских игр. Хотя современная девочка может носить фактически любой предмет одежды и играть фактически со всеми игрушками, и ее социальное сообщество при этом и бровью не поведет, стоит мальчику захотеть хотя бы раз примерить костюм принцессы в костюмированном уголке своего детского сада, его родители и воспитатели незамедлительно запланируют совещание, на котором обсудят адекватность его тендерной идентичности. Хотя термины неженка и сорванец не применяются в отношении к взрослым, выходящим за пределы положенных тендерных границ, в мире взрослых эта асимметрия между мужчинами-нарушителями и женщинами-нарушителями столь же сильная. Поэтому женщина может носить

209

практически любые предметы мужской одежды — включая жокейское нижнее белье — и быть при этом социально принятой; но мужчина до сих пор не может носить большинство предметов женской одежды без того, чтобы его не заклеймили позором¹⁵.

Жесткое подавление эмоциональных порывов у мужчин, воспринимаемых культурой как почти женские (лично я не вижу ничего неестественного в том, чтобы мужчине хотелось украсить себя чем-нибудь ярким и нежно-шелковистым), создает для многих мужчин необычайные трудности, связанные с признанием у себя желаний, содержащих хоть малейший намек на женственность. В пластах их психики содержатся подавленные импульсы такого рода, которые не облегчают положение, а приводят в действие постоянную внутреннюю угрозу безопасности их тендерной идентичности. Теоретически женщины тоже подвержены такого рода внутренней угрозе, но андроцентризм в современной американской культуре позволяет женщинам достаточно свободно выражать многие импульсы и порывы, воспринимаемые культурой как маскулинные (в том числе и стремление к политическому лидерству и атлетизму). Возможно, поэтому в женской психике не так много подавленных маскулинных импульсов, как в мужской психике — подавленных фемининных.

Помимо асимметрии в приемлемости выхода мужчин и женщин за границы гендера, андроцентризм предусматривает определенное восприятие «настоящего» мужчины. Этот настоящий мужчина настолько основательно снабжен влиянием и преимуществами, что это неизбежно создает повышенный риск для тех миллионов мужчин, у которых нет такого уровня власти и привилегий — риск ощущать себя не то чтобы недостаточно влиятельным и первым, но также недостаточно маскулинными. Риск ощущать себя немаскулинным, лишенным силы — или бесполым существом среднего рода — особенно нарастает, когда мужчина вынужден считаться с женщиной более влиятельной или имеющей больше привилегий (или даже более умной), чем он сам.

Распространенная угроза чувству маскулинности у мужчин могла бы «замахнуться» на сами основы андроцентрич-ного общества, если бы не две компенсирующие социальные традиции, дающие возможность даже упомянутым миллионам мужчин без власти и привилегий чувствовать себя, по крайней мере, до некоторой степени настоящими мужчинами. Во-первых, исторически сложившеся недопущение жен-

210

щин до публичной власти, развитие религиозной и научной системы доказательств естественного права мужчин главенствовать над женщинами дают возможность бесправным мужчинам утверждаться, по крайней мере, в том, что у них есть мужское право на власть и привилегии. Во-вторых, культурная маргинализация гомосексуалистов дает возможность мужчинам, не имеющим власти и привилегий, утверждаться в статусе настоящих мужчин, не только воспринимая себя в контексте своих естественных отличий от всех женщин, но также в контексте их естественных отличий от тех мужчин, которые, без всякого сомнения, к «настоящими мужчинам» не относятся.

Ничто из сказанного не указывает на то, что андроцен-тризм предусматривает образ «настоящей» женщины, который с легкостью применили бы к себе все женщины. В культуре, которая андроцентрично воспринимает женщин в границах их бытовой и репродуктивной функций, женщины, не способные иметь детей, почти неизбежно чувствуют, что они не «настоящие» женщины. Более того, экстраординарное акцентирование культуры на том, что настоящая женщина сексуально привлекательна для мужчины, вынуждает огромное количество женщин старше сорока лет (или, быть может, даже старше тридцати лет) беспокоиться о том, что их статус настоящей женщины исчезнет безнадежно и навсегда. Это также заставляет женщин любого возраста идти на чрезмерные траты времени, энергии и денег в погоне за красотой.

Конструирование своего «Я»

Андроцентричные и гендерно-поляризующие социальные традиции так четко очерчивают границы ролей мужчин и женщин, что оставляют мало возможностей индивидуального выбора в вопросе: каким(ой) же надо быть, чтобы чувствовать себя мужчиной или женщиной (если вообще такая возможность имеется). Внутренне усвоенные личностью линзы андроцентризма и тендерной поляризации выполняют точно такую же функцию в создании тендерной структуры индивида, которая отведена всем внутренне усвоенным линзам культуры в производстве естественного из культурного. То есть, линзы подготавливают заранее предопределенные социальные стратегии жизнедеятельности и поведения, которые кажутся настолько нормальными и естествен-

211

ными, что какие-то иные жизненные направления даже не приходят в голову.

Однако, Соединенные Штаты, будучи страной мобильного общества, предоставляет почти бесконечное разнообразие выборов для индивидуума, но при этом бесхитростно сообщает ему, что его адекватность как мужчины или женщины зависит от выбора ограниченного подмножества из имеющегося разнообразия. Тут интернализованные линзы андроцентризма и тендерной поляризации настолько строго направляют выбор индивидуумом альтернатив, что «я»-конструкция кажется принадлежащей в равной степени и индивидууму, и культуре. Подобным образом сконструированное «я» вмещает в себя личность и тело, созданные тендером (gendered personality and gendered body), андроцентричную гетеросексуальность и отвращение к гомосексуальности.

Личность, созданная гендером

Я неоднократно говорила, что воспроизводству мужской власти в обществе способствует и принимает в этом процессе участие культурная трансформация женского и мужского в маскулинное и фемининное. Другими словами, я утверждала, что живучесть института власти мужчин зависит от формирования мужчин и женщин, чьи личности, созданные гендером, отображают разные и неравные роли, отведенные им в структуре общества. Может показаться, что личность, созданная гендером — это статичный набор маскулинных и фемининных черт, сформированных в процессе приобщения к культуре, то есть это, как говорится, скорее, конечный продукт, чем психологический процесс. Однако личность, созданная гендером — это одновременно и продукт, и процесс. Это и индивидуальный набор маскулинных или фемининных черт, и способ создания реальности, который сам по себе создает эти черты.

Набор маскулинных или фемининных черт, образующий подобную личность, долгое время рассматривался в значении двух важных, если не дополняющих друг друга, способов человеческого функционирования. Разные теоретики давали этим моделям разные названия. Согласно Толкотту Парсонсу (Parsons, Bales 1955), маскулинность ассоциируется с «инструментальной» ориентацией, опорой на познавательные процессы в выборе работы или решении проблем; в то время как фемининность ассоциируется с «экспрессивной» ориентацией, эмоциональной заботой о благополучии других и о гармо-

212

яичных отношениях в группе. Дэвид Бакан (Bakan 1966) высказал сходное мнение: маскулинность ассоциируется с ориентацией «быть агентом действий» (agentic orientation), заботой лично о себе, а фемининность связана с «коллективной» ориентацией и озабоченностью отношениями между собой и другими. Наконец, Эрик Эриксон различал «внутреннее и внешнее» пространство как анатомический аналог сходного психологического отличия маскулинной «любви к тому, "что работает", и к тому, что мужчина может делать, и не имеет значения, помогает ли это строить или разрушать», от более этичной фемининной приверженности к «возможностям в делах сохранения мира и спокойствия... и приверженности лечению» (1968, р. 262).

В конце 1960-х и начале 1970-х годов многие феминистские сторонники андрогинии по существу утверждали: хотя инструментальные и лидерские черты традиционно воспринимаются как мужские, а экспрессивность и коллективность — как женские, подобная тендерная поляризация катастрофически и безо всякой нужды ограничивала человеческие возможности, оставляя каждой личности право лишь на половину полного личностного потенциала в рамках культурного определения тендерного соответствия. Эти ограничения могли бы не иметь значения, говорили сторонники андрогинии, если бы ставкой в игре был бы набор тривиальных возможностей — вроде ношения брюк или пользования губной помадой; но поскольку каждый лишался чрезвычайно важного аспекта отношений с миром, констатация данных ограничений весьма печальна и никому не нужна. Более того, эта тема заслуживает того, чтобы быть одной из центральных в феминистской революции.

Впрочем, ко времени достижения зрелости не только культура вполовину ограничивает потенциал личности. Причина заключается в собственной личностной готовности человека воспринимать себя через андроцентричные и гендерно-поля-ризующие линзы. Они были внутренне усвоены личностью из культуры, в результате чего каждая возможность, совпадаю-Щия с ракурсом линз, рассматривается как нормальная и естественная для собственного «я», а каждая возможность, не согласующаяся с этим ракурсом, рассматривается как чуждая и проблематичная для собственного «я». Иначе говоря, люди ограничены своей культурно обусловленной готовностью постоянно спрашивать себя: «Совпадает ли этот образ жизни или способ поведения с моим культурным представлением о Настоящем мужчине или настоящей женщине?». Ответ не