Общая теория политики и политическая наука
Вопрос об автономном характере предмета той или иной науки, ее differentia specifica, задается обычно в период отпочкования и институционализации той или иной области знания, как особой академической дисциплины, причем, как правило, проблема эта возникает практически у каждой науки и в каждой стране в определенный момент в рамках своей национальной академической школы. Дискуссию о том, что должна изучать политическая наука, первыми
пережили США, где еще в конце XIX века политология отпочковывается от конституционного права. Затем в первой половине XX века за Америкой последовали Франция и некоторые другие европейские страны, а уже почти в конце нынешнего столетия дело дошло до СССР и России, когда в конце 80-х — начале 90-х годов в пузах страны стали читаться академические курсы по политологии, а в научных журналах появились публикации о ее предмете, структуре и методах2. Итак, можно заключить, что первые диспуты о предмете политологии в большинстве случаев были связаны с ее самоутверждением и институционализацией в качестве самостоятельной научной и учебной дисциплины, то есть с поиском ее академической идентичности.
Важную роль в изучении вопроса о предмете политологии и в интернационализации ее академического признания сыграл известный Международный коллоквиум по вопросам содержания и структуры политической науки (Париж, 1948), созванный по инициативе ЮНЕСКО. Политологи из различных стран договорились о неком едином международном стандарте в понимании объекта, предметного поля и границ политической науки, согласно которому последняя должна включать в себя следующие основные компоненты: 1) политическую теорию (теорию политики и историю политических идей); 2) теорию публичных (государственных) институтов (государственных, центральных и региональных, местных; законодательных, исполнительных и судебных), их структуры и функционирования; 3) теорию политического участия и давления граждан (партии, групповые объединения, общественное мнение) и 4) теории международных отношений (международных организаций и мировой политики)3. Таким образом, политологи пошли тогда во многом по пути «суммативного описания» предмета и границ политической науки посредством простого перечисления объектов и сфер, которые, по-видимому, она должна исследовать.
Этот путь привел со временем к достаточно распространенной точке зрения на «суммативное» определение предмета политической науки, как совокупности политических объектов и соответствующем комплексе знаний, отражающих ситуацию, когда нет одной политической науки, но есть многие политические науки, а посему «политология — это то, что делают политологи»4. С одной стороны, эта точка зрения имеет некоторые видимые достоинства. Во-первых, всегда можно добавить еще один сюжет или раздел к предметному полю политологии в связи с появлением новых политических феноменов и структур, что обеспечивает как бы внешнею открытость самого познавательного процесса. Другим распространенным аргументом в поддержку этой позиции является утверждение о приобретаемом таким способом целостном и инте
гральном характере освоения мира политики. Последний системно и многоаспектно изучается в этом случае политической наукой, представляющей собой поэтому междисциплинарный комплекс философских, исторических, социологических, психологических и всех прочих видов знаний о политической жизни.
Но есть и другая, оборотная сторона медали в этом «расширительном» и «интегративном» подходе. Не говоря уже о том, что определения предмета политологии такого типа, как «науки о политике» или же «того, чем занимаются политологи», тавтологичны и релятивны, они скорее затуманивают проблему, а не проясняют ее. Можно сразу же заметить, что они, по сути, возвращают политическую науку в первозданное лоно обществознания, ставя тем самым под вопрос саму возможность специфической идентичности и необходимость автономного существования политологии. Ведь зачем вообще нужна еще одна общественная наука, как некий эклектичный набор из разных областей знаний? Кроме того, вместо теоретического поиска внутренних связей и объяснения глубинных механизмов и зависимостей политики на передний план выходит задача (сама по себе в отдельности, конечно же, верная) максимально подробного и разнообразного описания различных сторон и явлений политической жизни (психологических и идеологических, институциональных и социокультурных и т, д.), что, при отсутствии интегральной концепции, непременно приводит к фрагментарности, дескриптивности или же к спекулятивности метафизического философствования. К тому же нельзя забывать и то, что традиционно в научном анализе существует известное различие между «объектом» и «предметом» науки. Последний связан лишь с одним из многих аспектов и сторон познаваемого объекта. Это предполагает тем самым не абстрактное постижение «всех на свете» законов, а познание лишь какой-либо определенной, специфической группы связей, механизмов и закономерностей. Таким образом, в «интегративном» подходе к определению предмета политологии происходит подмена тезиса, когда «предмет» науки попросту заменяется ее «объектом»5.
Возможна и другая, более «узкая» и вместе с тем более детальная трактовка предмета политологии, согласно которой, помимо других общественных наук, в число интересов которых попадают политические объекты, должна существовать и особая наука, специальная теория политики (или «политология» в узком смысле этого слова). Эта специальная теория политики изучает политическую сферу жизни общества и человека, во-первых, не в общем ряду многих прочих объектов (как философия, социология, история и др.), а как единственный и основной объект; во-вторых, изучает не отдельные аспекты политической жизни (психология, правоведение, демография и др.), а рассматривает ее как
многомерную, целостную систему и, в-третьих, в качестве главного своего предмета изучает имманентные, присущие только политике закономерности властеотношений, то есть устойчивые тенденции и повторяющиеся связи в особого рода человеческих отношениях, взаимодействиях между властвующими и подвластными субъектами, властью управляющих и влиянием управляемых, В этом смысле политология со своими концептами, объясняющими взаимозависимости властвующих и подвластных, «внутренние» механизмы властеотношений и т.п., охватывает все объекты измерения политики (от государственных институтов до психологии и культуры властвования), и как общая теория политики она аккумулирует и интегрирует научные результаты, полученные с помощью научного арсенала других видов обществознания.
Вполне вероятно, что так называемые «широкое» и «узкое» понимания предмета политики, в известном плане, вовсе и не противоречат друг другу, соотносясь скорее как два «концентрических круга» накопления политического знания, чем как оппозиционные стороны. В широком смысле политология (как политическая наука) включает в себя все политическое знание, представляя собой, комплекс дисциплин, изучающих политику, тогда как в более строгом значении политология (или общая теория политики) связана лишь со специфической группой закономерностей отношений социальных субъектов по поводу власти и влияния, исследуя особый тип механизмов властеотношений и взаимодействий между властвующими и подвластными, управляемыми и управляющими.
Нельзя не заметить, что представления о содержании и границах предмета политологии исторически эволюционировали и ив раз изменялись. Например, если взять только две наиболее влиятельные в мире национальные политологические школы и традиции, американскую и французскую, то и здесь за последнее столетие взгляды на предмет политической науки несколько раз изменялись. Если в конце XIX — начале XX века в фокусе внима-' ния западной политологии находится государство, его институтки и нормы, то в 30-50-е годы центр тяжести переносится на эмпирически наблюдаемое политическое поведение людей, а затем и на властные отношения между ними6. Не исключено, что взгляды на предмет политологии претерпят и очередную перемену в будущем вместе с изменением самих политических объектов и способов их изучения.
В целом же, если внимательно присмотреться к тем факторам и параметрам, которые влияли и продолжают влиять на изменение предмета политологии, то можно обнаружить существование трех «переменных величии», от которых зависит эволюция границ и содержания политической науки. Во-первых, это познающий субъ
ект, то есть политолог (или политический мыслитель) или сообщество политологов (школа), опирающихся на определенные оценочные, аксиологические критерии, вытекающие из их ценностных ориентации, которые, конечно же, обусловлены местом, временем и традициями; во-вторых, это собственно объект познания, изменяющаяся политическая жизнь в виде различных ее локализованных фрагментов и в разных состояниях; и в-третьих, к числу этих «переменных» относятся средства познания, сами методы и инструменты политической науки. Соответственно полученные в процессе применения исследовательских методов и процедур научные результаты и выводы о тех или иных механизмах политической жизни представляют собой лишь известную стадию проникновения в природу и закономерности развития изучаемого объекта, вызывая при этом вопрос об адекватности политологических знаний общенаучным критериям достоверности, а также проблему соотношения в теории политики «фактов» и «норм».
| Проблема законов политологии |
По вопросу о существовании собственно зако номерностей политики, а также рефлексивно соответствующих им и отраженных в теоретической форме законов политологии, мнения ученых существенно разделились. Имеются две прямо полярные точки зрения на эту проблематику в среде специалистов по методологии политической науки. Одна позиция, весьма широко представленная в марксистской, и в том числе отечественной литературе, исходит из принципов объективности и детерминизма в анализе политической сферы, предполагающих функционирование необходимых, устойчивых и повторяющихся связей в политических отношениях, другими словами, объективных законов политического процесса и развития, формулируемых в рамках теории политики, как, скажем, действие закона классовой борьбы для всех «классово-антагонистических обществ».
Другая позиция отстаивает прямо противоположный тезис, отрицая при этом и наличие «объективных», «железных» законом политики, и саму возможность построения «универсальной» общей теории политики, иногда все же признавая при этом существование неких «генерализаций» в виде функциональных (или корреляционных) зависимостей или же «нежестких» причинных связей. Вопрос о природе политологического знания действительно является одним из сложнейших в методологии политической науки, и, вероятно, было бы слишком большим упрощением либо «признать», либо «отрицать» существование и возможность познания закономерностей развития политики. Здесь можно лишь отметить, что абсолютное отрицание познаваемости механизмов политики, наличия связей и зависимостей в политическом мире вообще снимает как таковой вопрос о «политической науке» и ее «предме
те», а политология и таком случае становится лишь «грудой» собранных политических данных и фактов, хотя, может быть, даже и весьма умело систематизированных.
Другое дело, что здесь встает проблема самого характера и формы познаваемых и политике причинно-следственных связей. Эти «генерализации» или «универсалии» в политике нередко выступают и проявляются в виде «правил» эффективного политического поведения (например, «золотые правила» успешной политики и поведения мудрого руководителя в «Государе» Н. Макиавелли), или в форме «принципов» оптимального (или аномального) устройства, организации и функционирования политических институтов («правильные» и «неправильные» формы государственного правления у Аристотеля, зависимость формы правления от размера территории государства у Ш. Л. Монтескье, «закон» аномальной (антидемократической) олигархизации массовых партий Р. Михельса, «законы» бюрократизации С. Паркинсона, «теоремы» взаимообусловленности партийной и избирательной систем М. Дюверже, взаимосвязь институциональной организации политической системы с доминирующим типом политической культуры страны у Г. Алмонда или циркуляция элит у В.Парето), а также в виде «законов» политического развития и борьбы (к примеру, сформулированный в концепции К. Маркса «закон классовой борьбы» или же зависимость форм и темпов политических изменений и модернизации от уровня индустриально-технологического и экономического развития, выведенная Д. Литером, С. Хангтинтоном, С. Липсетом и др.).
Разработки, проведенные политологами в рамках во многом еще нормативной и традиционной политической мысли (вплоть до XIX века), а также эмпирические исследования в XX веке все же продемонстрировали некоторые возможности постижения глубинных тенденций и причинных зависимостей. Конечно, нельзя при этом не учитывать, что многие обнаруженные связи часто описывались повес не в форме «чистых законов», а в виде прагматических «правил» и «принципов», работающих при определенных условиях, как, например, политические правила заключения компромиссов и союзов, необходимости маневрирования и смены тактических форм и методов борьбы в соответствующих ситуациях и т, д.7. Знание закономерностей политики как неких «универсалий» нередко формулируется в виде высказывания, содержащего некую импликацию типа «если будут определенные условия и совместные интересы, то с потенциальным союзником необходимо сформировать коалицию», что явно будет отличаться от распространенного представления о законах, как об абстрактно «всеобщих» и «абсолютных», «желез
ных» и рафинированно «объективных» связях. Именно в этом духе К. Поппер ставит вопрос о верификации и фальсификации научных теорий и знаний о законах, которые представляют собой соединение универсального (абстрактного) и отдельного (конкретного) начал, описываемых символическими формулами или знаковыми системами. «Дать причинное объяснение некоторого события,— отмечает по этому поводу К. Поппер,— значит дедуцировать описывающее его высказывание, используя в качестве посылок один или несколько универсальных законов вместе с определенными сингулярными высказываниями — начальными условиями»8.
Следует также иметь в виду и то, что вплоть до начала XX века выводы и результаты разработок в области политической мысли формулировались преимущественно в нормативном виде и, как уже отмечалось выше, зачастую как политические максимы или принципы наилучшего устройства. Тем самым они включали в себя сильные компоненты морального долженствования и нравственного оценивания, да и к тому же порой априорного и, в основном, неверифицированного характера.
С этой позиции, то есть с точки зрения природы составляющих политологическое знание элементов, последнее включает в себя как нормативные компоненты (принципы и правила, нормы и максимы), так и научные результаты изучения каузальных связей и зависимостей. Строго говоря, о политической мысли вплоть до конца XIX века можно говорить, как о неком нормативном «политическом знании», тогда как политологическое знание XX века, связанное уже в основном с изучением каузальных связей, все больше приближается к общеметодологическим критериям «политической науки», хотя при этом полностью не может отказаться и от нормативно-ценностных подходов.
Такой характер политологического знания определяет социальную роль и статус политологии, ее функции в обществе, которые можно свести к трем основным: во-первых, к познавательно-оценочной, связанной с процессом исследования и проникновения в механизм и закономерности политической жизни, а также описания, объяснения и оценки тех или иных ее событий и явлений; во-вторых, к инструментально-праксеологической функции использования научных выводов в политической практике, государственном управлении, партийной стратегии и тактике, в процессах принятия решений и технологиях их реализации; и, в-третьих, к воспитательно-социализационной, связанной с влиянием политического знания на механизм политической социализации и ресоциализации личности, с воспитанием индивида как гражданина своей страны, да и как вообще «политического человека», вклю
ченного во взаимозависимую мировую цивилизацию и в определенной степени ответственного за ее судьбы.
