Полное и прочное устройство индивидуальной и коллективной гармонии в области мысли в отношении к человечеству

18. Хотя чисто умственные запросы суть, без сомнения, наименее энергичные из всех потребностей, присущих нашей природе, их прямое и постоянное сущест­вование у всех мыслящих людей тем не менее не подлежит сомнению: они дают первый необходимый толчок нашим различным философским усилиям, слишком часто приписываемым преимущественно практическим импульсам; последние, правда, способствуют их развитию, но не могли бы их порождать.

Эти умственные нужды, относящиеся, как все другие, к регулярному вы­полнению соответственных функций, требуют всегда счастливого сочетания проч­ности и активности, откуда одновременно вытекают потребности в порядке и прог­рессе, или в связи и расширении. В продолжение долгого младенческого состояния человечества теолого-метафизические концепции единственно могли, согласно нашим предыдущим объяснениям, предварительно удовлетворять, хотя крайне несовершенным образом, этому двоякому основному условию. Но когда челове­ческий ум, наконец, достаточно созрел, чтобы открыто отказаться от недоступных ему исследований и мудро сосредоточить свою деятельность в области, оценка которой действительно доступна нашим способностям, тогда положительная фило­софия поистине доставляет ему во всех отношениях гораздо более полное реальное удовлетворение этих двух элементарных потребностей. Таково, очевидно, с этой новой точки зрения, прямое назначение открываемых ею законов различных яв­лений и нераздельного с ними рационального предвидения. Относительно каждого рода событий в этих законах должно в этом отношении различать два класса, смотря по тому, связывают ли они по подобию события сосуществующие или по преемственности следующие друг за другом. Это необходимое различие в основе своей соответствует во внешнем мире тому, что само собой представляется нам всегда между соотносительными состояниями существования и движения; отсюда во всякой реальной науке вытекает основное различие между статистической и динамической оценками какого-либо предмета. Оба вида отношений одинаково способствуют объяснению явлений и равным образом приводят к возможности их предвидеть, хотя законы гармонии кажутся сначала назначенными преимуществен­но для объяснения, а законы последовательности - для предвидения. В самом деле, о чем бы ни шла речь - об объяснении или предвидении - все сводится постоянно к объединению: сверх того всякая реальная связь, статистическая или динамическая, открытая между двумя какими-либо явлениями, позволяет одновременно объяс­нять и предвидеть одно на основании другого; ибо научное предвидение согласуется, очевидно, с настоящим и даже с прошлым столь же хорошо, как я с будущим, и постоянно заключается в познании факта независимо от его прямого исследо­вания на основании уже известных его отношений с другими фактами. Так, напри­мер, сходство, установленное между небесным и земным тяготением, привело на основании резких изменений первого к предвидению слабо выраженных вариаций второго, которые прямое наблюдение не могло удовлетворительно вскрыть, хотя оно их впоследствии подтвердило; точно так же, в обратном смысле, издревле замеченное совпадение периодов морского прилива и отлива дало возможность объяснить лунный день тотчас, как было признано, что подъем воды в каждом пункте является результатом прохождения луны через меридиан данного места. Все наши истинные логические потребности, таким образом, по существу сводятся к следующему общему назначению: по возможности укреплять посредством наших систематических умозрений самопроизвольное единство наших суждений, строя беспрерывность и однородность наших различных концепций так, чтобы равным образом удовлетворять требованиям одновременно порядка и прогресса, заставляя нас вновь находить постоянство среди разнообразия. Но с этой основной точки зрения очевидно, что положительная философия необходимо допускает у хорошо подготовленных умов наличность способности, далеко превосходящей ту, которую теолого-метафизическая философия когда-либо могла предоставить.

Рассматривая последнюю даже во времена ее наибольшего одновременно умственного и социального влияния, т.е. в фазис политеизма, мы видим, что интел­лектуальное единство было даже тогда построено гораздо менее совершенно, ме­нее прочно, чем это в будущем позволит сделать всеобщее преобладание положи­тельного духа, когда он распространится, наконец, на самые важные умозрения. Тогда будет повсюду на самом деле господствовать в различных видах и в раз­личных степенях то удивительное логическое построение, простейшие знания которого единственно могут нам дать теперь справедливое понятие, построение, где связь и расширение, обеспеченные каждое со всей полнотой, сами собой оказываются сверх того солидарными. Этот великий философский результат не требует другого необходимого условия, кроме постоянного обязательства ограни­чивать все наши умозрения действительно доступными исследованиями, рассмат­ривая эти реальные отношения либо по сходству, либо по последовательности как могущие составлять для нас только простые общие факты, которые нужно всегда стремиться свести к возможно меньшему количеству, не рассчитывая когда-либо, сообразно основному характеру положительного мышления проникнуть в тайну их образования. Но если это действительное постоянство естественных связей есть на самом деле единственно доступное нашей оценке, то оно также вполне достаточно для удовлетворения всех наших потребностей, как созерцания, так и направления нашей деятельности.

19. Важно, однако, признать в принципе, что при положительном образе мышле­ния гармония наших концепций неизбежно оказывается в известной степени ограниченной в силу основного для них обязательства быть реальными, т.е. доста­точно соответствовать независимым от нас типам. В своем бессознательном, ин­стинктивном стремлении связывать наш ум почти всегда ищет возможности сочетать между собой два каких-либо одновременных или последовательных явле­ния; но изучение внешнего мира, напротив, доказывает, что могие из этих сближе­ний были бы нелепыми и что масса явлений совершается беспрерывно без всякой истинной взаимной зависимости; отсюда эта необходимая склонность нуждается более, чем какая-либо другая, в регуляторе, которым может являться ясная общая оценка. Привыкший в течение долгого времени к своего рода единству учения, как бы смутно и призрачно оно ни было при господстве теологических функций и метафизических сущностей, человеческий разум, переходя к положительной стадий, стремился сначала сводить все различные классы явлений к единому общему закону. Но все попытки, сделанные в течение последних двух веков для получения всеобщего объяснения природы, привели только к окончательному дискреди­тированию этого предприятия, отныне предоставленного лишь мало просвещен­ным умам. Основательное исследование внешнего мира представило его гораздо менее связным, чем это предполагает или желает наш ум, который, вследствие своей собственной слабости, более расположен умножать отношения, благоприят­ные для его движения и в особенности для его покоя.

Не только все шесть основных категорий, которые мы ниже различаем между естественными явлениями, не могли быть приведены к единому универсальному закону, но вполне позволительно утверждать теперь, что единство объяснения, преследуемое еще столькими серьезными умами относительно каждой из них, взятой в отдельности, окончательно закрыто для нас даже в этой, весьма ограниченной области. Астрономия в этом отношении породила слишком эмпири­ческие надежды, безусловно неосуществимые относительно более сложных явле­ний не только в области физики в собственном смысле, пять главных отраслей которой, несмотря на их бесспорные отношения между собою, останутся всегда отличными друг от друга. Философы часто расположены значительно преувеличи­вать логические неудобства такого необходимого рассеяния, так как плохо оценивают реальные преимущества, представляемые преобразованием индукций в дедукцию. Тем не менее, нужно открыто признать эту прямую невозможность все приводить к единому положительному закону как серьезное несовершенство, неизбежное следствие человеческой организации, заставляющей нас применять чрезвычайно слабый ум для объяснения чрезвычайно сложного мира.

20. Но эта бесспорная необходимость, которую важно признать во избежание всякой напрасной затраты умственных сил, нисколько не мешает реальной науке допускать, с другой точки зрения, достаточное философское единство, равносиль­ное тем единствам, какие временно создают теология и метафизика, и, сверх того, чрезвычайно их превосходящее как своей прочностью, так и полнотой. Чтобы понять возможность такого единства и оценить его природу, нужно сначала прибегнуть к блестящему общему различению, установленному Кантом между точками зрения - объективной и субъективной, свойственными всякому иссле­дованию.

Рассматриваемая, с одной точки зрения, т.е. со стороны внешнего назначения наших теорий, наша наука как точное представление реального мира, конечно, не поддается полной систематизации в силу неизбежного различия, существующего между основными явлениями. В этом смысле мы не должны искать другого единства, кроме того, какое представляет положительный метод, рассматриваемый в его целом, без притязания на истинное научное единство, стремясь только к однородности и сходству различных доктрин. Совсем иначе обстоит дело, когда наша наука оценивается со второй точки зрения, т.е. со стороны внутреннего источника человеческих теорий, рассматриваемых как естественные результаты нашей умственной эволюции одновременно индивидуальной и коллективной и назначенных для нормального удовлетворения каких-либо наших собственных потребностей. Отнесенные таким образом не ко Вселенной, а к человеку или, вернее, к человечеству, наши реальные знания, напротив, стремятся тогда с оче­видной самопроизвольностью к полной систематизации как научной, так и логи­ческой. Тогда нужно собственно рассматривать только одну науку: человеческую науку, или, более точно, социальную, принцип и цель которой составлять наше существование и в которую рациональное изучение внешнего мира естественно входит двояким путем - в виде неизбежного элемента и в виде основного введения, одинаково необходимого как для метода, так и для доктрины, как я это объясню ниже. Именно таким образом наши положительные знания единственно могут образовать истинную систему, которая отличалась бы вполне удовлетворительным характером. Сама астрономия, хотя объективно более совершенная, чем все другие отрасли естественной философии, вследствие своей чрезвычайной простоты явля­ется такой только с этой человеческой точки зрения; ибо совокупность соображе­ний трактата дает ясно понять, что она должна была бы, напротив, считаться чрезвычайно несовершенной, если ее относить ко Вселенной, а не к человеку; ведь и в астрономии все наши реальные знания по необходимости ограничены нашим миром, который, однако, составляет только ничтожный элемент Вселенной, иссле­дование которой для нас прямо недоступно.

Таково общее направление, которое должно, в конце концов, возобладать в истинно позитивной философии не только в области теорий, непосредственно относящихся к человеку и обществу, но также и в области теорий, касающихся простейших явлений, кажущихся наиболее удаленными от следующей общей идеи: рассматривать все наши умозрения как продукты нашего ума, предназначенные удовлетворять наши различные основные потребности, удаляясь от человека всегда только для того, чтобы к нему вновь возвратиться по изучении других феноменов постольку, поскольку необходимо их знать как для развития наших сил, так и для оценки нашей природы и нашего состояния. Можно поэтому заметить, каким образом преобладающее понятие человечества должно на положительной стадии давать полную систематизацию мысли, по меньшей мере равносильную той, которая окончательно установилась в теологическом фазисе благодаря великой концепций Бога, столь слабо замененной впоследствии в течение метафизического переходного времени смутной идеей природы.

21. Охарактеризовав таким образом самопроизвольную способность положи­тельного способа мышления строить окончательное единство нашего ума, нетрудно будет дополнить это основное объяснение, распространяя его от индиви­да на род. Это необходимое расширение было до сих пор по существу невозмож­ным для современных философов, которые, будучи сами лишены возможности окончательно выйти из метафизического состояния, никогда не становились на социальную точку зрения, единственно, однако, доступную полной реальности, как научной, так и логической, ибо человек развивается не изолированно, но коллек­тивно. Изгоняя как нечто совершенно бесплодное (или, вернее, глубоко вредное) эту уродливую абстракцию наших психологов или идеологов, систематическая тенденция положительного духа, которую мы только что рассмотрели, приобре­тает, наконец, всю свою важность, ибо она указывает в нем истинное философское основание человеческой общественности, по крайней мере, постольку, поскольку последняя зависит от ума, огромное влияние которого, хотя отнюдь не исклю­чительное, не может подлежать сомнению. Строить логическое единство каждого изолированного ума или устанавливать продолжительное согласие между различ­ными умами, число которых может оказать существенное влияние лишь на быст­роту операции, - это,-на самом деле, одна и та же человеческая проблема только различных степеней трудности. Поэтому-то во все времена тот, кто мог стать достаточно последовательным, тем самым приобретал способность постепенно соединять других в силу основного сходства нашего рода. Теологическая филосо­фия была в течение младенческого периода человечества единственно способной систематизировать общество только потому, что она была тогда единственным источником некоторой умственной гармонии. Если же привилегия логического согласования отныне безвозвратно перешла к положительному образу мышления, что теперь вряд ли может быть серьезно оспариваемо, то нужно поэтому признать в нем также единый действительный принцип того великого интеллектуального согласия, которое становится необходимым основанием всякой истинной человеческой ассоциации, когда оно надлежащим образом связано с двумя другими основными условиями - достаточным сходством чувств и известным совпадением интересов. Печальное философское положение избранной части человечества достаточно было бы теперь для устранения в этом отношении всякого спора, так как оно обусловлено именно тем обстоятельством, что в настоящее время наблю­дается истинная общность мнений только относительно предметов, уже приведен­ных к положительным теориям, но, к несчастью, являющихся далеко не самыми важными. Прямое и специальное рассмотрение вопроса легко показало бы, сверх того, что единственно положительная философия может постепенно осуществить этот великий план всемирной ассоциации, который католичество в средние века начертало впервые, но который в основе был по существу несовместим, как это доказал опыт, с теологической природой философии католицизма, установившей слишком слабую логическую связь, чтобы быть способной проявить такую соци­альную силу.