Правила жизни нездешних людей

Стихи про метро

 

В метро зайдешь, надев очки, -

Билет в кунсткамеру не нужен:

Здесь все опухли, как торчки,

Здесь каждый лик – натужен.

 

Среди хтонических исчадий

Тянулись тихо дни мои,

Держал я ум во этом аде

И вел окопные бои.

 

Метро, родное подземелье!

Мы здесь – как в грунте семена.

Сюда спешит, чтоб сняться с мели,

Вся перекатная страна,

 

И далеко не наша только.

Эх, доля ты, людская долька!

Мы все – ресурсы трудовые,

Вот и кладут нас в кладовые.

Осень-2013

 

Листья желтеют, деревья мертвеют,

Студенты вперяют умы.

Стылые ветры сыростью веют…

От стен отделяемся мы.

 

Солнце устало идет на покой,

Оно просыпает дни.

Я незаметно мешаюсь с толпой,

Не замечают они,

 

Как интересно меняется мир

Буквально у всех на глазах:

То помрет какой-нибудь там Ким Чен Ир,

То скамейку покрасит казах,

 

То ВКонтакте поставили лайк,

А то получил работу…

Вон идет человек в обуви «Nike»

И подавляет икоту.

 

Зима надвигается, как потолок,

Как беспокойный сон.

Сентябрь уже схватил, поволок,

Затянул в круговерть нас он.

 

Летом не было ничего,

Ну да себе и пусть:

Грядет увлекательный труд кочевой

И конструктивная грусть.

Стихи про Суздаль

 

Этот город виден как на ладони

С колокольни Коммунального Городка.

Этот город в вечном покое тонет,

И не меняют его века.

 

В этом городе нет излишеств,

Все размерено точной рукой.

В этом городе можно услышать,

Как камни сглаживаются рекой.

 

Этот город – как бриллиант

На золотом кольце,

Которое носит народ-гигант

С меланхолией на лице.

 

Пока существуют такие места,

Мы еще живы, брат.

Россия в основе своей проста,

Как Спасителя взгляд.

Громада дней

 

Громада дней висит на сердце

То сладкой, то гремучей грудой,

То ностальгическою дверцей,

То заболоченной запрудой.

Подчас одни воспоминанья

Удерживают на плаву,

А то, как агнец на закланье,

Ты клонишь скорбную главу

На плаху небылых деяний,

Что так хотелись, но увы.

Одна тоска от предстояний

И от несбыточной судьбы.

 

Армада дней плывет на сшибку

По морю жидкого огня.

У всех есть право на ошибку

Внутри почти любого дня,

Есть право на немое горе

И на отчаянье во мгле,

И на цинизм, как у Хью Лори,

В остывшей сумрачной золе.

 

Торнадо дней взметает тучи

Песка и пыли нам в глаза,

И в этой буре тает лучик,

Что отражает лишь слеза.

Засада дней, осада дней,

Досада дней – как кнут де Сада,

Калейдоскопы злых затей

И скопы всех исчадий ада…

Терпи, солдат, и улыбайся

Среди пожизненной войны,

В минутной слабости покайся

И досмотри все эти сны.

Конспирация

 

Вдоль Каретного Ряда идет пожилой мужчина,

Смотрит на меня и думает:

тарифы на электроэнергию возросли,

еще не все овощи мы запасли,

еще семь секунд до зеленого светофора,

у дочери завтра концерт хора…

 

Вон вдоль Петровки идет уроженец,

Смотрит на меня и думает

(в переводе):

в правом сапоге образовалось лишнее отверстие,

между арендой угла и зарплатой слабое соответствие,

ух ты, какое громадное красивое здание,

сейчас покурить – и пойти взять у начальства задание…

 

Вон у Центробанка стоят полицейские,

Смотрят на меня и думают:

а ты, уважаемый, часом не нарушитель?

зачем тебе фотик, если ты честный житель?

иди куда шел и не задерживай взгляд,

развелось вас столько на кой только ляд…

 

Вот вблизи меня движешься ты,

Смотришь на меня и думаешь:

…

…

…

(эх, кто бы знал, если честно).

 

А на самом-то деле,

если быть действительно точным,

я в это время собираю себя по крупицам,

по отведанным за все эти годы пиццам,

по пройденным играм и городам,

по майским и всем остальным годам,

по стихам,

по чьим-то в толпе мехам,

виденным где-то случайно…

и пирожные в домике чайном,

и тот самый имманентный листопад,

который заметал во время оно мой детский сад

и длится с тех пор до сих пор и далее…

и московский Кремль – отголосок Италии,

не говоря уж про хитрость, хитровскую хитрость мою,

из которой я, наверное, состою…

Я снова поэт, я снова хозяин,

снова Мастер, снова герой.

Покров тайны на мне чрезвычаен,

Но он не является тухлой игрой,

А скорее целенаправленной конспирацией,

Обоснованной и полезной.

Я занят великой спецоперацией,

Закрывшись маской своей железной.

Дорога страстно изгибается подо мной,

Вьется змеей и намокает дождями,

И я продвигаюсь, безнадежно иной,

В толще толп, ведомых вождями…

Терпение

важнее, чем пение,

в деле психоделической разведки,

если твой мозг больше, чем у креветки.

Внимание

важнее, чем мания,

пусть даже мания совершать благие дела.

Я незримый наблюдатель. Печаль моя светла.

Черные круги

 

Черные круги под глазами у осени –

Декаданс или недосып?

Руки смерти листья уносят ли

Или просто сонная зыбь?

Я либо хожу, либо сижу,

Либо пишу, либо читаю,

При этом во всем подобен ежу:

Семиотический сор на себя мотаю,

Зримо колюч, на лицо – умилен,

Бодрствую ночью, утром – бессилен,

Перемещаюсь по обществу в режиме «стелс»,

Чтоб сожрать меня кто-нибудь не захотел-с.

А черные круги расходятся плавным цветком

От целой морены в мой огород,

Оставленной, брошенной ледником

В виде бродячих горных пород.

Черные круги дыбятся на полях

Каждого моего документа,

Привнося туда в равных долях

Остроту момента и спокойствие монумента.

Сырые тротуары, замерзшие и простылые,

Уютные могилы и домашние очаги…

Меня ласково манят сладко-унылые,

Черные под глазами Москвы круги.

ГОЛОДНАЯ СМЕРТЬ (небольшой гротеск)

 

Все говорят, но немногие понимают,

Что означает «художник должен быть голодным».

Если ты поистине молод –

То с тобою чудовищный голод,

Злая нехватка чего-то еще,

Но чаще – кого-то еще.

Сначала мы наслаждаемся послевкусием,

Потом – просто воспоминаниями…

Я превозмогаю искус: не ем

Ничего менее вкусного, чем едал ранее…

Я еще могу себе такое позволить:

Есть вблизи перспектива насытиться,

Я могу себя временно обездолить,

Надеясь на светлые вскоре событьица…

 

Но события не случаются. Голод продолжает расти.

Голод смеется над моей разборчивостью,

В глазах темнеет, начинает трясти…

Голод сообщает со всей доходчивостью:

Ничего не будет, ожидать не следует,

Позаботься только о том, чтоб выжить.

Голос голода меня преследует,

Спать не дает и стремится выжать

Последнюю толику самообладания,

Крупицу последней силы.

Я стремлюсь отвлечься на старинные здания и электронные издания,

Но слышу, как тянутся жилы.

 

Все говорят, но немногие понимают,

Что означает «сытые мещане спокойно спят».

Если ты поистине постарел от голода,

Но успел свить гнездо себе смолоду –

Ты в нем медленно спишь и видишь во сне,

Как голодная смерть подступает ко мне.

Юная смерть голодна, ей нас не хватает,

Грудь ее холодна, лик ее бледен и строг.

В отощавшей душе последний глаз догорает,

Успевая высветить путь стихотворных строк.

В блокадном Ленинграде отрадно вести дневник,

Исчисляя в нем каждую крошку хлеба,

А зубы уже выпали от цинги,

И твой текст отправляется прямо в небо.

 

…но вот появляется сухой паёк,

Ты смотришь на него, не рискуя дотронуться,

Завариваешь долгожданный чаёк,

Замираешь: сейчас-то вот всё устроится…

Вкушаешь по атому, льнешь губами

К этому источнику силы украдкой,

Осознавая, что эдакими чудесами

Недолго потчует случай сладкий.

Но вы знаете, у людей бывает и хуже,

Значительно хуже и тяжелее…

Это норма. Надо лишь туже

Затянуть пояса. На шее.

Дикая кошка

 

Вкус свободы – это вкус одиночества,

Навязшей прелой листвы на зубах.

Холодная молодость с вечным пророчеством:

Будет пристанище нам лишь во снах,

В мечтах, в беспочвенном размышлении,

В мертвых осенних тихих садах,

В хтоническом медленном тлении…

А их любовь, словно дикая кошка,

тайными тропами торопится наугад

Через пустеющий вертоград

И кишащие стогны града

Туда, где она ему рада,

Туда, где он ей рад.

 

Вкус свободы – это режущий ветер,

Разбивающийся о воротник.

И мы – печальные, нежные дети –

Созерцаем, как город поник,

Месим мокрый асфальт сапогами

Под задушенный жалобный крик

Лета, казненного проводами…

А их любовь, словно черная кошка,

перебегает дорогу нам,

Гуляет по нашим снам,

Намекая, дразня, ускользая…

Не потому, что она злая,

А потому, что у нас в голове хлам.

 

Вкус свободы – это книжные магазины,

Набитые непередаваемой мутью.

Мы влачим в умах тугие корзины

Словесного мусора, не отягченного сутью.

Выйдешь на улицу в пустоту и свежесть –

Глаза разбегаются ртутью,

И ощущаешь грустной осени нежность…

А их любовь – вольная кошка,

Гуляет по крышам под юной луной,

А мы, как и все, разделены стеной

И своего дома, и своего ВКонтактика.

Нам недоступна кошачья тактика,

Мы увлечены войною иной.

 

Вкус свободы – это вкус отсыревших полей,

По которым летит эскадрон в атаку.

Чем гуще сумрак, тем в сраженье светлей –

На этой стратагеме мы съели собаку

За неимением каких-то других пропитаний.

От голода плоть превращается в слякоть,

Которая просит скитаний, скитаний…

А их любовь – хищная кошка –

Когтями царапает спину земли,

И очи пылают, будто угли,

И упругий прыжок, грациозный укус,

Бешеный пульс, нестерпимый искус…

Эх, кабы мы так могли!

 

Вкус свободы – это вкус проходных дворов,

Заваленных палым листом.

По правде, не так уж и мало даров

Досталось нам в мире пустом.

Мы обходим осенний вишневый лес

Под бодрый звук топоров,

И скребет на помятой душе мелкий бес,

Ведь их любовь – бродячая кошка,

Прихотливо мелькает в потоке дней,

Теряясь в море гудящих огней,

Не поддаваясь прогнозам и не даваясь в руки.

И когда в морозы она начинает мяукать,

Мы замыкаем двери и окна плотней,

чтоб было теплее думать о ней.

Заклинания

 

Потрошеный мир лежит в холоде мглистом.

Кашель, дым и бактерии в воздухе льдистом.

Умаляй свою личность, умерщвляй свою плоть,

Чтоб зеркало вскоре устало глаза нам колоть

наличием нас в пространстве.

 

Наблюдай отстраненно, будто из ниоткуда.

Будучи чудом, не жди от других чуда.

Будучи вечным изгоем, найди в этом сладкую соль,

Игнорируя слабую, но постоянную боль

от наличия нас в пространстве.

 

Находясь на людях, прикидывайся человеком.

Маскируй свою сущность полуприкрытым веком.

Никто не должен знать, что ты из нездешних,

Маскируй этот факт обилием признаков внешних

наличия нас в пространстве.

 

Я не важен.

Мы не важны.

И никто не важен.

Всё происходит само.

Товарищ Всё, происходите, пожалуйста, дальше!

Захватывающее подчас зрелище.

Хоть святых выноси.

Победа

 

Мы давно уже умерли, а смеемся

Сквозь сладкие слезы всеобщего равнозначия.

Мы более ни с кем ни за что не бьемся,

По случаю последней Победы плачем –

Победы, за которой уже ничего нет.

Нестерпимо прекрасен калейдоскоп лет,

Если смотреть сквозь него на солнце.

Любые события – лишь фигуры в калейдоскопе,

Кружащиеся в волшебном танце.

И мои чувства – фигуры в калейдоскопе,

И мои мысли – фигуры в калейдоскопе,

И мои поступки – фигуры в калейдоскопе,

И мои наслаждения – фигуры в калейдоскопе,

И мои печали – фигуры в калейдоскопе,

И мое самочувствие – фигура в калейдоскопе,

Наряду с любыми другими объектами.

 

После нас останется все, за исключением нас.

Так ли уж это разве и мало?

По счастию, жизнь меня не поймала:

Она не успела даже открыть глаз

Дабы выискать меня среди других обитателей,

Как я уже был далеко таков.

По счастию, у меня хватило мозгов

В самом начале все взвесить внимательно

И не начинать вообще свой жизненный путь.

Ничего человеческого – никогда!

Ничего общепринятого – никогда!

Никакой судьбы – никогда!

Никакого порядка – никогда!

Никакого пристанища – никогда!

Никто никому ничего никогда,

Ни при каких обстоятельствах.

 

Я видел достаточно, чтобы вполне уяснить

Свое невесомое предназначение:

Незримо и ненавязчиво жить,

Наблюдая вокруг кручину кручения

Сердец и умов по жестоким орбитам.

Моё участие в этом не предусмотрено,

К ВЕЛИКОМУ СЧАСТЬЮ. На очи убитым

Положу монетки. Становится ветрено;

Кругом сносит крыши и треплет шальные нервы,

А у меня здесь тишь да благодать,

Холодная индифферентная благодать,

Спокойная вежливая благодать,

Осторожная безопасная благодать,

Светлая прозрачная благодать,

Та самая заветная искомая благодать,

Когда мы давно уже умерли, а смеемся.

< Очерки метафизической войны…>

 

Постигай тщету, люби нищету,

Стоя на мосту, бросай с него свою пустоту.

Чем дальше в лес, тем меньше интерес:

Чем дальше влез – тем больше стресс…

 

Подпирая контрфорсом кулака свод

Наблюдательного нежилого лица,

Отслеживать летейских вод ход,

Отцеживать мгновения до конца

Логического. Симулировать отсутствие сна

Летаргического небывалым полетом гения,

Мозг стимулировать ради свершения

Великого Делания, которому – соль цена.

 

Постигай соль, дели ноль на боль

По возможности. Крепи Стены оборону –

Зима близко. Потолок низко.

Привыкай к железному трону,

Железной деве и железной хватке земли,

Привыкай к неизбежности ржи и тли –

Они лясы точить не будут, а будут точить тебя,

Будут тщить и тащить тебя, а ты будешь слезы точить,

Как Гоголь, гроб изнутри скребя.

Эти факты следует заучить,

Усвоить с соевым молоком суррогатной

Матери-Природы, заботливой, как война:

Всем нам выдаст по ароматной,

Опрятной, добросортной могиле она.

 

Обустраивая могилу, подбери обои,

Плиту, семью, машину и денег суму тугую,

Но знай: существуют еще герои,

Которые отомстят за тебя, безвестный погибший товарищ!

Мы препояшем себя гранатами, ляжем под тяжкие танки,

Мы – анархисты, хаоситы и панки,

Загоним лом в очко бронепоезда,

Который тебя раздавил!

Мы отравимся ядом хаоса

и скормим себя океану псов, растерзавших тебя!

Мы будем воплощаться снова и снова

с настырностью феникса, с настырностью одуванчика,

гибнуть ярко и мощно, нанося повреждения монстру,

который тебя загубил, зажевал,

безымянный, затоптанный брат!

 

Постигай свободу, постигай победу;

Усвой приведенную выше беседу.

Ус свой закрути, если он у тебя есть,

А если нету, то пусть вырастет шесть.

Правила жизни нездешних людей

 

1. Тяжелый красный звон исходит от камней

Под каблуками сущностей белковых,

Безумных, беспокойных, бестолковых,

Небезопасных друг для друга и

Забитых в злые ужасы свои.

Но ты – не будь таким, ты – будь умней,

Не создавай опасных ситуаций,

Не орошай алтарь цивилизаций

Ты болью ни чужой, и ни своей.

Заботься о здоровье и покое

И не цепляйся за обидное былое…

Не суетись и не гони коней*.

 

2. Оранжевое солнце льет лучи,

В которых мы – как пыль под микроскопом,

В которую мы стерты злостным скопом

Докучных взглядов вездесущих вежд

Назойливых невеж, да и невежд.

Но ты – не верь им, сердце! Застучи

Ты в сладкой боли тихих откровений,

В кипящем золоте родных прикосновений,

О коих столько грезится в ночи!

О, сколько спрятано в нас ласки томной!

И, словно бы дразня, в квартире темной

Дрожит игриво язычок свечи.

 

3. Желтеет календарь и облетает,

И ясные, погожие труды

По выработке денежной руды

Выпускнику доступны и понятны.

Все инструменты – в сборе, цели – внятны,

И юношей наука так питает,

Как двигатель питает водород.

Дела идут, кругом снует народ,

Но вид его уже не угнетает

Мой бравый дух, крутящий шестеренки.

Мой интеллект, покинувший пеленки,

Стремительно и зримо возрастает.

 

4. Зелеными волнами льются звуки

Над отдыхающей, задумчивой землей,

Над впавшей в спячку беззащитной тлёй,

Над странным миром, приютившим нас,

Когда был расселен и сдан под снос Парнас**,

А музы – мы – ушли в чужие руки,

В незнамо чьи фантазии и сны.

Мы были одиноки и больны

В чужих мечтах, в чужих стихах – в разлуке!

Но вот – рука ложится на плечо,

Дыхание – быстро и горячо,

И время – тетива на длинном луке.

 

5. Лазурь небесного пустого океана

Над переменчивым пожизненным путем

Скребет легонько по стеклу ногтем,

Тревожит нервы, тайнами прельщает,

Уму лениться строго воспрещает…

Ум – постигает. С неба льется манна.

Единый принцип движет мирозданьем,

Во всех вещах он, и любым созданьем

Он подтвержден. Из горнего кармана

Каких не сыпется для размышленья пищ!

Философ, будь же прозорлив, хоть нищ,

Развей дурман иллюзий и обмана!

 

6. В кромешной синеве полуночного часа

Все выглядит причудливо знакомым

Различным незнакомым насекомым.

Они летят. Цветы незримо вянут

От засухи. Они еще воспрянут,

Как многая другая биомасса.

Я вижу связь и вижу соразмерность,

Я вижу красоту и эфемерность

Ночных светил и суздальского кваса,

Асфальта под ногами – и меня,

Который видит это все, стихом граня

Эстетики алмазные запасы.

 

7. Как фиолетовая черная дыра,

Лебедкой тащит жизнь в свою чащобу.

Она непостижима? Ну еще бы!

Она – судьба моя, понятная сугубо

Задним числом. Не выскажусь я грубо

О ней, хотя подчас игра

В мои сомнительной устойчивости кости

В меня вселяет мысли о погосте

И тщетности всего. Но не пора

Ли выйти, для примера, за пределы

Того, что мы считали психоделом,

А если так подумать, то – нора?

 

8. Вот белый свет, иного света – нет.

Вот некто мы, а вот – вселенский вектор,

И Солнце – чудодейственный прожектор,

И жизнь – в его руках театр теней…

Эй, друг, повремени, не костеней

Ни духом – от могущества монет,

Ни телом – от печали и боязни,

Ни сердцем – от тоски и неприязни

К себе и ближним. В целом, прост секрет:

Расслабься и живи легко и чисто,

Будь прост, но, как жеода аметиста,

За простотой своей храни волшебный свет.

 

Примечания.

*И пониконей тоже.

**Теперь там стеклянный бизнес-центр и мега-молл.