Картина религиозной жизни в эпоху Возрождения была бы неполной, если бы мы ограничились только сферами теоретического и художественного сознания. Кроме них существовали еще и сфера обыденного, повседневного сознания и, наконец, сфера реально-практических взаимоотношений с церковью и духовенством.
Как справедливо отмечает Л. М. Баткин, для обыденной психологии горожанина были характерны не безверие и не равнодушие к религии, а некий компромисс между верой и повседневными материальными хлопотами[288].
Особенно ярко он проявлялся в городской торгово-денежной среде. В связи с этим в литературе XIV в. часто фигурирует один из крупнейших дельцов купец Датини из Прато, хорошо знакомый по его собственным письмам различным адресатам. В начале и в конце каждого из них он не забывает упомянуть имя божье, то же делается и в деловых бумагах-контрактах. Датини старается не заниматься делами в воскресенье, исправно и щедро подает милостыню. В число обязательных мероприятий он, например, включает паломничество к реликвиям Фьезоле и Ареццо. При этом он самым обстоятельным образом описывает бытовую сторону поездки, в том числе и количество припасов, которые он погрузил на двух лошадей и мула. Как отмечает Л. М. Баткин, «с Богом у Датини сложные отношения, он любит его как компаньона, побаивается и считается с ним в меру, полагаясь, в основном, на себя»[289]. Кроме того, будучи опытным и умелым дельцом, Датини хорошо понимал, что на пути к успеху только своих сил недостаточно, нужна помощь других людей, которую он ценил даже выше, чем помощь бога. Так, в одном из писем он подводил итог своим размышлениям на эту тему: «Человек — опасная штука, когда с ним имеешь дело, но все же в этом мире я больше уповаю на людей, чем на бога, и этот мир хорошо платит мне за этой» (2, 15)[290].
Наиболее точно отношение раннебуржуазной верхушки к религии выразил один из видных гуманистов Джованни Морелли. Он писал, что «...все проистекает от бога, но в соответствии с нашими достоинствами». И далее: «Я потому и говорю, что мудрые выгадывают, ибо они знают господа и действуют хорошо и лучше помогают себе: ведь господь желает, чтобы ты сам себе помог и трудами пришел к совершенству»[291].
В связи с этим становится вполне понятным, почему возрожденческое обыденное сознание энергично отвергало средневековый идеал отшельничества, полагая, что «отшельническая святость радует лишь себя самое, в то время как действенная святость обращена на многих»[292]. Лучшим путем к богу при этом считалась реальная жизненная практика, гражданская деятельность человека.
Характерно, что эту мысль зачастую высказывали и сами служители церкви. Так, святой Антонин[293] в письмах к флорентийской даме Адимари наставлял ее, что «нужно лишь ежедневно часть времени уделять молитве и чтению духовных книг», «отрываться от суетных своих дел и взглядывать на небо», «хоть иногда размышлять о духовных вещах и считать их своей целью». «Остальное следует предоставить святым угодникам, нам же, грешникам, довольно искры от алтарного огня [...] и тот, кто захвачен делами внешнего мира, тоже обретет Господа»[294].
Характерно при этом, что одними из достойнейших земных занятий признавались банковское дело и торговля. Так, в своей проповеди перед флорентийцами (1425 г.) св. Бернардин говорил: «Я покажу вам, что Святая Церковь не осуждает ни единым местом Писания купца, который честно занимается торговлей [...] делом, плодотворным для человеческой природы и универсального тварного блага».[295]. В равной степени знаменитый монах советовал не омертвлять деньги в виде сокровищ, а пускать их в оборот, в связи с чем, считал он, «банковское дело необходимо[296].
Мотив практицизма в обыденном религиозном сознании особенно чувствительно давал о себе знать в отношении рядовых людей эпохи Возрождения к святым, и даже к самой богоматери. Так, широко известен рассказ об одной флорентийке, которая в качестве вознаграждения поставила к образу Благовещения бочонок с воском. Это была благодарность за то, что приехавший супруг этой женщины не заметил, что бочонок вина, который при его отъезде был полон, теперь пуст. А выпил вино возлюбленный хозяйки дома, при этом, кстати, монах[297].
