Но всё ж не ясно к сожаленью до конца…!

Расплавил жар, титановое сердце,
своею крепостью он дважды огорчил.
Ты должен жить, кричал он – смейся!
Но он непотопляемого - потопил.

Такому сердцу подрожать желает каждый,
такое сердце можно брать с собой везде.
Такое сердце открывает путь им очень важный,
паршивый путь, сидящий в голове.

Ни боль, ни радость, ни состраданье,
пронзить его, нет сил у них.
Включая что-то вроде подсознанья,
такое сердце тихнет в миг.

Ведь быть в оковах злых морозов -
Не истязать себя добром.
Не пеленать души, атласно–розов,
и не растаять подо льдом.

Под грудой северных металлов,
забьётся сердце только раз.
Сомлеть при сотнях разных взглядов,
ему титан никак не даст.
июль 2013 г.
**************************************************************
‘Холодное сердце’ 3

В письме, исписанном строками,
жила весна, как образ, лист.
Ты помнила, что было между нами,
как звон стиха, так был он чист.

Найти в письме я мог, пожалуй, всё,
я даже лето с солнцем отыскал.
Я даже смог узнать как там, в Москве,
но свой ответ я не сыскал.

Темнее ночи, я не видал, нигде,
хотя я был повсюду и далече.
И где луна в её узде,
запряжена была навечно.

Лучами заблистали звёзды, в небе,
расплавленный туман их чуть гасил, едва.
Такой чарующей ночи я не встречал ещё на свете,
и было б всё что надо, кроме ответа, на строках письма.

Извозчик сонною рукою,
пытаясь лелеять и жалеть.
Пришпоривает лошадь, свистовою,
плетью. И надо так терпение иметь!?

Порывы, изношенного ветра,
промчались мимо нас, прижег ноздрю.
Далёким запахом пороха и пепла,
идейную ломая суть твою. К чему?

Едва мгновенье и мы на месте,
знать без тревог подумал я.
Ведь то, что здесь куют без чести,
я позабыл знать, где беда.

Огни далёких,
плененных, одиноких.
Стоя, смотрели вдаль, путаясь убежать.
Дома уставшие,
поникшие, увязшие.
Тепло в себе, храня, тая, пытались удержать.

Блеснул наскальный луч звезды, среди других, миллионных.
И как рожденные мечты, ища на небе среди звёзд, знакомых.
2
О как я рад, о как я счастлив!
Этой ночи и тихому покладистому псу.
Мой миг сейчас такой удачлив!
Лишь я не рад твоему письму.

Извозчик собеседник ненадёжный,
в его уме лишь сто дорог.
Сто первый самый знать тревожный,
что он уснуть так мигом смог.

Встречали нас лишь две собаки,
скуля, хвостом виляли, бес устала.
За кость не избежать им новой драки,
одна другой бока слегка намяла.

Скулистый дядя, ворон зоркий,
последний раз он улыбался в ‘23 –тем.
Он к холодам так и к огням, безумно стойкий,
держа свой мозг, с ближайшем КомСоветом.

‘Какая цель здесь вашего визита?’
Суровей голоса я нынче не слыхал!
Чернила имени моего, размыты,
во мне поэта друг ты часом не признал.

Вы все, как все, будь то поэт будь то Имажинист,
а то и лучше – политический и скрытый Манифест.
Вас всех научит, всех пробьёт ключом вся эта жизнь,
и не сыскать, убежище, поэт, не выдвинуть протест.

Заметно, слово поэт, сказал он, глубоко дыша,
вполне испытывал ко мне он отвращенье.
И грань, свой безграмотности не тая,
скорей даже испытывая невольный миг мученья.

Извольте ждать – сказал он уже суше,
видать, не трезва, его буйна голова.
Ведь на губах его, на белых, злющих,
шепталось жадно – где вода!?

Я вышел прочь с кареты, осмотрелся,
в плен взору пала трогательная картина.
Как дед на внука крепка взъелся,
за то, что тот не слушается своего отца, что деда сына.

3
Как знать, я не признал вас сразу,
услышал за спиной я. Ведь вы поэт к нам из Парижа?
И лишь он бросил эту фразу,
я понял разговор дальнейший знать пойдёт бесстыжей.

Как там Париж, и часом Киев?
Небось, плюются города?
А мы здесь трудимся все в милость,
и ты вот, зря приехал, зря!

‘Каких ты будишь политических влечений?’
Спросил он так, как будто знал ответ.
Да я в таких делах, немой-слепой, не гений,
и впрямь плюю на этот бред!

И впрямь был бред, но только тот, что я, про бред, ответил!

Дядя замер. И левая бровь, черкнула правую.
Да как ты смеешь гниль, такое говорить!?
Да. Я понял, даже за речь другую, бравую,
я б суть иного разговора не способен был бы зародить.

Я всё к тому, что я не тот, кем вы хотите меня видеть,
я не ищу подвоха в важных лицах.
Я проста жил, живу, надеюсь жить,
и я не тку ваш мир на тонких спицах.

Сказать мне жаждалось на ‘лживых спицах’,
но понимал, ответ был глуп.
Я на его увидел злость, ресницах,
но он до смеха был, невероятно туп.

Пойдём со мной! Сказал он снова сухо.
И сам не дожидаясь, мой ответ, пошел вперёд.
Мне не пойти!? Наверно было б глупо!
Я понимал, Москва на сей момент так просто не поймёт.

Извозчик, невдомёк, младенчески храпел.
Его будить, сейчас, случайно не хотелось.
Ему на ухо сам зам совета сладко пел,
и на извозчика закрытых глаз, сонная дуга виднелась.

Приливный сон, моей картины,
оставлен там, в далёком для меня сейчас Париже.
И танец, золотоволосой балерины,
мне память, сердце, образ, рождает в звонком стиле.

Мне голос слышен твой, хрустальный,
мне взгляд твой виден в горизонт, издалека.
Но мир Москвы сейчас как театральный,
им в жизнь, одна политика нужна.

4.
Я помню тот момент, момент, где смог я видеть императора России.
Мне было вроде знать тогда семь лет.
Когда склонившись, он ко мне, сказал
‘ Всё странно в мире’
‘Лишь смелый сможет для себя найти ответ’

Но в 26’- том) ответы находить здесь строго запрещают,
не чувствует здесь даже лошадь, вольность в диком поле.
Всех кто бежал, законно вновь их возвращают,
и знай, ты станешь тем, кто нужен им, поверь, безумно вскоре.

Я был однажды вовлечён в призреный мир,
в каком-то гнусном кабаке, где были политические и поэты.
И столько было вылито на них, на нас, чёрных чернил,
об этой драке не читали лишь ленивые, в газете.

Я даже помнишь, вовлеченности в тебе стирал,
когда ты мне так звонко распевала.
О том, что ваш Париж свободу права воссоздал,
в тот день, когда Москва лишь это обещала!

И вот сейчас ведут меня тревожно,
в какой-то мерзкий, низкий дом.
А на пороге кот, так ласкова, но знать и ложна,
глазами, в тёплый и уютный приглашает дом.

5.
Я написать тебе смогу не так уж много,
и что писать? Ведь это как беззвучные слова!
Скажу, что родилась во мне на миг тревога,
что больше в этой жизни не увижу я тебя.

Сказать Париж моё спасенье?!
Сказать что Киев для меня стена?!
Душа споткнулась в изумленье,
дорога в час судьбы, стала одна!

Москва, где я родился, где я напился,
где я узнал и стал умней.
Весь этот мир в меня вцепился,
и нет острее их когтей.

Но мне ведь не Москва дорогу преграждает,
и в плен я взят, ни ей, хоть как не говори.
Всего лишь те, кто ею, так не умело управляет,
всего лишь те, кто мелкий блик, в её судьбе.

Но что мне те, кто тень и призрак,
кто вялый свет иль вовсе уже пар.
Когда есть ты, в судьбе моей,
и это, уже дороже всего их золота и чар.

Сказать тебе, мне есть, что в жизни,
и рассмешить и удивить.
Мои слова,
сейчас будут звучать на первый взгляд невнятно,
но смысл мой,
лишь ты одна способна вразумить......

… Мне образ твой, увы, так скоро будит, безразличен, а ты, храни мой, сколько сердце твое будит биться.
И напиши ответ, и не куда не отсылай, читай его как будто мне, с того тебе наверно я и буду сниться.
В тот миг, что мне оставлен был,
Я вспоминал тебя одну.
Сейчас могу сказать без страха,
Что я тебя одну, люблю!

москва 1926 г.

2013 г.