Татьяна Фраллская. Москва – Михаил Хломин.

Мой милый друг, мой милый гений,
мой сон, мой прошлый человек.
Вчера, когда письмо твоё я прочитала,
мне было уже восемьдесят лет.

Я здесь, а ты, уже даже не в прошлом,
ты в правду сон, ведь память мне ясна.
И вот дышать мне стало знать тревожно,
я приготовила чернила, для своего пера.

Смотрю в окно, смотрю на небо,
там дышит ночь над всей Москвой.
И лунный свет течёт по небу,
рукав, раскинув золотой.

Рассыпанные в небе звёзды,
как сотни глаз, ласкают взор.
И тучи, проплывая грозно,
крадут их блики, словно вор.

Я всё сказать хочу, всё, сразу!
Но мой ответ будет как твой.
Ты мой поэт, автор рассказа,
в этом письме, прошу, будь мысленно со мной!

Из года в год, от дня ко дню -
текло вечерним светом время.
Тебя забыть я не смогу,
но понимаю, эта память – бремя!

Признаюсь строго, письмо твоё блестит слезами,
хоть знаю, слёзы, для тебя враждебный друг.
Но каждая строка в письме горит лиловыми огнями,
и эти слёзы, это твой, пожалуй, первый родной друг.

Ты помнишь день твоего туманного отъезда,
как весь Париж окутался беленной простынёй?
Как ты шептал мне план моего к тебе приезда,
а я влюблено наблюдала с боку за тобой.

Ты говорил, что Киев город вечной пользы,
ты говорил, что в нём живёт душа.
Ты говорил что там, в дожди безумно скользки,
все улицы дорог и площадь в отражение огня.

Серебрен луч луны, хотя луна извечно золотиста,
пылает серебром по всей дуге атласного простора.
И блик луны, и отраженье в водной гладе чисто,
ласкает Сена, каждого кто устремит малейшего хоть взора.

Как я любила и хотела бы любить,
гулять с тобой по берегам простора, и обо всём болтать!
По юным дням, по серой мостовой, и быть, и быть одной -
в кого твоя душа так влюблёна, и быть, и понимать!
Прости меня за эти строки,
ведь я не ты, я не поэт.
И сказ стиха и рифма, так от меня, увы, далёки,
да и чернила потеряли былой цвет.

Прости, прости и знай, что я пишу своё дыханье,
здесь в каждой строчке ты живёшь.
Рука во власти изумленного сознанья,
а в нём, ты молодой и розу мне как первый раз несёшь!

Смешно мне стало вмиг услышать строки,
где ты меня так мило называешь – золотоволосой!
Я бы сейчас пожертвовала, клянусь, многим,
услышать это вновь, смотря во взгляд твой, безупречный и раскосый.

Но после строки наполняются печалью,
зачем поэтом быть, ведь это равно смерти?!
Ведь это, как покорится небу изумрудной далью,
иль быть отмеренным песком - с песчинку меркой.

Но ты поэт! Ты был им впрямь, гордыням всем на зависть.
И хоть ты не был политически устроен.
Им знай, поэта было вмиг казнить, за радость.
Москва считала их своим тогдашним горем.

Ты помнишь, говорил стихами любимого поэта:
‘Отшумела роща золотая!’
Так вот ты знай, что та Россия - роща это.
А отшумела – как свергли императора Романова Николая.
Я знаю, ты любил Москву,
любил её безумные просторы.
Ты называл её тогда одну -
‘Отрада – город что приятен даже вражескому взору’

Сейчас Москва совсем другая,
сейчас другой и серп и молот.
Она и нынче стала озорная,
но, озорной она всерьёз питает голод.

Да и поэты нынче стихли славой,
их строки стали дерзки, но просты.
Ты оценил бы это время - жуткой раной,
ведь ты из тех поэтов, что строят над рекой мосты.

И помню миг, и помню день,
когда в газете я случайно прочила.
‘Поэтам и политическим жить стало в лень!’
А в драку я вначале верить просто не желала.

Что я пишу?! Что я в писанье понимаю?!
Я просто говорю, что сердце извергает.
А мысль, что нет тебя, я лучезарно забываю.
И дрожь, и боль, мой разум тучей заслоняют.

Ах, вскоре мир коснется утро,
оденет платье белый пряж.
А для меня рассвет уж очень жутко,
раскроет очи – словно некий страж.

Ты помнишь танец наш зимою,
наш первый день, где стали мы – вдвоём!
Хоть родилась я ранее весною,
Мне день мороза и саней стал в прядь - огнём.

Кружились словно дети пенья,
И снег с небес пел словно колыбель.
Ни радость, ни смех и не везенья -
А лишь любовь окутана в метель.

Я не хочу, мне очень больно,
письмо ведь сходится к концу.
Ведь понимаю что – довольно,
писать его к тому – что и сама прочту…

Люблю мой милый тебя, сердцем,
прости – слова сменили былой стан.
И здравость выражений мельче,
сменились с ветерка на ураган.

Ни говорю - прощай и здравствуй!
Ни говорю - за что же ты и без меня!
Ты потерпи - уж снимем маски!
Уж, коль заслужим в новом мире….
…. ты и я!

(2013 г.) - 2015 г.

“Русь не царская”

1.
Что было б,
если Русь осталась царской?
Что было б,
если Петербург застыл в строю?
Что было б,
если все крестьяне не читали Карла Маркса?
Что было б,
если не казнили бы они Анастасию?

Нам показали жизнь,
всего дворца и их самих в злате.
Представили нам их –
как вражескую, гибнущую рать.
Подняв восстание,
и разукрасив мысли без возврата.
В кровавый цвет,
и бедных - что до, и после – стали заблуждать.

И полилась река,
по улицам разрубленной России.
Запел петух,
что прежде, как вулкан дремал.
И скрежет неба,
распелся диким воем, во всём мире.
Всё от того,
что кто-то накарябал – ‘Капитал’.

2.
Что было б,
если Аврора и дальше дремала?
Что было б,
если песнь на балу звучала впредь?
Что было б,
если корона с царя не упала?
Что было б,
если бы Романовы встретили рассвет?

Сколько? Сколько же?
Слышал я рваных и гнусавых слов.
Столько! Столько же!
Столько же бегают по миру и беспризорных псов.
А за ними. За всеми ними.
Дети бури и дети прошедших слёз.
Флаги! Плакаты и драки!
И так мило – старушка с охапкою роз!!!

Октябрь! Октябрь!
Октябрь, ты как младенец – помнишь.
Сопенье птиц, и крик детей.
Как начали ’17 карябать.
А площади родили сто огней.
3.
Товарищи! Рабочие! Крестьяне!
Зажглась на небе новая звезда.
Мы все, как груздя винограда,
Сплелись в единый кнут ‘Большевика’

Вот поглядите, даже постель неба,
нам машет луною шершавою рукой.
И ветер разукрашивает в спешке время,
на рванных улицах, страдальческий узор.

Я вижу край, иль нет, постой, это начало?!
Вас больше знать, чем на болоте комаров.
То под царём как дырявое корыто вы, страдая,
то без царя, вы вспоминали жизнь своих отцов.

А что уж помнить
– это как вкус сухой травы,
а что уж вспомнить
– теперь вы стали так…Умны!

Вас посвятили разом в дно вершины,
и стали вы расчёсывать свои хвосты.
Вы как пшеница, та, которую забыли,
- ‘Коммуну’ в дом к себе приволокли.
4.
Долой! Долой!
Долой монархию и буржуазию.
Нудит! Тошнит!
Воротит, от таких мужей - Россию!

Ах ‘Зимний’ - чудный ты дворец,
тебя бы как закат – глазами строить.
Ты потерял уж мать свою и твой отец,
не смог тебе пристанище построить.

Февраль – Октябрь!
Дни горящего, лимонного раската.
Царский – Коммунистический!
Эпоха скотного и рвотного заката.

Пускай кричат,
коль рот занять им нечем.
Пускай поют,
коль песни им слышны.
Там без одежд -
одеты они в красный вечер.
И стар и мал,
там пеленают путы тишины.

Но что он мне,
ведь я старик уж вроде.
Тогда я был, безумно юн.
Но помню я,
как шелушились в стоне,
на их гитаре, все шесть струн.
5.
Что было б,
если Русь осталась царской?
Что было б,
если Петербург застыл в строю?
Что было б,
если все крестьяне не читали Карла Маркса?
Что было б,
если не казнили бы они Анастасию?

Теперь прошло так много лет,
теперь уж нет и тех, кто был там.
И на Руси, течет иной уж свет,
течет по всем Российским городам.

Пришла ль земля,
к крестьянам, как к своим?
Пришла ль та речь,
что их кружила в слухе?
Пришло ли то,
кого назвали вы родным?
Прошла ли радость,
от смерти царской, скуки?
Наверно да!
Аль может, нет!

И повторюсь я вновь,
для тех, кому я был знакомый.
Ни говоря про их отцов,
они и сами для себя ведомы.

И повторюсь я вновь!
Как тушат лес, осенним ливнем.
Как осушают птицы, чужие гнёзда.
И портят блик – не царскую Россию!
…и повторюсь я вновь!
Что было б,
если не казнили бы они - Анастасию?

26 февраля 2016