Повесть о военной усталости

 

Грозна, торжественна кончина ноября,

И солнце, осужденное на серость,

Существовать пытается, но зря.

Полярной ночи тяжкое насело

Стальное иго, данью обложив

Без различенья тех, кто мертв, и жив,

И мог бы жить, да как-то неохота.

Течет по улицам прохожая пехота,

Я средь нее тащусь и вспоминаю

Былое, не былое – я не знаю…

 

Это было давно, это было недавно.

Я невесел сейчас, а тогда – и подавно.

Да, тогда, оглядев своей жизни ландшафт,

Приказал пробурить я с полдюжины шахт

Для добычи гранита науки и словесной руды,

Горючего сланца фантазии, картезианской живой воды

И тому подобного, что в хозяйстве полезно.

Обустроить державу свою порешил я железно,

Основал города, пустыри распахал под посевы,

Удваивал ВВП, менял его на напевы

Нездешние. Затем укреплял рубежи,

Собирал войска. Зубы точил и ножи –

Для обороны, конечно.

 

Велика и обильна моя территория,

Но недолго тешился в мирном задоре я:

Две страшные тени, две жестокие силы

Вторглись в мои пределы, и затрещали стропила

Здания моего. С востока – набеги диких,

Бессмысленных и беспощадных, бесчисленных и безликих,

А с запада – натиск тяжелых и властных,

Полных в мой адрес инициатив опасных

На предмет того, к чему мне и как стремиться.

Мои жители плакали, прятали лица,

Я решил показать кузькину мать врагам,

И держава моя внимала грохочущим сапогам…

Для обороны, конечно.

 

Тяжелые шли, вбиваясь стальными клиньями

В линию фронта, ломаной линия

Та становилась. Падали города,

Роняя в огонь дома. Горестные года,

Скаредный неприятель вспарывает страну,

Меж пальцев перетирает клянущих уже войну

Доблестных моих воинов, не говоря про жителей.

Но я оказался хитрее. Предупреждая душителей,

Я выжег поля, заминировал земли и воды,

Сам себе учинил злую печаль и невзгоды,

Чтоб врагу ничего не досталось, чтобы он голодал.

Все, что здесь оставалось, я сам разломал, растоптал -

Для обороны, конечно.

 

Это бы еще ладно, но открыт и второй фронт:

Там дикая стая грабила мой народ,

Жгла и крушила в слепом упоении злом –

От попытки понять их в мозгу бы пошел разлом.

Эти гибли во множестве, но шли с упорством звериным –

По разбитым дорогам – медленным, глиняным, длинным,

По обугленным селам, по вытоптанным полям…

У моих генералов кровь приливала к лобным долям,

И в итоге придумано: построить огромную стену,

Чтобы не было окон и каких-то дверей. Как пену

Морскую, стена разбивала злой натиск.

Я в глухой изоляции, но не потому, что фанатик-с:

Для обороны, конечно!

 

С почтовыми голубицами пишут союзники мне:

«Как бы помочь мы могли тебе и твоей стране?

У нас те же враги, мы тоже изнемогаем,

Отчего же тогда мы друг другу практически не помогаем?»

Я отвечал: «Уважаемые друзья,

Простите, что замкнут и малополезен я:

Меня сейчас обложили, давят со всех сторон,

Я уже научился суп варить из ворон.

Обнадежить вас не могу, оптимизма я чужд,

Нынче нельзя утолить здесь даже простейших нужд,

Но я скоро изобрету, скоро пущу в производство

Новую силу, новый стиль руководства…

Для обороны, конечно!»

 

Долго корпел я в военной лаборатории

И изобрел там то, на что в дальнейшем введут моратории,

А пока это средство спасет нас всех.

Прежде чем красную кнопку жать, предвкушая успех,

Оглядел я державу свою с высоты стены…

Печальное зрелище! Страшно лицо войны,

Не женское – оскаленный череп волчий!

Холод и тьма, шатры беспощадных полчищ,

В лужах гниющие трупы людей и лошадей,

Виселицы, чума… Опаленные звуки смертей

Застыли в оскаленных битыми стеклами окнах.

Я приказал наступать, хоть было мне мутно и плохо,

Для обороны, конечно!

 

Моё истощенное войско вооружилось тем,

Что создал мой загнанный гений, ну а затем

Хлынуло на врагов танками и фосгеном.

По горло в земле и в крови, прорезая путь автогеном,

Мы продвигались под алыми небесами.

Птицы дождем опадали вместе с лесами.

У меня на руках оставалась кожа и плоть неприятеля,

Он подрывался на минах. Он был невнимателен,

Он дрогнул, испуганный моим исступлением…

Геноцид и расстрелы я не считал преступлением,

Броня прикипала ко мне, обжигая до самых костей,

Когда атомной бомбой жег я незваных гостей -

Для обороны, конечно!

 

Я дошел до границы. Я дошел до черты.

Враг побежал, не успевая взрывать мосты.

Я из последних, но беспощадных сил

Догнал и в его же дому убил…

Все мои города хоть ремонту и подлежат,

Да людей не осталось – ни жителей, ни солдат.

Некому здесь пятилетку в четыре года,

Некому больше – нет моего народа.

Я забинтован, я обожжен, я поранен,

Я – победил! Отчего ж я так мрачен и странен?

Наглухо застегнул свой последний мундир,

Очками глаза застеклил – и молча отправился в мир…

Для обороны? Нетъ.

 

Грязна, уныла ранняя зима –

Без снега и без света. Без ответа

Дыхание. Удушливая тьма

Сжигает веру в чудеса и в лето.

Союзники собрались на ветру,

Чуть виновато, грустно улыбаясь…

Иди ко мне, дай слезы оботру –

И этим с той войною рассчитаюсь.

Повесть об удушье

 

«Скорей бы декабрь!» - говорили иные,

«Скорее бы сдохнуть!» - вздыхали третьи.

Кому – семь пятниц, кому – выходные?

Кому нервотрепку? Кому лихолетье?

Кому в горле откуда бы взяться,

Когда искрится, метет и белеет?

Стыдно стыдиться, страшно бояться,

Душно душе, и немо немеет

Лицо на спокойном холодном ветру.

Воздух тлетворен, морозен и сыр –

Он приучает к мысли, что я умру

И потери бойца не заметит промозглый мир.

 

А дельфины фланируют в южных морях –

Они не знают депрессий, им незнаком страх!

 

Костенеет лицо, каменеют скулы,

Взгляд жестенеет, лицо превращается в маску

Работы Церетели или Бурганова. Мулы

Тащат сей памятник в «Музеон». Ласку

Не выражает это лицо, оно выражает даже

Не боль, не усталость, а отчуждение скуки,

Нервное истощение. Лед под ногами все глаже,

Все тяжелее подъемы и все опаснее спуски,

Дни все темнее, да и зачем просыпаться,

Если все относительно, если земля вертится

Под ногами так сложно, что хочется закопаться

В ее беспросветные недра, раз уж в себя не верится.

 

А дельфины умнее нас – не сеют, не жнут,

Но так красиво, так по-людски живут!

 

Есть имя морское – соленый вкус на губах,

Поцелуй ветра, бездомного, как мечта,

Есть бездонное солнце, отражающееся во льдах,

И тому подобная беспризорная красота.

Что бы ты ни задумал, чего бы ни захотел –

Все выходит иначе, все происходит само.

Как бы ты ни усердствовал, как ни пыхтел, ни потел –

Будет иначе. Будет большое окно,

За которым – вся твоя жизнь. Вот сиди и смотри,

Трепеща на коварном ветру, как засушенный лист,

Как сухоцвет, изначально бескровный. Внутри

Оползает, крошится обрыв; он высок и скалист.

 

А дельфины гибнут от радиации и нефтяных пятен…

Бывает и это, хотя данный факт неприятен.

 

Впрочем, какая разница? Мало ли как бывает.

Много ли в том резона, чтобы хотеть и ждать?

Ветер не от тоски, а просто так завывает,

По законам физики. Весело наблюдать

Вещи в том виде, как они есть в себе,

Безотносительно нас. И не гнуть свою

Линию, и не гнуть несчастный хребет

По спирали. Я в глобальном строю стою,

В гармоническом. Что там ко мне плывет,

Что надвигается от горизонта событий?

Над чем поработаем? Мастера труд зовет -

Великий труд анонимных великих открытий.

 

Пусть торжествуют дельфины вечным победным летом –

Порадуемся за них и больше не будем об этом.