Гармония между наукой и искусством, между положительной теорией и практикой

22. Охарактеризовав достаточно основную способность положительного мышления по отношению к умозрительной жизни, нам остается рассмотреть его также в применении к конкретной жизни, где оно, не обнаруживая никакого дей­ствительно нового свойства, проявляет гораздо полнее и, в особенности, гораздо определеннее все те качества, которые мы за ним признали. Хотя теологические концепции были даже в этом отношении долгое время необходимы, дабы возбуж­дать и поддерживать смелость человека косвенной надеждой на своего рода бесконечное господство, тем не менее именно в данном случае человеческий разум должен был прежде всего засвидетельствовать свое окончательное предпочтение реальным знаниям. В самом деле, положительное изучение природы начинает теперь пользоваться всемирным одобрением именно как рациональное основание воздействия человечества на внешний мир. Ничто не является в основе более мудрым, чем это грубое и само собой являющееся суждение, ибо такое назначение, когда оно надлежащим образом оценено, неизбежно напоминает в форме, наибо­лее удачно сокращенной, все величие черты истинного философского духа относи­тельно как рациональности, так и положительности. Естественный порядок, выте­кающий в каждом практическом случае из совокупности законов соответственных явлений, должен очевидно быть нам сначала хорошо известен, для того чтобы мы могли либо его изменять в наших интересах, либо, по крайней мере, приспособлять к нему наше поведение, если как и в области небесных явлений всякое чело­веческое вмешательство здесь невозможно.

Такое применение в особенности способно сделать широко доступной оценку того рационального предвидения, которое, как мы видели, составляет во всех отношениях главную характерную черту истинной науки, ибо чистая эрудиция, где реальные, но несвязанные знания заключаются в фактах, а не в законах, не могла бы, очевидно, удовлетворительно руководить нашей деятельностью. Было бы излишне останавливаться дольше на ст^ль бесспорном объяснении.

Правда, чрезмерное предпочтение, оказываемое теперь материальным инте­ресам, слишком часто приводило к пониманию этой необходимой связи в смысле, сильно компрометирующем будущность науки, порождая стремление ограничивать положительные умозрения исследованиями непосредственной полезности. Но эта бессознательная склонность обусловлена только ложным и узким представлением о важном взаимоотношении науки и искусства, страдающим отсутствием Достаточно глубокой оценки их значения. Из всех наук астрономия наиболее способна избавиться от такой тенденции как потому, что ее чрезвычайная простота позволяет лучше уловить ее совокупность, так и в силу большей естественности соответственных применений, которые в течение 20 веков оказываются связанными с наиболее возвышенными умозрениями - в настоящей работе мы это дадим ясно понять. Но в особенности важно признать по этому поводу, что основное отношение между наукой и искусством не могло до настоящего времени надлежащим образом быть постигнуто даже лучшими умами в силу необходимого следствия, вытекающего из недостаточного расширения естественной философии, которая еще остается чуждой наиболее важным и наиболее трудным исследо­ваниям, касающимся непосредственно человеческого общества.

В самом деле, рациональная концепция воздействия человека на природу, оставаясь таким образом по существу ограниченной неорганическим миром, вызвала бы слишком слабое научное возбуждение. Когда этот громадный пробел будет достаточно восполнен, когда завершится уже теперь начавшийся процесс, можно будет понять основную важность этого великого практического назначения - побуждать и часто даже лучше направлять наиболее выдающиеся умозрения при одном нормальном условии постоянной положительности. Ибо искусство будет тогда не исключительно геометрическим, механическим или химическим и т.д., но также и, в особенности, политическим и моральным, так как главная деятельность человечества должна во всех отношениях состоять в беспрерывном улучшении своей собственной индивидуальной или коллективной природы и в пределах, указываемых, как во всех других случаях, совокупностью реальных законов.

Когда эта сама собой возникающая солидарность науки с искусством сможет быть надлежащим образом организована, то не подлежит сомнению, что весьма далекая от стремления ограничивать здоровые философские умозрения, она, напротив, предназначила бы им окончательную функцию, слишком превосходящую их действительные силы, если бы наперед не была признана как общий принцип невозможность сделать когда-либо искусство чисто рациональным, т.е. поднять наши теоретические предвидения на действительный уровень наших практических потребностей. Даже в наиболее простых и наиболее совершенных искусствах прямое и самопроизвольное развитие остается всегда необходимым, и научные указания ни в коем случае не могут совершенно заменять такое название. Как бы удовлетворительны ни стали, например, наши астрономические предвиде­ния, их точность является еще и, вероятно, будет всегда ниже наших справедливых практических требований, как мне часто придется на это указывать.

23. Эта самопроизвольная тенденция непосредственно построить полную гармо­нию между умозрительной и конкретной жизнью должна быть окончательно рас­сматриваема как наиболее счастливая привилегия положительного духа, и никакое другое свойство не может столь же хорошо обнаружить истинный характер его, а также облегчить его реальное влияние.

Наш умозрительный пыл, таким образом, поддерживается и даже руководится могучим и беспрерывным возбуждением, без которого естественная косность на­шего ума расположила бы его удовлетворять свои слабые теоретические потреб­ности легкими, но недостаточными объяснениями, между тем как мысль об окон­чательном действии напоминает всегда условие - соблюдать надлежащую точ­ность. В то же время это великое практическое назначение дополняет и ограни­чивает в каждом случае основное предписание, относящееся к открытию естест­венных законов, способствуя определению, согласно требованиям применения, степени точности и обширности нашей рациональной предусмотрительности, правильное измерение которой не могло бы быть вообще установлено другим путем.

Если, с одной стороны, научное совершенствование не может перейти этот предел, ниже которого оно, напротив, всегда действительно будет находиться, то оно не могло бы - с другой, его открыть, не рискуя тотчас впасть в слишком мелочную оценку, столь же нелепую, сколь бесплодную, которая окончательно поколебала бы доверие ко всем основаниям истинной науки, так как наши законы могут всегда представлять явления только с известным приближением, дальше которого было бы так же опасно, как и бесполезно углублять наши исследования. Когда это основное отношение науки к искусству будет надлежащим образом систематизировано, оно иногда, без сомнения, будет стремиться дискредитировать теоретические попытки, коренная бесплодность которых была бы бесспорна; но далекое от того, чтобы создавать какое-либо реальное затруднение, это неизбеж­ное направление станет тогда чрезвычайно благоприятным для наших истинных умозрительных интересов, предупреждая напрасную затрату наших слабых умст­венных сил, обусловливаемую теперь очень часто слепой специализацией. В своей предварительной эволюции человеческий разум должен был отдаваться всюду вопросам, ставшим для него доступными, не вдаваясь слишком в оценку их окончательной важности и не зная их собственного отношения к совокупности, которая сначала не могла быть заменена. Но этот временный инстинкт, без которого наука часто нуждалась бы тогда в надлежащей пище, должен будет, в конце концов, подчиниться справедливой систематической оценке, коль скоро полная зрелость положительного состояния позволит в достаточной степени уловить всегда истинные основные отношения каждой части к целому, с тем, чтобы постоянно доставлять широкое назначение наиболее глубоким исследо­ваниям, избегая, однако, всякого ребяческого умозрения.

24. Относительно этой тесной гармонии между наукой и искусством важно в особенности отметить обусловливаемую ею счастливую тенденцию развивать и укреплять социальное влияние здоровой философии в силу следствия, само собой вытекающего из возрастающего преобладания, очевидно приобретенного про­мышленной жизнью в нашей современной цивилизации. Теологическая философия могла действительно соответствовать только той необходимой эпохе предвари­тельной общественности, когда человеческая деятельность должна была быть преимущественно военной, дабы постепенно подготовить нормальное и совершен­ное общество, которое, согласно исторической теории, установленной мною в другом месте, не могла сначала существовать.

Политеизм преимущественно приспособлялся к древней завоевательной системе, а монотеизм - к средневековой оборонительной организации. Доставляя все большее и большее преобладание промышленной жизни, новейшая обществен­ность должна таким образом сильно благоприятствовать великому перевороту в области мысли, окончательно поднимающему теперь наш ум от теологического к положительному состоянию. Это деятельное повседневное стремление к практи­ческому улучшению человеческого существования не только мало совместимо с религиозными предубеждениями, всегда преследующими в особенности при монотеизме совершенно другие цели, но такая деятельность, сверх того, способна по своей природе породить, в конце концов, всемирную оппозицию всякой теоло­гической философии, столь же радикальную, как и естественную. В самом деле, с одной стороны, промышленная жизн^ в основе прямо противоречит всякому провиденциальному оптимизму, ибо она необходимо предполагает, что естествен­ный порядок достаточно несовершенен, для того чтобы беспрерывно требовать человеческого вмешательства, между тем как теология логически не допускает Другого средства изменения, как обращение за содействием к сверхъестественной силе. С другой стороны, это противоречие, присущее совокупности наших про­мышленных концепций, беспрерывно воссоздается в чрезвычайно разнообразных формах в процессе совершения наших операций, где мы должны рассматривать внешний мир не как руководимый каким-либо производством, но как подчиненный законам, позволяющим нам выработать достаточную предусмотрительность, без которой наша практическая деятельность была бы лишена всякого разумного основания. Таким образом, то же самое основное соотношение, которое делает промышленную жизнь столь благоприятной философскому влиянию положитель ного мышления, внушает ей в то же время антитеологическую тенденцию более или менее резкую, но рано или поздно неизбежную, каковы бы ни были бес престанные мудрые усилия духовенства сдержать или умерить антипромышленный характер первоначальной философии, сносно уживаться с которой мог бы только воинственный быт. Такова тесная солидарность, которая издавна заставляет все современные умы, даже наиболее примитивные и наиболее упрямые, невольно участвовать в постепенной замене древней теологической философии философией вполне положительной, единственно отныне способной оказывать действительно социальное влияние.