Глава 5. Поскольку вы высмеиваете мои медоточивые речи, то, вероятно, я должен попытаться добиться вас поцелуями вместо слов

 

Моя дорогая мисс Марч,

Поскольку вы высмеиваете мои медоточивые речи, то, вероятно, я должен попытаться добиться вас поцелуями вместо слов…

- Мисс Викершем? О, мисс Викершем? - этот заунывный рефрен сопровождался веселым звоном колокольчика Габриэля.

Саманта медленно повернулась в дверях его спальни, с трудом переводя дыхание после беготни через четыре пролета лестницы от кухни до спальни в третий раз за утро.

Ее пациент сидел на кровати среди подушек, освещенный ярким утренним светом. Растянувшийся на смятых простынях, с просвеченными солнцем взъерошенными волосами, он все меньше походил на инвалида и все больше на мужчину, который только что наслаждался страстным свиданием.

Он протянул Саманте чашку Веджвудского фарфора, которую она только что принесла ему, с разочарованной гримасой, опустившей уголок его рта с неповрежденной стороны лица.

- Боюсь, что мой шоколад почти холодный. Не могли бы вы попросить Этьена сделать новую порцию?

- Конечно, - сказала Саманта, возвращаясь к кровати и забирая чашку из его руки с большим приложением силы чем, это было необходимо.

Она не успела дойти даже до лестничной площадки, когда колокольчик снова зазвонил. Она остановилась, про себя сосчитала до десяти, и вернулась той же дорогой. Она просунула голову в дверь его спальни.

- Вы звонили?

Габриэль опустил колокольчик.

- Я подумал, что вы бы могли разобрать гардероб, когда вернетесь. Я думаю, что мне было бы легче одеваться, если бы вы рассортировали по отдельности все мои шейные платки, жилеты и чулки.

- Я не знала, что на прошлой неделе вы вставали с кровати так надолго, что вам пришлось одеваться. К тому же, вчера я провела шесть часов, сортируя вашу одежду в полные комплекты, потому что вы решили, что вы не хотели сортировать ее по типам.

Габриэль вздохнул и потеребил пальцами атласное покрывало.

- Хорошо, если это слишком много хлопот… - Склонив голову, он оставил вызов висеть в воздухе.

Саманта сквозь зубы улыбнулась улыбкой, больше похожей на предсмертную гримасу.

- Я бы не сказала, что слишком. Напротив, это будет и моей привилегией и удовольствием.

И прежде, чем он смог найти звонок среди разворошенного постельного белья, Саманта развернулась и пошла вниз по лестнице, задаваясь вопросом, сможет ли она уговорить повара-француза добавить болиголова в следующую порцию шоколада для его хозяина.

Она провела остальную часть дня так же, как и всю прошлую неделю, пока бодрствовала - в полном распоряжении Габриэля. С самого первого дня, когда утром он вызвал ее, он не позволял ей ни секунды отдохнуть. Каждый раз, когда она думала присесть на пару минут или прокрасться подремать в свою спальню, его колокольчик снова начинал звонить. Это постоянное звяканье продолжалось утром, днем и ночью, поэтому остальные слуги стали закрывать уши подушками, чтобы поспать.

Несмотря на то, что она точно знала, зачем он это делает, Саманта не собиралась позволить ему вынудить ее уволиться. Она была настроена доказать, что сделана из гораздо более негнущегося материала чем старая Кора Грингот или вдова Хоукинс. Никогда еще не было медсестры, настолько посвятившей себя своему подопечному. Она не позволяла себе ни одного саркастического замечания и неустанно играла роли камердинера, повара, дворецкого и няни.

Перед сном Габриэль бывал особенно раздраженным. Она могла подвернуть его одеяла и закрыть полог балдахина, и тут же услышать его страдальческое замечание, что в комнате стало душновато. Она могла открыть полог, отодвинуть одеяла и распахнуть окно, но прежде, чем она на цыпочках выходила к двери, он вздыхал и говорил, что боится, что вечерний воздух может заморозить его до смерти. Покрыв его снова, она ждала в дверях, пока его золотистые ресницы не покажут своей неподвижностью, что он спит. Тогда она спешила вниз по лестнице к собственной спальне, уже мечтая о пуховом матраце и ночи непрерывного сна. Но не успевала ее голова коснуться мягкой подушки из гусиного пуха, как она снова слышала звонок колокольчика.

Снова набросив на себя одежду, Саманта мчалась назад, только чтобы увидеть Габриэля, подпирающим спинку кровати и излучающим невинность херувима. Он очень не хотел ее тревожить, застенчиво признавался он, но не могла бы она взбить его подушки перед тем, как уйти спать?

В ту ночь Саманта в конце концов просто упала в мягкое кресло в гостиной Габриэля, думая только о том, чтобы хоть на несколько драгоценных минут дать отдых ноющим ногам.

Габриэль лег на кровать, притворяясь спящим, и стал ждать контрольного скрипа двери. Он привык к удобному шелесту юбок мисс Викершем, когда она суетилась по его спальне, туша свечи и поднимая разные вещи, которые ему удавалось смахнуть на пол, не поднимаясь с постели. Как только она решала, что он спит, она пыталась сбежать. Он всегда узнавал момент, когда она уходила. Ее отсутствие оставляло почти физически ощутимую пустоту.

Но этой ночью он не услышал ничего.

- Мисс Викершем, - твердо сказал он, вытаскивая из-под одеяла свои длинные ноги. - У меня замерзли пальцы ног.

Он шевелил указанными пальцами, но ответа не получил.

- Мисс Викершем?

Нежное похрапывание было единственным полученным ответом.

Габриэль сбросил с себя постельное белье. Играть день и ночь в немощного инвалида становилось очень утомительно. Он не мог поверить, насколько неподдающейся оказалась его медсестра. Это упрямое существо должно было уволиться еще несколько дней назад. Несмотря на все ее изящные ответы на его требования, ее сдержанность подавала признаки надлома.

Только этим вечером, после того, как он в третий раз за час попросил ее взбить подушки, и почувствовал, что она нависла над ним с подушкой в руке, он понял, что одно недовольное требование отделяет его от того, чтобы оказаться задушенным до смерти.

Он прошел в гостиную, которая примыкала к его спальне, ощупывая путь по обоям. Мелодичный звук похрапывания привел его к креслу, которое стояло перед очагом. Судя по холодному воздуху, мисс Викершем не побеспокоилась зажечь огонь для собственного комфорта.

Подрубленный раскаянием, Габриэль опустился на колени около кресла. Безусловно, только полная измученность могла довести его неутомимую медсестру до такого! Он знал, что должен разбудить ее, что должен настоять, чтобы она немедленно встала и закрыла окно, или взяла теплый кирпич, обернутый шерстяной тканью, который грел его пальцы ног. Но вместо этого он потянулся к ней, касаясь пальцами прядей ее волос, которые выбивались из прически и закрывали лоб. Они были мягче, чем он ожидал, почти не ощущаемо скользили под его пальцами.

Похрапывание прекратилось. Она заерзала в кресле. Габриэль задержал дыхание, но ее дыхание быстро стало глубоким и даже ритмичным.

Его рука задела холодный металл ее очков. Несмотря на утверждения Беквита, они, как ему показалось, криво висели на носу, слишком маленьком, чтобы выдерживать такой вес. Габриэль осторожно снял их и отложил в сторону, уверяя себя, что делает это только ради ее комфорта. Но ее лицо, незащищенное от его прикосновений, теперь представляло слишком большое искушение, чтобы ему сопротивляться.

Она должна винить только себя, подумал он решительно. Если бы она не уговорила Беквита сыграть в ту плутовскую игру, его любопытство об ее внешности могло бы быть удовлетворено.

Габриэль провел кончиками пальцев по ее щеке, пораженный мягкостью кожи. Она должна быть намного моложе, чем заставил его поверить ее суровый голос.

Вместо того, чтобы удовлетворить его любопытство, это открытие только углубило его. Почему эта благовоспитанная молодая девушка выбрала такое неблагодарное призвание? Она жертва игрока-отца или неверного любовника, который ее обманул, а потом оставил одну, без средств к существованию? Такие женщины слишком часто заканчивали тем, что начинали продавать себя на улицах, если не могли найти место гувернантки или швеи.

Его осторожное исследование доказало, что ее лицо не было ни длинным, ни лошадиным. Тонкие кости придавали ему красивую форму сердца, широкого в районе скул, но сужающегося к подбородку, на котором не было никаких признаков родинки, волосатой или нет. Большой палец Габриэля отклонился в сторону и столкнулся с еще более соблазнительной мягкостью.

Когда он провел большим пальцем по ее мягким губам, мисс Викершем прижалась щекой к его ладони, и издала хрипловатый стон удовлетворенности.

Габриэль замер, парализованный горячей волной жара, прилившей к его паху. Он гордился тем, что его кровообращение в полном порядке, но только сейчас он понял, насколько в полном. Прошло много времени с тех пор, как он ощущал теплую кожу женщины под своими пальцами и нежность ее губ, раскрывшихся ему навстречу. До Трафальгара он провел почти год в море со связкой измятых писем и мечтаниями о будущем, которые так грели его. Он забыл, насколько сильным может быть первый сладкий толчок желания. И насколько опасным.

Он отдернул руку, ощущая к себе полнейшее отвращение. Одно дело мучить свою медсестру, пока она бодрствует, и совсем другое, ласкать ее, пока она спит. Он снова потянулся к ней, на этот раз настроенный разбудить и отослать в свою спальню, прежде чем разум не покинул его совсем.

Она пошевелилась, и нежное похрапывание снова возобновилось. Габриэль вздохнул.

Пробормотав витиеватые проклятия, он вернулся тем же путем назад в соседнюю комнату и вытащил одеяло. Он вернулся в гостиную и неловко завернул ее в одеяло, после чего вернулся в свою собственную холодную и пустую постель.

 

Саманта закуталась в одеяло поглубже, пытаясь не обращать внимания, что чувствует себя так, словно дюжина докучливых эльфов занимается шитьем на ее правой ноге. Она не хотела просыпаться, не хотела выходить из восхитительного сна, еще цеплявшегося за край ее сознания. Она не могла вспомнить о нем всего. Она только знала, что во сне чувствовала себя в тепле и безопасности, чувствовала себя любимой, и, уходя, он оставлял ее с ощущением беспомощности и тоски.

Ее глаза медленно открылись. Через открытые створки окна она увидела розовато-золотой туман рассвета, поднимавшийся с востока. Она зевнула и потянулась, разминая затекшие мускулы, и попыталась вспомнить, когда в последний раз ей позволили проспать всю ночь. Когда она вытащила из-под себя затекшую ногу, одеяло с ее колен соскользнуло на пол.

Саманта моргнула и признала в одеяле одно из дорогих с кровати графа. Озадаченная, она автоматически потянулась поправить очки. Но их не было.

Чувствуя себя почти голой, она стала отчаянно ощупывать кресло около себя, думая, что они, должно быть, соскользнули, пока она спала. Но наклонившись вперед, она обнаружила их аккуратно сложенными на коврике около кресла.

Внезапно полностью проснувшись, Саманта надела их и осторожно оглядела гостиную. Она едва помнила, как оказалась в кресле вчера вечером, в отличие от дразнящих фрагментов ее сна - теплые пальцы мужчины, касающиеся ее волос, поглаживающие кожу и ласкающие мягкость губ. Закрыв глаза, она коснулась двумя пальцами губ, вновь переживая утонченные ощущения и томление, которое вызвало это прикосновение.

А что, если это был не сон?

Глаза Саманты распахнулись, и она стряхнула это безумное допущение. Она сомневалась, что мужчина, спящий в соседней комнате, способен на такую нежность. Но оставалось необъяснимым, кто покрыл ее одеялом и так заботливо снял с нее очки.

Подняв одеяло, она встала и тихо проскользнула в спальню, еще точно не зная, что она надеется там найти. Габриэль спал, растянувшись на животе среди разворошенного постельного белья, с руками под головой. Шелковая простыня соскользнула с одного бедра - мускулистого бедра, покрытого такими же золотистыми волосками, что и его грудь. Саманта точно знала, как он заработал эти мускулы - езда верхом, охота, расхаживание по палубе с приказами своим подчиненным.

Она осторожно подошла поближе к его кровати. Несмотря на месяцы, которые он провел взаперти в этом доме, тугая и гладкая кожа его спины еще полностью не потеряла загар. Привлеченная оттенком расправленного золота, Саманта протянула к нему руку. И хотя кончики ее пальцев едва коснулись его плоти, толчок осознавания пронзил ее, обдавая жаром кожу.

Потрясенная своей наглостью, она отдернула руку. Небрежно бросив одеяло на него сверху, она быстро пошла к двери. Она представляла, что подумали бы миссис Филпот и другие слуги, если бы поймали ее выходящей из спальни графа на рассвете, с раскрасневшимся лицом и припухшими со сна глазами.

Вцепившись в перила, она на цыпочках заторопилась вниз по лестнице. Она почти дошла до своей комнаты, как вдруг услышала веселое звяканье этажом выше. Саманта замерла на месте от внезапной ужасающей мысли, что Габриэль, возможно, только притворялся спящим.

Колокольчик зазвонил снова, его звук стал более настойчивым.

Сгорбившись, она медленно повернула назад и потащилась обратно вверх по лестнице.

К началу полудня адское эхо колокольчика, казалось, навсегда поселилось в голове Саманты. Она стояла на коленях на полу гардеробной Габриэля и тянулась за шелковым шейным платком, который выскользнул из ее руки, когда колокольчик зазвонил снова. Резко подняв голову, она ударилась о полку шкафа над собой. Полка наклонилась, сверху на нее свалилась дюжина бобровых шляп.

Скинув их с себя, она пробормотала:

- Не представляю, зачем мужчине с одной головой нужно столько шляп.

Она появилась из душной гардеробной с мокрыми от пота волосами, прилипшими ко лбу, и с двумя шейными платками, которые она держала, словно пару ядовитых змей.

- Вы звонили, мой лорд? - прорычала она.

Несмотря на то, что солнечный свет, проникающий в окно, создавал над его взъерошенными волосами рафаэлевский нимб, испорченное шрамом лицо Габриэля больше соответствовало мрачному лицу принца-деспота, привыкшему к удовлетворению всех своих прихотей.

- Я просто хотел знать, куда вы ушли, - сказал он, его обвиняющий тон был еще более мрачен, чем обычно.

- Я загорала на пляже в Брайтоне, - ответила она.

- Не думала, что вы будете по мне скучать.

- Есть какие-нибудь новости от моего отца или его врачей?

- Нет, я проверяла десять минут назад.

Его рот напрягся в молчаливом упреке. Они оба были в плохом настроении весь день. Несмотря на то, что она проспала целую ночь, Саманту все еще преследовали тот неуловимый эпизод сна и вероятность, что он мог узнать о ее глупой беспечности. Что, если он подумал, что она патетичная высушенная старая дева, жаждущая мужского прикосновения?

Отчаянно желая восстановить хоть какое-то подобие приличий между ними, она натянуто произнесла:

- Я провела в вашей гардеробной полдня, сортируя ваши шейные платки по тканям и длине, как вы приказали, мой лорд. Конечно, не может быть ничего более неотложного, чем это дело.

- Здесь очень жарко. - Габриэль прижал ко лбу тыльную сторону ладони. - Думаю, у меня может быть лихорадка.

Он сбросил одеяла, открывая бесстыдную длину своих мускулистых бедер. Саманта была благодарна, что этим утром он надел бриджи - даже если они были только до колена.

Не осознавая, что делает, она приложила к своему горлу один из его шейных платков.

- День не по сезону очень теплый. Возможно, если я открою окна …

Она уже была на полпути к окну, когда он остановил ее:

- Не беспокойтесь об этом. Вы же знаете, что аромат сирени щекочет мне нос и заставляет меня чихать.

Упав на подушки, он повертел рукой, изобразив веер.

- Возможно, вы могли бы обмахивать меня.

Саманта в шоке открыла рот.

- А я не должна буду в придачу кормить вас из руки виноградом?

- Если захотите. Он дотянулся до колокольчика.

- Мне попросить принести немного?

Саманта стиснула зубы.

- Почему бы вам не попробовать вместо этого немного прохладной воды? У вас есть немного, оставшейся с завтрака.

Бросив шейные платки на большое овальное зеркало в углу, Саманта налила в бокал воды из кувшина, что стоял на маленьком столике. Его толстая керамика была предназначена для того, чтобы ключевая вода долго оставалась прохладной. Приближаясь к кровати, она не могла отделаться от ощущения, что, если бы Габриэль не был слеп, он смотрел бы на нее так же подозрительно, как она смотрит на него.

- Вот, возьмите, - сказала она, вжимая бокал в его руку.

Он не стал обхватывать бокал пальцами.

- Почему бы вам не оказать мне честь? Я чувствую себя слишком утомленным. Он вздохнул.

- Я не слишком хорошо спал прошлой ночью. Мне снилось, что в соседней комнате рычит медвежонок. Это мешало мне больше всего.

Он откинулся на подушки, и открыл рот как птенец, ждущий червячка от своей матери. Саманта долго, пристально и молча смотрела на него, а затем перевернула бокал с водой. Поток холодной воды ударил в лицо Габриэля. Он подскочил, бормоча проклятья, и принял сидячее положение.

- Черт подери, женщина! Что вы пытаетесь сделать - утопить меня?

Саманта отступила от кровати и брякнула бокал на край стола.

- Утопление слишком мало для подобных вам. Вы отлично знаете, что вчера вечером в соседней комнате спал не медвежонок. Это была я! Как вы посмели меня так оскорбить!

Габриэль сморгнул воду с ресниц, выглядя одновременно оскорбленным и озадаченным.

- Я даже предположить не могу, о чем вы говорите.

- Вы сняли с меня очки!

Он недоверчиво фыркнул.

- Вы так говорите, как будто я снял с вас одежду!

Саманта схватилась за высокий воротник своего домашнего темно-зеленого платья.

- Откуда мне знать, что вы этого не делали?

Молчание, осязаемое больше, чем нагретый воздух, наступило в комнате. И его хрипловатый голос вошел на низкую и опасную территорию.

- Если бы я снял с вас одежду, мисс Викершем, я могу заверить, ради этого стоило бы проснуться. И прежде, чем Саманта смогла решить, является ли это хвастовство обещанием или угрозой, он продолжил:

- Все, что я сделал, это снял с вас очки и покрыл одеялом. Я просто хотел, чтобы вам было комфортнее.

К ее изумлению, на его щеках вспыхнул виноватый румянец. Она и не думала, что мужчина его типа способен краснеть. Ложь и полуправда должны были легко сходить с такого хорошо подвешенного языка, как у него.

Он откинулся назад и устроился поудобнее среди одеял, выражение его лица было еще более властным, чем когда-либо.

- А сейчас, когда вы закончили с моей импровизированной ванной, не вы могли бы подать мне полотенце?

Саманта скрестила руки на груди.

- Сами возьмите.

Габриэль выгнул золотистую бровь, натягивая шрам на щеке.

- Простите?

- Если вам нужно полотенце, сходите и сами возьмите. Я устала быть вашими руками и ногами. Может, ваши глаза и не видят, но руки и ноги у вас совершенно здоровы.

Доказывая ее утверждение, он отбросил одеяла и вскочил на ноги, возвышаясь над ней. Колокольчик упал на пол с диссонирующим звоном и покатился через всю комнату.

Саманта уже забыла, как впечатляюще он выглядел, когда не сидел, развалившись под простынями. Особенно без рубашки и в одних мятых бриджах до колен. И хотя его близость убыстряла ее дыхание и предупреждающе покалывала кожу, она отказывалась отступить даже на шаг.

- Должен вам напомнить, мисс Викершем, что, если вас не устраивают условия работы в этом доме, единственное, что вы можете сделать, это уволиться.

- Очень хорошо, мой лорд, - сказала она, с накатившим на нее ледяным спокойствием.

- Думаю, я так и сделаю. Я увольняюсь.

На его лице появилось выражение почти комического удивления.

- Что вы имеете в виду под увольнением?

- Я имею в виду, что я собираюсь забрать свои вещи и заработанное жалование и до сумерек освободить ваш дом от своего присутствия. Если хотите, я попрошу Беквита дать еще одно объявление в газету до моего ухода. Я думаю, ему нужно будет предложить еще более высокое жалование, хотя никакая сумма не стоит того, чтобы терпеть ваши абсурдные требования больше часа. Повернувшись на каблуках, она пошла к двери.

- Мисс Викершем, немедленно вернитесь! Я приказываю!

- Я уволилась, - бросила она через плечо, чувствуя, как ее захлестывает дикое ликование.

- Я больше не обязана выполнять ваши приказы! - Игнорируя его шипение, Саманта вышла из комнаты и с мрачным удовлетворением хлопнула дверью.

 

Габриэль стоял около кровати, в его ушах все еще звенело эхо захлопнувшейся двери. Все случилось так быстро, что он все еще пытался осмыслить это. Даже мужчины, которые служили под его командованием, никогда бы не посмели ослушаться его приказов, а упрямая медсестра нагло бросила ему вызов.

Я выиграл, мрачно напомнил он себе. Снова. Она сделала именно так, как он хотел - уволилась. Он должен был бы орать во все горло от радости.

- Мисс Викершем! - взревел он и пошел за ней.

Многие часы, которые он провел, валяясь в кровати, нанесли серьезный ущерб его с таким трудом завоеванному чувству направления. Он сделал всего три шага, и его нога зацепилась за маленький столик. Столик закачался, закачался и Габриэль. Что-то заскользило по полированной поверхности и ударилось об пол взрывом разбитого стекла.

Слишком поздно было восстанавливать равновесие. Габриэль тяжело упал, чувствуя, как острое жало впивается в его горло. Мгновение он лежал, пытаясь перевести дух. Но когда он, наконец, попытался подняться, волна головокружения заставила его, скорчившись, вернуться на пол.

Его рука ощутила теплую и влажную лужу. На минуту он подумал, что это вода из разбитых кувшина и бокала. Но когда он растер жидкость между пальцами, они стали липкими.

- Будь я проклят, - пробормотал он, поняв, что это его собственная кровь.

И проклятым, он, казалось, скоро станет, поскольку лужа крови около него становилась все больше и больше.

На одно мгновение он вдруг вернулся на вздымающуюся палубу - Виктории, его ноздри ощутили тяжелый запах медно-красной крови, не только его собственной. Ужасный гул вытеснил все звуки, словно проголодавшееся море с нетерпением желало проглотить его целиком.

Габриэль вытянул руку, ища что-нибудь, за что можно было бы схватиться, и не соскользнуть в эту зияющую пропасть. Его пальцы сомкнулись на предмете знакомой формы - деревянной ручке его колокольчика. Он подтянул колокольчик к себе, но на это ушли все его силы, и он уже не смог поднять его, чтобы позвонить.

Он опустил голову, ошеломленный иронией ситуации и своей беспомощностью. Он пережил Трафальгар, чтобы умереть от потери крови на полу собственной спальни, убитый какой-то мебелью и своей властной и ехидной медсестрой. Он подумал о том, будет ли мисс Викершем со своим ледяным сердцем плакать на его похоронах. Даже несмотря на то, что он чувствовал, как вместе с кровью из него уходит жизнь, эта мысль едва не заставила его улыбнуться.

- Мисс Викершем? - тихо позвал он. Он использовал остаток сил, чтобы сделать один слабый звонок колокольчиком. Его голос понизился до хриплого шепота.

- Саманта?

Звяканье звонка и рев в ушах растворились в тишине, такой же черной и всепоглощающей, что и ежедневная тьма вокруг него.