Перед второй мировой войной, во время нее и в первые послевоенные десятилетия развернулось движение экономически и социально угнетенных этнических групп против доминирующих над ними высокоразвитых стран: народов Индонезии против японских и голландских колонизаторов; народов Индии против английского господства; ряда народов Африки против французского неоколониализма. В конце 40-х гг. начался, а в 60-х гг. практически завершился развал мировой колониальной системы. Бывшие колонии стали независимыми государствами, причем, как правило, с крайне пестрым национальным составом. Острота национальных конфликтов в них не снизилась, но теперь это были уже конфликты между народами, стоящими приблизительно на одном уровне социально-экономического развития. С падением тоталитарных коммунистических режимов в странах Восточной Европы во многих из них начались местные конфликты с сепаратистской окраской – словацкий вопрос в Чехословакии, венгерский – в Румынии и т.д.
В целом в национальных движениях сегодня проявляется следующая важная закономерность. Хотя национальный вопрос может выступать и как вопрос социально-экономического развития, и как культурный и языковой вопрос, и даже как вопрос экономической защиты, его постановка всегда будет содержать важный политический аспект: выступая как вопрос политической демократии, он каждый раз вскрывает ущербность какой-либо из сторон существующей политической системы, вновь выдвигая проблему равноправия. В Испании это проблема политического равенства и получения автономии пятью ее провинциями, в Бельгии – реализация принципа федерализма, в Квебеке – требование политической самостоятельности. Потребности нации даже в культурно-языковой сфере нуждаются в собственно политическом покровительстве.
Одной из шаблонных ошибок в трактовке и способе регулирования национальных проблем в бывшем СССР было смешение нескольких разных типов национальных движений. Как показывает анализ функционирования постсоветских республик, разная направленность национальных движений сказывается и сегодня.
В истории XX в. одним из наиболее ярких примеров эффективного решения многонациональных проблем является деятельность Кемаля Ататюрка, который сумел создать современное турецкое государство и нацию. Суть его подхода заключалась в эффективной модернизации ментальности турецкого народа в рамках единого национального движения, в корне отличающейся от архаического имперского сознания как наследства Османской империи.
Антимодернистский по своему духу и по средствам избираемых действий тип национального движения основан на консервации некоторых традиционных форм как культурной, так и социальной жизни. Шаблонная оценка национальных движений и их анализ только с точки зрения их оппозиции союзному центру были сами по себе ошибочными.
Наиболее интенсивным и организованным национальное движение было в странах Балтии. С самого начала его радикальное крыло имело в виду восстановление независимости Латвии, Литвы и Эстонии на основе выхода из СССР, т. е. возвращение к тому статусу, который сформировался в так называемый межвоенный период. Данной задаче была подчинена деятельность народных фронтов республик, координировавших свои действия. Им противостояли не только центр, но и правящие структуры и прежде всего партийные и государственные органы этих республик. Ошибка центра состояла в непонимании того, что нарастание требований в пользу самостоятельности и суверенитета неустранимо.
Особенно противоречивыми были оценки национальных движений в республиках Прибалтики, Грузии, Татарстане. Не только общественные деятели, но и многие ученые квалифицировали их как политические движения, причем одни – как движения за отделение от СССР, другие – как антисоветские.
Социолог А.Г. Здравомыслов рассматривает национальные движения, например в Прибалтике, в качестве одной из форм межнациональных конфликтов (этот термин кроме него используют также некоторые другие социологи, в том числе В.Н. Иванов, И.В. Лододо, А.И. Котов). Это понятно, поскольку сами межнациональные конфликты А.Г. Здравомыслов трактует как конфликты, «которые так или иначе включают в себя национально-этническую мотивацию»[120].
В Молдавии события приняли несколько иной характер, который был обусловлен образованием Приднестровской и Гагаузской республик и превращением Приднестровья в зону вооруженного конфликта. Кроме того, Молдова не выступала за распад СССР, ее политические лидеры рассчитывали на поддержку центра в решении круга внутренних проблем, приобретших характер статусного конфликта: признание или непризнание Приднестровья в качестве некоторого государственного образования.
Национальные движения в Закавказье были более драматическими. Конфликт по поводу статуса Нагорного Карабаха постепенно переродился в межнациональную войну. Именно в связи с этими событиями сформировалась своего рода позиция центра – принципиальное невмешательство в конфликт. Обе конфликтующие стороны усматривали в этом поддержку центром противоположной стороны, результатом чего стало формирование ими лозунгов антиимперского содержания.
Среднеазиатский регион бывшего СССР вместе с Казахстаном продемонстрировал новые варианты национальных движений и национально-этнических конфликтов. Результаты референдума 17 марта 1991 г. о сохранении СССР показали, что население всех среднеазиатских республик было настроено даже более просоюзно, чем население России. По сути дела, эти республики были поставлены перед необходимостью самоорганизоваться в качестве суверенных государств под давлением российско-украинско-белорусского союза.
События в Грузии развивались примерно по балтийскому варианту. Существенное отличие в них внес трагический инцидент в Тбилиси 9 января 1989 г. – первый опыт применения войск против массового митинга, проходившего под лозунгами национальной демократии.
В Таджикистане гражданская война, разразившаяся на классовой и идеологической почве, приобрела наиболее ожесточенные, формы и унесла тысячи жизней. Воюющие группировки продемонстрировали при этом крайние формы жестокости и бесчеловечности.
Среднеазиатский регион бывшего СССР вместе с Казахстаном продемонстрировал новые варианты национальных движений и национально-этнических конфликтов. Результаты референдума 17 марта 1991 г. о сохранении СССР показали, что население всех среднеазиатских республик было настроено даже более просоюзно, чем население России. По сути дела, эти республики были поставлены перед необходимостью самоорганизоваться в качестве суверенных государств под давлением российско-украинско-белорусского союза.
В Таджикистане гражданская война, разразившаяся на классовой и идеологической почве, приобрела наиболее ожесточенные формы и унесла тысячи жизней. Воюющие группировки продемонстрировали при этом крайние формы жестокости и бесчеловечности.
Надо сказать, что все эти стороны национального возрождения проявили себя по большей части именно на первом этапе национальных движений, который в союзных республиках приходился в основном на 1987–1988 гг. (до конституционных кризисов, принятия поправок к Конституциям о верховенстве власти, до провозглашения суверенитетов).
Второй этап движений пришелся на 1989–1991 гг. в союзных республиках и на 1991–1993 гг. в автономных. В этот период речь шла уже об открытой борьбе за власть. Тогда стали проявляться неприглядные стороны национального возрождения, а точнее агрессивного национализма. Образ жертвы, перечни ущемленностей привели к формированию «образа врага». Виновными во всем была объявлена не власть и ее национальная политика, а русские, которых называли «оккупантами» в Прибалтике, «завоевателями» в Саха (Якутии) и т.д.
Врагов стали искать и в своей среде: «кто не с нами, тот против нас». Отражением этой тенденции была атака на тех, кто потерял связь с «родной культурой» и кого стали называть манкуртами.
Психология «жертвы» испепеляла и рождала агрессию. Борьба за власть после провозглашения независимости привела в республиках, которые претендовали на образцы демократии, к этнодоминированию титульной национальности и отстранению от политической жизни значительной части населения республик.
В последние десятилетия во многих странах мира возникли региональные партии. В Италии – это Лига Севера, в Испании Баскская националистическая партия, в Великобритании – Партия, шотландских националистов, во Франции – Бретонская национальная партия, в Канаде – Квебекская партия.
Сообщества людей одной национальности, живущих вдали от своей родной земли, называют этническими диаспорами. Это люди, которые вполне добровольно, в поисках более интересной работы и более высокой зарплаты, либо родились там, но в семье, которая никогда не теряла с «исторической родиной» тесной духовной, а зачастую и материальной связи.
В общем выделяют диаспоры старые, т.е. существующие со времен древности или Средневековья (это евреи, греки, армяне в странах Европы и Западной Азии, китайцы, индийцы в странах Юго-Восточной Азии), и относительно молодые (турки, поляки, алжирцы, марокканцы, корейцы, японцы и др.). Совсем новые диаспоры (с 1970-х гг.) быстро формируются в нефтяных государствах Персидского залива и Аравийского полуострова из гастарбайтеров – выходцев из Палестины, Индии, Пакистана, Кореи.
Есть диаспоры, которые исследователи называют скрытыми (дремлющими, пробуждающимися) – это те, что не проявляли себя до недавнего времени как организованные сообщества: поляки, скандинавы и ирландцы в США, хорваты в Австрии, итальянцы в Аргентине.
Яркий пример диаспор катаклизма – это русские (и все «русскоязычные», пожалуй) в государствах на постсоветском пространстве в странах Балтии, Средней Азии, Южного Кавказа; они еще только учатся «диаспоральному бытию», еще только структурируются как таковые. Самая большая трудность для них – это, конечно, перестройка сознания: необходимость отказаться от самоощущения части имперской нации и осознать себя этническим меньшинством в «чужой» (впрочем, чужой без всяких кавычек), самостоятельной стране, где правила игры устанавливают ее «хозяева» – титульный этнос. Более 20 млн. русских жили на территории Казахстана, Узбекистана, Грузии, Украины, Эстонии, Латвии, полагая, что они живут всего лишь в окраинных провинциях России.
Прав, думается, член-корреспондент РАН Валерий Тишков, отметивший появление на горизонте новых «транснациональных общностей за привычным фасадом диаспоры». Миллион азербайджанцев, или полмиллиона армян, или сотни тысяч грузин (без старожильческой части армян, азербайджанцев и грузин в России), постоянно курсирующих между Россией и своими родинами, живущих по большей части «на два дома» – «это новая по своей природе диаспора, которая, возможно, заслуживает нового названия».
Вполне вероятно (а точнее неизбежно) возникновение совсем новых, пока только намечающихся диаспоральных общностей быстро глобализирующегося мира. Если учесть их постоянный численный рост, динамизм, все более активные экономические, политические, культурные, интеллектуальные связи, многообразные контакты людей и структур (вплоть до самых «верхних этажей») и в странах исхода, и в принимающих странах, то роль их в современном мире переоценить невозможно
