Глава 9 Пятнадцатое сентября. Развилка на пути

(переводчик: Юлия Julyoks Некрасова)

 

По дороге домой мы почти не разговаривали. Я не знал, что сказать, а Лена, видимо, была мне признательна за отсутствие расспросов. Хорошо, что она позволила мне сесть за руль, мне надо было как-то отвлечься и успокоиться. Мы проехали мимо моей улицы, но это не особо волновало. Домой мне пока рановато. Я не знал, что происходит с Леной, с ее домом, с ее дядей, но она мне расскажет, обязательно.

— Ты проскочил, — она впервые заговорила после того, как мы уехали из Равенвуда.

— Знаю.

— Ты считаешь моего дядю сумасшедшим, как все остальные. Просто произнеси это. Старик Равенвуд, — её голос был переполнен горечью. — Мне пора домой.

Промолчав в ответ, я обогнул памятник Генералу; потускневшая газонная трава окружала единственную достопримечательность Гатлина, которую заносили в путеводители — статую генерала Гражданской войны Джубала Андерсона Эрли. Он, как и всегда, стоял на своём месте, и это внезапно показалось мне нелогичным. Всё изменилось, и продолжало изменяться. Я стал другим, переживая, ощущая и делая то, что всего неделю назад представлялось бы мне невозможным. Казалось, что и Генерал должен был измениться.

Я свернул на улицу Дав и остановил катафалк возле бордюра прямо под указателем, который приветствовал всех гостей Гатлина — «родины уникальных исторических южных плантаций и самого вкусного пирога на пахте». Не знаю, как там насчёт пирога, но остальное было правдой.

— Что ты делаешь?

Я заглушил мотор.

— Надо поговорить.

— Не занимаюсь этим в машине, — она пошутила, но в голосе слышалось оцепенение.

— Рассказывай.

— Что именно?

— Издеваешься? — я старался не сорваться на крик.

Она потянула за одну из подвесок своего ожерелья — металлическое колечко от банки из-под содовой, и начала крутить его в руке.

— Что ты хочешь услышать?

— Как насчет объяснения всего того, что там произошло?

Она отвернулась к окну, глядя в темноту.

— Он разозлился. Иногда он выходит из себя.

— Выходит из себя, значит? Под этим ты подразумеваешь швыряние в воздух предметов, не прикасаясь к ним, и зажигание свечей силой мысли?

— Итан, прости, — ее голос был едва слышен.

Мне же приходилось контролировать громкость своего. Чем больше она избегала моих вопросов, тем больше меня бесила:

— Не нужны мне твои извинения. Скажи, что происходит.

— С кем?

— С дядей твоим и его жутким домом, который он каким-то неведомым образом умудрился отремонтировать до неузнаваемости всего за несколько дней. С едой, которая появляется и исчезает сама собой. Со всеми этими разговорами о границах и необходимости твоей защиты. Выбирай любое.

Она покачала головой.

— Я не могу об этом говорить. Да и ты бы все равно не понял.

— А ты рискни.

— Моя семья отличается от других. Поверь мне, с этим ты не справишься.

— Это в каком это смысле?

— Посмотри правде в глаза, Итан. Ты говоришь, ты не такой как все, хотя на самом деле такой же. Ты хочешь, чтобы я отличалась от них, только отличалась на чуточку, а не была совершенно другой.

— Знаешь что? Ты такая же сумасшедшая как твой дядя.

— Заявляешься ко мне домой без приглашения, а теперь сам злишься оттого, что тебе не по вкусу то, что ты увидел!

Я не ответил. В моих мыслях была такая же кромешная тьма, как и за окнами автомобиля.

— Ты злишься, потому что тебе страшно. Все вы боитесь. В глубине души, вы все одинаковые, — теперь она говорила устало, словно уже сдалась.

— Нет, — я повернулся к ней. — Это ты боишься.

Она горько усмехнулась:

— Ну да, конечно. Ты и представить себе не можешь того, чего я на самом деле боюсь.

— Ты боишься довериться мне.

Она промолчала.

— Ты боишься сблизиться с человеком даже настолько, чтобы просто замечать есть он в школе или нет.

Она нарисовала на затуманенном окне кривую линию вроде зигзага.

— Ты боишься остаться здесь и посмотреть, что будет.

Теперь зигзаг стал похож на молнию.

— Ты точно не с этой планеты. Ты права. И ты отличаешься от других куда больше, чем на чуточку.

Она продолжала смотреть в окно, в никуда, потому что там до сих было черным-черно. Но я видел её. И все понимал.

— Ты невероятно, абсолютно, до чёртиков сверхъестественно отличаешься от всех, кого я знаю, — я едва прикоснулся к ней кончиками пальцев, как меня опять прошибло электрическим током. — Знаю, потому что где-то в глубине души я такой же. Так скажи мне. Пожалуйста. Чем отличаешься?

— Не хочу говорить тебе.

Слеза скатилась по её щеке, и я поймал её пальцем.

— Почему?

— Потому что это, возможно, мой последний шанс быть нормальной, пусть и в Гатлине. Потому что ты мой единственный друг здесь. Потому что, если скажу, ты не поверишь. А что ещё хуже — поверишь, — открыв глаза, она повернулась ко мне. — В любом случае, ты больше никогда не захочешь со мной общаться.

В окно машины постучали, и от неожиданности мы подпрыгнули. Сквозь запотевшее стекло мелькнул свет фонарика. Ругаясь сквозь зубы, я протянул руку и открыл окно.

— Детки заблудились? — это был Фэтти. Он ухмылялся так, словно случайно прямо на дороге нашёл два вкусных пончика.

— Нет, сэр. Мы как раз едем домой.

— Это ведь не ваша машина, мистер Уэйт.

— Да, сэр.

Он посветил фонариком на Лену, задержавшись на ней:

— Тогда заводите машину и езжайте домой. Не заставляйте Амму ждать.

— Да, сэр, — Я повернул ключ зажигания. Посмотрев в зеркало заднего вида, я увидел его девушку, Аманду, хихикающую в патрульной машине на переднем сиденье рядом с ним.

 

Я захлопнул дверь машины. Теперь Лена села за руль, и я смотрел на неё сквозь окно со стороны водителя перед моим домом:

— Увидимся завтра.

— Конечно.

Но я знал, что завтра мы не увидимся. Когда она доедет до конца моей улицы, все будет кончено. Это был выбор, как развилка на нашей дороге — либо Равенвуд либо Гатлин. Третьего не дано. Если она сейчас не выберет Гатлин, то ее катафалк просто проедет по второму пути на развилке, мимо меня. Так, как это было тогда, когда я первый раз его увидел.

Если она не выберет меня.

Нельзя пройти по двум дорогам одновременно. Выберешь одну, и на вторую уже не вернешься. Я слышал, как заводится мотор, но продолжал идти к своей двери, не оборачиваясь. Катафалк двинулся с места.

Она выбрала не меня.

 

Я лежал на кровати и смотрел в окно. Лунный свет сочился в комнату, не давая мне уснуть, и раздражал меня этим, ведь все, чего я хотел, чтобы этот день, наконец, закончился.

Итан. Голос был таким тихим, что я едва услышал его.

Я уставился на окно. Оно было закрыто, я проверял.

Итан. Выходи.

Я закрыл глаза. Защёлка на окне тихо скрипнула.

Или впусти меня.

Деревянные ставни распахнулись. Я бы мог сослаться на ветер, но за окном был полный штиль. Поднявшись с кровати, я выглянул в окно.

Лена стояла на лужайке перед моим домом в одной пижаме. Хороший повод для соседских сплетен, а у Аммы вообще случился бы инфаркт.

— Если ты не спустишься, я поднимусь.

Инфаркт и следом инсульт.

Мы сели на ступенях при входе. На мне были джинсы, потому что я не сплю в пижаме. И если бы Амма вдруг вышла и нашла бы меня в одних боксерах с девчонкой рядом, к утру я был бы похоронен на задней лужайке.

Лена облокотилась на верхнюю ступеньку, разглядывая белую краску, в которую было окрашено крыльцо:

— Проехав твою улицу, я чуть не развернулась обратно, но побоялась.

В лунном свете я мог разглядеть на ее пижаме зеленые и фиолетовые рисунки в китайском стиле.

— А когда приехала домой, испугалась того, что не развернулась, — Лена была босиком и сейчас сдирала лак с ногтей на ногах — верный признак того, что ей есть, что сказать. — Не знаю, как сказать. Никогда раньше не рассказывала об этом и не знаю, как это все выразить словами.

Я задумчиво зарылся рукой в свои взъерошенные волосы.

— Ты можешь сказать мне, что бы это ни было. Я знаю, каково это, расти в семейке сумасшедших.

— Думаешь, знаешь, что такое сумасшествие? Да ты и понятия не имеешь.

Она сделала глубокий вдох. Что бы она ни собиралась сказать, ей было крайне сложно. Я видел по её лицу, как она силится подобрать нужные слова.

— В моей семье у всех, включая меня, есть определённые способности. Мы можем то, чего не могут обычные люди. Мы рождаемся такими, ничего не можем с этим поделать. Мы такие, какие есть.

Через секунду до меня дошло, о чем она говорила, или дошло то, о чем мне казалось, она говорит.

Магия.

И где Амма, когда она так нужна?

Я боялся спрашивать, но должен был узнать:

— И кто именно вы такие? — вопрос звучал так нелепо, что я с трудом его выговорил.

— Маги, — тихо ответила она.

— Маги?

Она кивнула.

— Те, которые колдуют?

Она опять кивнула.

Я уставился на нее. Может она и правда чокнутая?

— То есть… вы… как бы ведьмы?

— Итан. Это смешно.

Я выдохнул, почувствовав моментальное облегчение. Ну, конечно, я просто идиот. И о чём вообще думал?

— Какое дурацкое слово. Это как сказать качки или ботаны. Глупый стереотип.

Внутри всё сжалось. Часть меня норовила взлететь вверх по ступенькам, закрыть за собой дверь и спрятаться у себя в комнате под одеялом. Но другая, значительно бульшая часть, хотела остаться. Потому что разве не подозревал я уже что-то подобное? Может, я и не знал, кто она, но понимал, что в ней кроется куда больше, чем просто необычное ожерелье и поношенные кеды. Чего я ещё ожидал от человека, который может вызвать ливень? От того, кто разговаривал со мной на расстоянии? Того, кто может менять форму плывущих по небу облаков? Того, кто может открыть окно в мою комнату, стоя на лужайке?

— Может придумаешь название получше?

— Нет одного такого слова, чтобы оно подходило всем в моей семье. А есть ли одно такое слово, чтобы охарактеризовать твою?

Я хотел снять напряжение, притвориться, будто она обычная девчонка, чтобы и самого себя убедить в том, что всё в порядке:

— Ага. Шизики.

— Ну, а мы вот Маги. Это обобщённое понятие. У нас у всех есть определённые силы. Мы наделены способностями, как другие семьи наделены умом или красотой, или богатством, или здоровьем.

Я знал свой следующий вопрос, но задавать его не хотелось. Мне уже было известно, что она может разбить окно силой мысли. И я не был уверен, что хочу узнать, что она еще может разнести вдребезги.

Но всё равно уже начинало казаться, будто мы болтали об очередной двинутой семейке, проживающей на юге, вроде Сестер. Равенвуды жили в Гатлине не меньше других семей. Так почему они должны быть менее двинутыми? По крайней мере, я пытался себя в этом убедить.

Лена расценила моё молчание, как плохой знак:

— Знала ведь, не надо было ничего тебе рассказывать. Говорила же, оставь меня в покое. Теперь ты, наверно, думаешь, что я фрик.

— Я думаю, ты одаренная.

— Ты считаешь мой дом жутким, ты уже сказал это.

— Вы просто перебарщиваете с декорированием…, - я пытался не разрушить всё окончательно. Пытался удержать на ее губах улыбку. Я понимал, чего ей стоило рассказать мне правду. И не мог отвернуться от нее теперь. Развернувшись, я указал в сторону слабого света над кустами азалии, льющегося из окна кабинета, спрятанного за толстыми деревянными ставнями. — Смотри. Видишь там окно? Это отцовский кабинет. Он работает по ночам, а днём спит. С тех пор, как умерла мама, он не выходит из дома. И никогда не показывает того, что пишет.

— Как романтично, — тихо ответила она.

— Нет, это ненормально. Но никто не судачит об этом, потому что, в общем, и судачить-то некому. Кроме Аммы, которая прячет повсюду в моей комнате магические обереги и орёт, когда я приношу домой старые украшения.

Она уже почти улыбалась:

— Может, это ты фрик.

— Я чудаковатый, и ты со странностями. В твоем доме исчезают комнаты, в моем — люди. Твой затворник — это сумасшедший дядя, а мой затворник — отец-лунатик, так что я не понимаю, где ты видишь между нами большую разницу?

Лена расслабленно улыбнулась:

— Буду считать эту тираду комплиментом.

— Это он и был, — я смотрел, как она улыбается настоящей широкой улыбкой. Было в ней сейчас что-то особенное. Я чуть было не наклонился вперед и не поцеловал ее. Я одернул себя, пересев на ступеньку повыше.

— Ты в порядке?

— Да. Просто устал, — но уставшим я не был.

Мы так и остались на крыльце, болтая обо всём подряд. Мы лежали на соседних ступеньках — я на верхней, она на нижней — и наблюдали, как предрассветное утреннее небо сменяет тёмное ночное, пока не услышали, как начали петь птицы.

Катафалк уехал на рассвете. Страшила Рэдли медленно трусил за ним следом в сторону дома.

При такой скорости домой он доберется к закату. Иногда я задумывался, зачем он вообще ходит за ней.

Глупый пёс.

Я схватился за медную ручку двери, но не мог заставить себя повернуть её. Всё в моей голове было вверх тормашками, и ничто в комнате не помогло бы мне разложить мысли по полочкам. В голове было месиво, вместо мозгов полная сковородка горячей взбитой яичницы по лучшему рецепту Аммы. Последние дни в душе у меня творилось то же самое.

Б. О. Я. З. Л. И. В. Ы. Й. Так назвала бы меня Амма. Девять букв, дающие более мягкое определение слову «трус». Да, я был напуган. Я сказал Лене, что ничего особенного не вижу в том, что она и её семья — кто? Ведьмы? Маги? Это вам не способ правильно забрасывать удочку, этому меня не учили.

Конечно, ничего особенного.

Невероятная ложь. Могу поспорить, что даже глупый пёс понимал это.