Развитие теории семейной психотерапии 1 страница

Начало «семейному движению» в психиатрии было положено в 1950-е годы несколькими психиатрами,

которые работали независимо несколько лет до того, как начали получать информацию друг о друге. В

нескольких статьях (Bowen, 1966; Bowen, 1971; Bowen, 1975) мне уже приходилось излагать

собственную версию того, что тогда происходило. Среди тех, кто начинал исследования семей, в

которых один из ее членов страдал шизофренией, были Лидс и его группа в Университете Джона

Хопкинса и в Йель-ском Университете (Lidz, Flek, Cornelison, 1965), Джексон с группой сотрудников в

Пало Альто (Bateson et al., 1956) и я с сотрудниками в Бетезде (Bowen, 1960; Bowen, 1961).

Психоаналитический принцип сохранения тайны взаимоотношений психотерапевта и пациента служит

объяснением тому, почему «семейное движение» в течение нескольких лет оставалось в «подполье».

Существовали строгие правила, согласно которым психотерапевт не должен «загрязнять» перенос

встречами с другими членами той же семьи. Первые исследования по семейной психотерапии

держались в секрете, чтобы не вызвать критики со стороны коллег, которые могли посчитать такие

шаги безответственными, пока они не получили признания со стороны научного сообщества.

Официально я начал исследования

Теор

по этой тематике в 1954 г. после нескольких лет предварительной работы. В течение 1955 и 1956 гг.

стали поступать сведения о работе каждой из групп, и исследователи стали организовывать творческие

встречи. Аккерман (Ackerman, 1958) разрабатывал концепцию семьи для нужд социальной службы и

клиники. Белл, в течение нескольких лет державшийся особняком, начинал по-другому. Его первая

статья (Bell, 1961) была написана спустя семь или восемь лет после того, как он начал работать. Были и

другие, их имена упомянуты в предыдущих обзорах.

Для меня 1955 и 1956 гг. были временем энтузиазма и душевного подъема. Наблюдение за полными

семьями, проживающими совместно, давали клинические данные совершенно нового порядка, нигде до

этого в литературе не встречавшиеся. Только тот, кто сам работал в то время, может по достоинству

оценить влияние новых данных на психиатрию. Другие исследователи семьи наблюдали те же явления,

но использовали иные концептуальные модели для описания своих открытий. Почему же их находки,

ставшие теперь общеизвестными, ранее не были замечены? Я считаю, что подобная слепота

наблюдателей определялась двумя факторами. Первый — необходимость переноса фокуса внимания с

индивида на семью. Второй — человек не видит того, что находится прямо перед ним, если это не

соответствует его концептуальной установке. До Дарвина человек считал, что Земля была создана

такой, какой он ее видит. Веками он спотыкался о кости доисторических животных и не замечал их,

пока теория Дарвина не помогла ему увидеть то, что все это время находилось перед его глазами.

В течение многих лет я размышлял над несоответствиями внутри психоаналитической теории и не мог

найти ни одной подсказки. И вот — целая совокупность новых идей, которые должны были привести к

совершенно другой теории эмоциональных нарушений. Джексон был еще одним из группы первых

исследователей, кто обладал серьезным теоретическим потенциалом. Лидс в большей мере опирался на

психоаналитическую практику, чем Джексон и я, и больше интересовался точным описанием

полученных результатов, чем их теоретическим осмыслением.

Аккерман также был признанным авторитетом в психоаналитической практике и в подготовке

психоаналитиков, его интерес лежал в области развития психотерапевтической практики, но никак не

теории. Я попытался встроить метод индивидуальной терапии в работу по исследованию семьи. В

течение полугода накопились данные, свидетельствовавшие о необходимости разработки метода,

охватывавшего сразу всех членов семьи. До этого мне не приходилось слышать о семейной терапии.

Поступившись строгими теоретическими и клиническими правилами в пользу того, что диктовали

данные исследований, после тщательного планирования я приступил к использованию собственного

метода семейной психотерапии. Позже я узнал, что другие психотерапевты тоже прошли этот путь.

Джексон разрабатывал семейный подход на одном уровне, Аккерман — на другом. В 1956 г. я узнал,

что Белл также занят проблемами «семейной психотерапии», но лично встретиться с ним мне удалось

только в 1958 г.

Первую секцию по семейной психотерапии на общенациональном форуме организовал Шпигель: это

была Всеамериканская конференция ортопсихиатров, проходившая в Чикаго в марте 1957 г. Шпигель

был председателем Комитета по семье в составе группы содействия прогрессу психиатрии и только что

услышал о работах по семейной психотерапии. Это была маленькая и спокойная конференция.

Прозвучали доклады Шпигеля, Менделла, Лидса и Боуэна. В моем докладе говорилось о «семейной

психотерапии», освещаемой в моих работах с 1955 г.; кажется, этот термин был тогда впервые

произнесен на конференции общенационального ранга. Итак, датой официального рождения семейной

терапии следует считать март 1957 г. В мае того же года в Чикаго состоялась встреча американских

психиатров, на которой также была организована «семейная» секция. В течение двух месяцев,

прошедших со времени проведения предыдущей встречи, интерес к семейной психотерапии

стремительно нарастал. Аккерман был секретарем нашего собрания. Присутствовал также и Джексон.

Идеи, касающиеся терапии семьи, прозвучавшие на этой встрече, вдохновили Джексона на написание

книги «Этиология шизофрении», увидевшей свет в 1960 г. На многих

общенациональных конференциях, проходивших в 1958 г., были заявлены секции, посвященные

терапии семьи, и в них приняли участие десятки новых психотерапевтов, желавших поделиться своими

исследованиями семьи за истекший год. Это было началом семейной психотерапии, совершенно

отличной от исследований семьи прежних лет. Эти новые люди, привлеченные идеей семейной

психотерапии, развивали эмпирические методы и методики, основанные на психоаналитичской теории

индивидуальной и групповой терапии. Исследования, с которых, собственно, и началась «семейная

психотерапия», как и исходные теоретические построения, оказались в этой суете забытыми. В 1957-

1958 гг. многие стали сторонниками методов семейной психотерапии, что привело к появлению той

дикой разновидности терапии, которая и была названа мною «здоровым, неструктурированным

состоянием хаоса». Появилось почти столько же разных методов и методик, сколько и новых

психотерапевтов. Мне тогда эта тенденция представлялась вполне нормальной, поскольку казалось, что

психотерапевты вот-вот должны обнаружить несогласия внутри общепринятой теории и что

концептуальные противоречия, выявленные семейной психотерапией, приведут к формулировке новых

понятий и завершатся созданием абсолютно новой теории. Этого не случилось. Я не представлял себе

тогда, что терапевтическое рвение может достигать такого накала, при котором психиатру уже нет

никакого дела до теории. Семейная психотерапия стала терапевтическим методом, который привили к

стволу основных понятий психоанализа, прежде всего — к теории переноса. Новые психотерапевты

тяготели к терапевтической проповеди и воспитали целые поколения психотерапевтов, которые точно

так же склонялись к упрощенным взглядам на человека и на семейную терапию как на панацею от всех

психических расстройств. Семейная психотерапия не только унаследовала от обычной психиатрии

отсутствие теоретической ясности, но добавила еще и свои собственные проблемы. Общее число почти

ничем не различающихся направлений и школ в семейной психотерапии больше, чем в

индивидуальной. Теперь

в ней есть еще и собственная группа эклектиков, пытающаяся за счет своего эклектизма решить все

проблемы. Джексон и я были единственными из тех первых исследователей семьи, кто серьезно

интересовался теорией. Группа Джексона включала Бейтсона, Хейли и Уикленд. Они начинали с

простой коммуникационной модели человеческих взаимоотношений, но вскоре расширили это

представление, включив туда все взаимодействия между людьми. К моменту смерти Джексона в 1968 г.

они продвинулись к весьма изощренной системной модели. Я считаю, что моя модель имеет более

серьезную основу, общую с представлениями об инстинктивных движущих силах. Джексон же в

большей степени опирался на феноменологию, продвигаясь к теории совершенно иного типа. Можно

только догадываться, что получилось бы у него в конечном итоге, если бы Джексон не умер.

Понятия, относящие к теории систем, начали завоевывать популярность еще в середине 1960-х годов,

но в психиатрии представления о системе до сих пор пребывают в примитивном состоянии. На одном

уровне понимания (вернее, непонимания) — просто называние этого слова. На другом — это понятие

имеет тот же смысл, что, например, и в словосочетании «транспортная система», или «система

кровообращения». На более высоком уровне оно относится к системе взаимоотношений, каковой

является и система человеческого поведения. Чаще же всего люди считают, что слово «система» взято

из общей теории систем, описывающей систему мыслительных операций, связывающих между собой

имеющиеся знания. Я считаю, что попытка приложения общей теории систем к современной

психиатрии, не имеющей четко выстроенного понятийного строя, напоминает усилия по применению

научного метода к психоанализу. В долговременной перспективе она может оказаться весьма полезной,

если развитие психиатрии пойдет в правильном направлении. Однако медленное развитие в сторону

системности — это лишь одно из направлений эволюции современной семейной психотерапии.

Появились и некоторые новые привлекательные концепции на базе психоаналитической теории. Среди

них концепция Пола (Paul, 1975), которая укладывается

Теор

в базовые теоретические представления и учитывает базовый эмоциональный процесс. Одним из

исследователей-теоретиков в этой области является Бозормени-Надь (Bos-zormenyi-Nagy, Spark, 1973).

Он построил довольно полный набор теоретических абстракций, который когда-нибудь может стать

теоретическим мостом между психоанализом и отличной от него теорией семьи. Еще более

оригинальную концепцию предлагает Минухин (Minuchin, 1974). Он тщательно избегает сложных

теоретических понятий, но пользуется термином «структурная семейная терапия», обозначая так

терапевтический метод, предназначенный для изменения семьи через модификацию системы обратных

связей в системе взаимоотношений. Правда, его внимание больше привлекает клиническая терапия, чем

теория.

ТЕОРИЯ СЕМЕЙНЫХ СИСТЕМ

Эволюция моих собственных теоретических взглядов началась лет за десять до того, как я приступил к

исследованиям семьи. Без ответа оставалось много вопросов, касавшихся общепринятых объяснений

эмоциональных заболеваний. Усилия по поиску логически обоснованных ответов заканчивались

постановкой еще большего количества новых вопросов. Простым примером является представление о

психическом заболевании, возникшем в результате утраты матери. Такие заболевания неплохо

укладывались в общую картину клинических случаев определенного времени, но при этом

существовало гораздо больше здоровых людей, лишившихся матери при еще более сложных

обстоятельствах. Поднимался также и вопрос о шизофреногенных матерях. Существовали подробные

описания шизофреногенных родителей, но никто толком не мог объяснить, почему у тех же самых

родителей были и другие дети, которые не только были абсолютно здоровыми, но и проявляли

недюжинные способности. Не меньше неувязок было с популярными гипотезами, связывавшими

симптоматику расстройств с одним-единственным травматическим событием в прошлом. Это также

представлялось логичным в конкретных случаях, но не объясняло, почему у большого числа людей,

получивших психическую травму, симптомы болезни

не развивались. Появилась тенденция к выдвижению особой гипотезы для каждого конкретного случая.

Весь диагностический арсенал был основан на описании симптоматики, за исключением небольшого

числа случаев, когда симптомы можно было связать с действительной патологией. Психиатры делали

вид, что могут дать ответы на многие вопросы, но они оказалась даже не в состоянии поставить диагноз,

который бы соответствовал этиологии. Психоаналитическая теория в большей степени склонялась к

тому, чтобы считать эмоциональное расстройство результатом процесса, протекающего между

родителем и ребенком, что вовсе не объясняло возникновения таких проблем за короткий промежуток

времени — жизни одного поколения. Фундаментальные науки заняли критическую позицию по

отношению к объяснениям психиатров, так как, по их мнению, эти объяснения не поддавались

научному анализу. Если полученные знания имеют солидную фактическую основу, то почему их нельзя

представить более научным способом? Существовали предположения, что эмоциональные расстройства

являются продуктом воспитания, хотя известно, что основные расстройства такого рода одинаково

проявляются во всех культурах. Большинство допущений исходило из того, что психические

заболевания свойственны только людям, хотя существуют данные о расстройствах подобного типа и у

животных. Эти и многие другие вопросы привели меня к углубленному чтению литературы по

эволюции, биологии и естественным наукам, чтобы найти те путеводные нити, которые помогли бы

выходу на более широкий теоретический простор. Меня не покидала мысль, что эмоциональное

расстройство происходит из той части природы человека, которая роднит его с более низкими формами

жизни.

Первоначально моя работа по изучению семьи основывалась на расширительном понимании симбиоза

мать - дитя. Рассматривалась гипотеза, согласно которой эмоциональное расстройство у ребенка

является продуктом менее выраженного аналогичного расстройства у его матери. Данная гипотеза

касалась баланса сил, поддерживающих отношения матери и ребенка в состоянии равновесия. Это был

хороший пример того, что сегодня называется системой. Очень скоро стало ясно, что отношение мать — дитя является зависимым фрагментом более

широкой единицы — семьи. Схема исследования была модифицирована и стала включать, кроме

матерей пациентов, больных шизофренией, еще и их отцов и здоровых родных братьев и сестер.

Результатом стали наблюдения совершенно иного порядка. Многие исследователи видели то же самое,

но использовали множество других моделей для описания своих результатов, в числе которых были

психоаналитические, психологические, мифологические, химические и математические модели.

Появилось множество сходных терминов, таких, как совместность, связи, связки и сцепки членов семьи

друг с другом. Предлагались другие понятия для описания уравновешивающих сил, например,

дополнительность, обратимость, магнитные поля, гидравлические и электрические силы. Каждое такое

понятие может быть описано достаточно точно, но в целом это привело к тому, что исследователи стали

пользоваться не согласующимися между собой моделями.

В начале своих исследований я принял некоторые решения, основанные на предварительных

размышлениях относительно теории. Исследования семьи выводили наблюдения на принципиально

новый уровень и давали множество подсказок по их теоретическому осмыслению. Исходя из того, что

психиатрия когда-нибудь — может, через одно-два поколения — станет признанной наукой, и отдавая

себе отчет в прошлых концептуальных проблемах психоанализа, я решил использовать только такие

понятия, которые могут быть приняты наукой. Это было сделано в надежде на то, что новые поколения

ученых будут с меньшим трудом, чем это удается нам сейчас, находить связи между исследованиями

человеческого поведения и признанными науками. Для этого я выбрал понятия, приемлемые для

биологии и естественных наук. Было бы проще размышлять в привычных терминах химии, физики и

математики, но после серьезного анализа литературы я принял решение исключить все понятия,

относящиеся к неодушевленным предметам, и использовать для описания человеческого поведения

только биологические термины. Понятие «симбиоз», пришедшее из психиатрии, должно

было быть исключено, поскольку в биологии оно имеет строго конкретный смысл. Понятие

«дифференциация» было выбрано из-за его конкретного смысла в биологических науках. Когда мы

говорим о «дифференциации Я», мы имеем в виду процесс, весьма схожий с процессом

дифференциации клеток. То же относится и к термину «слияние». Термин «инстинктивный»

используется точно так же, как в биологии, а не в том узком, специальном смысле, в котором его

использует психоанализ. Существовало и несколько небольших отклонений от этого плана, о которых

речь пойдет ниже. Кстати, в период, когда я читал книги по биологии, мой близкий друг-психоаналитик

посоветовал мне отказаться от «холистического» мышления, пока я не зашел «слишком далеко».

Другой долговременный план был нацелен на подготовку исследовательского персонала. Он

основывался на представлении, что подсказки, ведущие к важным открытиям, всегда находятся у нас

перед глазами и надо лишь развить в себе способность видеть то, на что никогда ранее не обращал

внимание. Исследователи, использующие метод наблюдения, могут воспринимать только то, на что их

ориентирует теоретическая подготовка. Они имели подготовку психоаналитиков, поэтому все явления

трактовали с точки зрения этой теории. Мой план как раз и был разработан для того, чтобы устранить

теоретические шоры и открыть глаза для новых впечатлений. В ходе одного упражнения

исследователям предлагалось в течение длительного времени не использовать принятую в психиатрии

терминологию, заменив ее простыми описательными словами. Было совсем непросто употреблять

простые слова вместо привычных: «обсессивно-компуль-сивный», «депрессивный», «истеричный»,

«пациент-шизофреник». Конечная цель заключалась в следующем: помочь наблюдателям выкинуть из

головы засевшие там теоретические шаблоны и посмотреть на вещи по-новому. Хотя на многое из того,

что мы тогда делали, можно было смотреть как на семантическую игру, это внесло определенный вклад

в расширение нашего горизонта. Исследовательская группа выработала новый язык. Потом, правда,

были осложнения при общении с коллегами: возникала

необходимость переводить с внутригруппового языка на общепрофессиональный, чтобы было понятно

другим. Казалось странным использовать столько слов для описания понятия «пациент», когда каждый

точно знает, что это такое. Нас критиковали за использование новых терминов: старые казались лучше.

Но благодаря нашим упражнениям мы уже знали, что профессионалы по-разному используют одни и те

же слова, полагая, что другие понимают их точно так же.

Основная идея разработанной мной теории касается того, до какой степени люди способны проводить

различие между эмоциональным и интеллектуальным процессом. На ранних этапах исследования мы

заметили, что родители шизофреников, которые на первый взгляд казались вполне здоровыми, с

большим трудом проводили различие между своими собственными субъективными переживаниями и

более объективными процессами мышления. Наиболее ярко это выражалось в межличностных

отношениях. Данное явление мы затем исследовали в самых разных семьях — от находящихся на грани

разрушения до нормальных, и далее — до самых успешных. Мы обнаружили различия в способах

слияния и дифференциации чувств и разума, что позволило построить концепцию дифференциации Я.

Хуже всего функционируют люди, у которых чувство и разум слиты наиболее тесным образом: им

значительно чаще приходится сталкиваться с жизненными проблемами. Люди, которые без особого

труда способны разделить чувства и разум (иными словами, имеющие высокую степень

дифференциации Я), проявляют наибольшую гибкость и адаптивность в ситуациях жизненных стрессов

и наиболее свободны от разного рода проблем. Все остальные попадают в промежуток между этими

двумя крайностями как по соотношению чувств и разума, так и по приспособленности к жизни.

Слова «чувство» и «эмоция» используются в обычном языке и в литературе почти как синонимы. Также

не видят особых отличий и между субъективностью истины и объективностью факта. Чем ниже уровень

дифференциации человека, тем меньше его способность проводить различие между этими парами

понятий. В литературе не проводится четких различий между «философией», «верой», «мнением», «убеждением» и «впечатлением». Не

найдя удовлетворительного объяснения этих понятий в научной литературе, мы обратились к словарям.

Теоретически мы допускаем, что эмоциональное расстройство связано с нарушениями в

эмоциональной системе, спря танной глубоко внутри филогенетической истории человека, которая

объединяет его со всеми другими, более низкими формами жизни и которой управляют те же законы,

что и всеми другими живыми существами. В литературе под эмоциями понимается нечто большее, чем

просто состояния удовлетворения, возбуждения, страха, чем просто плач или смех, хотя эти состояния

отмечаются и у более низких жизненных форм: удовлетворение после кормежки, сна, спаривания;

возбуждение в стычке, при бегстве, при поиске добычи. Теоретически мы считаем, что включает все

вышеупомянутые функции плюс все автоматические функции, управляющие автономной нервной

системой, и является синонимом инстинкта, управляющего процессом жизнедеятельности всех живых

существ. Термин «эмоциональное расстройство» используется для замены терминов «психическое

заболевание» или «умопомешательство». «Эмоциональное расстройство» — это глубинный процесс,

затрагивающий фундаментальный процесс жизнедеятельности организма.

Интеллектуальная система является функцией коры головного мозга, появившейся на последнем этапе

эволюционного развития человека, а также основным отличием человека от более низких форм жизни.

Кора головного мозга обеспечивает процессы мышления, рассуждения и рефлексии, что позволяет

человеку успешно функционировать в тех сферах деятельности, которые требуют логики, ума и

рассудка. По мере накопления опыта я прихожу ко все большему убеждению, что автоматические

эмоциональные силы диктуют свои законы в гораздо большем числе областей жизни, чем этого

хотелось бы человеку. Предполагается, что система чувствования является связующим звеном между

эмоциональной и интеллектуальной системами, посредством которого эмоциональные состояния

становятся доступны осознанию. Мозг человека является частью его протоплазматической целостности. Мозг позволил человеку узнать множество тайн

Вселенной. Человек научился создавать технику и изменять среду своего обитания, приобрел власть над

большинством низших форм жизни. Однако человеку пока не удалось с таким же эффектом

использовать свой мозг для познания собственного эмоционального функционирования.

Большая часть ранних исследований семьи была посвящена шизофрении. Поскольку до этого в

литературе не публиковалось данных о клинических наблюдениях такого рода, то мы сначала сочли,

что увиденные нами формы взаимоотношений характерны для всех семей, в которых есть больной

шизофренией. Затем было обнаружено, что те же самые формы взаимоотношений присутствуют и в

семьях невротиков, и даже в обычных здоровых семьях. Постепенно стало ясно, что те формы

взаимоотношений, которые явно выражены в семьях шизофреников, в определенной степени

присутствуют во всех семьях, а интенсивность их выражения зависит скорее от тревожности текущего

момента, чем от тяжести изучаемого заболевания. Этот факт из ранней истории семейных исследований

дает некоторое представление о достаточно высоком уровне развития психологической теории 20 лет

тому назад, что недооценивается теми, кто не был погружен в эти изыскания. Семейные исследования

шизофрении были настолько важны, что дали толчок ряду программ, посвященных исследованию

нормальных семей, которые выполнялись в конце 1950-х — начале 1960-х годов. Влияние тех

исследований шизофрении на психотерапию семьи оказалось настолько сильным, что даже десять лет

спустя семейную психотерапию еще считали терапией шизофрении. Результаты первых исследований

нормальных семьей коротко можно сформулировать так: формы взаимоотношений, исходно

считавшиеся типичными для семей шизофреников, проявляются время от времени во всех семьях, а в

некоторых присутствуют постоянно.

Моя работа над новой теорией началась с того момента, как только было обнаружено постоянное

повторение форм взаимоотношений и было составлено некоторое представление об условиях, в

которых они проявляются. Первые

статьи были посвящены в основном описанию клинической картины проявления этих форм. К1957 г.,

когда формы взаимоотношений внутри ядерной семьи стали достаточно понятны, я намеревался

выступить с большой статьей «Семейная концепция шизофрении». Джексон, проявлявший достаточную

осторожность в использовании слова «теория», в 1956 г. выступил соавтором статьи «К теории

шизофрении» (Bateson et al., 1956). Он убеждал меня использовать термин «теория» в статье 1957 г. (она

вышла в свет в 1960 г.), но я отказался, поскольку считал, что речь идет не более чем о понятии в

контексте более широкой области и что необходимо избегать использования слова «теория» для

обозначения частной теории или понятия. Сложившаяся к концу 1950-х годов ситуация меня полностью

устраивала. Мое теоретическое любопытство было удовлетворено: шизофрения и психозы оказались

частью одного континуума с неврозами, а различия между шизофренией и неврозами носили скорее

количественный, чем качественный характер. Психоанализ и другие теоретические системы

рассматривали психозы как продукт одного эмоционального процесса, а неврозы — как продукт

другого. Даже и сегодня многие психиатры придерживаются той точки зрения, что шизофрения и

неврозы различаются между собой на качественном уровне. Специалисты в области психического

здоровья говорят о шизофрении как об одном типе проблем, а о неврозах — как о совсем другом. Они

продолжают также пользоваться словосочетанием «нормальная» семья. Я же знаю, что все это — части

одного и того же процесса, начиная с самого нижнего уровня человеческого функционирования и до

самого верхнего. По-моему, тот, кто считает, что между шизофренией, неврозами и нормой существуют

коренные различия, невольно исходит из классической психоаналитической теории, не отдавая себе

отчета в том, что эти различия выделяются скорее на основе реакцией на терапевтическое воздействие,

а не на основе системной теории. Я уверен, что психиатрия все же придет к рассмотрению всех этих

состояний как частей одного и того же континуума.

Центральная часть теории семейных систем была разработана довольно быстро — примерно за шесть

лет (в период

между 1957 и 1963 гг.). Ни одна из ее составляющих не опережала другую: понятие «ядерной семьи»

развивалось одновременно с понятием «проективный процесс в семье», и оба понятия были введены в

обиход уже в первых описательных статьях. Ко времени, когда стало возможным сравнивать типичные

формы проявления шизофрении с тем, что происходит при всех остальных расстройствах человеческой

психики, оба они оказались достаточно проработанными. Представление о том, что все расстройства

принадлежат одному и тому же континууму, к началу 1960-х годов привело к появлению понятия

«дифференциация Я». Понятие «треугольники» — одно из основных составляющих теории —

появилось в 1957 г. Тогда оно называлось «взаимозависимая триада», и примерно к 1961 г. было

разработано настолько хорошо, что стало использоваться в терапевтической практике. Понятие

«процесс межпоколенчес-кой передачи» еще в 1955 г. было сформулировано в виде рабочей гипотезы,

но сами исследования, уточнившие и подтвердившие эту гипотезу, были проведены только в 1959-1960

гг., когда удалось изучить достаточно много семей. Понятие «сиблинговая позиция» появилось в конце

1950-х годов, но долго оставалось слабо разработанным, до тех пор, пока Тоумэн в работе «Созвездие

семьи» (Toman, 1961)недал ему соответствующего обоснования.

К1963 г. эти шесть взаимосвязанных понятий были в достаточной степени описаны и определены, и я