Питу необходимо было уведомить о своем будущем бракосочетании г-на де Лонпре, проживавшего на улице Лорме. Господин де Лонпре не относился с таким предубеждением к семейству Бийо, как тетушка Анжелика; он поздравил Питу и похвалил за доброе дело.
Питу слушал его изумленно и никак не мог взять в толк, почему то, что он полагал своим величайшим счастьем, оказывается еще и добрым делом.
Питу, искренний республиканец, был более, чем когда-либо, признателен Республике за то, что она упразднила все проволочки и отменила венчание в церкви.
Господин де Лонпре и Питу сошлись на том, что в следующую субботу Катрин Бийо и Анж Питу будут сочетаться законным браком в мэрии.
А на следующий день, в воскресенье, должна была состояться продажа с торгов фермы Писле и замка Бурсон.
Ферма была оценена в четыреста тысяч франков, а замок — в шестьсот тысяч франков в ассигнатах.
Ведь ни у кого уже не осталось звонких луидоров!
Питу бегом бросился сообщить добрую весть Катрин. Он позволил себе на два дня ускорить свадьбу и теперь очень боялся, как бы это не вызвало неудовольствия Катрин.
Катрин, казалось, это отнюдь не огорчило, и Питу был на седьмом небе от счастья.
Однако Катрин потребовала, чтобы Питу еще раз сходил к тетушке Анжелике, чтобы сообщить ей точное время свадьбы и пригласить ее для участия в торжественной церемонии.
Она являлась единственной родственницей Питу, и хотя родственница эта была не самая нежная, Питу должен был все сделать честь по чести.
И вот утром в четверг Питу отправился в Виллер-Котре, чтобы нанести тетушке второй визит.
Часы били девять, когда он подходил к ее дому.
На сей раз тетушки Анжелики не видно было на пороге, а дверь была заперта, словно тетка заранее предвидела появление племянничка.
Питу подумал было, что она куда-нибудь вышла, и чрезвычайно обрадовался этому обстоятельству. Визит был нанесен, а нежное и почтительное письмо чудесным образом должно было заменить речь, с которой он собирался обратиться к старухе.
Но так как Питу все делал добросовестно, он постучал в дверь, хотя она была надежно заперта, а когда никто не ответил на его стук, он позвал.
На шум выглянула соседка.
— А-а, мамаша Фаго! — воскликнул Питу. — Вы не видели, моя тетушка еще не выходила?
— Неужто не отвечает? — удивилась мамаша Фаго. — Нет, вы же видите, наверняка она куда-нибудь ушла…
Мамаша Фаго покачала головой.
— Я бы увидела, если б она выходила, — возразила она. — Мы с ней живем дверь в дверь, и она всегда, проснувшись, идет к нам, чтобы насыпать теплой золы в свои сабо; так она, бедняжечка, согревается, и этого тепла ей хватает на целый день; верно я говорю, сосед?
Последние слова были адресованы новому действующему лицу, заинтересовавшемуся их разговором и отворившему дверь, чтобы вставить свое слово.
— Что вы говорите, госпожа Фаго?
— Я говорю, что тетушка Анжелика еще не выходила. Может, вы ее нынче видели?
— Нет, и я даже осмелюсь предположить, что она еще у себя; взгляните: если бы она вышла, ставни были бы открыты.
— И правда, — согласился Питу. — О Господи, уж не случилось ли с моей бедной тетушкой какого несчастья?
— Вполне возможно, — подтвердила мамаша Фаго.
— И не просто возможно, а наверное так и есть! — заметил г-н Фароле.
— Клянусь честью, она была со мной не очень-то ласкова, — проговорил Питу, — но это неважно: меня бы это огорчило… Как же в этом убедиться-то?
— Ну, это совсем не трудно! — вмешался третий сосед. — Надо послать за слесарем, господином Риголо.
— Если это только для того, чтобы отпереть дверь, то не стоит: я когда-то открывал замок ножом.
— Ну, так открывай, мальчик мой! — молвил г-н Фароле. — Мы — свидетели, что ты это сделал не с дурными намерениями.
Питу вынул нож; потом на глазах доброго десятка людей, привлеченных происходившим, он подошел к двери и с ловкостью, свидетельствовавшей о том, что уже не раз пользовался этим способом, проникая в дом своей юности, он отодвинул язычок замка.
Дверь распахнулась.
В комнате царила темнота.
Но через отворенную дверь в комнату стал мало-помалу проникать свет — сумрачный свет зимнего утра, — и вот в этом неясном свете уже можно было различить лежавшую на кровати тетушку Анжелику.
Питу дважды позвал:
— Тетушка Анжелика! Тетушка Анжелика!
Старуха по-прежнему лежала молча и не двигаясь. Питу подошел к ней и дотронулся до нее.
— Ой! — вскрикнул он. — Она совсем замерзла!
Он распахнул окно.
Тетушка Анжелика была мертва!
— Горе-то какое!. — воскликнул Питу.
— Да уж не так оно велико! — заметил Фароле. — Она тебя не очень-то любила, мальчик мой.
— Возможно, это правда, — согласился Питу. — Да я-то ее любил!
Две крупные слезы покатились по щекам славного парня.
— Бедная тетушка Анжелика! — прошептал он. И он опустился перед ее кроватью на колени.
— Господин Питу! — обратилась к нему мамаша Фаго. — Вы скажите, если что нужно: мы в вашем распоряжении… Ах, Боже мой! Соседи мы или нет!
— Спасибо, мамаша Фаго. Ваш сын дома?
— Да. Эй, Фаготен! — позвала славная женщина. Подросток лет четырнадцати появился на пороге.
— Я здесь, мать, — доложил он.
— Попросите его сбегать в Арамон, — продолжал Питу, — и передать Катрин, чтобы она не волновалась; пусть скажет ей, что я застал тетушку Анжелику мертвой. Бедная тетя!..
Питу смахнул вновь набежавшие слезы.
–..пускай передаст Катрин, что я поэтому задержусь в Виллер-Котре, — договорил он.
— Слышал, Фаготен? — спросила мамаша Фаго.
— Да.
— Ну, проваливай! Беги!
— Забеги на улицу Суассон, — прибавил рассудительный Фароле, — и предупреди господина Рейналя, что он должен явиться засвидетельствовать у тетушки Анжелики внезапную смерть.
— Слышишь?
— Да, мать, — кивнул парнишка. Взяв ноги в руки, он помчался в направлении улицы Суассон, которая затем переходит в улицу Пле.
Толпа все росла; перед дверью столпилось уже около сотни человек; каждый делился своим мнением по поводу смерти тетушки Анжелики; одни склонялись к тому, что она скончалась от апоплексического удара, другие полагали, что причиной смерти явился разрыв сердечных сосудов, третьи высказывали предположение, что смерть наступила в результате крайнего истощения.
Но все сходились в одном:
— Если Питу не будет дураком, он найдет где-нибудь увесистую кубышку: на верхней полке шкафа, в горшке для масла или в матрасе, в чулке.
Тем временем прибыл г-н Рейналь в сопровождении гробовщика.
Все собравшиеся приготовились услышать, от чего же умерла тетушка Анжелика.
Господин Рейналь вошел в дом, приблизился к постели, осмотрел покойницу, пощупал надчревную область и живот и объявил, к величайшему изумлению всего честного народа, что тетушка Анжелика умерла от холода, а также, по всей видимости, от голода.
При этих словах Питу зарыдал еще безутешнее.
— Ах, бедная тетя! Бедная тетя! — приговаривал он. — А я-то считал тебя богатой! Ах, я несчастный, как же я мог тебя бросить!.. Если бы я только знал!.. Не может быть, господин Рейналь! Этого не может быть!
— Пошарьте в ларе и убедитесь, есть ли у нее хлеб! Загляните в дровяной сарай, и вы увидите, есть ли там дрова. Я ее всегда предупреждал, старую скупердяйку, что она плохо кончит!
Стали искать: в сарае не было ни щепки, а в ларе — ни единой крошки.
— Ах, почему же она ничего не сказала! — снова запричитал Питу. — Я бы раздобыл ей дров; я наловил бы ей дичи!.. Это и ваша вина, — продолжал юноша, обращаясь к обступившим его соседям, — почему вы никогда мне не говорили, что она живет в такой нужде?
— Мы не говорили вам об этом по одной простой причине, господин Питу, — отвечал Фароле, — все дело в том, что все были уверены, что она богата.
Господин Рейналь накинул одеяло тетушке Анжелике на лицо и направился к выходу.
Питу бросился за ним.
— Вы уходите, господин Рейналь? — спросил он.
— А что, по-твоему, мне здесь делать, мой мальчик? — отозвался тот.
— Так значит, она умерла? Доктор пожал плечами.
— О Боже, Боже! — горестно вздохнул Питу. — Умерла от холода и голода!
Господин Рейналь знаком приказал ему подойти ближе.
— Мальчик мой! Я все-таки советую тебе хорошенько все облазить; ты понял?
— Господин Рейналь! Вы же сами говорите, что она умерла от холода и голода!..
— В жизни встречаются скупые, умирающие от холода и голода, лежа на своих сокровищах, — заметил доктор Рейналь.
Приложив палец к губам, он прошептал:
— Тсс!
И он ушел.
