Гэвин Блэр проводит меня в кабинет полковника Кристины Элиополис, командира своей эскадрильи. Она знаменита не только своими выдающимися заслугами во время войны, но и незаурядным характером. Трудно понять, как столько энергии может быть заключено в миниатюрном, почти детском теле. Ее длинные черные волосы и тонкие черты лица только усиливают впечатление вечной молодости. Потом Кристина Элиополис снимает солнечные очки, и я вижу огонь в ее глазах.
— Я летала пилотом на «Рапторе» РА-22. Это была, бесспорно, лучшая машина из когда-либо созданных человеком. Она могла обогнать и победить бога со всеми его ангелами. Монумент американскому техническому прогрессу… а в войне с зомби такой прогресс не стоил и гроша.
— Неприятно, наверное.
— Неприятно? Вы знаете, каково это, когда тебе вдруг говорят, что единственная цель, ради которой ты трудилась всю жизнь, страдала и приносила себя в жертву, прыгала выше головы, теперь считается «стратегически необоснованной»?
— Вам не кажется, что такое чувство испытывали все?
— Скажем так, русская армия не одна пострадала от собственного правительства. Закон о реорганизации вооруженных сил фактически кастрировал воздушные войска. Какой-то эксперт в ДеСтРес подсчитал, что у нас самое невыгодное соотношение «ресурсы — поражение цели» по сравнению с другими родами войск.
— Можете привести пример?
— Как насчет УОВЗП, унифицированного оружия вне зоны поражения ПВО? Это бомба, управляемая с помощью GPS и инерциальной навигации, которую можно выпустить за сорок миль от цели. В базовой версии — сто сорок ВШ-97В, и каждая маленькая бомбочка несет кумулятивный заряд, поражающий бронированные цели, осколочный — против пехоты и циркониевое кольцо, чтобы вспыхнула вся зона удара. До Йонкерса их считали триумфом. И тут нам говорят, что стоимости одного набора УОВЗП — материалов, рабочей силы, времени и энергии, не говоря уже о топливе и наземном обслуживании, необходимом для несущего воздушного транспорта — хватит на то, чтобы заплатить взводу пеших придурков, которые поджарят в тысячу раз больше упырей. Недостаточный бум за наши баксы, как и с остальными бывшими сокровищами короны. Они словно прошлись по нам асфальтовым катком. Б-2 «Спирит» — в пролете, Б-1 «Лансер» — в пролете. Даже старина Б-52, и тот в пролете. Добавьте «Игл», «Фэлкон», «Томкэт», «Хорнет», «ДжСФ», «Раптор» — и получите больше военно-воздушной техники, уничтоженной росчерком пера, чем мы потеряли из-за вражеских зениток и истребителей за всю историю.[39]Спасибо хоть, что их не пустили под пресс, а всего лишь бросили гнить на складах или на огромном кладбище в пустыне, в ЦАОВ.[40]«Долговременное вложение», так это называли. Зато на законсервированную технику можно рассчитывать. Сражаясь в одной войне, мы всегда готовимся к следующей. Наши ВВС остались почти эффективными.
— Почти?
— От «Глоубмастеров» пришлось отказаться, как и от всех «пожирателей топлива». Остались аппараты с пропеллером. «Воздушные извозчики», короче говоря.
— Это была основная задача ВВС?
— Да, воздушные перевозки, единственное, что еще имело какое-то значение.
(Она кивает на пожелтевшую карту на стене).
— Командир базы отдал ее мне после того, что случилось.
(На карте — материковые Соединенные Штаты военного времени. Вся территория к западу от Скалистых гор закрашена светло-серым. Среди серого видны разноцветные кружки).
— Острова в море зомби. Зеленый означает места дислокации действующих военных подразделений. Одни превращены в центры для беженцев. Другие все еще участвовали в военных операциях. Некоторые хорошо оборонялись, но не имели стратегического значения.
Красные зоны относились к категории «агрессивно жизнеспособных»: фабрики, шахты, электростанции. Там армия оставляла изолированные команды. Их задачей было охранять объекты до тех пор, пока мы, если сможем, вернем их в военную экономику. Голубые зоны — территории, где гражданские сумели обосноваться, выкроить себе кусочек земли и научиться жить в его границах. Все эти зоны нуждались в снабжении, которым и занималась «Материковая воздушная служба».
Это была крупная и весьма затратная операция, не только в смысле техники и топлива, но и организации. Поддерживать контакте «островами», обрабатывать их запросы, согласовываться с ДеСтРес, доставлять материалы, отдавая предпочтение той или иной группке — столько усилий не тратилось ни на одну акцию в истории военно-воздушных сил.
ВВС пытались открещиваться от потребительских товаров, вроде продуктов питания и лекарств, которые нужно поставлять регулярно. Их классифицировали как НП, не восполняемые пайки. Мы всегда предпочитали ПСО, пайки для самообеспечения, куда входили инструменты, запчасти и инструменты для их изготовления. «Им не нужна рыба, — говорил Синклер. — Им нужны удочки». Но все-таки каждую осень мы сбрасывали уйму рыбы, муки, соли, сушеных овощей и детского питания… Зимой было тяжко. Помните, сколько длились холода? Помогать людям обеспечивать себя самостоятельно замечательно в теории, но на практике они могут и умереть.
Иногда приходилось привозить людей, специалистов, врачей и инженеров, тех, кого нельзя обучить по книжке. В «голубых» зонах было много инструкторов спецназа, они не только учили обороняться, но и готовили к тому дню, когда мы, возможно, пойдем в наступление. Я уважаю этих парней. Большинство знало, что это надолго, во многих «голубых» зонах не имелось аэродромов, и люди спускались на парашютах без надежды, что их когда-нибудь заберут обратно. Не все «голубые» зоны были безопасны. Некоторые мы со временем потеряли. Люди, которых мы привозили, знали, на что идут. Храбрые сердца.
— О пилотах можно сказать то же самое.
— Эй, я вовсе не принижаю наши заслуги. Каждый день нам приходилось пролетать сотни, иногда тысячи миль над зараженными территориями. Вот почему у нас были «фиолетовые» зоны. (Полковник имеет в виду последний оставшийся цвет на карте. Фиолетовых кругов немного. Они расположены на большом расстоянии друг от друга). Там мы оборудовали площадки для ремонта и дозаправки. У многих самолетов не хватало топлива, чтобы долететь до отдаленных зон на восточном побережье. Благодаря этим площадкам мы сократили число экипажей, пропадавших в пути. Выживаемость самолетного парка выросла до девяноста двух процентов. К сожалению, я попала в оставшиеся восемь.
Никогда не узнаю, из-за чего же конкретно мы упали. Механические неполадки, усталость металла или погодные условия… Причина могла быть в грузе, который неправильно разместили. Такое случалось чаще, чем хотелось бы. Иногда плохо укладывали взрывчатые вещества, или какой-нибудь инспектор качества с дерьмом вместо мозгов позволял своим людям собрать детонаторы до отправки… подобное произошло с моим приятелем. Обычный полет из Палмдейл в Ванденберг, даже не над зараженной территорией. Двести детонаторов «тип 38», все полностью собраны и случайно активированы, все настроены на взрыв на той же частоте что и наши передатчики. (Щелкает пальцами).
— На их месте мог быть мой экипаж. Мы летели из Финикса в «голубую» зону за Таллахасси, штат Флорида. Кончался октябрь, зима почти наступила. В Гонолулу пытались выжать еще пару поставок, прежде чем нас затопит до марта. Это был девятый полет за неделю. Все были на «твиксах», этих маленьких синих штучках, которые заставляют работать и работать, не задевая рефлексы или способность рассуждать. Не сомневаюсь в их эффективности, но из-за них мне хотелось в туалет каждые двадцать минут. Экипаж, мои парни, без конца издевались надо мной, понимаете, «девочкам приходится выходить». Я знала, что они не со зла, но сдерживалась с трудом.
Проболтавшись два часа в какой-то сильной турбулентности, я наконец сдалась и передала штурвал второму пилоту. Я уже застегивалась, когда нас тряхануло так, словно бог за хвост дернул… и мы вдруг резко полетели носом в землю, Настоящей уборной на нашем С-130 не было, только переносной туалет за тяжелой пластиковой перегородкой. Наверное, это спасло мне жизнь. Если бы я застряла в настоящем сортире, вырубилась или не смогла дотянуться до задвижки… Внезапно раздался вой, и меня выбросило прямо из задней части самолета, мимо того места, где должен быть хвост.
Я беспорядочно крутилась в воздухе, глядя на свою машину, серую громадину, которая съеживалась и дымилась на пути к земле. Мне удалось раскрыть парашют. Голова еще шла кругом, я пыталась отдышаться. Нащупав рацию, принялась звать команду. Ответа не было. Я сумела рассмотреть еще только один парашют.
Это было ужаснее всего — беспомощно висеть в воздухе. Я видела второй купол, чуть выше и севернее меня, где-то в трех с половиной километрах. Поискала остальные. Снова взялась за рацию, но сигнала не было. Наверное, передатчик был поврежден во время моего «прыжка». Я попыталась сориентироваться: южная Луизиана, бесконечные болота, точнее не разберешь, голова еще отказывалась работать. По крайней мере у меня хватило ума проверить самое необходимое. Руки-ноги двигались, ничего не болело, кровь не текла. Аварийный запас — в набедренном кармане, оружие, мой «Мэг»,[41]утыкалось в ребра.
— Вас не готовили к таким ситуациям?
— Нас всех заставляли сдавать программу «Побег из Ивовой Бухты» в калифорнийских горах Кламат. Там было даже несколько настоящих упырей, пронумерованных, отслеживаемых и поставленных в определенных местах, чтобы мы почувствовали себя «в реальных условиях». Это очень похоже на то, чему учат в руководствах для гражданских: передвижения, скрытность, способы вырубить зомби до того момента, как он завоет и обнаружит тебя. Мы все справились, то есть «выжили», хотя парочку пилотов исключили на восьмом участке. Наверное, они просто не смогли задавить чувство реальности. Меня никогда не пугала вероятность остаться одной на вражеской территории. Для меня это штатная ситуация.
— Всегда?
— Хотите поговорить об этом, давайте вспомним мои четыре года в Колорадо-Спрингс.
— Но там были другие женщины…
— Кадеты, соперники, у которых по случайности те же половые органы, что у меня. Поверьте мне, стоит лишь надавить, как любые сестринские чувства испаряются. Нет, была я, только я. Самодостаточная, надеющаяся только на себя и всегда, без вопросов, уверенная в себе. Только это помогло мне вытерпеть четыре адских года в академии и только на это я могла рассчитывать, когда свалилась в грязь в сердце мертвой страны.
Я отстегнула парашют — нас учили не тратить время на то, чтобы его спрятать — и пошла в сторону второго выжившего. Мне понадобилось несколько часов — по колено в холодной жиже, от которой немели ноги. Мысли путались в голове еще не прояснилось. Это не оправдание, знаю, но именно поэтому я не заметила, что птицы вдруг рванули в противоположном направлении. Правда, я слышала крик, далекий и слабый. Увидев запутавшийся в ветвях парашют, я побежала. Еще одна ошибка: наделала шума и не остановилась, чтобы прислушаться, нет ли рядом зомби. Я ничего не видела, только голые серые ветви, пока они не оказались прямо надо мной. Если бы не Роллинз, мой второй пилот, я бы точно уже была мертва.
Я обнаружила его болтающимся на ремнях, мертвым, дергающимся. Его форма была разодрана в клочья,[42]внутренности свисали… на морды пятерых, которые чавкали в облаке красно-коричневой воды. Один умудрился набросить себе на шею петлю из тонкой кишки. Каждый раз, когда он двигался, Роллинз дергался, как гребаный колокол. Они меня вообще не заметили. Я была так близко, что могла до них дотронутся, а они даже ухом не повели. У меня хотя бы хватило мозгов задействовать глушитель. И не стоило расходовать всю обойму… еще один прокол. Я так разозлилась, что почти начала пинать их тела. Такой стыд, такая ненависть к себе…
— Ненависть к себе?
— Я облажалась! Моя машина, мой экипаж…
— Но это был несчастный случай. Вы не виноваты.
— Откуда вам знать? Вас там не было. Черт, даже меня там не было. Не знаю, что произошло. Я не своим делом занималась, а сидела на ведре, как девчонка!
Чертова неженка, говорила я себе, чертова неудачница. Я не просто ненавидела себя, но ненавидела за то, что ненавижу. Что за чушь? Уверена, что так и стояла бы там, трясущаяся и беспомощная, пока не пожаловали бы новые мертвяки.
Но тут затрещала моя рация. «Алло? Алло? Вы меня слышите? Кто-нибудь выбрался из самолета?» Женский голос. Явно гражданская, судя по речи и тону.
Я ответила тут же, назвалась и спросила, с кем разговариваю. Женщина сказала, что она из службы воздушного наблюдения, позывной «Мете Фэн» или просто «Мете». Службу воздушного наблюдения составляли радиолюбители. Они должны были докладывать об авиакатастрофах и помогать в спасении экипажей. Не самая эффективная система, в основном из-за малочисленности операторов, но мне повезло. Женщина сказала, что увидела дым и падающие обломки. Однако, хоть до нее и меньше дня пути, ее домик осаждает тол па зомби. Прежде чем я успела ответить, женщина велела мне не волноваться, поскольку она уже доложила о моем местоположении спасательной команде. Мне лучше выбраться на открытое место, где меня смогут подобрать…
Я потянулась за GPS, но он оторвался, когда я падала из самолета. У меня была запасная карта полета, но не очень подробная, мы ведь пролетали практически надо всеми штатами… рассудок все еще мутился от злобы и сомнений. Я сказала Мете, что не знаю, где нахожусь, не знаю, куда идти…
Она рассмеялась.
«Ты никогда раньше не летала этим маршрутом? И каждый его дюйм не отпечатался у тебя в памяти? Ты не видела, куда падаешь, когда болталась под куполом?»
Она так верила в меня, пыталась заставить думать, а не скармливала готовые ответы. Тут я поняла, что действительно хорошо знаю эту местность, поскольку летала над ней двадцать раз за последние три месяца, и что сейчас нахожусь где-то в бассейне реки Ачафалайа.
«Думай, — говорила мне Мете. — Что ты видела с воздуха? Есть какие-нибудь реки, дороги?»
Вначале я могла вспомнить только деревья, бесконечный серый ландшафт без ясных очертаний, а потом, постепенно когда в голове начало проясняться, вспомнила и реки, и дорогу. Я сверилась с картой, и поняла, что прямо к северу от меня расположено шоссе Ай-10. Мете сказала, что спасателей лучше всего подождать там. Операция не займет больше одного или двух дней, если я выйду прямо сейчас, не тратя зря времени.
Когда я уже собралась уходить, она остановила меня вопросом, не забыла ли я чего-нибудь. Точно помню этот момент. Я обернулась к Роллинзу. Он как раз открывал глаза. Мне хотелось что-нибудь ему сказать, возможно, извиниться, но я просто выстрелила ему прямо в середину лба.
Мете просила не винить себя, и, что бы ни случилось, не отвлекаться от своей работы. Она сказала: «Живи, живи и делай свое дело». Потом добавила: «И прекрати разбрасываться попусту».
Она напомнила об аккумуляторах рации — ничто не ускользало от ее внимания, — поэтому я отключилась и пошла на север по болоту. Мозг работал в полную силу, припомнились все уроки, полученные в Бухте. Я делала шаг, останавливалась и слушала. Держалась сухой земли, где могла, и ступала очень осторожно. Пару раз пришлось плыть, и тогда я действительно понервничала: дважды могла поклясться, что чувствовала чью-то руку, задевшую бедро. Потом наткнулась на дорогу, узкую — двум машинам не разъехаться, — и в кошмарном состоянии. Но все лучше, чем тащиться по топям. Я доложила о своей находке Мете и спросила, доведет ли дорога до шоссе. Мете посоветовала мне держаться от этой и всех остальных дорог бассейна подальше.
«Дороги — это машины, — объяснила она. — А машины — это упыри».
Она говорила об укушенных водителях, которые скончались от ран за рулем, а поскольку у зомби не хватает ума, чтобы открыть дверцу или расстегнуть ремень безопасности, они обречены до конца существования сидеть в машине. Я спросила, в чем же опасность. Они не могут выбраться и схватить меня через окно, так какая разница, сколько брошенных машин я встречу на дороге? Мете напомнила, что даже прикованный к сиденью упырь может застонать, то есть позвать остальных. Тут она сбила меня столку. Я собираюсь потратить уйму времени, огибая дороги, чтобы не наткнуться на пару машин с зомби, и в результате окажусь на шоссе, которое ими забито?
Мете напомнила: «Ты будешь над болотом. Как другие зомби до тебя доберутся?»
Построенная в нескольких метрах над топью, эта часть Ай-10 была самым безопасным местом во всем бассейне. Признаюсь, я об этом не подумала. Мете рассмеялась: «Не бойся, детка. Я подумала за двоих. Держись меня и попадешь домой».
Я послушалась и стала избегать всего, что хотя бы отдаленно напоминало дорогу, искала самые дикие тропы. Говорю «дикие», но на самом деле было невозможно не наткнуться на какие-нибудь следы человека или того, кто им когда-то был. Ботинки, одежда, мусор, раздавленные чемоданы, походное снаряжение… Я видела много костей на кочках, не знаю чьих, человеческих или животных. Один раз нашла грудную клетку, наверное, аллигатора, очень большого. Не хотелось и думать, сколько понадобилось упырей, чтобы забить такого монстра.
Первый попавшийся мне мертвяк был маленьким. Наверное, ребенок, не скажу точно. Его лицо обглодали — кожа, нос, глаза, губы, даже волосы и уши… остались только редкие лохмотья на почти голом черепе. Возможно, были и другие раны, не заметила. Он сидел в одном из таких Длинных походных рюкзаков, крепко затянутый шнурок которого перетягивал ему шею. Лямки запутались в корнях дерева, и рюкзак плавал, наполовину погрузившись в болото. Мозг зомби, вероятно, не пострадал, как и некоторые лицевые мышцы. Когда я приблизилась, он начал щелкать челюстью. Не знаю, как мертвяк меня почувствовал, наверное, сохранилось что-то от носовой полости или слуховой канал.
Он не стонал — слишком сильно перетянуло горло, — но всплески тоже могли привлечь внимание, поэтому я освободила его от мучений, если он действительно мучился, и попыталась выбросить из головы. Этому нас тоже учили в Ивовой Бухте: не сочиняйте им погребальную речь, не представляйте, кем они были, как здесь оказались и как стали зомби. Но кто, глядя на одну из этих тварей, не начинает гадать? Словно прочитал последнюю страницу в книге… и разыгрывается воображение. Тут-то ты и отвлекаешься, теряешь бдительность, забываешь глядеть по сторонам, и вот уже кто-то другой гадает, что же с тобой случилось. Я попыталась выбросить его, ту тварь, из головы. И вместо этого подумала, почему встретила лишь одного мертвяка.
Возник насущный вопрос, а не праздные мысли, поэтому я включила рацию и спросила Мете, не пропустила ли я чего. Может, есть какой-нибудь участок, которого стоит избегать? Она напомнила, что здесь почти нет мертвяков, потому что «голубые» зоны Батон-Руж и Лафайет отвлекли на себя большую часть зомби. Горько-сладкое утешение быть меж двух самых опасных зон на мили вокруг. Она снова засмеялась.
«Не волнуйся, все будет хорошо». Я увидела что-то впереди, какой-то бугор, похожий на заросли, но квадратный и местами вроде бы блестящий. Я доложила об этом Мете. Она посоветовала не подходить слишком близко, но и не сворачивать с пути. К тому моменту я чувствовала себя гораздо лучше, вернулась какая-то часть меня прежней.
Приблизившись, я разглядела, что это машина лексус, покрытая грязью и мхом, она завязла в болоте по дверцы. На заднем сиденье — походный набор: палатка, спальный мешок, кухонные принадлежности, охотничье ружье с несколькими коробками патронов. Я подошла к окну со стороны водителя и заметила блеск ствола «магнума». Водитель все еще сжимал его в коричневой сморщенной руке, сидел прямо, глядя перед собой. Свет проникал сквозь дырку в виске. Он сильно разложился. На нем была форма цвета хаки, которую заказывают по престижным каталогам одежды для охоты или сафари. Камуфляж выглядел чистым и немятым, испачкалось лишь плечо: кровь текла только из раны в голове. Больше я не видела ни ран, ни укусов, ничего. Это меня серьезно подкосило, серьезнее, чем ребенок без лица. У парня имелось все, чтобы выжить. Все, кроме воли. Да, это лишь предположение. Возможно, была рана, скрытая под одеждой или не видная из-за сильного разложения. Но я просто знала, прижавшись лицом к стеклу, глядя на памятник тому, кто легко опускает руки.
Я застыла на мгновение, достаточно долгое, чтобы Мете спросила меня, в чем дело. Услышав ответ, она тут же велела идти дальше.
Захотелось спорить. Мне казалось, что надо хотя бы обыскать машину, посмотреть, нет ли чего полезного. Мете строго спросила, действительно ли мне что-то нужно. Я немного подумала, потом призналась, что нет. У водителя было много снаряжения, но гражданского, большого и громоздкого, еда требовала приготовления, оружие — без глушителя. В моем аварийном наборе имелось практически все. Впрочем, если по какой-то причине меня не будут встречать на Ай-10, я всегда могу вернуться сюда как к тайнику.
Я высказала идею самой сесть за руль «лексуса», на что Мете спросила, нет ли у меня буксира и пары тросов. Я, почти как ребенок, ответила «нет». Она спросила: «Так что тебя задерживает?» Попросив подождать минутку, я приникла к окну со стороны водителя, вздохнула и снова ощутила усталость. Мете не отставала, подгоняя меня. Я огрызнулась в ответ, сказала, чтоб она заткнулась и дала мне минуту, пару секунд, чтобы… не знаю что.
Наверное, я не убрала палец с кнопки «передача», потому что Мете вдруг спросила: «Что это было?» «Что?» — эхом отозвалась я.
Она что-то услышала, что-то на моем конце провода.
— Раньше вас?
— Да, наверное, потому что через секунду, когда я вернулась к реальности и подняла голову, раздался стон… громкий и близкий. А еще плеск болотной воды.
Сначала я увидела одного, прямо перед собой. Потом развернулась и заметила еще пятерых, идущих с разных сторон. А за ними еще десять, пятнадцать… Я выстрелила в первого, промазала.
Мете заорала. Я сказала ей, сколько мертвяков меня атакует, она велела остыть, не пытаться убежать, просто замереть и делать то, чему учили в Ивовой Бухте. Я только собиралась спросить, откуда она знает о Бухте, когда Мете крикнула мне заткнуться и стрелять.
Я залезла на крышу «лексуса» и оценила расстояние до нападавших. Определила первую цель, глубоко вдохнула и пристрелила мертвяка. Быть отличным бойцом — значит принимать решения так быстро, как только позволяют электрохимические импульсы организма. Я успокоилась, сосредоточилась, сомнения и слабость исчезли. Мне казалось, что бой длится уже часов десять, хотя в реальности он не занял, наверное, и десяти минут. Шестьдесят один в сумме, отличное плотное кольцо из мертвяков. Я передохнула, проверила, сколько осталось патронов, и стала ждать новой волны. Но не дождалась.
Еще через двадцать минут Мете потребовала отчета. Я сказала, сколько зомби уничтожила, а она попросила напоминать ей, что меня лучше не злить. Я засмеялась, в первый раз с тех пор, как свалилась в болото. Я снова была в порядке, сильная и уверенная в себе. Мете предупредила, что из-за всех этих задержек мне теперь ни за что не успеть к шоссе до темноты, и надо бы подумать, где заночевать.
Я ушла как можно дальше от «лексуса», пока небо не начало темнеть, и нашла приличный насест в ветвях высокого дерева. В наборе был стандартный гамак из микроволокна, классная штука, легкий и сильный, с застежками, которые не дают выкатиться наружу. Еще они помогают успокоиться и быстрее заснуть… да, точно! Я перепробовала все дыхательные упражнения, которым нас учили в Бухте, и даже проглотила две «Бейби-Л».[43]Обычно рекомендуют только одну, но я решила, что это для слабаков. Я — снова я, помните об этом, я справлюсь, но… мне надо поспать.
Тут я спросила Мете, раз уж все равно нечего делать и не о чем думать, можно ли поговорить о ней. Кто она такая? Как оказалась в уединенном домике посреди болот? И откуда столько знает об обучении пилотов, если сама его не проходила? Я начала что-то подозревать.
Мете сказала, что позже будет достаточно времени для очередного выпуска радиошоу «Взгляд». Сейчас мне надо поспать, а на рассвете доложить обстановку. Между «на рассвете» и «доложить» я почувствовала, как начинает действовать «Бейби-Л». Не успела Мете договорить слово «обстановка», как я вырубилась.
Спалось плохо. Когда я открыла глаза, небо уже просветлело. Мне снились, самой собой, мертвяки. Их стоны отдавались у меня в ушах, когда я проснулась. Потом я посмотрела вниз и поняла, что это не сон. Дерево окружила едва ли не сотня тварей. Они лезли друг на друга, пытаясь добраться до свежего мяса. Впрочем, у них ничего не выходило — слишком зыбкая почва. У меня не хватало патронов, чтобы уложить всех, а ведь за время стрельбы могли подтянуться новые, поэтому я решила, что лучше собрать пожитки и сваливать оттуда.
— Вы заранее предполагали их появление?
— Не совсем, но нас готовили к таким ситуациям. Очень похоже на прыжок с парашютом: надо выбрать точку приземления, согнуть ноги, перекатиться и встать как можно быстрее. Задача — отпрыгнуть подальше от противника. Потом мчаться, бежать трусцой или даже просто идти быстрым шагом — да, нам советовали и это, — чтобы сохранить силы. Смысл в том, чтобы выиграть время на обдумывание следующего шага. Шоссе Ай-10 располагалось достаточно близко, я могла туда добежать, дождаться спасательного вертолета и улететь, прежде чем эти вонючие мешки меня догонят, я включила рацию, обрисовала ситуацию Мете и попросила дать сигнал спасателям на немедленный прием пассажира Она сказала: «Будь осторожной». Я сгруппировалась, прыгнула и сломала лодыжку о выступающий камень.
Я упала в воду лицом вниз. Только ее ледяное прикосновение и спасло меня от обморока. Я подняла голову, захлебываясь, разбрызгивая воду, и увидела толпу зомби, бредущую за мной. Не услышав моего отчета, Мете, очевидно, поняла, что произошло. Так или иначе, она вдруг заорала, чтобы я вставала и убегала. Я попыталась встать на поврежденную ногу, однако лодыжку и позвоночник тут же пронзила дикая боль. Стоять было можно, но… тут я взвыла, и даже Мете, наверное, услышала меня в своем домике. «Выбирайся оттуда! — кричала она. — Пошла!»
Я похромала вперед с сотней упырей на хвосте. Должно быть, выглядело забавно — отчаянные гонки калек.
Мете кричала: «Раз можешь стоять, значит, можешь бежать! Ты можешь!»
«Но мне так больно!» — сказала я вслух. По лицу текли слезы, а сзади поспешали на обед мертвяки. Мне удалось добраться до шоссе, нависающего над болотом, как руины римского акведука. Мете была права насчет его относительной безопасности. Только ни она, ни я не рассчитывали на мой перелом и хвост из живых мертвецов. Нормального подхода к полотну шоссе не было, и мне пришлось хромать к одной из прилегающих дорог, от которых Мете раньше советовала держаться подальше. Я увидела, почему, когда подошла ближе. Там стояли сотни разбитых ржавых машин, и в каждой десятой сидел хотя бы один зомби. Они заметили меня и начали стонать, звук разносился на многие мили вокруг.
Мете снова закричала: «Не обращай на них внимания! Иди на въезд и следи за долбаными хватами!» — Хватами?
— Теми, которые хватают через открытые окна. На открытой дороге я могла хоть увернуться, но на въезде они тянутся со всех сторон. Те несколько минут, когда я пыталась взобраться на шоссе, оказались самыми страшными. Мне пришлось идти между машинами, на крыши я не могла забраться из-за сломанной лодыжки. Ко мне тянулись гнилые руки, хватая за комбинезон и запястья. Каждый выстрел в голову стоил секунд, которых у меня не было. Крутой уклон не давал двигаться быстрее. Лодыжка пульсировала болью, легкие горели, толпа мертвяков быстро нагоняла. Если бы не Мете…
Она все время кричала на меня.
«Ты что, уснула, чертова сука? Не смей сдаваться… не СМЕЙ проиграть!»
Она не давала мне спуска, толкала вперед, дюйм за дюймом. «Кто ты, сопливая мелюзга, что ли?»
На тот момент я так и думала. Просто знала, что у меня не получится. Бессилие, боль, и еще злость на себя. Я всерьез задумывалась, не выстрелить ли себе в голову, наказать себя за… не знаю что. И тут Мете словно врезала мне пощечину. Она проревела: «Ты что, такая же, как твоя гребаная мать?!»
Этим она меня достала. Я взлетела прямо на шоссе. Крикнула Мете, что я на месте, потом спросила: «Ну и что теперь?»
Внезапно ее голос стал очень мягким. Она велела мне посмотреть вверх. От утреннего солнца ко мне направлялась черная точка, которая летела вдоль шоссе и очень быстро превратилась в 1Щ-60. Я издала победный вопль и выпустила сигнальную ракету.
Когда меня затащили на борт, я поняла, что это гражданский вертолет, а не служба спасения. Командиром экипажа оказался крупный южанин с козлиной бородкой и в очках с толстыми линзами. Он спросил: «Откуда вы взялись?»
Простите, что исказила акцент. Я едва не заплакала, хлопнув его по бицепсу размером с бедро. Я смеялась и говорила, что они быстро работают. Он посмотрел на меня как на сумасшедшую. Позже оказалось, что это была не спасательная команда, а обычный воздушный грузоперевозчик, который летел из Батон-Руж в Лафайетт. Впрочем, в тот момент мне было на все наплевать. Я сообщила Мете, что меня подобрали и что все в порядке. Поблагодарила за все что она сделала, и… только чтобы не разреветься, попыталась закончить шуткой, что теперь как раз есть время для очередного выпуска радиошоу «Взгляд». Ответа так и не последовало.
— Она, похоже, была потрясающим работником.
— Она была потрясающей женщиной.
— Вы говорили, что к тому времени у вас появились «подозрения»…
— Ни один гражданский, даже работник с огромным стажем, не мог так хорошо понимать, каково быть летчиком. Мете слишком многое знала, слишком логично рассуждала, словно сама через все это прошла.
— Значит, она была пилотом?
— Определенно. Не из ВВС, я бы ее знала. Возможно, десантные силы или военно-морской флот. В грузовых полетах они теряли не меньше пилотов, чем мы, и восемь из десяти пропадали без вести. Наверняка Мете попадала в подобную ситуацию. Катастрофа, потеря экипажа, может, она даже винила себя, как и я… потом каким-то образом нашла тот домик и провела остаток войны, работая в службе воздушного наблюдения.
— Звучит правдоподобно.
— Ведь правда? (Неловкая пауза).
— Что?
— Ее так и не нашли?..
— Верно.
— И домик тоже.
— Да.
— А в Гонолулу никогда не слышали о наблюдателе с позывным «Мете Фэн».
— Молодец, пять баллов.
— Я…
— Вы, наверное, читали мой рапорт?
— Да.
— И мнение психиатра, которое приложили после официального допроса.
— Ну…
— Это чушь собачья, ясно? Ну и пусть я сама знала все, что она мне говорила, пусть психиатры заявляют, что моя рация сломалась еще до того, как я упала на землю, пусть Мете — это сокращение от Метис, матери Афины, греческой богини с серыми как буря глазами. О, психиатры просто пришли в восторг, особенно когда узнали, что моя мать выросла в Бронксе.
— А помните, как она говорила про вашу мать?
— У кого, черт возьми, не бывает проблем с матерью? Если Мете была пилотом, она привыкла рисковать. Она знала, что есть хороший шанс попасть в десятку с «мамой». Мете знала, что поставлено на карту, рискнула… Слушайте, если они решили, что я свихнулась, почему не запретили мне летать? Почему оставили на службе? Пусть Мете не была пилотом. Не исключено, что она оказалась замужем за летчиком, или хотела летать, но сдалась раньше, чем я. Может статься, Мете — лишь напуганный, одинокий голос, изо всех сил пытавшийся спасти еще один напуганный, одинокий голос от повторения своей судьбы. Какая разница, кто она была или есть? Мете появилась, когда я в ней нуждалась, и останется со мной до конца жизни.
ВОКРУГ СВЕТА И ВЫШЕ
