После сватовства князя Андрея и Наташи Пьер почувствовал, что не может жить как прежде. Он перестал вести дневник, начал избегать общества братьев-масонов, стал опять ездить в клуб, много пить и сблизился с холостяцкими компаниями. Его жена сделала замечание по поводу его образа жизни, и чтобы не компроментировать ее, Пьер уехал в Москву.
В Москве, проехав по городским улицам, граф Безухов почувствовал себя дома, в тихом пристанище. Московское общество приняло Пьера как своего, в глазах света он был милым и добродушным чудаком, простым русским барином.
На Пьера не находили, как прежде, минуты отчаяния, хандры и отвращения к жизни; но та же болезнь, выражавшаяся прежде резкими припадками, была вогнана внутрь и ни на мгновенье не покидала его. «К чему? Зачем? Что такое творится на свете?» – спрашивал он себя с недоумением по нескольку раз в день, невольно начиная вдумываться в смысл явлений жизни; но опытом зная, что на вопросы эти не было ответов, он поспешно старался отвернуться от них, брался за книгу, или спешил в клуб, или к Аполлону Николаевичу болтать о городских сплетнях... Слишком страшно было быть под гнетом этих неразрешимых вопросов жизни, и он отдавался первым увлечениям, чтобы только забыть их. Он ездил во всевозможные общества, много пил, покупал картины и строил, а главное читал...
***
В начале зимы старый князь Болконский вместе с княжной Марьей и внуком также приехали в Москву. Князь сильно постарел за последний год, его характер стал еще хуже, чем прежде. Для княжны жизнь в Москве была очень тяжела: здесь она была лишена двух своих главных радостей – общения с божьими людьми и уединения. В свет она не выезжала, так как отец был болен, а одну ее не отпускал.
Княжне Марье в Москве не с кем было поговорить, некому поверить своего горя, а горя много прибавилось нового за это время. Срок возвращения князя Андрея и его женитьбы приближался, а его поручение приготовить к тому отца не только не было исполнено, но дело, напротив, казалось совсем испорчено, и напоминание о графине Ростовой выводило из себя старого князя, и так уже большую часть времени бывшего не в духе.
К графу Болконскому периодически съезжались старые военные, для которых политика была основной темой для разговора. Княжна Марья, слушая разговоры стариков, ничего не понимала, и думала только о том, замечают ли они отношение отца к ней. Погруженная в свои переживания, она даже не замечала, что Борис Друбецкой, прибывший недавно из Петербурга для того, чтобы найти богатую невесту, пытается настойчиво ухаживать за ней.
В один из вечеров к Болконским заехал Пьер. Он и княжна случайно остались наедине в гостиной, и Пьер заговорил с Марьей о Борисе Друбецком. Безухов сообщил девушке, что Борис поставил себе цель выгодно жениться и теперь лишь не знает, «кого атаковать» – княжну Марью или Жюли Карагину.
– Пошли бы вы за него замуж? – спросил Пьер.
– Ах, Боже мой, граф, есть такие минуты, что я пошла бы за всякого, – вдруг неожиданно для самой себя, со слезами в голосе, сказала княжна Марья. – Ах, как тяжело бывает любить человека близкого и чувствовать, что... ничего (продолжала она дрожащим голосом), не можешь для него сделать кроме горя, когда знаешь, что не можешь этого переменить. Тогда одно – уйти, а куда мне уйти?..
– Что вы, что с вами, княжна?
Но княжна, не договорив, заплакала.
– Я не знаю, что со мной нынче. Не слушайте меня, забудьте, что я вам сказала.
Вся веселость Пьера исчезла. Он озабоченно расспрашивал княжну, просил ее высказать все, поверить ему свое горе; но она только повторила, что просит его забыть то, что она сказала, что она не помнит, что она сказала, и что у нее нет горя, кроме того, которое он знает – горя о том, что женитьба князя Андрея угрожает поссорить отца с сыном.
– Слышали ли вы про Ростовых? – спросила она, чтобы переменить разговор. – Мне говорили, что они скоро будут. Andrе я тоже жду каждый день. Я бы желала, чтоб они увиделись здесь.
– А как он смотрит теперь на это дело? – спросил Пьер, под он разумея старого князя. Княжна Марья покачала головой.
– Но что же делать? До года остается только несколько месяцев. И это не может быть. Я бы только желала избавить брата от первых минут. Я желала бы, чтобы они скорее приехали. Я надеюсь сойтись с нею...
Княжна Марья сообщила Пьеру свой план о том, как она, только что приедут Ростовы, сблизится с будущей невесткой и постарается приучить к ней старого князя.
Княжна Марья казалась Друбецкому привлекательнее Жюли Карагиной, но замечая, что девушка погружена в свои переживания и не принимает его ухаживаний, Борис начал ездить в дом Карагиных.
Дом Карагиных был в эту зиму в Москве самым приятным и гостеприимным домом. Кроме званых вечеров и обедов, каждый день у Карагиных собиралось большое общество, в особенности мужчин, ужинающих в 12-м часу ночи и засиживающихся до 3-го часу. Не было бала, гулянья, театра, который бы пропускала Жюли...
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое-то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса.
В один из дней Борис приехал к Жюли и, преодолев отвращение, признался ей в любви и сделал предложение. Жюли дала согласие и молодые начали готовиться к свадьбе, которая должна была состояться в ближайшее время.
***
В январе граф Ростов с Наташей и Соней приехал в Москву. Со дня на день в Москве ждали приезда князя Андрея. Поскольку Ростовы приехали на короткое время и дом их зимой не топился, они решили остановиться у Марьи Дмитриевны Ахросимовой, которая давно приглашала их в гости.
На другой день, по совету Марьи Дмитриевны, граф Илья Андреич поехал с Наташей к князю Николаю Андреичу. Граф с невеселым духом собирался на этот визит: в душе ему было страшно. Последнее свидание во время ополчения, когда граф в ответ на свое приглашение к обеду выслушал горячий выговор за недоставление людей, было памятно графу Илье Андреичу. Наташа, одевшись в свое лучшее платье, была напротив в самом веселом расположении духа. «Не может быть, чтобы они не полюбили меня, думала она: меня все всегда любили. И я так готова сделать для них все, что они пожелают, так готова полюбить его – за то, что он отец, а ее за то, что она сестра, что не за что им не полюбить меня!» Они подъехали к старому, мрачному дому на Вздвиженке и вошли в сени.
– Ну, Господи благослови, – проговорил граф, полушутя, полусерьезно; но Наташа заметила, что отец ее заторопился, входя в переднюю, и робко, тихо спросил, дома ли князь и княжна. После доклада о их приезде между прислугой князя произошло смятение... Первая навстречу гостям вышла m-lle Bourienne. Она особенно учтиво встретила отца с дочерью и проводила их к княжне. Княжна с взволнованным, испуганным и покрытым красными пятнами лицом выбежала, тяжело ступая, навстречу к гостям, и тщетно пытаясь казаться свободной и радушной. Наташа с первого взгляда не понравилась княжне Марье. Она ей показалась слишком нарядной, легкомысленно-веселой и тщеславной. Княжна Марья не знала, что прежде, чем она увидала свою будущую невестку, она уже была дурно расположена к ней по невольной зависти к ее красоте, молодости и счастию и по ревности к любви своего брата. Кроме этого непреодолимого чувства антипатии к ней, княжна Марья в эту минуту была взволнована еще тем, что при докладе о приезде Ростовых, князь закричал, что ему их не нужно, что пусть княжна Марья принимает, если хочет, а чтоб к нему их не пускали. Княжна Марья решилась принять Ростовых, но всякую минуту боялась, как бы князь не сделал какую-нибудь выходку, так как он казался очень взволнованным приездом Ростовых.
– Ну вот, я вам, княжна милая, привез мою певунью, – сказал граф, расшаркиваясь и беспокойно оглядываясь, как будто он боялся, не взойдет ли старый князь. – Уж как я рад, что вы познакомились... Жаль, жаль, что князь все нездоров, – и сказав еще несколько общих фраз он встал. – Ежели позволите, княжна, на четверть часика вам прикинуть мою Наташу, я бы съездил, тут два шага, на Собачью Площадку, к Анне Семеновне, и заеду за ней.
Илья Андреич придумал эту дипломатическую хитрость для того, чтобы дать простор будущей золовке объясниться с своей невесткой (как он сказал это после дочери) и еще для того, чтобы избежать возможности встречи с князем, которого он боялся... Княжна сказала графу, что очень рада и просит его только пробыть подольше у Анны Семеновны, и Илья Андреич уехал. M-lle Bourienne, несмотря на беспокойные, бросаемые на нее взгляды княжны Марьи, желавшей с глазу на глаз поговорить с Наташей, не выходила из комнаты и держала твердо разговор о московских удовольствиях и театрах. Наташа была оскорблена замешательством, происшедшим в передней, беспокойством своего отца и неестественным тоном княжны, которая – ей казалось – делала милость, принимая ее. И потому все ей было неприятно. Княжна Марья ей не нравилась. Она казалась ей очень дурной собою, притворной и сухою. Наташа вдруг нравственно съежилась и приняла невольно такой небрежный тон, который еще более отталкивал от нее княжну Марью. После пяти минут тяжелого, притворного разговора, послышались приближающиеся быстрые шаги в туфлях. Лицо княжны Марьи выразило испуг, дверь комнаты отворилась и вошел князь в белом колпаке и халате.
– Ах, сударыня, – заговорил он, – сударыня, графиня... графиня Ростова, коли не ошибаюсь... прошу извинить, извинить... не знал, сударыня. Видит Бог не знал, что вы удостоили нас своим посещением, к дочери зашел в таком костюме. Извинить прошу... видит Бог не знал, – повторил он так ненатурально, ударяя на слово Бог и так неприятно, что княжна Марья стояла, опустив глаза, не смея взглянуть ни на отца, ни на Наташу. Наташа, встав и присев, тоже не знала, что ей делать. Одна m-lle Bourienne приятно улыбалась.
– Прошу извинить, прошу извинить! Видит Бог не знал, – пробурчал старик и, осмотрев с головы до ног Наташу, вышел. M-lle Bourienne первая нашлась после этого появления и начала разговор про нездоровье князя. Наташа и княжна Марья молча смотрели друг на друга, и чем дольше они молча смотрели друг на друга, не высказывая того, что им нужно было высказать, тем недоброжелательнее они думали друг о друге... Когда уже граф выходил из комнаты, княжна Марья быстрыми шагами подошла к Наташе, взяла ее за руки и, тяжело вздохнув, сказала: «Постойте, мне надо...» Наташа насмешливо, сама не зная над чем, смотрела на княжну Марью.
– Милая Натали, – сказала княжна Марья, – знайте, что я рада тому, что брат нашел счастье... – Она остановилась, чувствуя, что она говорит неправду. Наташа заметила эту остановку и угадала причину ее.
– Я думаю, княжна, что теперь неудобно говорить об этом, – сказала Наташа с внешним достоинством и холодностью и с слезами, которые она чувствовала в горле.
«Что я сказала, что я сделала!» – подумала она, как только вышла из комнаты...
В этот же вечер Ростовы поехали в оперу, на которую достала билет Марья Дмитриевна. Наташа еще не оправилась от обиды, нанесенной ей в доме Болконских, и думала о том, что если бы Андрей был рядом, все стало бы понятнее и проще. В эти минуты ей было мало любить и быть любимой, ей страстно хотелось чувствовать рядом с собой любимого человека, поделиться с ним своими тревогами и ожиданиями. Но когда Наташа вошла в зал, настроение ее изменилось.
Наташа, оправляя платье, прошла вместе с Соней и села, оглядывая освещенные ряды противоположных лож. Давно не испытанное ею ощущение того, что сотни глаз смотрят на ее обнаженные руки и шею, вдруг и приятно и неприятно охватило ее, вызывая целый рой соответствующих этому ощущению воспоминаний, желаний и волнений. Две замечательно хорошенькие девушки, Наташа и Соня, с графом Ильей Андреичем, которого давно не видно было в Москве, обратили на себя общее внимание. Кроме того, все знали смутно про сговор Наташи с князем Андреем, знали, что с тех пор Ростовы жили в деревне, и с любопытством смотрели на невесту одного из лучших женихов России.
Наташа похорошела в деревне, как все ей говорили, а в этот вечер, благодаря своему взволнованному состоянию, была особенно хороша. Она поражала полнотой жизни и красоты, в соединении с равнодушием ко всему окружающему. Ее черные глаза смотрели на толпу, никого не отыскивая, а тонкая, обнаженная выше локтя рука, облокоченная на бархатную рампу, очевидно бессознательно, в такт увертюры, сжималась и разжималась, комкая афишу.
Среди присутствующих Ростовы заметили немало знакомых: Бориса с Жюли, Долохова, который являлся «центром притяжения блестящей молодежи Москвы». Теперь вся Москва «сходила с ума» по Долохову и Анатолю Курагину. Здесь же была и Элен Безухова, красота которой поразила Наташу.
Зазвучали последние аккорды увертюры и застучала палочка капельмейстера. В партере прошли на места запоздавшие мужчины и поднялась занавесь. Как только поднялась занавесь, в ложах и партере все замолкло, и все мужчины, старые и молодые, в мундирах и фраках, все женщины в драгоценных каменьях на голом теле, с жадным любопытством устремили все внимание на сцену. Наташа тоже стала смотреть...
Наташа посмотрела по направлению глаз графини Безуховой и увидала необыкновенно красивого адъютанта, с самоуверенным и вместе учтивым видом подходящего к их ложе. Это был Анатоль Курагин, которого она давно видела и заметила на петербургском бале. Он был теперь в адъютантском мундире с одной эполетой и эксельбантом... Взглянув на Наташу, он подошел к сестре, положил руку в облитой перчатке на край ее ложи, тряхнул ей головой и наклонясь спросил что-то, указывая на Наташу...
Курагин весь этот антракт стоял с Долоховым впереди у рампы, глядя на ложу Ростовых. Наташа знала, что он говорил про нее, и это доставляло ей удовольствие. Она даже повернулась так, чтобы ему виден был ее профиль, по ее понятиям, в самом выгодном положении...
После второго акта Элен попросила графа познакомить ее с его дочерьми и пригласила Наташу к себе в ложу. В следующем антракте к ним подошел Анатоль, и Элен представила его Наташе.
Курагин спросил про впечатление спектакля и рассказал ей про то, как в прошлый спектакль Семенова, играя, упала.
– А знаете, графиня, – сказал он, вдруг обращаясь к ней, как к старой давнишней знакомой, – у нас устраивается карусель в костюмах; вам бы надо участвовать в нем: будет очень весело. Все сбираются у Архаровых. Пожалуйста приезжайте, право, а? – проговорил он. Говоря это, он не спускал улыбающихся глаз с лица, с шеи, с оголенных рук Наташи...
Наташа вернулась к отцу в ложу, совершенно уже подчиненная тому миру, в котором она находилась... Наташа только это и видела из четвертого акта: что-то волновало и мучило ее, и причиной этого волнения был Курагин, за которым она невольно следила глазами. Когда они выходили из театра, Анатоль подошел к ним, вызвал их карету и подсаживал их. Подсаживая Наташу, он пожал ей руку выше локтя. Наташа, взволнованная и красная, оглянулась на него. Он, блестя своими глазами и нежно улыбаясь, смотрел на нее.
Только приехав домой, Наташа могла ясно обдумать все то, что с ней было, и вдруг вспомнив князя Андрея, она ужаснулась, и при всех за чаем, за который все сели после театра, громко ахнула и раскрасневшись выбежала из комнаты. «Боже мой! Я погибла! – сказала она себе. Как я могла допустить до этого?» – думала она. Долго она сидела, закрыв раскрасневшееся лицо руками, стараясь дать себе ясный отчет в том, что было с нею, и не могла ни понять того, что с ней было, ни того, что она чувствовала. Все казалось ей темно, неясно и страшно. 
Анатоль Курагин жил в Москве, потому что отец поставил ему условие жениться на богатой невесте. Но молодой человек считал, что богатые невесты по большей части дурны собой, поэтому ни с кем не желал сближаться и ограничивался кратковременными интрижками. Кроме того, он два года был женат: в Польше один небогатый помещик заставил Анатоля жениться на своей дочери. Однако Анатоль бросил свою жену и за деньги, которые он пообещал выслать тестю, получил себе право снова стать холостым.
Он не был игрок, по крайней мере никогда не желал выигрыша. Он не был тщеславен. Ему было совершенно все равно, что бы об нем ни думали. Еще менее он мог быть обвинен в честолюбии. Он несколько раз дразнил отца, портя свою карьеру, и смеялся над всеми почестями. Он был не скуп и не отказывал никому, кто просил у него. Одно, что он любил, это было веселье и женщины, и так как по его понятиям в этих вкусах не было ничего неблагородного, а обдумать то, что выходило для других людей из удовлетворения его вкусов, он не мог, то в душе своей он считал себя безукоризненным человеком, искренно презирал подлецов и дурных людей и с спокойной совестью высоко носил голову...
Знакомство с Наташей Ростовой произвело сильное впечатление на Анатоля. Обсудив с Долоховым достоинства девушки, он решил «приволокнуться за нею», не думая, что из этого может получиться в будущем. Долохов напомнил, что «один раз он уже попался на девочке», но Анатоль в ответ лишь засмеялся, сказав, что два раза на одном и том же не попадаются.
Наташа Ростова по-прежнему ждала Андрея Болконского, но в то же время часто вспоминала Анатоля Курагина, пытаясь понять то чувство, которое он у нее вызвал. Вскоре к Ростовым приехала сама Элен. Несмотря на то, что прежде у нее была досада на Наташу (она в Петербурге отбила у нее Бориса), она постаралась об этом забыть и решила помочь брату. Элен тайком сообщила Наташе, что ее брат «вздыхает о ней», и Ростова, ослепленная светским блеском, невольно оказалась под ее влиянием. Элен пригласила Наташу на маскарад, о котором упоминал в театре Анатоль.
Граф Илья Андреич повез своих девиц к графине Безуховой. На вечере было довольно много народу. Но все общество было почти незнакомо Наташе. Граф Илья Андреич с неудовольствием заметил, что все это общество состояло преимущественно из мужчин и дам, известных вольностью обращения... Анатоль очевидно у двери ожидал входа Ростовых. Он, тотчас же поздоровавшись с графом, подошел к Наташе и пошел за ней. Как только Наташа его увидала, то же, как и в театре, чувство тщеславного удовольствия, что она нравится ему и страха от отсутствия нравственных преград между ею и им, охватило ее. Элен радостно приняла Наташу и громко восхищалась ее красотой и туалетом. Вскоре после их приезда, m-lle Georges вышла из комнаты, чтобы одеться. В гостиной стали расстанавливать стулья и усаживаться. Анатоль подвинул Наташе стул и хотел сесть подле, но граф, не спускавший глаз с Наташи, сел подле нее. Анатоль сел сзади...
Наташа смотрела на толстую Georges, но ничего не слышала, не видела и не понимала ничего из того, что делалось перед ней; она только чувствовала себя опять вполне безвозвратно в том странном, безумном мире, столь далеком от прежнего, в том мире, в котором нельзя было знать, что хорошо, что дурно, что разумно и что безумно. Позади ее сидел Анатоль, и она, чувствуя его близость, испуганно ждала чего-то...
После нескольких приемов декламации m-lle Georges уехала и графиня Безухова попросила общество в залу. Граф хотел уехать, но Элен умоляла не испортить ее импровизированный бал. Ростовы остались. Анатоль пригласил Наташу на вальс и во время вальса он, пожимая ее стан и руку, сказал ей, что он любит ее. Во время экосеза, который она опять танцевала с Курагиным, когда они остались одни, Анатоль ничего не говорил ей и только смотрел на нее. Наташа была в сомнении, не во сне ли она видела то, что он сказал ей во время вальса. В конце первой фигуры он опять пожал ей руку. Наташа подняла на него испуганные глаза, но такое самоувереннонежное выражение было в его ласковом взгляде и улыбке, что она не могла глядя на него сказать того, что она имела сказать ему. Она опустила глаза.
– Не говорите мне таких вещей, я обручена и люблю другого, – проговорила она быстро... – Она взглянула на него. Анатоль не смутился и не огорчился тем, что она сказала.
– Не говорите мне про это. Что мне зa дело? – сказал он. – Я говорю, что безумно, безумно влюблен в вас. Разве я виноват, что вы восхитительны?..
Она почти ничего не помнила из того, что было в этот вечер. Танцовали экосез и грос-фатер, отец приглашал ее уехать, она просила остаться. Где бы она ни была, с кем бы ни говорила, она чувствовала на себе его взгляд. Потом она помнила, что попросила у отца позволения выйти в уборную оправить платье, что Элен вышла за ней, говорила ей смеясь о любви ее брата и что в маленькой диванной ей опять встретился Анатоль, что Элен куда-то исчезла, они остались вдвоем и Анатоль, взяв ее за руку, нежным го- лосом сказал:
– Я не могу к вам ездить, но неужели я никогда не увижу вас? Я безумно люблю вас. Неужели никогда?.. – и он, заслоняя ей дорогу, приближал свое лицо к ее лицу.
Блестящие, большие, мужские глаза его так близки были от ее глаз, что она не видела ничего кроме этих глаз...
Не оставшись ужинать, Ростовы уехали. Вернувшись домой, Наташа не спала всю ночь: ее мучил неразрешимый вопрос, кого она любила, Анатоля или князя Андрея. Князя Андрея она любила – она помнила ясно, как сильно она любила его. Но Анатоля она любила тоже, это было несомненно. «Иначе, разве бы все это могло быть?» – думала она. «Ежели я могла после этого, прощаясь с ним, улыбкой ответить на его улыбку, ежели я могла допустить до этого, то значит, что я с первой минуты полюбила его. Значит, он добр, благороден и прекрасен, и нельзя было не полюбить его. Что же мне делать, когда я люблю его и люблю другого?» – говорила она себе, не находя ответов на эти страшные вопросы.
На следующий день Марья Дмитриевна, подозвав к себе Наташу и графа Ростова, рассказала, что вчера нанесла визит к князю Николаю Болконскому, но ничего не добилась: он по-прежнему не хотел слышать о Ростовых. Марья Дмитриевна посоветовала им вернуться в Отрадное и там дожидаться жениха. Илья Андреевич согласился с этим предложением, но Наташа была против. Марья Дмитриевна передала Наташе письмо от княжны Марьи, в котором она извинялась за свое поведение при последней встрече и просила Наташу верить, что она не может не полюбить ту, которую любит ее брат.
После обеда Наташа ушла в свою комнату, чтобы еще раз перечитать письмо княжны Марьи. Прочитав, она задумалась над тем, возможно ли ее счастье с Андреем теперь, после того, что произошло между ней и Анатолем Курагиным. В это время служанка принесла ей письмо от Анатоля.
«Со вчерашнего вечера участь моя решена: быть любимым вами или умереть. Мне нет другого выхода», – начиналось письмо. Потом он писал, что знает про то, что родные ее не отдадут ее ему, Анатолю, что на это есть тайные причины, которые он ей одной может открыть, но что ежели она его любит, то ей стоит сказать это слово да, и никакие силы людские не помешают их блаженству. Любовь победит все. Он похитит и увезет ее на край света.
В этот вечер Марья Дмитриевна собиралась к знакомым и предложила Соне и Наташе ехать с ней, но Наташа, сказав, что у нее болит голова, осталась дома. Соня, вернувшись поздно вечером, вошла в комнату Наташи, и увидела, что она нераздетая спит на диване. Соня заметила письмо Анатоля, которое лежало на столе, и прочитала его.
Наташа, проснувшись, нежно обняла подругу, но заметив на лице Сони смущение и подозрительность, догадалась,что она прочитала письмо. Понимая, что скрывать уже нечего, она с радостью и восторгом открылась Соне в том, что они с Анатолем любят друг друга. Соня попыталась образумить подругу, убеждая ее, что нельзя за три дня забыть человека, которого она любила целый год. Но Наташа ничего и слышать не хотела. Возмущенная Соня пообещала написать письмо Анатолю и рассказать обо всем Наташиному отцу. Испуганная Наташа, крикнув: «Мне никого не нужно! Я никого не люблю, кроме его!», прогнала Соню, и девушка, расплакавшись, убежала. Оставшись одна, Наташа села за стол и написала ответ княжне Марье, объяснив, что все недоразумения между их семьями улажены и она не может быть женой Андрея, просит забыть ее и простить.
В день отъезда графа, Соня с Наташей были званы на большой обед к Карагиным, и Марья Дмитриевна повезла их. На обеде этом Наташа опять встретилась с Анатолем, и Соня заметила, что Наташа говорила с ним что-то, желая не быть услышанной, и все время обеда была еще более взволнована, чем прежде...
Накануне того дня, в который должен был вернуться граф, Соня заметила, что Наташа сидела все утро у окна гостиной, как будто ожидая чего-то и что она сделала какой-то знак проехавшему военному, которого Соня приняла за Анатоля...
Соня, не зная что предпринять и к кому обратиться за помощью, решила сделать все возможное, чтобы предотвратить побег Наташи.
***
Анатоль уже несколько дней жил у Долохова. План похищения Наташи Ростовой был обдуман и приготовлен именно Долоховым. В тот день, когда Соня решилась оберегать подругу, Курагин в десять часов вечера собирался подъехать к заднему крыльцу дома, посадить вышедшую к нему Наташу в тройку и увезти ее в село за 60 верст от Москвы, где приготовленный поп должен был их обвенчать. После этого они должны были ехать за границу – Анатоль приготовил и паспорта, и подорожную, и 10 тысяч рублей, взятых у сестры, и еще 10 тысяч, занятых через посредство Долохова.
Когда Долохов и Анатоль тайно приехали к дому, в котором их ждала Наташа, во дворе их встретил лакей и попросил «пожаловать к барыне». Когда Долохов и Анатоль поняли, что их план провалился, они побежали назад к тройке и скрылись.
Марья Дмитриевна, застав заплаканную Соню в коридоре, заставила ее во всем признаться. Перехватив записку Наташи и прочтя ее, Марья Дмитриевна с запиской в руке взошла к Наташе.
– Мерзавка, бесстыдница, – сказала она ей. – Слышать ничего не хочу! – Оттолкнув удивленными, но сухими глазами глядящую на нее Наташу, она заперла ее на ключ и приказав дворнику пропустить в ворота тех людей, которые придут нынче вечером, но не выпускать их, а лакею приказав привести этих людей к себе, села в гостиной, ожидая похитителей.
Когда Гаврило пришел доложить Марье Дмитриевне, что приходившие люди убежали, она нахмурившись встала и заложив назад руки, долго ходила по комнатам, обдумывая то, что ей делать. В 12 часу ночи она, ощупав ключ в кармане, пошла к комнате Наташи. Соня, рыдая, сидела в коридоре...
Марья Дмитриевна решительными шагами вошла в комнату. Наташа лежала на диване, закрыв голову руками, и не шевелилась. Она лежала в том самом положении, в котором оставила ее Марья Дмитриевна...
И Марья Дмитриевна, и Соня удивились, увидав лицо Наташи. Глаза ее были блестящи и сухи, губы поджаты, щеки опустились...
Марья Дмитриевна пыталась внушить Наташе, что все произошедшее необходимо скрыть от графа, никто ничего не узнает, если сама Наташа постарается все забыть и не показывать окружающим, что что-нибудь случилось. Наташа не отвечала, но и не плакала, ее пробивали озноб и дрожь. Марья Дмитриевна принесла девушке липовый чай и нак- рыла ее двумя одеялами.
– Ну пускай спит, – сказала Марья Дмитриевна, уходя из комнаты, думая, что она спит. Но Наташа не спала и остановившимися раскрытыми глазами из бледного лица прямо смотрела перед собою. Всю эту ночь Наташа не спала, и не плакала, и не говорила с Соней, несколько раз встававшей и подходившей к ней.
На следующий день приехал граф. Его дела постепенно улаживались, и в ближайшее время он с Наташей и Соней собирался вернуться в имение. Марья Дмитриевна, встретив его, сказала, что Наташа заболела, но теперь ей лучше. Наташа в это утро не выходила из комнаты, сидела у окна, и ждала известий об Анатоле. Когда отец вошел к ней, она даже не поднялась ему навстречу. На все расспросы отца Наташа отвечала неохотно, говорила, что больна, и просила ее не беспокоить. Граф по лицам Сони и Марьи Дмитриевны, а также настроению дочери видел, что за время его отсутствия что-то случилось, но ему не хотелось нарушать свое спокойствие, поэтому он старался избегать расспросов.
***
Пьер с того дня, когда его жена вернулась в Москву, пообещал себе уехать куда-нибудь, чтобы не видеться с нею. Он отправился в Тверь, к вдове Иосифа Алексеевича, своего наставника по масонству. Вернувшись в Москву, Пьер получил письмо от Марьи Дмитриевны с приглашением поговорить о деле, касающемся Андрея Болконского и его невесты. С некоторого времени Пьер испытывал к Наташе более сильное чувство, чем то, которое должен иметь женатый человек, и поэтому старался избегать общения с ней.
Приехав к графине Ахросимовой, Пьер увидел Наташу, сидевшую у окна с худым и злым лицом. Марья Дмитри- евна, взяв с Пьера честное слово молчать об услышанном, рассказала ему о последних событиях.
Пьер приподняв плечи и разинув рот слушал то, что говорила ему Марья Дмитриевна, не веря своим ушам. Невесте князя Андрея, так сильно любимой, этой прежде милой Наташе Ростовой, променять Болконского на дурака Анатоля, уже женатого (Пьер знал тайну его женитьбы), и так влюбиться в него, чтобы согласиться бежать с ним! – Этого Пьер не мог понять и не мог себе представить.
Милое впечатление Наташи, которую он знал с детства, не могло соединиться в его душе с новым представлением о ее низости, глупости и жестокости. Он вспомнил о своей жене. «Все они одни и те же», – сказал он сам себе, думая, что не ему одному достался печальный удел быть связанным с гадкой женщиной. Но ему все- таки до слез жалко было князя Андрея, жалко было его гордости. И чем больше он жалел своего друга, тем с большим презрением и даже отвращением думал об этой Наташе, с таким выражением холодного достоинства сейчас прошедшей мимо него по зале. Он не знал, что душа Наташи была преисполнена отчаяния, стыда, унижения, и что она не виновата была в том, что лицо ее нечаянно выражало спокойное достоинство и строгость.
Пьер сообщил Марье Дмитриевне, что Анатоль не мог жениться на Наташе, потому что был женат. Опасаясь, как бы граф Ростов или Андрей Болконский не вызвали Курагина на дуэль, Марья Дмитриевна попросила Пьера приказать Анатолю уехать из Москвы. Пьер пообещал ей исполнить приказание. Когда он собирался уходить, в гостиную вошла Соня, и сказала, что Наташа просит Пьера зайти к ней. Марья Дмитриевна сообщила Наташе, что Курагин был женат, но она не поверила и потребовала, чтобы Пьер сам рассказал ей об этом.
Наташа, бледная, строгая сидела подле Марьи Дмитриевны и от самой двери встретила Пьера лихорадочно-блестящим, вопросительным взглядом. Она не улыбнулась, не кивнула ему головой, она только упорно смотрела на него, и взгляд ее спрашивал его только про то: друг ли он или такой же враг, как и все другие, по отношению к Анатолю. Сам по себе Пьер очевидно не существовал для нее. 
– Он все знает, – сказала Марья Дмитриевна, указывая на Пьера и обращаясь к Наташе. – Он пускай тебе скажет, правду ли я говорила. Наташа, как подстреленный, загнанный зверь смотрит на приближающихся собак и охотников, смотрела то на того, то на другого.
– Наталья Ильинична, – начал Пьер, опустив глаза и испытывая чувство жалости к ней и отвращения к той операции, которую он должен был делать, – правда это или не правда, это для вас должно быть все равно, потому что...
– Так это не правда, что он женат!
– Нет, это правда.
– Он женат был и давно? – спросила она, – честное слово?
Пьер дал ей честное слово.
– Он здесь еще? – спросила она быстро.
– Да, я его сейчас видел.
Она, очевидно, была не в силах говорить и делала руками знаки, чтобы оставили ее...
***
Уехав из дома графини Ахросимовой, Пьер отправился разыскивать по городу Курагина, «при мысли о котором вся кровь у него приливала к сердцу и он испытывал затруднение переводить дыхание». Не найдя его нигде, Пьер приехал домой и узнал, что Анатоль в числе других гостей находится у его жены. Зайдя в гостиную и не поздоровавшись с женой, которая, по его мнению, была главной виновницей произошедшего, Пьер подошел к Анатолю и сказав, что ему нужно срочно с ним поговорить, почти силой вывел его из комнаты.
Анатоль шел за ним обычной, молодцеватой походкой. Но на лице его было заметно беспокойство.
Войдя в свой кабинет, Пьер затворил дверь и обратился к Анатолю, не глядя на него...
– Вы негодяй и мерзавец, и не знаю, что меня воздерживает от удовольствия разможжить вам голову вот этим, – говорил Пьер, – выражаясь так искусственно потому, что он говорил по-французски. Он взял в руку тяжелое пресс-папье и угрожающе поднял и тотчас же торопливо положил его на место.
– Обещали вы ей жениться?
– Я, я, я не думал; впрочем я никогда не обещался, потому что...
Пьер перебил его.
– Есть у вас письма ее? Есть у вас письма? – повторял Пьер, подвигаясь к Анатолю.
Анатоль взглянул на него и тотчас же, засунув руку в карман, достал бумажник.
Пьер взял подаваемое ему письмо и, оттолкнув стоявший на дороге стол, повалился на диван...
– Письма – раз, – сказал Пьер, как будто повторяя урок для самого себя. – Второе, – после минутного молчания продолжал он, опять вставая и начиная ходить, – вы завтра должны уехать из Москвы.
– Но как же я могу...
– Третье, – не слушая его, продолжал Пьер, – вы никогда ни слова не должны говорить о том, что было между вами и графиней. Этого, я знаю, я не могу запретить вам, но ежели в вас есть искра совести... – Пьер несколько раз молча прошел по комнате. Анатоль сидел у стола и нахмурившись кусал себе губы.
На другой день Анатоль уехал в Петербург.
***
Пьер поехал к Ростовым, чтобы сообщить об отъезде Анатоля. Наташа была очень больна. В тот день, когда ей рассказали, что Курагин был женат, она отравилась мышь- яком. Но проглотив его немного, она испугалась, разбудила Соню и рассказала ей о том, что сделала. Все необходимые меры были приняты, и теперь Наташа была вне опасности. Но она была еще сильно слаба и о том, чтобы везти ее в деревню не могло идти и речи.
Пьер в этот день обедал в клубе и со всех сторон слышал разговоры о неудачной попытке похищения Ростовой Курагиным. Безухов как мог опровергал эти слухи, уверяя всех, что ничего подобного не было, а было лишь только то, что Анатоль сделал предложение Наташе и получил отказ. Он со страхом ждал возвращения Андрея и каждый день заезжал к старому князю. Князь Николай Болконский знал все слухи, ходившие по городу, и прочел записку Наташи к княжне Марье. Все произошедшее обрадовало его и он с нетерпением ожидал сына. Через несколько дней после отъезда Анатоля Пьер получил записку от князя Андрея, в которой он сообщал о своем приезде и просил Пьера заехать к нему.
Князь Андрей, приехав в Москву, в первую же минуту получил записку, в которой Наташа отказывала ему, и услышал от отца историю о похищении. Пьер приехал к Андрею на следующее утро.
Когда князь Мещерский уехал, князь Андрей взял под руку Пьера и пригласил его в комнату, которая была отведена для него. В комнате была разбита кровать, лежали раскрытые чемоданы и сундуки. Князь Андрей подошел к одному из них и достал шкатулку. Из шкатулки он достал связку в бумаге. Он все делал молча и очень быстро. Он приподнялся, прокашлялся. Лицо его было нах- мурено и губы поджаты.
– Прости меня, ежели я тебя утруждаю... – Пьер понял, что князь Андрей хотел говорить о Наташе, и широкое лицо его выразило сожаление и сочувствие. Это выражение лица Пьера рассердило князя Андрея; он решительно, звонко и неприятно продолжал:
– Я получил отказ от графини Ростовой, и до меня дошли слухи об искании ее руки твоим шурином, или тому подобное. Правда ли это?
– И правда и не правда, – начал Пьер; но князь Андрей перебил его.
– Вот ее письма и портрет, – сказал он. Он взял связку со стола и передал Пьеру.
– Отдай это графине... ежели ты увидишь ее.
– Она очень больна, – сказал Пьер.
– Так она здесь еще? – сказал князь Андрей. – А князь Курагин? – спросил он быстро.
– Он давно уехал. Она была при смерти...
– Очень сожалею об ее болезни, – сказал князь Андрей. – Он холодно, зло, неприятно, как его отец, усмехнулся...
– Наташа непременно хочет видеть графа Петра Кириллови- ча, – сказала она...
Наташа, исхудавшая, с бледным и строгим лицом (совсем не пристыженная, какою ее ожидал Пьер) стояла по середине гостиной. Когда Пьер показался в двери, она заторопилась, очевидно в нерешительности, подойти ли к нему или подождать его.
Пьер поспешно подошел к ней. Он думал, что она ему, как всегда, подаст руку; но она, близко подойдя к нему, остановилась, тяжело дыша и безжизненно опустив руки, совершенно в той же позе, в которой она выходила на середину залы, чтоб петь, но совсем с другим выражением.
– Петр Кирилыч, – начала она быстро говорить – князь Болконский был вам друг, он и есть вам друг, – поправилась она (ей казалось, что все только было, и что теперь все другое). – Он говорил мне тогда, чтобы обратиться к вам...
Пьер молча сопел носом, глядя на нее. Он до сих пор в душе своей упрекал и старался презирать ее; но теперь ему сделалось так жалко ее, что в душе его не было места упреку.
– Он теперь здесь, скажите ему... чтобы он прост... простил меня. – Она остановилась и еще чаще стала дышать, но не плакала.
– Да... я скажу ему, – говорил Пьер, но... – Он не знал, что сказать...
– Об одном прошу вас – считайте меня своим другом, и ежели вам нужна помощь, совет, просто нужно будет излить свою душу кому-нибудь – не теперь, а когда у вас ясно будет в душе – вспомните обо мне. – Он взял и поцеловал ее руку. – Я счастлив буду, ежели в состоянии буду... – Пьер смутился.
– Не говорите со мной так: я не стою этого! – вскрикнула Наташа и хотела уйти из комнаты, но Пьер удержал ее за руку. Он знал, что ему нужно что-то еще сказать ей. Но когда он сказал это, он удивился сам своим словам.
– Перестаньте, перестаньте, вся жизнь впереди для вас, – сказал он ей.
– Для меня? Нет! Для меня все пропало, – сказала она со стыдом и самоунижением.
– Все пропало? – повторил он. – Ежели бы я был не я, а красивейший, умнейший и лучший человек в мире, и был бы свободен, я бы сию минуту на коленях просил руки и любви вашей.
Наташа в первый раз после многих дней заплакала слезами благодарности и умиления и взглянув на Пьера вышла из комнаты.
Пьер тоже вслед за нею почти выбежал в переднюю, удерживая слезы умиления и счастья, давившие его горло, не попадая в рукава надел шубу и сел в сани...
Было морозно и ясно. Над грязными, полутемными улицами, над черными крышами стояло темное, звездное небо. Пьер, только глядя на небо, не чувствовал оскорбительной низости всего земного в сравнении с высотою, на которой находилась его душа. При въезде на Арбатскую площадь, огромное пространство звездного темного неба открылось глазам Пьера. Почти в середине этого неба над Пречистенским бульваром, окруженная, обсыпанная со всех сторон звездами, но отличаясь от всех близостью к земле, белым светом, и длинным, поднятым кверху хвостом, стояла огромная яркая комета 1812-го года, та самая комета, которая предвещала, как говорили, всякие ужасы и конец света. Но в Пьере светлая звезда эта с длинным лучистым хвостом не возбуждала никакого страшного чувства. Напротив, Пьер радостно, мокрыми от слез глазами, смотрел на эту светлую звезду, которая, как будто, с невыразимой быстротой пролетев неизмеримые пространства по параболической линии, вдруг, как вонзившаяся стрела в землю, влепилась тут в одно избранное ею место, на черном небе, и остановилась, энергично подняв кверху хвост, светясь и играя своим белым светом между бесчисленными другими, мерцающими звездами. Пьеру казалось, что эта звезда вполне отвечала тому, что было в его расцветшей к новой жизни, размягченной и ободренной душе.
