Бедное братство — Христово воинство 25 страница

Но даже открытие этого христианского форума вызвало общее разочарование. Дело в том, что папа пригласил на Собор епископов и принцев из всех христианских стран, включая четырех православных патриархов, но из 160 чело­век на приглашение откликнулось менее половины; осталь­ные под разными предлогами отказались, прислав своих на­блюдателей. Да и те епископы, которые все-таки прибыли во Вьенн, сделали это без особой охоты: город был переполнен, приличное жилье найти было непросто, тем более что уже заметно похолодало. Так, епископ Валенсийский жаловался в письме королю Якову II, что «страна эта безмерно холод­ная».

В первые шесть месяцев Собор не удостоил своим при­сутствием ни один из европейских монархов — хотя первым из трех обсуждаемых вопросов было освобождение Святой земли, что, казалось бы, не могло их не волновать. Второй вопрос — реформа церковного устройства — тоже являлся актуальным и неоднократно поднимался предшественника­ми Климента V, однако трудно было ожидать особой актив­ности в борьбе с коррупцией в церкви от римского перво­священника — ведь именно он недавно протащил четырех своих родственников в коллегию кардиналов и не упускал любой возможности поживиться за счет паствы. В высказы- ваниях делегатов Собора преобладал откровенный цинизм. Французский современник описываемых событий Жан Сен-Виктор вспоминает, как «многие шутили, что папа созвал этот Собор просто для того, чтобы вытрясти побольше день­жат».

И третий вопрос в расписании заседаний — обсуждение судьбы ордена Храма. Для Климента V было весьма важно, чтобы Собор поддержал ликвидацию ордена. Поэтому он так усиленно добивался от инквизиторских комиссий в различ­ных странах все новых и новых доказательств, настаивая на применении пыток в тех случаях, когда не удавалось добить­ся признаний обычным путем. Все это потребовало намного больше времени, чем предполагалось, из-за чего и пришлось задержать открытие церковного Собора на целый год. Когда же все доказательства были собраны и проанализированы самим папой и его советниками, то выяснилось, что они выглядят неубедительно. Фактически только во Франции удалось до&иться заслуживающих определенного доверия признаний; а вот доказательства еретических настроений сре­ди тамплиеров, добытые в других местах — особенно в Анг­лии, Арагоне и на Кипре, — не могли стать основой для серьезных обвинений.

Помимо подготовки аннотаций многочисленных отчетов следственных комиссий, папа Климент поручил двум карди­налам — Жаку Дюэзу, своему гасконскому приятелю, и Гильому Ла Мару, епископам Авиньона и Анжера — изложить свое мнение относительно того, как следует поступить с там­плиерами. Оба прелата сочли вину ордена доказанной, а по­сему он должен быть распущен, и не путем голосования на Соборе, а личным указом папы как главы церкви — данной ему властью. Они также отвергли право ордена защищаться и доводы тех, кто заявлял, что столь благородные христиане «не могут быть извергнуты из тела церкви без предваритель­ного обсуждения и полноправного правосудия». Позиция кардиналов отражала настроения Папской курии и окруже­ния французского короля. Поверенный короля Якова II, при­сутствовавший на Соборе, писал ему: «Исходя из того, что мы здесь слышали от кардиналов и священников, нельзя обвинить весь орден, поскольку имеются доказательства вины лишь некоторых его членов». Цистерцианский аббат Жак Теринэ сомневался, могут ли люди столь знатного рода и постоянно рисковавшие жизнью для защиты Святой земли быть еретиками. Он также обратил внимание на многочис­ленные неясности и расхождения в задокументированных показаниях. Английский клирик Вальтер Гисборо писал, что «большинство прелатов было на стороне тамплиеров, за ис­ключением представителей французского духовенства, кото­рые, судя по всему, просто боялись своего короля, затеявше­го весь этот скандал».

Климент оказался в трудном положении — формально он пригласил храмовников на Собор для защиты ордена, хотя в уме держал совсем иное. В конце октября случилось еще одно неожиданное и неприятное для верховного понтифика событие — на Собор явились семеро братьев, чтобы взять на себя защиту ордена. Кроме того, они утверждали, что в окре­стностях Вьенна скрываются от полутора до двух тысяч там­плиеров, которые готовы прийти им на помощь.

Папа приказал их арестовать и распорядился создать ко­миссию из пятидесяти человек, чтобы решить, имеют ли право тамплиеры на самостоятельную защиту; и если решение бу­дет положительным, то могут ли в роли защитников высту­пать только прибывшие сюда тамплиеры или же необходимо вызвать их братьев из других христианских государств? А если это окажется слишком трудным, может ли папа выбрать для этой цели одного из них? Подавляющим большинством го­лосов комиссия постановила: тамплиеры имеют право на та­кую защиту. Против, как обычно, выступили французские епископы, близкие к королю Филиппу, во главе с Жилем Эйсленом.

Однако это решение выглядело трудновыполнимым, по­скольку во Вьенне заметно ухудшились бытовые условия и истощились запасы еды, что вызвало резкое подорожание продуктов. В городе к тому же вспыхнули эпидемии, уже унесшие жизни нескольких святых отцов. В этих обстоятельствах упрямство комиссии вызвало откровенное недоволь­ство Климента V и буквально взбесило Филиппа Красивого. Чтобы повлиять на решение Собора, французский король применил тот самый прием, который уже помог ему четыре года назад, — он назначил на февраль 1312 года заседание Генеральных штатов, но не в Туре, а в Лионе, который рас­полагался в двадцати километрах выше Вьенна по реке.

Климент, по-прежнему опасавшийся возможной актив­ности Филиппа в деле покойного папы Бонифация VIII и уже отчаявшийся организовать новый крестовый поход, под­держивал постоянную переписку с королем. А 17 февраля папа принял от него представительную делегацию во главе с принцем Людовиком Наваррским. В нее входили графы Бу-лонский и Сен-Поль, а также его главные советники — Ан-герран де Мариньи, Гильом де Плезан и Гильом де Ногаре. Вместе с приближенными кардиналами они стали искать выход из создавшейся ситуации.

Но тут возникло новое обстоятельство — арагонский ко­роль Яков II соглашался распустить орден Храма в своем королевстве, но при этом настаивал, чтобы имущество тамп­лиеров было передано местному духовно-рыцарскому орде­ну Калатравы. Судьба конфискованной собственности стала камнем преткновения и в переговорах папы с французским монархом. Филипп Красивый, давно задумавший провести операцию по образцу Якова II, отправил папе послание: «Страстно переживая за чистоту и прочность христианской веры и с горечью сознавая, сколь много нанесенных Христу ран остается безнаказанными, с преданностью, смирением и любовью призываю Ваше Святейшество раздавить этот бо­гопротивный орден, а вместо него создать новое рыцарское братство и передать ему все имущество упомянутого ордена вместе с правами, почестями и обязанностями».

Отлично зная, что магистром нового ордена король Фи­липп хочет сделать одного из своих сыновей, Климент V про­явил в данном вопросе неожиданную твердость, настояв на том, чтобы орден Храма был распущен — но без формально­го осуждения, — а вся его собственность была передана госпитальерам. Не добившись желаемого в полном объеме, ко­роль предложил компромиссное решение, пообещав согла­ситься с любым папским решением, но оставляя за собой «собственные права, а также права наших священников, ба­ронов, дворян и других королевских подданных».

Климент еще некоторое время колебался, пока 20 марта Филипп Красивый не дал ясно понять своих намерений, вне­запно появившись на Вьеннском соборе в сопровождении двух братьев, трех сыновей и многочисленной вооруженной свиты. Два дня спустя папа провел тайное заседание конси­стории, на котором уговорил ранее созданную по делу тамп­лиеров комиссию пересмотреть свое решение. Понимая, что игра проиграна — возможно, их подкупили или запугали французы, — большинство прелатов проголосовало за пол­ную ликвидацию ордена. Это решение один из его против­ников, епископ Валенсии, назвал «противоправным и неспра­ведливым».

3 апреля Собор собрался на одну из последних сессий в храме Святого Маврикия, чтобы выслушать проповедь папы Климента V, зачитавшего из Библии пятый стих первого псал­ма: «Потому не устоят нечестивые на суде и грешники — в собрании праведных». При этом верховный понтифик воссе­дал на троне, а по бокам от него — и чуть ниже — заняли места король Филипп IV и принц Наваррский. По оконча­нии проповеди и перед началом слушаний глашатай объявил, что под угрозой отлучения никому на данной сессии не по­зволено говорить без разрешения папы римского.

Далее Климент V зачитал новую буллу — «Vox in excelso», подведя таким образом черту под историей ордена бедных ры­царей Храма. Булла специально была составлена так, чтобы избежать прямых обвинений в адрес братства как такового: ор­ден был распущен, но без формального приговора, а лишь со­гласно папскому декрету, «учитывая дурную репутацию тамп­лиеров, имеющиеся против них подозрения и обвинения; учи­тывая таинственные способы и обряды приема в сей орден, дурное и антихристианское поведение многих из его членов; особо учитывая, что берется с них клятва не раскрывать ничего из церемонии допуска и никогда не выходить из ордена; учи­тывая, что позорные слухи не прекратятся, доколе орден суще­ствует; учитывая, сверх того, какой опасности подвергаются вера и души людские, равно как и омерзительные злодеяния чрез­вычайно многих членов ордена...»

 

Как о доказанном сообщалось и о «многих ужасных ве­щах», которые позволяли себе «братья из этого ордена... впав­шие в тяжкий грех вероотступничества против самого Гос­пода нашего Иисуса Христа, поклонявшиеся мерзким идо­лищам и предававшиеся непотребному содомитскому греху...»

Авторы этого текста явно хотели оправдаться в собствен­ных глазах, напомнив, что «римская церковь в своей исто­рии распускала другие прославленные ордена и за гораздо меньшие проступки по сравнению с перечисленными...» В документе звучал даже мотив примирения: дескать, жесткое решение далось, папе «не без горечи и боли в сердце». Одна­ко на этот раз от Собора не требовалось ни согласиться, ни отвергнуть папское постановление — предлагалось лишь при­нять к сведению, что «орден упразднен окончательно и на­вечно. С одобрения совета святых отцов, мы налагаем этот бессрочный запрет и категорически предупреждаем: ежели кто в будущем осмелится вступить в вышеуказанный орден, или надеть на себя его облачение, или выдавать себя за там­плиера, то будет сурово наказан. И ежели кто поступит воп­реки этому указу, будет тут же отлучен от церкви в силу са­мого факта».

 

В следующей булле, «Аd providam», обнародованной 2 мая того же года, собственность тамплиеров передавалась ордену святого Иоанна, т.е. госпитальерам, которые «постоянно рис­куют своими жизнями в заморских странах». Исключения были сделаны лишь для владений тамплиеров в Арагоне, Кастилии, Португалии и на Мальорке — их принадлежность предполагалось решить позднее.

В оценке произошедшего все три монарха — Эдуард II Английский, Яков II Арагонский и главный зачинщик Филипп IV Французский — в принципе согласились с папой Климентом V, поскольку многое из имущества распущенно­го ордена перешло в их руки или в руки их вассалам. Эдуард II уже успел сдать в аренду некоторые поместья тамплиеров, предупредив госпитальеров, чтобы те не ссылались на пап­ский указ и «не суетились». Однако тяжбы между госпиталь­ерами и папскими легатами, с одной стороны, и английским королем — с другой, тянулись вплоть до 1336 года. Лондон­ский Тампль был впоследствии передан коллегии адвокатов — это здание сохранилось до нынешних дней.

 

Арагонский король Яков II давно понял, что безопас­ность королевства во многом зависит от того, перейдут ли к нему владения ордена Храма: упорное сопротивление, ока­занное тамплиерами в 1308 году при попытке ареста, отчет­ливо продемонстрировало опасность существования этой хорошо вооруженной автономии, которая практически не подчинялась королю. Но и Испании удалось разрешить все проблемы лишь несколько лет спустя. Был создан новый рыцарский орден святой Марии Монтесской, базировавшийся недалеко от Валенсии и подчинявшийся магистру ордена Калатравы, а также местному цистерцианскому аббатству. Остальные владения храмовников на территории Арагона были переданы госпитальерам, но предварительно их коман­дор принес феодальную присягу арагонскому монарху. Сами тамплиеры, которые уже покаялись и были прощены, либо продолжали жить в прежних орденских поместьях, либо пе­ребрались в другие монастыри, где получали пенсию из спе­циального орденского фонда. Роспуск ордена не означал, что с них снимался ранее данный обет.

Однако, как и в Йоркшире, тамплиеры в Испании с боль­шим трудом переходили от прежней жизни, полной опасно­стей и приключений, к рутинному монашескому существо­ванию. Некоторые просто сбегали из монастырей, снимали рясы и начинали мирскую жизнь. Разочаровавшись в про­шлом и устав от жесткой орденской дисциплины, многие занялись свободной торговлей и завели семьи. Порой выплачиваемые братьям пенсии были настолько солидными, что они могли позволить себе праздную жизнь. Так, бывший там­плиер Беренгар де Бельви даже купил себе любовницу; дру­гого рыцаря обвинили в изнасиловании, но — что примеча­тельно — не было зафиксировано ни одного случая содомии.

Жалобы, сыпавшиеся со всех сторон новому папе Иоан­ну XXII, который сменил умершего в 1313 году Климента V, вынудили его попытаться вернуть бывших тамплиеров к ре­лигиозной жизни. В письме архиепископу Таррагонскому папа просил проследить, чтобы те «не участвовали в светских во­енных конфликтах» и не носили роскошной мирской одеж­ды. Он также повелел, чтобы в одном монастыре находилось одновременно не более двух бывших храмовников, а «ежели они отказываются вести затворническую жизнь, то их надо решительно лишать пенсионных выплат». Однако известно лишь несколько случаев, когда подобные санкции применя­
лись.

А вот португальскому королю Дионисию в 1319 году было позволено создать новый духовно-рыцарский орден — орден Христа; ему передали все бывшие владения тамплиеров; их великолепная резиденция в Томаре в традиционной форме ротонды сохранилась до наших дней. Санчо Мальоркский — его владения располагались на Балеарских островах, у вос­точного побережья Испании, — добившись компромисса с Папской курией, передал собственность тамплиеров ордену Госпиталя в обмен на выплату ежегодной ренты. Что касает­ся Кастилии, там некоторые орденские замки присвоил себе король, а другие достались его баронам или местному ры­царскому ордену Калатравы. Отказ кастильского монарха передать владения тамплиеров ордену святого Иоанна в 1366 году даже побудил Папскую курию подать запоздалый про­тест. Сходную картину можно было видеть в Италии, Герма­нии и Богемии, где местные правители быстро завладели львиной долей собственности тамплиеров, а госпитальеры получили остатки. Тамплиерам долго удавалось удерживать замок Хидельшайм, но все же их убрали и оттуда. Ордену доминиканцев, составлявшему основу папской инквизиции, были переданы дома и владения тамплиеров в Вене, Страс­бурге, Эсслингене и Вормсе. В Неаполитанском королевстве и Провансе тамошнему королю Карлу II понадобилось пять лет, чтобы разобраться с недвижимостью ордена Храма. И только на Кипре передача его владений прошла быстро и без проблем — во многом благодаря прифронтовому положению этого острова.

Во Франции братья короля и его новый министр Ангерран де Мариньи настойчиво, но безуспешно пытались убедить Фи­липпа Красивого, что уступка папе Клименту орденской соб­ственности является неплохой ценой за его согласие на окон­чательный роспуск рыцарского братства тамплиеров. Однако король попытался сделать ответный выпад — он написал папе, что согласен на передачу конфискованной собственности иоан-нитам, но при условии, что Климент V реформирует этот ор­ден, а также компенсирует понесенные королевской казной расходы по охране и управлению конфискованным имуществом. По примеру своего зятя Эдуарда II Английского, он оговорил «собственные права, а также права священников, баронов, дво­рян и других королевских подданных». Согласно его фактиче­скому ультиматуму, госпитальеры должны были через свое пред­ставительство в Венеции перечислить в королевскую казну в Париже двести тысяч турских ливров, покрыв тем самым поте­ри Франции от упущенной казны тамплиеров, которая ранее хранилась в парижском Тампле. Но даже после этой финансо­вой операции передача конфискованной собственности не за­вершилась, и госпитальеры были вынуждены выплатить еще шестьдесят тысяч ливров, чтобы компенсировать расходы, ко­торые французская корона якобы понесла в ходе ареста тамп­лиеров и судебного расследования. Но оказалось, что и это не все: в 1316 году потребовался последний взнос, на этот раз «всего» пятьдесят тысяч ливров; его иоанниты выплатили с большим трудом.

 

Однако это был не единственный «приварок» француз­ского короля, полученный в результате «правильно органи­зованного» Вьеннского собора. В апреле 1312 года, через две недели после официального роспуска ордена Храма, папа Климент удовлетворил наконец свои амбиции, бывшие глав­ной пружиной его уклончивой и лицемерной политики, осу­ществляемой с момента избрания на римский трон. Высту­пая перед высшими иерархами католической церкви в том же соборе Святого Маврикия, он провозгласил новый крес­товый поход, заключив свою речь словами: «Желание пра­ведника должно быть исполнено». Предполагалось органи­зовать не «профессиональную экспедицию», как многие со­ветовали, а «общенародное мероприятие», единственным энтузиастом которого как раз и был великий магистр тамп­лиеров Жак де Моле, теперь закованный в цепи и брошен­ный в темницу. Возглавить поход должен был Филипп Кра­сивый, а для оплаты предстоящих расходов ему было пору­чено в течение последующих шести лет взимать десятую часть всех церковных доходов в королевстве.

На следующий год в Париже в чрезвычайно торжественной обстановке Филипп IV принял крест, который ему вручил пап­ский нунций (дипломатический представитель). Вслед за мо­нархом крест приняли его сыновья, а также английский король Эдуард и многие знатные вельможи обоих королевств. Таким образом, несмотря на все разногласия, внук Людовика Святого и римский папа родом из Гаскони наконец объединили свои усилия ради освобождения Святой земли от неверных. Каза­лось, две мощные струи — праведного благочестия и благород­ного рыцарства — слились в единый, неостановимый поток; в ознаменование столь важного события вся столица была рас­цвечена флагами, а воздух наполнился звуками музыки и весе­лья, которое продолжалось более недели.

Оставалось уладить только пустяк — совсем недалеко от радостных парижан в темнице томились высшие руководи­тели распущенного ордена тамплиеров, ожидая решения своей участи. Бывший Великий магистр Жак де Моле упорно не соглашался дать откровенные показания никому, кроме папы римского. Наверное, ему казалось, что, встретившись лицом к лицу с главой католической церкви, он сумеет отстоять не только личную честь, но и достоинство своего ордена.

Но их встреча так и не состоялась. В конце декабря 1313 года Климент V назначил комиссию из трех кардина­лов, поручив ей решить судьбу руководителей ордена там­плиеров. 13 марта эти трое уполномоченных созвали кон­силиум, пригласив докторов теологии и знатоков церков­ного права, присутствовал также Филипп де Мариньи, ар­хиепископ Сансский. Перед комиссией предстали Жак де Моле, Гуго де Перо, Жоффруа де Гонвиль и Жоффруа де Шарне. Им зачитали решение: «Поскольку эти четверо, все без исключения, публично и открыто признали пре­ступления, в коих они обвинялись, и подтверждают сии показания... они приговариваются к пожизненному тюрем­ному заключению».

Двое из обвиняемых, Гуго де Перо и Жоффруа де Гон­виль, выслушали этот приговор, не выразив протеста. А вот Жаку де Моле, проведшему семь лет в заключении и по­мнившему обещание папы, этот вердикт показался вопиюще несправедливым. Ему, семидесятилетнему старику, не было смысла смиренно принимать такую изуверскую «награду». Выходит, папа его просто предал, и оставалось обратиться за справедливостью к Всевышнему. И в тот момент, когда кар­диналы решили, что дело тамплиеров благополучно завер­шено, Жак де Моле и командор Нормандии Жоффруа де Шарне обернулись к толпе и громко объявили, что отказы­ваются от прежних показаний и клянутся, что ни они сами, ни их орден не виновны ни в одном из вменяемых им пре­ступлений.

Такой поворот событий поставил исполнительных кар­диналов в тупик — их заранее продуманный сценарий окон­чился конфузом. Двух отказчиков королевский маршал быс­тро увел в камеру. Но слухи о произошедшем разлетелись по всей Франции. И как только они достигли Филиппа IV, тот собрал королевский совет, который и решил предать этих нераскаявшихся еретиков очистительному огню. И в тот же день «в час вечерни» Жака де Моле и Жоффруа де Шарне перевезли на небольшой островок Камышовый посреди Сены, где их должны были предать сожжению.

Как позднее написали очевидцы, Жак де Моле обратил­ся с последним словом к папе Клименту и королю Филиппу — он призвал их, прежде чем завершится этот год, явиться на суд Божий. Перед тем как его привязали к столбу, Великий магистр попросил у охранников разрешения сложить ладони и помолиться. Еще он повторил, что орден Храма невиновен и что он просит Бога отомстить за его смерть и смерть брать­ев. Как отмечали летописцы, «смерть они приняли с легкой душой», а у всех присутствовавших «их отречение от ложных показаний и презрение к смерти вызвало восхищенное удив­ление». Двух стариков привязали к столбу и подожгли. Позд­нее, под покровом темноты, братья из соседнего монастыря августинцев вместе с другими набожными людьми пришли на пепелище и бережно собрали обугленные останки мерт­вых тамплиеров, словно это были святые мощи.

 

Как и предсказывали скептики на Вьеннском соборе, за­планированный Климентом V крестовый поход так и не со­стоялся. Папа скончался 20 апреля 1314 года, через месяц после казни Жака де Моле. После смерти понтифика в его спальне обнаружили два небольших томика, написанных на разговорной латыни (так называемом романском языке), в кожаном переплете и со стальными застежками... с изложе­нием Устава ордена тамплиеров. Вскоре этот мир покинул и Филипп Красивый — произошло это 29 ноября того же года в результате несчастного случая на охоте. Огромная сумма денег, собранных на крестовый поход, либо бесследно ис­чезла в сундуках французского казначейства, либо была при­своена. Согласно завещанию, Климент V оставил триста ты­сяч флоринов своему племяннику Бертрану де Го, виконту Ломанскому, — в обмен на его обязательство стать кресто­носцем, которое тот, естественно, так и не исполнил. Как метко заметил один неизвестный хронист той эпохи, «папа всю жизнь собирал деньги, а его кузен, маркиз, их спокойно транжирит; и король, и все, кто когда-то принял крест, так и остались дома. А сарацины живут себе там в ус не дуя, и сдается мне, что спать они могут спокойно».

 

Эпилог

 

 

Приговор истории

 

Какой же вердикт вынесла история тамплиерам? Со вре­мени суда над орденом Храма общественное мнение не оп­ределилось в ответе на вопрос, действительно ли они совер­шали те преступления, в которых обвинялись. Данте Алигьери считал их невинными жертвами алчного короля Филип­па IV, а вот Раймунд Луллий, поэт из Мальорки, мистик, миссионер и теоретик крестовых походов, поначалу сомне­вался, но потом все же пришел к выводу, что выдвинутые против храмовников обвинения вполне обоснованны. Одна­ко тот и другой слишком фанатично отстаивали свою пози­цию: Данте вообще изгнали из Флоренции сторонники Кар­ла Анжуйского, а Луллий всю жизнь носился с идеей Фи­липпа Красивого о слиянии двух главных духовно-рыцар­ских орденов.

В последующие века объективное представление об этом процессе так и не сложилось из-за влияния разнообразных политических обстоятельств и интересов: приспешники рим­ских пап и французских королей категорически не желали признавать, что предшественники их владык совершили ве­личайшую несправедливость, в то время как демократы и конституционалисты стремились изобразить тамплиеров как абсолютно невинных жертв тирании. Так, в начале XVI века Анри Корнелий Агриппа в своем трактате «Философия ок­культизма» («Dе оссulta philosophia») приравнял храмовни­ков к колдунам, а живший в том же столетии французский мыслитель Жан Боден считал их, подобно евреям, маргинализированным меньшинством, которое подверглось нападе­нию коварного монарха.

В XVII—XVIII веках беззаконное осуждение тамплиеров, лишенных права на защиту, протестанты и просто скептики постоянно использовали в борьбе с католической церковью. Англиканский священник Томас Фуллер писал, что «причи­ной истребления тамплиеров отчасти была присущая им по­рочность, а отчасти — накопленные ими богатства»; а Эду­ард Гиббон в «Истории заката и падения Римской империи» отмечает присущие «бедным воинам Христа» высокомерие, стяжательство и дурной нрав. Именно такими изобразил хра­мовников и Вальтер Скотт.

Но в эпоху Просвещения в XVII веке возникло и иное отношение к тамплиерам — их стали воспринимать не как ортодоксальных католиков или, наоборот, вероотступников-еретиков, а скорее как проповедников древних оккультных религий, предвосхитивших появление Христа. Казалось бы, столь рационалистическое учение, гордившееся борьбой со всевозможными суевериями и опиравшееся на здравый смысл, должно было сорвать паутину мистики с истории ордена Храма. Тем не менее, как заметил Питер Партнер в книге «Убитые волшебники» («Тhе Мurdered Magicians»), «деятели эпохи Просвещения и не пытались спокойно разобраться в доводах как сторонников, так и противников тамплиеров. Трансформация отношения к ордену, произошедшая в XVIII веке, показывает, сколь далеки были просветители от строго научного подхода к проблеме. Когда трезвые и холодные умы XVIII столетия, заглянув в самую глубину истории католи­ческой церкви — она всегда являлась главной мишенью их рационализма и объектом разоблачения, — обнаружили там храмовников, то неожиданно поддались дикой фантазии, превратив рыцарей-монахов в каких-то волхвов-чернокниж­ников и присоединившись к официальным церковным исто­риографам. И эти взгляды оказались столь живучи, что до наших дней в любой работе о тамплиерах встречаются цве­тистые обрывки давних историй или по крайней мере ощу­щается привкус предубеждений, сложившихся в XVIII веке».

Главными проповедниками подобного «тамшшеризма», превратившими храмовников из исторических персонажей в мифических героев, стали франкмасоны*, члены тайных братств, основанных на прочной взаимной поддержке, чей размытый деизм** сразу вызвал резко враждебное отноше­ние католической церкви. Однако масоны были далеко не первыми, кто создал художественные образы тамплиеров: еще до ликвидации ордена рыцари фигурировали в романсах и эпических балладах часто как «защитники любовников», уте­шавшие их, когда страсть оказывалась безответной, или спо­собствуя взаимному счастью. Тамплиеры привлекали внима­ние современных им летолисцев и поэтов намного сильнее, чем госпитальеры и тевтоны. Рыцари Грааля из драматиче­ской поэмы Вольфрама фон Эшенбаха «Парцифаль» («Раrzival») названы тамплиерами, однако вряд ли автор про­изведения имел хоть какое-то представление об ордене Хра­ма. В те времена в Германии было еще очень мало орденских владений и большинство тамплиеров являлись французами.

Масонские гипотезы мало отличались от того же «Парцифаля». Эндрю Рэмси, шотландский якобит*** (выслан в 1730-е годы во Францию, являлся канцлером Великой фран­цузской ложи), утверждал, что первыми масонами были ка­менщики, трудившиеся в латинских государствах на Ближ­нем Востоке в эпоху крестовых походов. Дескать, там они овладели тайными ритуалами и специальными знаниями, унаследованными от мудрецов древности. По поводу тамп­лиеров Рэмси ничего особенного не говорил, но это могло быть вызвано его нежеланием раздражать своего покровите­ля, французского короля. А вот в соседней Германии другой беженец, Джордж Фридрих Джонсон, распространял мифы, в которых тамплиеры, «невежественные и фанатичные вои­ны-монахи, представали просвещенными и мудрыми рыца­рями, которые во время пребывания на Востоке приобщи­лись к самым древним тайнам познания и высоко поднялись над примитивными средневековыми верованиями».

 

По мнению немецких масонов, Великие магистры ордена Храма овладели тайными знаниями и отыскали бесценные реликвии, принадлежавшие древнееврейской секте ессеев. В ночь перед казнью Жак де Моле послал графа Бежо в под­земный склеп парижской часовни тамплиеров — забрать хранившиеся там сокровища, включая драгоценный семи-свечник, в свое время привезенный императором Титом, ко­рону Иерусалимского королевства и плащаницу. Известно, что на судебных слушаниях по делу тамплиеров сержант Жан де Шалон под присягой засвидетельствовал, что Жерар де Вильер, командор Франции, предупрежденный доброхотами о готовящемся аресте, бежал из королевства, прихватив всю казну тамплиеров. Ее погрузили на восемнадцать судов. Если это и в самом деле так, то куда же подевадись сокровища? Джордж Фридрих Джонсон утверждал, что они попали к од­ному из членов ордена Храма в Шотландии, конкретно ука­зав на остров Мулл.

Спекуляции на эту тему не прекратились и в XVIII веке, но, пожалуй, никогда не появлялось столько домыслов о пропавших сокровищах, как в наши дни. По меткому выра­жению Малкольма Барбера, самого компетентного англий­ского специалиста, изучавшего деятельность тамплиеров, «возникла своего рода небольшая индустрия, за счет которой питаются ученые, историки искусства, журналисты, издате­ли и телевизионщики». В эзотерических теориях и утвержде­ниях франкмасонов немало фантастического: тамплиеры объявлены защитниками священной чаши Грааля — подра­зумевается кубок, из которого Христос пил на Тайной вече­ре; королевский род Меровингов, по их мнению, ведет нача­ло от любовной связи Христа с Марией Магдалиной; а самой главной реликвией тамплиеров объявлена Туринская плаща­ница.