Разрозненные и противоречивые факты пытаются дополнить собственными измышлениями. В своей книге, вышедшей в 1977 году, «Тамплиеры. Рыцари в белых плащах» («Les Templiers. Сеs Grand Seigneurs aux Blancs Manteuaux») французский писатель Мишель Лами останавливается на судьбе одного из основателей ордена бедных рыцарей Иисуса Христа — цистерцианского аббата, а впоследствии настоятеля монастыря в Клерво Стефана Хардинга, друга и покровителя Бернарда Клервоского. Автор напоминает нам, что отец Стефан настойчиво привлекал еврейских раввинов к переводу книг Ветхого Завета с иврита на латынь. «Что послужило причиной столь неожиданного интереса аббата к древнееврейским текстам?» — вопрошает Лами. По его мнению, с помощью древних текстов ему удалось установить, что сокровища сокрыты на Храмовой горе. Вот почему покровитель цистерцианцев Гуго Шампанский отправился в Иерусалим, а затем побудил своего вассала Гуго де Пейна основать орден бедных рыцарей Иисуса Христа со штаб-квартирой именно на Храмовой горе. «Остается полагать, что в документах, которые, вероятнее всего, прихватил в Палестину Гуго Шампанский (о них, несомненно, знал и Гуго де Пейн), напрямую указано место, которое впоследствии стало главной резиденцией ордена Храма на Востоке».
Та же гипотеза присутствует и в произведениях британских авторов — «Святая кровь и Святой Грааль» («Тhе Но1y Вlооd аnd the Holy Graal») Майкла Бейджента, Ричарда Лея и Генри Линкольна (1982), а также «Голова Бога» («Тhе Неаd оf God») Кейта Лейдера (1998): в обеих книгах авторы объясняют малую численность ордена в первые годы его существования необходимостью сохранять в тайне интенсивные поиски сокровищ. Об этом было известно лишь горстке избранных. «Довольно незначительная активность тамплиеров в первые годы, — пишет Лейдер, — по-видимому, как-то связана с раскопками, проводившимися в храме Соломона или где-то поблизости от него, — операцией, о которой неполагалось знать никому, кроме нескольких наиболее знатных особ».
По мнению этих авторов, нет сомнений, что действительно было найдено нечто экстраординарное. Сначала Мишель Лами высказывает весьма интригующие предположения:
«...А что, если это был ковчег Завета? А может быть, какие-то секреты из области архитектуры? Ключ к отгадке различных чудес из жизни Христа и расшифровка его посланий? Грааль? А может, бумаги с указанием особых мест, где облегчается общение с небесами и преисподней?»
Но тут же автор решительно заявляет: вовсе нет. А нашли они ни больше ни меньше как забальзамированную голову Христа.
Это та самая голова, которая известна в истории под именем Бафомет и которая, вероятно, использовалась тамплиерами в их тайных обрядах. А если ее нашел не Гуго де Пейн на Храмовой горе, значит, она была доставлена в Европу Марией Магдалиной и затем, попав в руки катаров, спрятана в замке Монсегюр. Когда же замок приготовился капитулировать под натиском крестоносцев, три избранных парфата вывезли сокровища из крепости. «Но что у катаров считалось сокровищем? Да и сколько золота или серебра могли забрать три человека? Ясно, что это были не деньги... А нечто другое, что хранилось в Монсегюре до самого последнего момента и без чего не могли обойтись во время важного ритуала, проведенного всего за день до сдачи замка, в день весеннего равноденствия», — другими словами, голова Христа. И бежавшие из замка катары могли спрятать ее «в единственном во всей Франции месте, которое было вне досягаемости короля, и при помощи организации, которая по своему статусу и задачам обладала необходимой автономией, а кроме того, разделяла гностицизм* самих катаров, — то есть в ордене Храма».
Таким образом, когда в 1307 году Жерар де Вильер бежал из парижского Тампля, он захватил с собой и эту «святыню всех святынь». Тамплиерская эскадра, отплывшая из Ла-Ро-шели, разделилась на две части — половина направилась на юг, в Португалию, где храмовники были радушно приняты королем Дионисием, а другие устремились в Шотландию; их корабли бросили якорь в одном из ее портов. К югу от Эдинбурга находится замок Росслин, в то время принадлежавший семье Сен-Клер, у которой были давние связи с тамплиерами. Часовня в этом замке являлась уменьшенной копией иерусалимского храма Соломона. Именно здесь, под одной из колонн, спасшиеся храмовники якобы и закопали «голову Бога».
Но сколь бы заманчиво и интригующе ни выглядели подобные истории, они не выдерживают серьезного анализа, и это особенно очевидно, если обратить внимание на частое использование авторами таких неопределенных выражений: «ответ, казалось бы, лежит...»; «представляется весьма вероятным, что...»; «известно, что...»; «не могло ли это быть...»; «выглядит весьма правдоподобным, что...» и т.п. Как верно пишет Эндрю Синклер в книге «Открытие Грааля» («Тhе Discovery of the Graal»), «после проведения достаточно поверхностного анализа подобные фантазии часто выдаются за научные гипотезы. Действительно ли голова Христа или чаша Грааля долго хранились на юге Франции? Был ли Иисус женат на Марии Магдалине и положил начало династии Меровингов? И всего на нескольких страничках сбивчивого текста такие горе-историки превращают сомнительное предположение в установленный факт...» Еще более определенно выразился по этому поводу Питер Партнер: «Так называемый тамплиеризм... выдуман шарлатанами, чтобы дурачить простофиль».
Однако загадка ордена Храма, к счастью, интересует не только шарлатанов — она является предметом серьезного и вдумчивого изучения профессиональных историков. Французская революция 1789 года, до основания разрушившая сразу две организации, повинные в уничтожении ордена тамплиеров, — самодержавную королевскую власть и римско-католическую церковь, — позволила начать новые, более широкие исследования этой проблемы. Тот факт, что членов королевской фамилии поместили в тюремную камеру парижского Тампля, откуда потом и вывели на казнь, защитники тамплиеров считают символическим и воспринимают как месть за смерть Жака де Моле. В марте 1808 года, в день очередной годовщины гибели Великого магистра на костре, на этом месте, напротив собора Парижской Богоматери, была отслужена торжественная траурная месса. В том же году знаменитая башня Тампля была снесена, поскольку стала местом паломничества роялистов, верных памяти казненного Людовика XVI.
За три года до этого, в 1805 году, в парижском театре «Комеди Франсез» была поставлена пьеса «Тамплиеры», написанная молодым адвокатом из Прованса Франсуа Ренуаром. В спектакле утверждалась невиновность братьев-рыцарей. Он вызвал интерес Наполеона Бонапарта, который в рамках кампании по выбору главы французской полиции даже написал рецензию на спектакль. И когда в 1810 году в Париж доставили папские архивы из занятого французами Рима, Ренуару разрешили ознакомиться с документами, которые могли пролить новый свет на процесс над тамплиерами. В материалах дела, однако, не нашлось каких-либо убедительных фактов, но в целом большинство аргументов было в пользу ордена. Не было обнаружено и никаких сведений, позволявших заподозрить тамплиеров в черной магии, колдовстве или проповеди гностицизма.
Тем не менее позднее, уже в XIX веке, немецкий историк Ганс Пруц, скрупулезно изучив все документы, имевшие отношение к тамплиерам, доказал, что многие из них были заражены катарскими идеями и занимались колдовством. С другой стороны, американский специалист по истории инквизиции Генри Чарлз Ли, опубликовавший свой труд через десять лет после Пруца, заключил, что тамплиеры были абсолютно невиновны. Он пишет, что никаких конкретных
фактов сатанизма не существует, а все их «признания» выбиты под пытками. Его выводы подтверждаются словами Пьера Булонского: «Полная беспомощность жертв, хотя бы раз обвиненных в ереси, независимо от высоты их положения не позволяла им выдержать жесткое давление папской инквизиции».
Сталинские процессы над «врагами народа» уже в 30-е годы XX века наглядно показали, что применение даже не самых жестоких средств воздействия, например лишение сна, заставляет человека оговаривать себя, своих друзей и близких. Костоломы Филиппа Красивого отличались такой же жестокостью, как и следователи НКВД или гестапо, а его ближайшие приспешники, Гильом Ногаре и Ги-льом де Плезан во лжи и клевете не уступали Геббельсу. Намеренное преувеличение или искажение реальных событий способно заставить допрашиваемого — особенно такого, который неспособен увидеть разницу между безобидным проступком и преступлением (из-за отсутствия необходимых знаний и опыта), — изменить оценку событий. Так, почитание образов Христа или Иоанна Крестителя можно намеренно ассоциировать с идолопоклонством; верёвку, обернутую вокруг пояса — традиционный обычай среди тамплиеров и привычный паломнический талисман, — объявить дьявольским орудием; а невинный поцелуй, который в человеческой жизни — как светской, так и духовной — просто завершает ряд привычных ритуалов общения, вдруг однозначно связать с гомосексуальными отношениями.
Кстати, остановимся на проблеме гомосексуальных наклонностей тамплиеров. Насколько она в действительности была актуальна? Для сравнения отметим, что в последние годы общественное мнение в отношении гомосексуализма в Европе и Америке изменилось — от категорического отрицания до устойчивой толерантности. На этом фоне утверждение, будто среди тамплиеров не было геев, теперь представляется даже некоторой «гомофобией». Так, французский историк Жан Фавьер оправдывает подобные отношения между братьями «отсутствием женщин и влиянием Востока». С ним соглашается и его американский коллега Джозеф Стрейер, считающий, что гомосексуализм неизбежно сопутствует любой чисто мужской организации, и приводит в качестве примера британские закрытые частные привилегированные средние учебные заведения для мальчиков.
Но можно ли подходить с современной меркой к оценке этого греха среди братьев-рыцарей? Разумеется, наивно думать, будто средневековое общество не имело представления об этом явлении: гомосексуализм был весьма распространен среди дворянской знати. Наверное, о Ричарде Львиное Сердце—в силу его «заряженности» на женский пол — такое вряд ли скажешь, а вот беспорядочный образ жизни и неразборчивость Фридриха II подтверждаются многочисленными связями не только с девочками, но и с мальчиками. Его сенешаля в Святой земле Ричарда Филангьери тоже обвиняли в любовной связи с бальи Акры Филиппом Могастелем — правда, стоит заметить, что сведения эти распространяли его недоброжелатели из семьи д'Ибелен.
То, что грех содомии среди братьев-тамплиеров действительно имел место, подтверждается упоминанием в Своде орденских правил о конкретном таком случае в параграфе «Подробности наказаний». Но надо подчеркнуть, что «само по себе действие было настолько оскорбительным», что магистр и старшие рыцари Дома постановили не выносить этот проступок на капитул. О том, с каким неприятием относились к подобным прегрешениям сами братья, говорит и такой факт: под пыткой тамплиеры, и среди них Жак де Моле, сознались во всех предъявленных им — куда более тяжких — обвинениях, кроме содомии. Поэтому, если оставить в стороне присущие нам, людям XXI века, предубеждения, можно смело сказать, что содомию тамплиеры осуждали. И конечно, следует рассматривать все обвинения в ереси, идолопоклонстве и святотатстве как недоказанные. Как недавно написал Малкольм Барбер в работе «Повторный суд над тамплиерами» («Тhе Тrial of the Templars Revisited»), «в целом все современные историки сходятся во мнении, что тамплиеры невиновны в тех преступлениях, за которые пострадали».
И все-таки как можно сформулировать приговор истории рыцарям ордена Храма? Питер Партнер в своих «Убитых волшебниках» так страстно и умело защищает репутацию храмовников, пострадавших из-за подлинно сатанинских замыслов Филиппа Красивого и Климента V, а также «мистификаторов и путаников» из масонских рядов, что в результате мы по-прежнему имеем довольно неясную картину. А между тем самой верной характеристикой средневековых тамплиеров, по его же словам, -можно назвать их заурядность: «Они являлись обычными людьми и не обладали какими-то сверхъестественными способностями». Падение же ордена произошло именно в результате «их посредственности и даже пассивности... когда большинство, включая их руководителей, в самый ответственный момент судебного расследования просто не знали, что сказать».
В некоторой степени подобный диагноз столь же нелицеприятен, как и мнение масонов или того же Филиппа Красивого. Так ли уж они были заурядны? Действительно, если сравнить типичного рыцаря-тамплиера, какого-нибудь графа де О. из свиты Людовика IX, с мусульманским рыцарем вроде Усамы ибн-Мункыза, то по нынешним меркам сарацин будет выглядеть более развитым человеком. Усама не только набожен и храбр — он умелый охотник, а кроме того, поэт. А вот граф де О., по описанию Жана де Жуанвиля, предпочитал не поэзию, а другие развлечения, попроще: «он брал небольшую баллисту и обстреливал из нее мою палатку камнями. Заметив, что мы обедаем, он направлял свою машину на стол с едой и, прицелившись, разбивал вдребезги все тарелки и бокалы». А однажды шутки ради перебил у Жуанвиля всю домашнюю птицу — кстати, до сих пор это одна из любимых забав британских офицеров.
Насколько братья-тамплиеры отличались от рыцарей вроде графа де О.? В какой степени религиозность возвышала их над светским рыцарством? И если в бою братья-рыцари отличались не меньшей смелостью, чем миряне, то и в невежестве они были равны. В сатирическом памфлете, который в XIII веке написал фламандский трубадур Жакмар Жиле, дается выразительный портрет храмовника, намного менее образованного, чем его коллега-госпитальер: он «не слишком умелый оратор, его доводы просты и коряво изложены, поэтому он талдычит одно и то же — «мы защитники Святой Церкви», а еще пугает опасностью, которая грозит нам с Востока...» Не правда ли, этот образ имеет немалое сходство с образом простодушного Жака де Моле, какой сложился за много столетий?
Но недостаток утонченности вовсе не исключает достойного и надлежащего исполнения своего долга, в том числе церковного. Огромное уважение к тамплиерам со стороны архиепископа Кентерберийского Джона Пекхэма — он жил примерно в то же время, когда была написана упомянутая сатира, и отличался величайшей честностью, прямотой и аскетизмом в личной жизни — свидетельствует о высоких нравственных правилах в ордене Храма.
Таким образом, окончательная оценка деятельности тамплиеров должна определяться анализом жизни всего католического христианства, особенно в период его длительных войн с исламом. В целом крестовые походы — как и инквизиция — в наши дни воспринимаются негативно. Дидро в статье, посвященной крестовым походам и помещенной в знаменитой «Энциклопедии», называет Святую Гробницу «куском скалы, не стоящим и капли человеческой крови». По его мнению, крестоносцами двигали обычная жадность, «глупость и фальшивое рвение». Шотландский философ Дэвид Юм считал, что они поставили «самый выразительный и грандиозный памятник человеческому безрассудству, которое проявлялось во все времена и у всех наций».
Такую же оценку встречаем у многих авторов — от Эдуарда Гиббона и других историков до самого знаменитого ныне специалиста по крестовым походам сэра Стивена Рансаймена. Заканчивая свой монументальный труд, он выносит вердикт, что священная война католической церкви с мусульманами «была не более чем длительным актом нетерпимости во имя Бога, что является грехом против Святого Духа». Наиболее отвратительным фактом Рансаймен считал разграбление латинянами Константинополя. Он пишет, что «большего преступления против человечности, чем во время 4-го Крестового похода, трудно вообразить». Однако его коллега Кристофер Тайерман не без иронии замечает, что эти строки были написаны всего через десять лет после окончания Второй мировой войны... Но Рансаймен не одинок в своих оценках. По мнению израильского историка Иешуа Провера, королевство Иерусалимское представляло собой один из первых образцов европейской колонизации, а теолог Майкл Прайор считает крестовые походы ярким примером «использования Библии в качестве орудия агрессии».
И только совсем недавно среди историков укрепился иной подход к побудительным причинам крестовых походов, заставивший их смягчить свои выводы. Как пишет Джонатан Райли-Смит, преподаватель истории церкви в Кембриджском университете, «недавно выявилась... очевидная слабость доводов в пользу исключительно материалистической мотивации, и удалось прояснить многие факты, на которых строилась эта версия. Жаждущие приключений юные отпрыски благородных семей наконец ушли со сцены. И вряд ли кто-нибудь из историков теперь поверит в эту гипотезу».
Правда, открывшаяся в ходе недавних изысканий, состоит в том, что крестоносцы, отправляясь в поход, часто продавали или закладывали свое имущество в надежде на исключительно духовное вознаграждение — они просто хотели спасти свои души. В отличие от мусульманского джихада крестовый поход всегда был делом добровольным. Если для светских рыцарей главными побудительными мотивами принятия креста служили ожидаемые приключения, подвиги и возможная слава, то для членов духовно-рыцарских орденов аскетическая жизнь в братских казармах чаще всего заканчивалась длительным пребыванием в плену или ранней — и часто мучительной — смертью.
С самого начала деятельности ордена Храма потери среди рыцарей были очень Велики. Достаточно сказать, что шестеро из двадцати трех Великих магистров погибли в сражениях или плену. Полагавшийся первоначально годичный испытательный срок для кандидатов на вступление в орден практически не соблюдался — из-за постоянной потребности в рекрутах для службы на Востоке. Во время процесса над тамплиерами было названо число «двадцать тысяч» — примерно столько братьев умерли в Палестине. Одни погибли в боях, другие скончались в плену, предпочтя смерть принятию ислама. Джонатан Райли-Смит пишет:
«Чтобы понять, как они отваживались на такие страшные муки, надо вспомнить мученичество добровольцев, принимавших смерть во имя веры, и жестокие страдания самого Христа — как высший акт любви, на который только способен христианин. Этот мученический дар в виде собственной жизни как бесконечно возвышенный акт сразу оправдывает его в глазах Всевышнего».
Тут уместно вспомнить слова Иоанна Евангелиста из его Откровений: «...Это те, которые пришли от великой скорби; они омыли одежды свои и убелили одежды свои Кровию Агнца» (Откр., 7:14).
Разумеется, рыцари Храма тоже убивали людей; и тут мы снова сталкиваемся с принципиальным непониманием их мотивации противниками крестовых походов, И все из-за тех же антикатолических предубеждений, которые укоренились в эпоху Просвещения, а также потому, что многие начинают исторический анализ лишь с 1-го Крестового похода. Почему-то принято считать его первой волной, накатившейся из христианской Европы на исламский Восток. Однако необходимо помнить, что не христианство, а именно ислам с первых лет своего возникновения стал насаждать новую веру с помощью меча. И даже если в определенных местах и в определенные времена христиане тоже насильно крестили покоренные народы, то в первые три столетия христианскую веру во всей Римской империи принимали добровольно. Поэтому со времени первых набегов сарацин во главе с пророком Мухаммедом враждебность христиан к исламу была вызвана реальными жизненными обстоятельствами — необходимостью защищать христианский мир и освобождать захваченные мусульманами земли, которые по праву принадлежали христианам. Именно отсюда берет свое начало испанская Реконкиста, призыв Урбана II к европейским католикам помочь православным братьям-христианам после поражения византийцев в битве под Манцикертом, а также воззвание Умбера Романского в следующем веке. Этот доминиканский священник четко сформулировал идейно-политическую основу крестовых походов: «...Агрессивный ислам распространился по владениям христианских государей, а посему христианское воинство не только имеет право, но обязано остановить исламскую экспансию и вернуть земли, захваченные мусульманами». Идея, что человек, подвергшийся насилию, становится мучеником, сама по себе не нова, однако с конца VIII века именно этот постулат стал главным во всем западном христианстве.
Почему же тогда при наличии немалого числа канонизированных католической церковью госпитальеров нет ни одного святого среди тамплиеров? Отчасти это можно объяснить стремлением самих рыцарей оставаться в тени, но в большей степени тем, что сама церковь была одним из главных инициаторов расформирования их ордена. Окончательная ликвидация ордена и мученическая смерть многих его членов были делом рук не мусульман, а папской инквизиции, выполнявшей политический заказ «христианнейшего» короля Филиппа Красивого. Более чем двухвековая жизнь ордена Храма почти полностью совпадает с тем историческим периодом, когда папство провозгласило своей целью господство над миром. К чести ордена, надо сказать, что тамплиеры, имея многонациональный состав, никогда не участвовали в папских баталиях за мировое господство с его главными противниками — германскими императорами.
Но римские понтифики, охваченные вселенскими амбициями, пропустили важный момент, когда на политическую арену вышли мощные национальные государства со своими интересами. Опасность со стороны того же Фридриха II Го-генштауфена была достаточно очевидна. Но кто мог предвидеть, что внук самого Людовика Святого направит свои усилия против Папской курии?! Человек, чье религиозное рвение подчас шло во вред его интересам как монарха! Бонифаций VIII, восседая в юбилейном 1300 году на троне императора Константина, открыто продемонстрировал грандиозность папских амбиций. А всего через несколько лет сменивший его Климент V (под давлением того же Филиппа) обличал Бонифация как бездарно растратившего «моральный и духовный авторитет церковной власти, который его предшественники в Европе собирали на протяжении долгих веков — по крупицам, неустанно, энергично и с перспективой на будущее».
Два столетия спустя английский король Генрих VIII решительно взялся за ликвидацию монастырей — так до него во Франции Филипп IV расправился с тамплиерами. За ним тоже стояли политические интересы новых сословий, появившихся на общественной арене, но в отличие от французского коллеги Генрих не сумел подчинить папу своей воле, и тогда он отказался признавать авторитет Святого престола. Подобно деятелям эпохи Просвещения, английские либеральные историки усматривают в этом факте признаки становления национального английского государства. В результате Реформации, охватившей Англию, Шотландию и континентальную Европу, единый христианский мир, который так долго и упорно пытались сохранить римские наследники святого Петра, был раздроблен на части. Французская революция 1789 года нанесла еще более мощный удар по католической церкви и практически разрушила ее, в буквальном смысле оставив после себя руины таких монастырей, как Цито и Молесмо, и превратив монастырь Клерво в тюрьму. То, что не удалось когда-то Гильому Ногаре, сумел исполнить Наполеон. Захватив в плен римского папу, он приволок его в Париж и заставил присутствовать на торжественной коронации в соборе Нотр-Дам, где предприимчивый корсиканец сам возложил себе на голову императорскую корону. Эта процедура положила символический конец власти викария Христа — он был вынужден подчиниться грубой силе.
Европейская история давно вышла за рамки христианства и развивается по современным законам. А вот какая из чаш страданий, перенесенных человечеством, перетянет — Средние века, с их крестовыми походами, инквизицией и религиозными войнами, или времена более поздние, с кровопролитными войнами, ГУЛАГом и концентрационными лагерями, — пусть каждый решает сам.
Приложения
