Сколько стоит постоянство? 1 страница

Робин Данбар

Наука любви и измены

«Робин Данбар. Наука любви и измены»: Синдбад; М; 2016

ISBN 978-5-905891-79-3

Аннотация

Любовь романтическая и родительская, страсть, секс, взаимные обязательства, верность, измена – в этой книге предстают в свете самых последних научных открытий. Известный британский антрополог и эволюционный психолог, профессор Оксфордского университета Робин Данбар рассматривает природу этих загадочных явлений и показывает, как эволюционное «программирование» все еще влияет на наше поведение. Это захватывающее исследование романтических отношений – ответ каждому, кто хоть раз в жизни задавал себе вопрос: почему мы влюбляемся и что с нами при этом происходит?

Робин Данбар

Наука любви и измены

Robin Dunbar

THE SCIENCE OF LOVE AND BETRAYAL

This edition is published by arrangement with Faber and Faber Limited and Andrew Nurnberg Literary Agency.

* * *

Посвящается Пэтси

Теперь мы – одно целое

Любовь, как роза, роза красная,

Цветет в моем саду.

Любовь моя – как песенка,

С которой в путь иду.

Роберт Бернс. Любовь, как роза… [1]

Это самое таинственное, что может с вами случиться. Я говорю о влюбленности. Только представьте себе: вот вы мирно живете своей детской жизнью, а потом в нее вдруг врываются гормоны – и вы влюбляетесь. В первый раз – робко; затем вместе с опытом приходит уверенность и решимость. И всю дальнейшую жизнь, пусть и не каждый день, это будет с вами случаться – и всегда застигать врасплох. Удивительное дело! Внезапно вы теряете способность думать о чем-либо еще, кроме вот этого вроде бы случайного человека, который только что шагнул – возможно, тоже ничего не подозревая, – в вашу жизнь. Ваше внимание приковано почти исключительно к предмету ваших желаний. Кажется, что невозможно на него насмотреться. Вам вдруг становится необыкновенно хорошо, глаза при этом блестят, лицо приобретает отрешенно-мечтательное выражение, вас охватывает странное возбуждение. Недаром влюбленность часто сравнивают с одержимостью.

И конца этому чувству, кажется, нет. Уже потом оно вспыхивает вновь и вновь, из ничего и в самый неожиданный момент. Романтическая любовь – одержимость не только очень сильная, но и – по сравнению с партнерскими отношениями у большинства других животных – довольно длительная. Обычно эта ранняя, яркая фаза человеческих отношений длится от года до полутора, но нередко растягивается до нескольких лет, постепенно теряя накал. В бурные 1960-е некоторые интеллектуалы – особенно из числа антропологов – заговорили о том, что влюбленность – это мода, присущая исключительно западному, капиталистическому обществу и навязанная ему с помощью бульварных романов. Дескать, в традиционных обществах браки заключаются не по любви, а по экономическим или политическим причинам. Такое мнение часто можно услышать и сегодня. Но думать так – значит, путать причины, по которым заключаются брачные контракты, с самими отношениями в браке. Человек – существо прагматическое, люди женились по политическим или экономическим соображениям испокон веков, а договорные и династические браки практиковались во всех человеческих культурах и во всем мире. В наше время такие браки распространены главным образом в азиатских странах, от Ирака до Японии, однако они были непременным требованием для всех благородных домов Европы с тех самых пор, как пала Римская империя. Еще и сегодня во всем западном мире браки заключаются ради удобства или из экономических соображений. Но это совсем не означает, что люди перестали влюбляться! Женятся ли они из-за того, что влюбляются, – это уже отдельный вопрос. Ведь сюжет вполне может развиваться и в другом порядке: людей соединил расчет – а потом они нежданно-негаданно влюбляются друг в друга. Как сказано у Мольера в пьесе «Сганарель, или Мнимый рогоносец» (1660): «И очень часто страсть родится только в браке»[2].

Сколько мы слышали историй о том, как сосватанная пара, казалось бы, обреченная на несчастливую жизнь, в конце концов проникается взаимной любовью – иногда через несколько месяцев, а порой и через несколько лет после свадьбы. И называть бездушной, узаконенной обществом проституцией подобные браки оснований ничуть не больше, чем супружество по взаимной любви. Многие – если не большинство – из супругов, которых поженили, не спрашивая об их чувствах, со временем влюбляются в своих партнеров. Но ведь западному человеку, живущему в постромантическую эпоху, только кажется, будто у нас есть огромная свобода выбора – в кого хотим влюбляемся, на ком хотим женимся. Однако в действительности наш выбор – как я покажу в следующих главах – сужен целым рядом ограничений, как умышленных, так и случайных. На самом деле потенциального жениха или невесту мы отбираем из очень небольшого числа «кандидатов». И это еще вопрос, когда мы влюбляемся – до или после того, как соглашаемся вступить в брак с данным человеком? Причем и это дано не всем, даже на якобы эмансипированном Западе. Многим приходится, стиснув зубы, довольствоваться тем, что досталось. Однако это вовсе не означает, что феномен влюбленности – всего лишь некая социальная конструкция и люди будто бы влюбляются лишь потому, что «так надо».

Истина же, вопреки множеству яростных попыток доказать противоположное, состоит в том, что романтическая влюбленность, привязанность в той или иной форме существовала всегда, не ведая никаких исторических и культурных преград и границ. А потому можно утверждать, что она заложена в человеческой природе (хотя степень ее проявления различается даже внутри одной культуры).

Ты мне ответишь на зов едва ли,

И тяжко бремя моей печали.

О, как терзаешь меня жестоко!

Должно быть, это веленье рока.

В груди не сердце, а чаша горя.

Вместимость чаши иссякнет вскоре.

Зачах я, точно без влаги колос.

Как я, пожалуй, не тонок волос.

Познав жестокой любовь и чары,

Считаю лаской судьбы удары.

Слезами таю, как тают свечи,

И все ж надеюсь и жажду встречи[3].

Эти строки принадлежат средневековому персидскому поэту Амиру Хосрову Дехлеви (1253–1325). Приблизительно в то же время – и задолго до эпохи бульварных романов – прославленный французский трубадур Гийом де Машо (1300–1377) писал так:

Моя любовь созвездий ярче,

Моя любовь пожара жарче,

Стихий сильней.

Не помешают мне бураны,

Гроза, шторма и ураганы

Стремиться к Ней.

А вот что сказано в другой его канцоне:

Моя возлюбленная Дама

Навек пленила сердце мне.

Чуть скроют нежный взор ресницы —

Душа тоскует, и томится,

И мотыльком спешит упрямо

Сгореть на сладостном огне[4].

В написанных на санскрите стихах индийского поэта V века Калидасы есть такая щемящая строфа:

О темноокая, прошу, на миг прекрати

Сплетать в узел прекрасные пряди волос:

Ибо в них запутались мои очи,

Целый день силюсь вытащить их из пут.

А еще раньше, примерно в 900 году до н. э., автор библейской «Песни песней» (или, как ее иногда называют, «Песни Соломоновой»), изливал свои чувства так:

Да лобзает он меня

лобзанием уст своих!

Ибо ласки твои лучше вина.

От благовония мастей твоих

имя твое – как разлитое миро.

И дальше, в том же цикле стихотворений (ибо это не что иное, как стихи):

О, как прекрасны ноги твои в сандалиях,

дщерь именитая!

Округление бедр твоих, как ожерелье,

дело рук искусного художника;

живот твой – круглая чаша,

в которой не истощается ароматное вино;

чрево твое – ворох пшеницы,

обставленный лилиями;

два сосца твои – как два козленка, двойня серны;

шея твоя – как столп из слоновой кости;

глаза твои – озерки Есевонские,

что у ворот Батраббима…

…и так далее, и тому подобное.

А можно обратиться и вовсе к седой древности и вспомнить египетского фараона Рамсеса II Великого, который больше 3500 лет назад велел высечь на гробнице любимой жены, могущественной царицы Нефертари (не следует путать ее с еще более знаменитой Нефертити – та жила на столетие раньше): «Та, для кого светит солнце…» Сколько раз на протяжении человеческой истории произносились подобные слова – и не только теми, кто ухитрился прочесть иероглифы в поземной погребальной камере царицы, – задолго до раскопок и расшифровки? Вот строки, нанесенные клинописью примерно в 2025 году до н. э. на глиняную табличку – ее нашли в 1889 году при раскопках шумерского города Ниппура на территории современного Ирака. Возможно, перед нами древнейшее любовное стихотворение на земле:

Супруг, дозволь мне ласкать тебя, —

Мои нежные ласки слаще меда.

В опочивальне, наполненной медом,

Мы насладимся твоей чудесной красотой.

Лев, дозволь мне ласкать тебя, —

Мои нежные ласки слаще меда.

Самюэль Крамер, написавший книгу о шумерах[5], отмечал, что чувство любви им отнюдь не было чуждо – несмотря на то что браки в древнем Шумере неизменно заключались из экономических соображений, исчисляемых в конкретных мерах серебра.

Иными словами, любовь знакома всем народам: люди влюблялись всегда и везде, это происходило бесконечное множество раз, на протяжении всей человеческой истории, начиная с того отдаленного мига, когда некая древняя Ева проснулась однажды утром – и обомлела при виде Адама. Я вовсе не утверждаю, что пережить такое довелось каждому из нас или что эти переживания так или иначе связаны с супружеством. Я просто хочу сказать, что такое происходило и происходит сплошь и рядом. И для человека это очень важно. Сандра Мюррей и ее коллеги, в течение нескольких десятилетий изучавшие романтические отношения, выяснили, что верный путь к счастливому браку – это идеализация партнера; более того, чем выше сам идеал и чем сильнее один из партнеров идеализирует другого, тем больше ему нравится их союз и тем выше вероятность, что брак окажется долговечным. И дело не в том, что людям, которые привыкли идеализировать партнеров, достаются наиболее достойные супруги; на самом деле существует лишь незначительная корреляция между тем, как тот или иной человек воспринимает своего партнера, и тем, как этот партнер сам оценивает свои качества. Похоже, причина успешного брака кроется в самом феномене идеализации. И тут возникает вопрос: раз любовь – явление универсальное, значит, у нее должны быть биологические причины и биологическая функция. Однако учеными вопрос этот долгое время упорно игнорировался. Мы до сих пор толком не знаем ни что такое любовь, ни как она возникает, ни даже есть ли ей аналоги у других животных.

Вот этой, биологической, стороне предмета и посвящена данная книга. Мы попытаемся понять, что заставляет нас испытывать подобные чувство. Впрочем, я не собираюсь слишком углубляться в дебри физиологии и генетики. Это – дело биологов. Моя же задача – рассмотреть элементарные биологические причины нашего поведения в связке с теми психологическими, социальными, историческими и эволюционными обстоятельствами, которые модулируют это поведение и влияют на него. Не в последнюю очередь меня интересуют принципы выбора партнеров и тактика, к которой мы прибегаем, чтобы завладеть вниманием наших избранников. Я намерен рассмотреть любовь как феномен – и время от времени буду обращаться за помощью к поэтам. Обычно (хотя и не обязательно) любовь соединяет гетеросексуальную пару, хотя позволю себе высказать догадку, что причины, ведущие к любовным отношениям, определяются отнюдь не разнополостью или однополостью партнеров, поэтому в дальнейшем я эту тему никак специально не выделяю.

Не отвести глаз…

Всем известно, что когда мы влюбляемся, наше внимание оказывается целиком приковано к одному человеку – а до других нам и дела нет. Споры велись о причинах: вызвано ли это тем, что влюбленный теряет интерес к другим представителям противоположного пола (так называемая гипотеза смещения), или тем, что он настолько поглощен новым предметом любви, что заметить кого-либо другого ему попросту некогда (так называемая гипотеза внимания). Разница может показаться несущественной – однако на самом деле перед нами две взаимоисключающие модели поведения. Согласно гипотезе смещения, влюбленный не интересуется другими людьми потому, что теряет к этому мотивацию, а в соответствии с гипотезой внимания любое случайное стечение обстоятельств может заставить его заметить кого-то еще, а в дальнейшем и забыть про прежний предмет любви. В сущности, первый вариант подразумевает существование некого психологического механизма, который всячески мешает влюбленному засмотреться на кого-нибудь еще, а вторая гипотеза ничего подобного не предполагает.

Обычно мы легко отвлекаемся на представителей противоположного пола – куда легче, чем на лиц нашего собственного. Несколько лет назад мы со студентами исследовали явление социального мониторинга на примере поведения людей в столовой одного большого лондонского университета, а также в близлежащих парках и скверах. Нам хотелось проверить четыре разные гипотезы насчет того, почему люди, занятые едой или разговором, периодически оглядываются по сторонам, словно кого-то ища. Гипотезы были следующие: 1) чтобы убедиться, что поблизости нет хищника (или, в нашем случае, потенциально опасного человека); 2) чтобы проверить, не подошел ли кто-нибудь из друзей; 3) чтобы не упустить потенциального нового партнера (партнерши); 4) чтобы заметить соперника, способного увести партнера (партнершу). С сильным отрывом от остальных победила третья гипотеза, согласно которой люди ищут глазами представителей противоположного пола, чье появление, быть может, сулит новые романтические отношения. Наблюдения за тем, когда и как люди оглядывались по сторонам и на кого они при этом смотрели, позволили сделать однозначный вывод: правильное объяснение – это «выбор партнера». Оказалось, и мужчины, и женщины гораздо чаще поднимали голову и смотрели на входящего, если человек принадлежал к противоположному полу. Более того: они проявляли такую восприимчивость к половой принадлежности человека, что угадывали ее с большого расстояния. Похоже, наше периферическое зрение считывает подобную информацию исключительно точно.

Влюбленные гораздо меньше засматриваются на привлекательных представителей противоположного пола, к тому же они склонны считать тех, кого видят, менее привлекательными, чем кажется одиноким людям. Джон Мейнер и его коллеги придумали довольно оригинальный тест: в одном углу компьютерного экрана они показывали испытуемым фотографии привлекательных и заурядных лиц своего и противоположного пола, а затем просили их выполнить задание, для которого нужно было смотреть в другую часть экрана. Те, кто был влюблен, гораздо быстрее переключали внимание с фотографий привлекательных лиц противоположного пола, чем одинокие испытуемые; при этом показатели относительно лиц своего пола и не слишком симпатичных лиц противоположного у обеих групп оказались одинаковыми. Ученые пришли к выводу, что человеку, связанному романтическими отношениями, что-то мешает отвлечься на серьезных соперников избранника. Похоже, в состоянии влюбленности мы склонны недооценивать внешность остальных людей, даже такую, которая в иной ситуации наверняка привлекла бы наше внимание.

Юхан Лундстрём и Мэрилин Джонс-Готман проверили, как в аналогичной ситуации воспринимаются запахи. Они просили молодых женщин, имеющих партнера, оценить в баллах силу своего чувства к нему, а затем сравнить три запаха. Один принадлежал возлюбленному, второй – мужчине-приятелю, а третий – подруге. Сами запахи были получены заранее: исследователи просили выбранных лиц семь ночей подряд спать (в одиночку) в хлопчатобумажной футболке со специальными тампонами под мышками, чтобы те впитали естественный запах их тела. Выяснилось, что не существует никакой корреляции между силой романтической привязанности женщины к своему избраннику и ее способностью идентифицировать запах бойфренда или подруги, зато наблюдается явная обратная зависимость между силой любви к партнеру и способностью определить запах приятеля-мужчины. Иными словами, романтическое отношение не столько вызывает одержимость предметом любви в ущерб всем остальным, сколько заставляет активно игнорировать потенциальных соперников возлюбленного.

Под маминым крылышком

Разумеется, романтические отношения – не единственная эмоциональная привязанность. Другим, самым очевидным ее примером является то невероятно сильное чувство, которое связывает мать и ребенка. Недаром для его обозначения мы употребляем то же самое слово, что и для романтических отношений, – любовь. Явление это общечеловеческое, хотя сила такой любви варьирует от человека к человеку. Например, вряд ли кому-то покажется спорным утверждение, что мужчины в среднем меньше, чем женщины, любят детей, особенно грудных, – даже собственных. У женщин – во всяком случае некоторых – родительские чувства куда сильнее, чем у мужчин; но верно и то, что одни мужчины куда заботливее, чем другие, – и даже чем некоторые женщины. Однако подобные индивидуальные различия не должны заслонять от нас главное: что существует иной вид глубокого и сильного чувства, которое необоримо привязывает нас к другому человеку, что оно является универсальным человеческим свойством (пожалуй, присущим большинству млекопитающих) и что для него должны существовать какие-то веские основания.

Отношениям «мать – ребенок» присущи многие из черт, свойственных романтическим отношениям: фокусировка всего внимания на предмете любви; чувство удивления, восхищения и удовлетворенности; желание не просто находиться рядом с любимым существом, но и трогать его, гладить; готовность пойти ради него на любые жертвы. Можно предположить, что процессы, задействованные в романтических отношениях, изначально отвечали за связь между матерью и ребенком, а затем распространились на более широкий контекст. Гипотеза небезосновательна, ведь рождение ребенка и романтические чувства, которые к этому подводят, – только прелюдия к более долгому и трудному делу: ребенка надо вырастить. Так почему бы не воспользоваться имеющейся технологией и для первой, подготовительной стадии процесса воспроизводства?

Материнский инстинкт – фундаментальное свойство млекопитающих, эволюционное преимущество которых состоит в двухэтапном цикле воспроизводства: внутриутробном развитии плода и вскармливании молоком. Вынашивание плода внутри организма взрослой особи наблюдается и у других представителей животного царства. Например, самцы морских коньков вынашивают икру и рожают молодь; рыба цихлида заглатывает икру, и мальки развиваются у нее во рту; жаба-повитуха мечет икру в особых шнурах, а самец наматывает их на спину и носит до появления головастиков. Однако подобное вынашивание детенышей – явление в животном царстве относительно редкое. Лишь для млекопитающих вынашивание плода является обязательным признаком[6]. Эта непростая опция позволяет производить на свет детенышей с крупным мозгом, которые, достигнув зрелости, лучше приспосабливают свое поведение к самым разным жизненным обстоятельствам. В этом смысле длительный период вскармливания крайне важен: родители заботятся о потомстве все время, пока растут его мозг и тело. А поскольку формирование мозговой ткани имеет определенную скорость, то чем крупнее мозг, тем он дольше формируется и соответственно тем более продолжительная родительская опека требуется детенышу.

Процесс этот отнимает у родителей немало сил и времени. По сравнению с ним вынашивание – не такая уж трудная задача: ведь детеныш еще очень мал и к тому же находится внутри материнского тела. Но после рождения его потребность в питании возрастает в геометрической прогрессии до той поры, пока он не сможет прокормиться самостоятельно. А у некоторых видов обезьян существует и дополнительный этап выращивания детеныша – его социализация, которая начинается с окончанием вскармливания. Воспитание у детеныша необходимых навыков общения и умения их применять иногда занимает не один год. Все это можно смело назвать «усилиями любви» – особенно в первые месяцы, когда сами детеныши не подают к ней особых поводов. Особенно это актуально для людей: человеческие младенцы по сравнению с обезьяньими совершенно беспомощные. Новорожденные обезьяны могут стоять и кое-как ходить уже через несколько дней (а то и часов) после своего появления на свет, а человек рождается с настолько несформировавшейся нервной системой, что большинство детей начинают ходить не раньше годовалого возраста.

Таков побочный эффект эволюционного достижения наших предков, перешедших к прямохождению. Это привело к перестройке таза – так, чтобы он сделался надежной опорой для туловища, а это в свой черед повлекло сужение родовых путей. Потом, спустя еще несколько миллионов лет, наш мозг значительно увеличился в размерах. В результате возникла проблема: ведь даже незначительное увеличение объема мозга у младенца в утробе означало, что в момент рождения его голова окажется слишком большой, чтобы преодолеть довольно тесные родовые пути. Проблемы могло бы и не быть, если бы не одна историческая случайность, произошедшая сотни миллионов лет назад, когда только появились наши далекие предки – рыбы и рептилии. А именно – репродуктивный тракт у них прошел между будущими тазовыми костями, а не поверх них. Безусловно, было бы гораздо разумнее, если бы мочевые и половые пути имели выход под самым пупком. Такое устройство избавило бы человеческий род от множества сложностей. Но – что поделать – эволюция недальновидна, и позднейшие поколения часто оказываются заложниками неблагоприятных побочных эффектов от ее достижений.

В нашем случае выходом оказалось рождение ребенка настолько недоношенным, насколько его возможно выходить. По обезьяньим меркам наши новорожденные критически, даже катастрофически недоразвиты и, покинув материнскую утробу, могут выжить в течение первого года лишь при условии неустанной и неусыпной родительской заботы. Особая роль тут отводится матери, которая по идее должна самоотверженно кормить ребенка грудью до тех пор, пока тот не начнет есть самостоятельно. Значит, существует некая могучая сила, заставляющая нас, несмотря ни на что, упорно закачивать в этот вечно пустой животик молоко и другую пищу.

На самом деле отношения матери и ребенка – не единственный вид взаимодействия, у которого явно имеется нечто общее с романтической привязанностью. Хотя слово «друг» в последнее время явно обесценилось (в том числе благодаря социальным сетям), дружба тем не менее является третьей известной нам разновидностью близких отношений. Верных друзей соединяет привязанность не менее сильная и глубокая, чем та, что существует между влюбленными, и она, бывает, переходит в полноценные сексуальные отношения. Обычно мы делим друзей на разные категории – от «самых лучших» до «просто приятелей», потому что и сама дружба может быть разной. Есть убедительные доказательства того, что нам трудно поддерживать больше одной подлинно близкой романтической связи одновременно. А вот дружить мы способны со многими людьми сразу, причем одна степень дружбы может незаметно переходить в другую.

Еще одна важная человеческая привязанность – родственная. И я сейчас имею в виду не любовь к родителям, которая во многом – выражение благодарности за их самоотверженную заботу о нас. Родство – очень странная штука. У большинства из нас буквально что-то шевелится внутри, когда мы вдруг узнаем о том, что некто – наш родственник, пускай даже очень дальний. В одно мгновение абсолютно чужой человек обретает в наших глазах совершенно другое значение. Он уже не просто «человек», а родственник, связанный с нами узами крови, один из «нашего рода». И, повинуясь могучей силе одного этого коротенького слова – «род», – мы уже зовем незнакомца пообедать, приглашаем в гости или даже одалживаем ему машину. И я говорю совсем не о тех случаях, когда человек, выросший в приемной семье, вдруг находит своих биологических родителей. Я говорю о четвероюродных братьях или сестрах – о той степени родства, при которой у людей общий родственник – прапрабабушка или прапрадедушка. Что еще удивительнее – родство при этом определимо только посредством слова. Ведь ни вы, ни ваш дальний кузен никогда лично не знали своего прапрадеда или свою прапрабабку, разве что слышали о них. Очень мало кто из нас помнит своих прапрадедов, мало кто даже в младенчестве сидел у них на коленках или бывал в гостях. Но стоит только одному этому волшебному слову сорваться с губ – и вот вы уже кровные братья, связанные нерасторжимыми узами родства.

Мы связаны этими родственными узами гораздо крепче, чем сами сознаём. Исследования показывают, что около половины людей, которые нам дороги, – это члены наших семей, родня по крови или через брак. Под семьей я, конечно, подразумеваю не только детей, родителей и братьев с сестрами, а «большую семью», вплоть до троюродных родственников. У среднестатистического человека таких родичей наберется от пятидесяти до семидесяти. Мы отдаем им предпочтение перед всеми остальными и, если нужно, расшибемся ради них в лепешку, хотя нам в голову не пришло бы так напрягаться ради чужих. Инуиты (эскимосы), живущие на побережье Аляски, и в наши дни иногда выходят охотиться на китов на маленьких открытых лодках – как описано в «Моби Дике» и как их предки охотились веками. Это очень опасное дело: киты часто переворачивают лодки, когда китобои приближаются к ним на расстояние, позволяющее метнуть гарпун. Поскольку риск оказаться в воде очень высок, китобойные команды всегда набираются из близких родственников: как объясняют сами инуиты, если тебя выбросит за борт, то никто и не подумает нырять за тобой в ледяные воды Арктики, кроме близкой родни. Недаром говорят, что кровь – не водица.

Чем же романтические отношения отличаются от дружбы, а дружба – от родства? И в чем отличие близких друзей от приятелей, а близкой родни – от дальней? В течение последних десяти лет я изучал социальное устройство нашего мира, и эта книга во многом базируется на полученном материале. В процессе исследований я искал опорную понятийную структуру, позволяющую сравнивать различные типы человеческих взаимоотношений. Главным в ней я считаю понятие доверия: именно оно позволяет выстроить между двумя индивидуумами такую связь, которая стала бы для них источником взаимной поддержки и удовольствия. Но вначале нам придется рассмотреть еще один вопрос.

Что такое любовь?

Разумеется, Фрейд не прошел мимо этой темы, положив начало долгой и во многом непродуктивной традиции чисто медицинского подхода к вопросу. Внутри этого подхода проводится разграничение между эросом и агапэ; оба термина взяты из древнегреческого для обозначения соответственно плотской, чувственной любви и любви возвышенной, больше похожей на дружбу, с присущими ей бескорыстием и безмерной самоотверженностью (а в христианстве – еще и любви к Спасителю или к одному из святых). Эта психоаналитика, большей частью занудная, фокусируется на негативе, аномалиях и неудачных союзах, так что лучше я расскажу вам о других исследователях, которых интересовал феномен романтических отношений (и, в несколько меньшей степени, дружбы), – а именно о социальных психологах.

У социальных психологов есть два базовых подхода. Один – теория привязанности – исходит из эволюционного принципа и гласит, что взрослые романтические и другие близкие отношения происходят из младенческого и детского опыта отношений с матерью (или опираются на этот опыт). Теория привязанности во многом сложилась под влиянием авторитетного британского психиатра Джона Боулби, который попытался совместить психиатрию, включая фрейдовский психоанализ, с этологией. Именно он после Второй мировой занимался просветительской работой в родильных домах, убеждая врачей, что не надо разлучать новорожденных младенцев с матерями сразу же после родов. Он горячо отстаивал свои взгляды: а именно что матери и младенцу необходимо установить тесную связь друг с другом в первые часы после рождения и что для дальнейшего развития и благополучия ребенка жизненно важно, чтобы все протекало естественным путем, а для этого нужно оставить новорожденного с матерью. Именно поэтому теперь во многих странах младенцев прикладывают к материнской груди сразу после рождения, а купают уже потом. Идеи Боулби получили широкую поддержку и распространение, и многие из вас, мои читатели, имели возможность воспользоваться результатами его трудов. Но правда ли, что ваши взрослые романтические отношения обусловлены исключительно младенческими отношениями с матерью? Ответ в силу очевидных причин будет скорее отрицательным – хотя, как я покажу далее, отношения с родителями все-таки влияют на наш выбор спутника жизни, причем довольно неожиданно. Однако итоговый вывод таков: данные нейровизуализации показывают, что материнская любовь и романтическая любовь – это совершенно разные вещи: наряду с одними и теми же они затрагивают и разные участки мозга.