Обычно под свободой понимают независимость и самостоятельность человека, свободу от каких-нибудь ограничений и запретов. Но во всех индоевропейских языках исходное понятие "свободный" имело совсем другое значение. Этим словом обозначалась принадлежность к определенной этнической группе, которая, в свою очередь, обозначалась с помощью растительной метафоры – от глагольной основы с общим смыслом "расти", "развиваться". У славян свобода одного корня с местоимением свой. Слово свобода – с древним суффиксом собирательности – од(а) – издревле обозначало совместно живущих родичей, всех "своих", и определяло в этих границах положение каждого отдельного, т. е. свободного, "своего" члена рода /Ч. 1: Колесов. 1986, с.105/. Этот группово-родовой характер приментельно к свободе и к самому человеку свойственен дохристианскому миру в целом. Свобода человека при этом вытекала и соотносилась с его общественным положением и социальной важностью (а о свободе многочисленных рабов, на использовании труда которых строились практически все крупные государства дохристианского периода, и говорить не приходится). Но такая свобода относительна и преходяща, ибо есть дело рук человеческих. Возможность истинной свободы мог дать только сам Бог, что и произошло через воплощение Иисуса Христа и через становление христианства.
Проповедью человеческой свободы проникнуто все новозаветное благовестие:
– "где Дух Господень, там свобода" (2 Кор. 3, 17);
– "и познаете истину, и истина сделает вас свободными" (Ин. 8, 32);
– "К свободе призваны вы, братия, только бы свобода ваша не была поводом к угождению плоти..." (Гал. 5, 13). Ап. Павел укоряет прикрывающих свои грехи свободой: "станем ли грешить, потому что мы не под законом, а под благодатью? Никак" (Рим. 6, 15). И ап. Петр призывает поступать как свободные, а не как "употребляющие свободу для прикрытия зла" (1 Пет. 2, 16);
– в стремлении к свободе возможен обман: "Обещают... свободу, будучи сами рабы тления" (2 Пет. 2, 19);
– "Рабом ли ты призван, не смущайся; но если и можешь сделаться свободным, то лучшим воспользуйся. Ибо раб, призванный в Господе, есть свободный Господа; равно и призванный свободным есть раб Христов" (1 Кор. 7, 21-22).
В примечаниях к новому переводу "Об устроении человека" Григория Нисского В. М. Лурье пишет по этому поводу: “Из этих слов апостола Павла видно, что на земле не может быть действительной несвободы, а бывают лишь – причем у всех людей без исключения – только устраиваемые для них промыслом Божиим стеснительные обстоятельства, располагающие их к исполнению "обстоятельственных добродетелей”
О дарованной человеку свободе писали многие христианские авторы в разное время. В этих работах св. отцы описывают многоразличные аспекты темы свободы: связь свободы и спасения, свободы и благодати, человеческой свободы и свободы Божьей воли и т. д.
В первую очередь свобода связана со спасением: "Спасение не может быть каким-нибудь внешне-судебным или физическим событием, а необходимо есть действие нравственное; и, как такое, оно необходимо предполагает в качестве неизбежнейшего условия и закона, что человек сам совершает это действие, хотя и с помощью благодати. Благодать, хотя и действует, хотя и совершает все, но непременно внутри свободы и сознания. Это – основное православное начало, и его не нужно забывать, чтоб понять учение православной церкви о самом способе спасения человека" Сергий (Страгородский). "Чтобы быть возрожденным благодатию, человек должен сам содействовать своему возрождению".
Бог может все соделать, но не может спасти человека без самого человека, ибо Он сотворил человека с богообразной свободой. "Господь не был бы Самим Собой, если бы спасал механически, вопреки его богообразной свободе, составляющей сущность его существа" Иустин Попович архим. "Свобода наша богообразна: можно избрать рай или ад, Бога или дьявола...". Но эта свобода дана не для сомнений и падений, а для того, чтобы человек свободно захотел прийти к Богу и стать богом по благодати.
Свобода есть не потакание своим прихотям, а возвышение над ограниченностью своего собственного "я": "Какое значение имела бы и свобода человека, если бы он не возвышался над рабством конечного посредством идеи о Высочайше свободном Существе? Положим, что он имел бы в самом себе, в своем "я" опору против внешних впечатлений, мог бы противопоставлять свое "я" множеству развлечений и привлечений чувственных: но в этом еще не было бы истинной свободы, это было бы рабство своему ограниченному "я". Истинная свобода там, где человек возвышается не только над множеством разнообразных впечатлений и привлечений, пленяющих его чувственность, но и над привлечениями своего ограниченного "я"; такое только возвышение возводит в полную свободу, при которой разумно нравственное существо охотно и с радостию действует к одной всеобщей цели, заключающейся в Бесконечном"Голубинский.
Итак, человеку дана свобода воли:
– "Самовластна душа; потому диавол подстрекать может, а принудить против воли не имеет власти. Внушает он тебе мысль о любодеянии; если захочешь, то примешь ее, если же не захочешь, то не примешь. Ибо если бы любодействовал ты по необходимости, то к чему приготовил Бог геенну? Если бы по природе, а не по свободе делал ты добро, то к чему приготовил Бог венцы неизъяснимые? Кротка овца, но она никогда за кротость свою не увенчается, потому что кротость ее происходит не от свободы, но от природы" Кирилл Иерусалимский.
– Иероним Стридонский, анализируя то, что злые помыслы исходят из сердца (Мф. 15, 20), подчеркивал человеческую свободу: "Таким образом, главная часть души сосредотачивается не в мозге, как учит Платон, а в сердце, как учит Христос, и потому должны подвергнуться обличению те, которые думают, что помыслы (злые) внушаются дьяволом, а не рождаются из собственной воли. Дьявол может быть только споспешником и возбудителем злых помышлений, а не творцом их" Иероним Стридонский.
– "Душе дано свободное воление. Силящиеся опровергнуть это своими пустыми доводами – слепы до такой степени, что не понимают, что по крайней мере эти пустые и святотатственные вещи они говорят по своей доброй воле" Августин. О количестве души.
– "Свобода воли – величайший, божественный дар Творца разумной твари, одно из свойств богоподобия, основа совершенствования, обожения, необходимое его условие, так как в очах Божиих имеет цену только свободное произволение, свободное приятие добра, и по этому признаку свободы выбора происходит отбор, так как свобода обусловливает возможность и уклонение от добра, отказа от него, измены своему призванию, отрыва от Источника жизни – Бога, самозамкнутости и самоутверждения. Зло ипостазируется в падшем ангеле, отделившемся от Бога" Концевич.
Свою свободу человек нередко умаляет сам, не осознавая и не принимая ее во всей ее полноте и ответственности. Свобода воли присутствует и там, где по обыденному пониманию человек не волен, – в зарождении греха: "Первичное возникновение греховных помыслов происходит без участия нашей личности: они являются независимо от того, имеет или нет воля человека согласие с ними. Но переход помысла в личное настроение души ни в каком случае не может совершиться без участия нашей воли" Соколов.
Если искать яркие исторические примеры проявления свободы воли, то таковым является предательство Иуды. В нехристианских кругах существует множество попыток смягчить и даже возвысить поступок Иуды – дескать, Иуда был тайным любимым учеником Христа и принял на себя самую черную работу, за что и пострадал. Но все эти досужие домыслы не находят никакого подтверждения, более того, прямо опровергаются самим словом Божьим: "вот, рука предающего Меня со Мною за столом; впрочем, Сын Человеческий идет по предназначению, но горе тому человеку, которым Он предается" (Лк. 22, 21-23). Феофилакт Болгарский так толкует это евангельское место: "Нет ничего несчастнее души, закосневшей в упорстве. Ибо смотри, что говорит Господь: вот рука предающего Меня со Мною за столом, а безумный не очувствовался. Господь говорит это не только для того, чтобы показать, что Он знает имеющее случиться, но для того, дабы явить нам Свою благость и злобу предателя, по которой сей не устыдился быть на Его вечери, а потом не оставил исполнения и своего намерения. Господь также дает нам этим образец, дабы мы до конца старались о пользе падающих" Феофилакт Болгарский.
И по мнению современного пастыря: "Свобода не отнята, Иуда вовсе не был обречен... Бог знает, чему должно произойти. Но и Иуда был свободен. И он мог и должен был не предавать Христа. А если все же предал, то и ему был открыт путь Петра, путь покаяния и слез. У Иуды не только нет и не может быть высшего служения, у Иуды нет ничего, кроме отчаявшейся подлости" Ничипоров Борис прот.
В человеке борются различные силы – темные и светлые, но и это не уничтожает саму человеческую волю: "Воля, которая действует в сердце человеческом, бывает трояка: первая – от диавола, вторая – от человека, третья – от Бога" Антоний Великий.
Человеческая, или как ее еще называют, естественная воля есть способность желать: "в душе есть врожденная способность желать того, что согласно с ее природою, и сохранять все, что существенно принадлежит природе. Сия способность называется желанием" Иоанн Дамаскин. Через различные желания и стремления и реализуется человеческая свобода воли: "Свобода воли проявляется или в стремлении к чему-нибудь или решениями привести то или другое в исполнение, или же в известном образе мыслей и расположении" Климент Александрийский.
Эта свобода крайне важна для человека, хотя он ею нередко и злоупотребляет: "От Бога природа человека, а не его порочность, в которую он впал, дурно воспользовавшись своею свободой; однако, не имей он этой свободы, был бы менее совершенен в этом мире" Августин.
Но свобода человеку дана не для стремления к греху, а для освобождения от него: "Свободным создан, и на свободу призван будучи, не позволяй себе раболепствовать нечистым страстям, свобода духовная есть освобождение от страстей" Фалассий авва.
Но, "там свободы нет, где сердце вожделевает чего-либо принадлежащего мира" Исаия авва. Но свобода человека от мира не является чем-то абсолютным, она коренится в Боге. Самоумаление (кенозис) Бога есть основа человеческой свободы Кураев. В средние века европейские богословы придумали такой вопрос: "Может ли всемогущий Бог создать такой камень, которой он сам будет не в силах поднять?" – Понятно, что с точки зрения формальной логики такой вопрос неразрешим: с одной стороны, если Бог всемогущ, значит он может создать любой, сколь угодно огромный камень, но, с другой стороны, любой, сколь угодно огромный камень, все равно может быть поднят всемогущим Богом. Но такой камень, несмотря на все логические проблемы обыденного сознания, был создан. Это – человек, который создан Богом по Своему образу, – свободным: и поэтому все может в мире всемогущий Бог, но не может насильно привести к Себе человека.
Бог сам не ограничивает свободу человека: "Бог не хочет быть внешним фактом, который невольно навязывается нам: Бог есть внутренняя истина, которая нравственно обязывает нас добровольно признать ее" Соловьев. И в другом месте: "Человек дорог Богу не как страдательное орудие Его воли, – таких орудий довольно и в мире физическом, – а как добровольный союзник и соучастник Его всемирного дела" /доп. Соловьев. Человек может не только принять, но и отвергнуть предлагаемую ему свободу (вернее, употребить ее во зло), но божественная свобода и свершается именно в сотворении этого высочайшего риска – в сотворении другой свободы Лосский В. Но именно в этом и заключается божественный замысел о человеке: "Личные существа – это апогей творения, потому что они могут по своему свободному выбору и по благодати стать Богом. Сотворяя личность, Божественное всемогущество осуществляет некое радикальное "вторжение", нечто абсолютно новое: Бог создает существа, которые, как и Он – вспомним здесь о Божественном Совете книги Бытия – могут решать и выбирать. Но эти существа могут принимать решения, направленные и против Бога. Не есть ли это для Бога риск уничтожить Свое создание? Мы должны ответить, что риск этот парадоксальным образом вписывается во всемогущество Божие. Творя "новое", Бог действительно вызывает к жизни "другого": личное существо, способное отказаться от Того, Кто его создал. Вершина Божественного всемогущества таит в себе как бы бессилие Бога, некий Божественный риск. Личность есть высочайшее творение Божие именно потому, что Бог вкладывает в нее способность любви – следовательно, и отказа. Бог подвергает риску вечной гибели совершеннейшее Свое творение именно для того, чтобы оно стало совершеннейшим".
Но то, насколько человек увидит свободу у Бога, зависит от степени его собственной свободы: "Вопрос о том, что в основе мира должно лежать свободное существо, понятен для тех людей, которые привыкли сами себя определять к деятельности, сами быть причиной своих действий, привыкли к свободе, ибо свобода есть акт самопричинности, самомотивированности" /христ.: Михаил (Грибановский). 1899, с.26/. И противоположное будет происходить у того человека, который не стремится к свободе: "Он будет смотреть на мир, как на явление случайное, не имеющее начала, причины. Как его жизнь не имеет свободы, так не имеющим ее в своей основе будет ему казаться и мир" /там же/.
Значение человеческой свободы столь велико, что оно простирается вплоть до последнего суда. С этим связано осуждение оригенизма Пятым вселенским собором, которое имело в виду весьма явственное отвержение учения об апокатастасисе (греч. αποκαταστασις – восстановление, возвращение состояние, реабилитация), то есть идеи "всеобщего спасения", подразумевавшей, что, в конечном счете, все творение и все человечество будут "восстановлены" в своем первоначальном состоянии блаженства. Очевидно, что основной причиной, в силу которой апокатастасис был сочтен несовместимым с христианским пониманием окончательной участи человека, стал тот вывод из идеи Оригена, что она подразумевала радикальное усечение человеческой свободы. Если она является самим знамением образа Божия в человеке, то очевидно, что эта свобода – окончательная и, стало быть, человек не может быть принужден к союзу с Богом, даже в силу такой философской необходимости, как Божия "благость". В последнем своем стоянии перед Логосом, в последний день человек все равно будет волен отвергнуть Его и, значит, отправиться затем в ад Мейендорф.
Если свобода столь дорога Богу, то она должна иметь место во всех сторонах человеческой жизни, в том числе – и диалоге христиан с нехристианами: "Должно быть исключено любое насильственное воздействие на партнера по диалогу. Это многократно происходило в истории христианской миссии и происходит до сих пор на всех уровнях диалога. Бывают случаи насильственного привлечения детей к участию в религиозной жизни старших поколений, что, как правило, обрекает на неудачу соответствующие воспитательные усилия и оставляет тяжелый след в душах детей, иногда на всю жизнь; бывали случаи насилия в общегосударственном масштабе, примером чему может служить обязательность крещения, исповеди, причащения и церковного бракосочетания в дореволюционной России: заведомо неверующие люди по принуждению принимали участие в Таинствах, внутренне этим возмущаясь и над собственными действиями насмехаясь" Михаил (Мудьюгин).
– "Бог сотворил человека свободным, дабы он мог склоняться ко благому; склоняясь же к нему произволением своим, он не в состоянии бывает совершить благого без помощи Божией, ибо написано: ни хотящаго, ни текущаго, но милующаго Бога (Римл. 9, 16). Итак, когда человек преклоняет сердце свое ко благому, и призовет на помощь Бога, то Бог, внимая его доброму усердию, подаст ему силу к деланию, и таким образом бывает место тому и другому, – и свободе человека, и помощи, даруемой ему от Бога" Варсонофий Великий, Иоанн.
– Макарий Египетский писал о человеке: "Приходящая к нему благодать нимало не связывает его воли принуждающею силою, и не делает его неизменным в добре, хотя бы он хотел, или не хотел того. Напротив того, и присущая в человеке Божия сила дает место свободе, чтобы обнаружилась воля человека, уважает ли, или не уважает он душу, согласуется ли, или не согласуется с благодатию". "Человек по природе имеет предначинание, и его-то и взыскует Бог. И потому, повелевает, чтобы человек сперва понял, поняв возлюбил, и предначал волею. А чтобы мысль привести в действие, или перенести труд, или совершить дело, – сие благодать Господня дает возжелавшему и уверовавшему. Посему воля человеческая есть как бы существенное условие. Если нет воли, сам Бог ничего не делает, хотя и может по свободе Своей. Посему, совершение дела Духом зависит от воли человека";
– "Ведай, что если не будешь употреблять всех своих усилий к преодолению своей страсти, помощи от Бога не получишь, и если, усиливаясь всеусердно, на одни свои силы надеешься, успеха никакого иметь не будешь. Усиливаться усиливайся всеусердно, но успеха ожидай от одной помощи Божией. Придет несомненно помощь и, сделав твои бессильные усилия всесильными, подаст тебе удобную победу над тем, с чем борешься" Никодим Святогорец.
Здесь можно говорить о синергизме Божественной благодати и человеческой свободы.Зарин.
– "Ибо мы соработники у Бога, а вы Божия нива, Божие строение"(1 Кор. 3, 9);
– "Мы же, как споспешники, умоляем вас, чтобы благодать Божия не тщетно была принята вами" (2 Кор. 6, 1);
– "А они пошли и проповедывали везде, при Господнем содействии и подкреплении слова последующими знамениями" (Мк. 16, 20).
Но человеческая воля, так же, как и все человеческое существо, омрачилась после грехопадения. Воля в ее современном состоянии требует особого внимания, очищения и лечения: "Греховные наши страсти суть психические состояния и преимущественно факты проявления нашей болезненной воли: отсюда и борьба с ними, сосредоточиваясь в области нашего духа, должна направляться к оздоровлению греховной воли, к освобождению ее от самолюбия и эгоизма ("самости"). Эта цель должна проходить красной нитью чрез весь период борьбы подвижника" /Николай (Могилевский). Для этого христианин должен вводить в себя волю Божию. Симеон Новый Богослов.
Воля должна получить правильное направление: "Кто вожделевательную силу души употребил на услаждения плотскими и нечистыми удовольствиями, тот гнусен и невоздержан; но кто обратил ее на любовь к Богу и желание важных благ, тот достоин подражания и блажен" Василий Великий
Соблазны столь сильны, что влияют и на христиан. Как в несколько резкой форме писал еще Тертуллиан: "Ты слишком изнежен, христианин, если ищешь в этом мире удовольствий, а точнее, глуп, если считаешь их удовольствиями" Тертуллиан.
Но, справедливости ради, надо отметить, что удовольствия бывают не только ложные, но и истинные /христ.: Иоанн Дамаскин. 1992, с.85/. Совершено неверным является представление христианства в совершенно черных и безрадостных тонах. У христиан, конечно же, есть и свои удовольствия и радости, но они не всегда заметны и понятны со стороны.
И наоборот, стремящиеся к удовольствиям люди, превращают свою жизнь в постоянную гонку за ними. А со временем становятся важными уже не сами какие-нибудь материальные блага, а сам факт их обладания: "у меня это есть, а у других – нет". Подобный подход был особенно распространен среди должностной верхушки в советское время (когда был сплошной дефицит, и нужно было все "доставать" через знакомых). В еще большей степени он присущ современной западной и американской действительности, где, казалось бы, есть все, но людям хочется все большего и большего. Человек превращается в неуемного потребителя, тратя свои деньги, силы и время на приобретения того, что, чаще всего, ему совсем и не нужно. При этом он выжимается как лимон, превращаясь в нервного, загнанного человека. А для последнего, как подмечено самими западными авторами, характерна следующая особенность: "Загнанные люди имеют сильную тенденцию к соревнованию. Они рассматривают каждую попытку как игру, которую можно выиграть и проиграть. И конечно, загнанный человек постоянно стремится выигрывать, чтобы хорошо выглядеть в глазах других". Макдональд. Интересно, что этот принцип широко использовался у нас в советское время – в виде так называемого социалистического соревнования, стахановского движения и т. д.
