Теория научного исследования

Тенденция к подмене философской теории истины нормативной моделью научной дея­тельности является едва ли не преоблада­ющей в современной “философии науки”. И в этом аспекте наследие Ч. Пирса привлека­ет ее представителей. Характерна, напри­мер, следующая оценка: теория научного исследования Ч. Пирса может рассматри­ваться как первое приближение к построе­нию научной эпистемологии, которая приз­вана объяснить непрерывный и рациональ­ный рост знания, установить правила “кон­тролируемого творчества”; “теория исследо­вания составляет ядро философии Пирса; можно даже сказать, что вся его филосо­фия по существу является теорией исследо­вания”^[370][370].

Попытка реконструкции философии науки и теории научного иссле­дования Ч. Пирса была предпринята Н. Решером^[371][371]. Известно, отмечает он, что специфика научного метода, та его черта, которая позволяет науке приближаться к истине, по Ч. Пирсу, заключается в "самокорректируемости”, то есть в постоянном исправлении собственных ошибок и улучшении своих ре­зультатов. В то же время Пирс часто назы­вал основным методом научного исследова­ния индукцию. Если учесть многолетние спо­ры вокруг проблем индуктивной методоло­гии, то столь высокая оценка индукции Пир­сом способна вызвать сомнения даже у его почитателей. Поэтому важно уточнить, что именно понимал Ч. Пирс под индукцией и индуктивной методологией.

Характерны следующие высказывания Ч. Пирса: “Индукция оправдывается не от­ношением между фактами, о которых идет речь в посылках, и фактами, о которых го­ворится в заключении; индукция не гаран­тирует необходимое или объективное следо­вание вторых из первых. Оправдание индук­тивного вывода состоит в том, что он дости­гается методом, который, если его правиль­но применять, должен вести к истинному знанию через длинную цепь своих отдельных применений то ли к действительному миру, то ли к любому мыслимому миру”^[372][372]. Таким образом, “оправдание” индукции совпадает у Пирса с бесконечной применимостью науч­ного метода.

Ч. Пирс выделял три вида индуктивных рассуждений: простую (“рудиментарную”) индукцию, качественную (содержательную) индукцию и количественную (статистичес­кую) индукцию. Рудиментарная индукция — выведение общих утверждений на основе сходства между различными фрагментами опыта; это примитивный метод повседневно­го рассудка, в науке он почти не играет ро­ли. Качественная индукция по сути то же самое, что гипотетико-дедуктивный метод; она состоит из двух основных компонент: абдукции — процесса выдвижения гипотез и их отбора по определенным критериям и ретродукции — процесса опытной проверки и элиминации ошибочных гипотез. Эти ком­поненты не просто дополняют друг друга, а находятся в динамическом взаимодействии. Количественная индукция — не что иное, как совокупность статистических методов.

“Самокорректируемость” как основное свойство научного метода выглядит очевид­ной лишь для статистической методологии. В то же время некоторые критики (Г. фон Райт, Л. Лаудан, А. Шимони) сомневались, можно ли считать “самокорректирующейся” и гипотетико-дедуктивную методологию или качественную индукцию в терминологии Пирса? Эти сомнения могут быть отброше­ны, замечает Н. Решер, если учесть, чти “для Пирса научный метод — это не какой-то небольшой список правил (а 1а Милль), но внутренне сложный и утонченный орга­нон, интеллектуальная дисциплина, требу­ющая многолетнего изучения и применения в реальной теоретической и эксперименталь­ной практике”^[373][373].

Качественная индукция — это эволюцион­ный процесс выдвижения и отбора гипотез. В результате многократных чередований аб­дукции и ретродукции набор сопернича­ющих альтернативных гипотез редуцирует­ся к некоторой наиболее предпочтительной теории. Эта теория должна доказать свои достоинства в сопоставлении с опытом. По­казатель ее успешности представляет собой отношение числа удачных применений (пред­сказаний, проверок) к общему числу при­менений. Именно в этом моменте осущест­вляется связь статистики и содержательной индукции: статистические методы позволяют количественно оценить успешность данной теории (гипотезы) и обеспечивают самокорректируемость всего индуктивного процесса.

Н. Решер подчеркивает, что для Пирса “единственной подлинной проверкой тео­рии может служить только успешность вы­водов, предсказаний и применений, основан­ных на этой теории. Чисто “интеллектуаль­ные” факторы, такие, как объясняющая способность, экономичность, интуитивная ясность, предполагаемая вероятность, согла­сованность с другими теориями и т.п., - все это соображения, относящиеся к процессу абдукции (выбору гипотезы или теории для проверки), но они уже не имеют отношения к ретродукции (проверке истинности теорий и установлению их приемлемости)”^[374][374]. На­пример, превосходство теории Пастера над теорией Галена состоит не в большей внут­ренней гармоничности или простоте, а в том, что статистические показатели успешных применений первой оказываются выше. “Эта идея — статистического обоснования успеш­ности или неудачи применяемой теории — является ядром концепции самокорректиру­емого совершенствования науки Ч. Пирса”^[375][375].

С другой стороны,— и это отмечают поч­ти все комментаторы — концепция индук­тивного процесса у Пирса обнаруживает большое сходство с моделью “предположи­тельного знания” К.Поппера. Ч. Пирс ут­верждал, что в качестве гипотез, подлежа­щих испытанию, предпочтительны наиболее “смелые” догадки, в наибольшей степени подверженные опровергающему экспери­ментированию или, в терминах Поппера, име­ющие максимальный круг потенциальных фальсификаторов. Некоторые высказывания Пирса по этому вопросу можно легко при­нять за выдержки из известных сочинений К. Поппера. Например, Пирс писал: “С ги­потезами следует поступать следующим об­разом: дедуктивно вывести следствия, срав­нить их с результатами эксперимента, ис­пользуя индукцию, отбросить гипотезу в случае неудачи, повторить попытку и т. д. Как долго будет продолжаться этот процесс, пока мы не найдем гипотезу, которая выдер­жит все испытания, сказать нельзя; но мож­но надеяться, что в конце концов нам удаст­ся это сделать”^[376][376].

“Было бы большим заблуждением,— пи­сал он в другом месте,— полагать, что ум практического исследователя мог бы удов­летвориться такими научными положения­ми, которые, не будучи доказаны со всей тщательностью, выглядят в высшей степе­ни вероятными. Напротив, ученый предпо­читает гипотезы, кажущиеся почти невероят­ными, и рассматривает их снова и снова. По­чему? Да просто потому, что любое научное высказывание может быть опровергнуто и вскоре забыто. Гипотеза — нечто такое, что может оказаться истинным,—- необходимо должна подвергаться проверке и опровер­жению фактами. Наилучшие гипотезы, то есть наиболее привлекательные для иссле­дователя—те, которые в наибольшей сте­пени подвержены опровержению, если они ложны. Это их преимущество перевешивает все другие мелкие достоинства. Ведь что такое эти “вероятные гипотезы”? Это те ги­потезы, которые в большей степени соответ­ствуют имеющимся у нас идеям. Но наши идеи могут быть ошибочными. Именно их подверженность ошибкам — как раз то, чем особенно интересуется ученый”^[377][377].

Ч. Пирс придавал исключительное значе­ние своей доктрине о принципиальной опровержимости научного знания (фоллибилизму). Она выступала для него воплощением антидогматического характера науки, ее бесконечного стремления к прогрессу. В этом отношении он не делал принципиаль­ных различий между эмпирическим естест­вознанием и формальными науками: мате­матикой и логикой. С. Хаак отмечает, что Ч. Пирс колебался при ответе на вопрос, распространим ли фоллибилизм на сферы логики и математики. Причина колебаний была очевидной: Пирс признавал необходи­мую истинность математических и логичес­ких суждений а также их дедуктивный ха­рактер, понятно, что эти положения трудно совместить с признанием опровержимости логических и математических теорем. И все же Пирс преодолевал эти колебания, рас­ширяя доктрину фоллибилизма и на область формальных наук. С. Хаак видит основание этой позиции Пирса, перекликающейся с современными идеями У. Куайна и И. Лакатоса, в перенесении им акцента с рассмотре­ния математического и логического знания “самого по себе” на способ его получения, то есть на процесс математического откры­тия и формулирования логических выводов^[378][378].

Но между пирсовским “фоллибилизмом” и попперовским фальсификационизмом все же имеется кардинальное различие, справедливо замечает Н. Решер. К. Поппер сводит ме­ханизм научного поиска к методу проб и устранения ошибок. Выдвижение и элими­нация гипотез с точки зрения фальсификационистской методологии происходит всле­пую, так как у человека нет “индуктивных инстинктов”, позволяющих заранее отличать “хорошие” гипотезы от “плохих”, нет пози­тивных рациональных критериев отбора (хо­тя имеется “негативный” — фальсификационистский — критерий предпочтения гипо­тез). “Поэтому для Поппера успех науки есть нечто случайное, необъяснимое, в бук­вальном смысле — сверхъестественное и непонятное”^[379][379]. Ч. Пирс, как полагает Н. Ре­шер, предвосхитил современную критику попперовской эволюционной концепции нау­ки’, однако и Пирсу также не удалось пой­ти дальше туманных догадок об “абдуктивных способностях” и “когнитивном ин­стинкте” исследователя, позволяющих ему выбирать из океана возможных предполо­жений те гипотезы, которые в конечном сче­те все же ведут к истине. Ч. Пирс высказы­вал предположение о том, что эти способ­ности являются результатом общей эволю­ции человеческого рода, кумуляцией интел­лектуальных средств адаптации к среде, орудием выживания. Эти неясные и далекие от научной строгости идеи Пирса, должны быть, считает Н. Решер, заменены методоло­гической теорией, формулирующей точные правила построения и предпочтения гипотез; такая теория стала бы воплощением мечты Пирса об органоне науки^[380][380].

Проблема придания научной строгости и логической точности теории научного иссле­дования в настоящее время широко обсуж­дается в методологической литературе. Ра­циональная реконструкция исследователь­ского процесса, очевидно, невозможна без применения точных средств логического и математического анализа тех реальных процедур, которыми характеризуется рабо­та ученого (без гиперболизации и мистифи­кации этих средств, свойственных логико-по­зитивистской философии науки). В западной литературе имеются интересные наблюдения, разработки и проекты комплексного приме­нения логики, психологии науки и социологи­ческого анализа к процессам исследова­ния^[381][381]. Вместе с тем существенным недостат­ком многих таких исследований является тенденциозная подмена гносеологической основы изучения научных процессов стано­вящейся самоцелью логической экспликаци­ей исследовательских приемов и методов. Отрыв методологии от философской теории познания часто оборачивается иска­жением существа науки и научного метода. Все это в модернизированной форме воспро­изводит конфликт противоречивых сторон философии Ч. Пирса.