Политическая культура и общенациональная идеология

В науке сложилось два основных подхода к трактовке политической культуры. Одни ученые отождествляют ее с субъективным содержанием политики, подразумевая под ней всю совокупность духовных явлений (Г. Алмонд, С. Верба, Д. Дивайн, Ю. Краснов и др.) и символов (Л. Диттмер).

Другая группа ученых, видя в политической культуре проявление нормативных требований (С. Вайт), совокупность типичных образцов поведения (Дж. Плейно), способ политической деятельности (У. Розенбаум) и т.д., считают, что это особый, специфический субъективный ракурс политики.

Политическая культура отражает только самые устойчивые и отличительные черты поведения человека не подверженные каким-либо стремительным изменениям под воздействием конъюнктуры или перепада настроений. В силу этого политическая культура выражает воплощаемый на практике внутренний кодекс человеческого поведения и потому выступает как стиль деятельности индивида в сфере политической власти (И. Шапиро, П. Шаран).

Они выделили три условия понимания политики или политического восприятия:

1) когнитивный, т.е. познание системы вместе с ее правителями, правилами функционирования, достижениями и верой в нее;

2) эмоциональный, т.е. положительные или отрицательные эмоции; сюда же нужно добавить ошибочные представления в отношении деятелей и системы;

3) оценочный, т.е. этические суждения и мнения относительно политических целей.

Ядро политической культуры составляет политическая идеология, мировоззренческие политические установки, взгляды, которые придают ей внутреннее единство, цельность, классовую направленность.

Термин «политическая культура» обязан своим появлением немецкому философу и просветителю Иоганну Гердеру (1744–1803). В к. XIX – н. XX веков этот термин уже активно использовался в идейных изысканиях русских философов, писателей и радикально настроенных представителей интеллигенции.

Понятие «политическая культура» было введено Г.Алмондом и С.Верба в их книге «Гражданская культура», вышедшей в 1963 г. Основной вклад в развитие теории политической культуры внесли Г.Алмонд, С.Верба, С.Липест, Л.Пай, М.Дюверже, Р.Роуз, Т.Элиот, Дж. Кейси, М.Каулинг, Д.Кавиных, К.фон Бойме, Р.Шварценберг, И.Инглхарт.

Теория политической культуры позволила преодолеть ограниченность институционального анализа в политических исследованиях, не способного объяснить, почему, например, одинаковые по форме институты государственной власти в разных странах действуют порой совершенно по-разному.

Концепция была выработана в 50-х-начале 60-х гг. XX в. преимущественно американским политологом Г. Алмондом в рамках его структурно-функционального анализа политическим систем. Он определял политическую культуру как распространенные в обществе ориентации на политические действия и на другие феномены политической системы. Алмонд предложил рассматривать политическую культуру как субъективную составляющую политической системы, ее социально-психологическую среду, влияющую на политическое поведение человека.

Политическая система действует в рамках определенных целей и задач, которые Алмонд представляет как политическую культуру общества.. Подобные индивидуальные подходы включают несколько компонентов: а) когнитивную ориентацию, знание политических целей и представлений; б) эмоциональную ориентацию, чувство при­вязанности, вовлеченность, неприятия относительно объектов политики; в) оценочную ориентацию, суждения и мнения, обычно подразумевающие изменение ценностных стандартов к политическим объектам и событиям.

Политическая культура – это система политического опыта, знаний, чувств, стереотипов, образцов поведения и функционирования политических субъектов; интегральная характеристика политического образа жизни страны, класса, нации, социальной группы, индивидов.

Россия XX в. постсоветский, период, стала ареной борьбы двух мощных идеологий – либеральной («демократической») и марксистской («коммунистической»). Либерально-демократическая идея, которая стала оформляться по мере становления капитализма (XVII−XVIII вв.), связывает перспективы общественного процветания с обеспечением экономических и политических свобод и прав индивида. Это означает: простор личной инициативе, защита частной собственности, свободная конкуренция производителей, широкие избирательные права, свобода слова, партий, общественных движений и волеизъявлений.

Последовательным критиком либерализма в XIX в. был марксизм. Его основатели К. Маркс и Ф. Энгельс обращали внимание на многочисленные противоречия и нестыковки либеральной модели: формальный характер экономической свободы («равенства возможностей») и других «прав человека»; возможность сосредоточивать основные регулятивы власти в руках эксплуататорского меньшинства; различные закулисные способы политической игры, манипулирования сознанием масс; жесткий индивидуализм в конкурентной борьбе, в том числе на международной арене, вплоть до экспансионизма в отношении «слабых» и «бедных» стран, и т.д. Предполагалось, что таким путем человечество со временем совершит «прыжок из царства необходимости в царство свободы» – коммунизм, когда общественные богатства «польются широким потоком» и осуществится принцип «от каждого по способностям – каждому по потребностям».

Социалистическая идея внушала надежду на возможность всемирного человеческого братства трудящихся. Однако ее практическая реализация посредством ленинско-сталинской программы «построения социализма в одной отдельно взятой стране» (СССР), как и последовательное распространение этого опыта на ряд других стран и регионов, не привели к желаемому результату и были в целом признаны неудачными. Более того, она способствовала удачному политическому маневру капитализма: эволюции ряда индустриальных стран в плане формирования «социальной государственности», материальной поддержки трудящихся слоев общества.^[105] Что касается злоключений социалистической идеи в политической практике XX в. (в том числе в России), то разве это не свойственно и таким идеям и понятиям, как «либерализм», «свобода», «демократия»?^[106]

Значимость проблемы общенациональной идеологии в России. Предпосылки для идеологической консолидации общества после 2000 г. существенно усилились. За сравнительно короткий исторический срок страна была выведена из системного кризиса, обусловленного механическим переносом и насаждением идей, идеалов и форм деятельности, взятых из внешней для нас культурной модели. Более того, намечаются перспективы решения острых национальных проблем на пути нетрадиционных для России подходов: разрыва порочного круга «оставаний – догоняний» посредством освоения новейших технологий, институционального прорыва в постиндустриализм с багажом национально-исторического культурного опыта. Все это обостряет проблему идеологической базы указанной социальной динамики, а именно – общенациональной государственной идеологии.

В процессе формирования общности в России сменился ряд общегосударственных идеологий: «Москва – третий Рим», «Православие. Самодержавие. Народность», коммунистическая идеология. Особо важную организующую роль в нашей истории сыграла вторая идеологическая связка, автором которой, как известно, был министр просвещения С.С. Уваров. Она оформилась в первой трети XIX века, когда в России шел мощный процесс нациеобразования: завершились территориальные «вхождения» и «присоединения», созревало единое национальное самосознание. Особую роль при этом сыграли Отечественная война 1812 г., восстание декабристов 1825 г., появление таких трудов, как «История государства российского» Н.М. Карамзина и др. Под знаком этой идеологии прошел весь XIX век (дискуссии по поводу отмены крепостного права, обсуждение вопроса об исторических судьбах и перспективах развития России в контексте «русской идеи» и др.).

Отметим, что эта идеология повлияла на развитие не только дореволюционной, но и советской России. Достаточно вспомнить мощную социально организующую триаду советской цивилизации: генеральный секретарь (новое явление российского самодержавия); теория коммунизма и социализма по-советски (инобытие православия, веры в наступление Царства Божия на Земле); партия – организатор и вдохновитель народных масс, «наш рулевой» (особая форма утверждения идеи народности).

Российская духовность обусловлена поисками смысложизненных оснований нашего бытия. Западный человек прагматичен, он обретает смысл в ближайших и практических целях (стать богатым). Русский человек, часто неявно для себя, «духовной жаждою томим», устремлен к «конечным царствам»: «Царству Божию», «всемирному человеческому братству», «мировой революции». Если же он теряет веру в духовные смыслы, то погружается в пучину греха, ищет «товарищества с Антихристом» (Н. Бердяев). Особую роль в становлении российской духовности сыграло православие с его устремленностью к совершенствованию души, поискам «Правды-Совести». Более всего это касается формирования отечественной культуры, которая с конца XVIII в. берет на себя функцию духовной руководительницы общества, пытаясь адаптировать православно-христианский идеал к реальностям жизни.

Процесс мировой демократизации в XX веке, особенно в условиях так называемой «третьей волны» (80−90-е гг.), показывает, что он протекает успешно, когда: 1) является результатом собственного выбора страны, народа; 2) развертывается как органически присущий данному обществу, т.е. вырастает из его внутренних противоречий; из устойчивых ориентаций народа на установление демократических норм, правил жизни. Однако страна не приняла навязанный ей американский проект демократии. «Демократизация» по-американски, т.е. путем скрытого или явного идеологического и политического вмешательства, в ряде стран обернулась серией войн, вооруженных конфликтов (Ближний Восток), обострением внутриполитических деструктивных процессов (страны СНГ).

Анализируя курс последнего десятилетия, можно заключить, что была развернута не только стратегия выхода из кризиса 90-х годов, но и перспектива технологического и институционального разрыва традиционной российской цикличности, вхождения в мировую цивилизацию, постиндустриальное общество, с опорой на новые технологии и собственный национально-культурный опыт. В связи с этим имеет смысл предложить нашу интерпретацию термина «суверенная демократия». Ныне он широко обсуждается в прессе, получая при этом много неоднозначных оценок, путаных комментариев и расшифровок.^[107] В понятии «суверенная демократия» зафиксирован смыслокомплекс, который должен отражать, на наш взгляд, существо демократического поворота, произошедшего после 2000 г. Он может быть сведен к следующим тезисам идеологического порядка.

Понятие «суверенная демократия» выражает идею преемственности современного этапа России, ее исторического опыта и опыта мировой цивилизации, эволюционирующей к постиндустриализму. При этом в нем воплощается социально-творческий характер нашей демократии, которая стремится найти синтез позиций Запада и Востока, индивидуализма и коллективизма, свободы и справедливости, права и закона.

Принцип эволюционизма вытекает из системно-вероятностного представления мира. Поскольку общество – организм, обладающий большим числом степеней свободы (неравновесным состоянием), ему свойственен «универсальный эволюционизм» (Н. Моисеев). Это значит, что оно развивается не линейно, но в целом – направленно и при этом не столько под влиянием внешних воздействий, сколько посредством внутренних выборов, сдвигов. Такой подход соответствует идеологии консерватизма, социал-реформизма.

Принцип ненасилия входит как обязательная норма в большинство религий мира. В христианстве его выражает, в частности, заповедь «не убий». С позиции ненасилия выступали многие гуманисты XX века (Л. Толстой, М. Ганди, А. Швейцер и др.). В то же время история, социальная практика XX века полны различных форм и проявлений насилия: военного, национального, тоталитарно-государственного, личностно-психологического.

Принцип диалога. Практика ненасильственных действий опирается на допущение, что противоположная сторона (оппонент) также обладает своей «правдой», какой-то частью объективной истины. Значит, надо его вовлечь в совместный поиск решения спорной проблемы, т.е. в диалог. Тема мышления как диалога активно обсуждается в литературе (М. Бубер, М. Бахтин, В. Библер, Ю. Хабермас и др.).

Перечисленные принципы тесно взаимосвязаны, они обладают своеобразной системностью, но не являются некими жесткими нормами, правилами мышления. Скорее здесь определяются общие ориентации, установки для сферы социального управления – осмысления современных ситуаций, разрешения конфликтов, принятия управленческих решений. Управленческие решения и применяемые технологии могут получать определенную оценку с точки зрения их гуманистической рациональности.

Между тем реальная управленческая практика допускает существенные расхождения (ножницы) между принципами и жизнью, нормой и реализацией, правом и законом. Известны факты, когда верховная власть страны поступала вопреки воле народа (Беловежское соглашение 1991 г., разгон Верховного Совета 1993 г.). Это особенно чувствуется в периоды избирательных кампаний, когда решается вопрос, какая из политических сил (партий) окажется у руля государственной власти. Таковы различные приемы наклеивания ярлыков, мифо- и имиджетворчества в духе «черного пиара», борьбы компроматов. По своей сути манипуляция сознанием есть скрытая форма насилия над личностью^[108]. В условиях внедрения науко- и информационноемких технологий в различные сферы человеческой деятельности отрицать роль технологий в сфере политики было бы неразумно. Речь о другом: о тех технологиях, которые превращают политику в «грязное дело», т.е. безнравственное, бесчеловечное. Такие технологии способствуют собиранию сил, поддержанию целостности, стабильности общества, его устойчивой позитивной динамике^[109]. Позиция гуманизма исходит из тезиса Канта о необходимости соответствия цели и средств. Иначе говоря, не все средства хороши для достижения цели; применение грубых, насильственных средств ставит под сомнение гуманистичность самих целей. Важно при этом найти некий способ интеграции, общий «код общения», «пространство согласия».