Тенденция к подмене философской теории истины нормативной моделью научной деятельности является едва ли не преобладающей в современной “философии науки”. И в этом аспекте наследие Ч. Пирса привлекает ее представителей. Характерна, например, следующая оценка: теория научного исследования Ч. Пирса может рассматриваться как первое приближение к построению научной эпистемологии, которая призвана объяснить непрерывный и рациональный рост знания, установить правила “контролируемого творчества”; “теория исследования составляет ядро философии Пирса; можно даже сказать, что вся его философия по существу является теорией исследования”[370][370].
Попытка реконструкции философии науки и теории научного исследования Ч. Пирса была предпринята Н. Решером[371][371]. Известно, отмечает он, что специфика научного метода, та его черта, которая позволяет науке приближаться к истине, по Ч. Пирсу, заключается в "самокорректируемости”, то есть в постоянном исправлении собственных ошибок и улучшении своих результатов. В то же время Пирс часто называл основным методом научного исследования индукцию. Если учесть многолетние споры вокруг проблем индуктивной методологии, то столь высокая оценка индукции Пирсом способна вызвать сомнения даже у его почитателей. Поэтому важно уточнить, что именно понимал Ч. Пирс под индукцией и индуктивной методологией.
Характерны следующие высказывания Ч. Пирса: “Индукция оправдывается не отношением между фактами, о которых идет речь в посылках, и фактами, о которых говорится в заключении; индукция не гарантирует необходимое или объективное следование вторых из первых. Оправдание индуктивного вывода состоит в том, что он достигается методом, который, если его правильно применять, должен вести к истинному знанию через длинную цепь своих отдельных применений то ли к действительному миру, то ли к любому мыслимому миру”[372][372]. Таким образом, “оправдание” индукции совпадает у Пирса с бесконечной применимостью научного метода.
Ч. Пирс выделял три вида индуктивных рассуждений: простую (“рудиментарную”) индукцию, качественную (содержательную) индукцию и количественную (статистическую) индукцию. Рудиментарная индукция — выведение общих утверждений на основе сходства между различными фрагментами опыта; это примитивный метод повседневного рассудка, в науке он почти не играет роли. Качественная индукция по сути то же самое, что гипотетико-дедуктивный метод; она состоит из двух основных компонент: абдукции — процесса выдвижения гипотез и их отбора по определенным критериям и ретродукции — процесса опытной проверки и элиминации ошибочных гипотез. Эти компоненты не просто дополняют друг друга, а находятся в динамическом взаимодействии. Количественная индукция — не что иное, как совокупность статистических методов.
“Самокорректируемость” как основное свойство научного метода выглядит очевидной лишь для статистической методологии. В то же время некоторые критики (Г. фон Райт, Л. Лаудан, А. Шимони) сомневались, можно ли считать “самокорректирующейся” и гипотетико-дедуктивную методологию или качественную индукцию в терминологии Пирса? Эти сомнения могут быть отброшены, замечает Н. Решер, если учесть, чти “для Пирса научный метод — это не какой-то небольшой список правил (а 1а Милль), но внутренне сложный и утонченный органон, интеллектуальная дисциплина, требующая многолетнего изучения и применения в реальной теоретической и экспериментальной практике”[373][373].
Качественная индукция — это эволюционный процесс выдвижения и отбора гипотез. В результате многократных чередований абдукции и ретродукции набор соперничающих альтернативных гипотез редуцируется к некоторой наиболее предпочтительной теории. Эта теория должна доказать свои достоинства в сопоставлении с опытом. Показатель ее успешности представляет собой отношение числа удачных применений (предсказаний, проверок) к общему числу применений. Именно в этом моменте осуществляется связь статистики и содержательной индукции: статистические методы позволяют количественно оценить успешность данной теории (гипотезы) и обеспечивают самокорректируемость всего индуктивного процесса.
Н. Решер подчеркивает, что для Пирса “единственной подлинной проверкой теории может служить только успешность выводов, предсказаний и применений, основанных на этой теории. Чисто “интеллектуальные” факторы, такие, как объясняющая способность, экономичность, интуитивная ясность, предполагаемая вероятность, согласованность с другими теориями и т.п., - все это соображения, относящиеся к процессу абдукции (выбору гипотезы или теории для проверки), но они уже не имеют отношения к ретродукции (проверке истинности теорий и установлению их приемлемости)”[374][374]. Например, превосходство теории Пастера над теорией Галена состоит не в большей внутренней гармоничности или простоте, а в том, что статистические показатели успешных применений первой оказываются выше. “Эта идея — статистического обоснования успешности или неудачи применяемой теории — является ядром концепции самокорректируемого совершенствования науки Ч. Пирса”[375][375].
С другой стороны,— и это отмечают почти все комментаторы — концепция индуктивного процесса у Пирса обнаруживает большое сходство с моделью “предположительного знания” К.Поппера. Ч. Пирс утверждал, что в качестве гипотез, подлежащих испытанию, предпочтительны наиболее “смелые” догадки, в наибольшей степени подверженные опровергающему экспериментированию или, в терминах Поппера, имеющие максимальный круг потенциальных фальсификаторов. Некоторые высказывания Пирса по этому вопросу можно легко принять за выдержки из известных сочинений К. Поппера. Например, Пирс писал: “С гипотезами следует поступать следующим образом: дедуктивно вывести следствия, сравнить их с результатами эксперимента, используя индукцию, отбросить гипотезу в случае неудачи, повторить попытку и т. д. Как долго будет продолжаться этот процесс, пока мы не найдем гипотезу, которая выдержит все испытания, сказать нельзя; но можно надеяться, что в конце концов нам удастся это сделать”[376][376].
“Было бы большим заблуждением,— писал он в другом месте,— полагать, что ум практического исследователя мог бы удовлетвориться такими научными положениями, которые, не будучи доказаны со всей тщательностью, выглядят в высшей степени вероятными. Напротив, ученый предпочитает гипотезы, кажущиеся почти невероятными, и рассматривает их снова и снова. Почему? Да просто потому, что любое научное высказывание может быть опровергнуто и вскоре забыто. Гипотеза — нечто такое, что может оказаться истинным,—- необходимо должна подвергаться проверке и опровержению фактами. Наилучшие гипотезы, то есть наиболее привлекательные для исследователя—те, которые в наибольшей степени подвержены опровержению, если они ложны. Это их преимущество перевешивает все другие мелкие достоинства. Ведь что такое эти “вероятные гипотезы”? Это те гипотезы, которые в большей степени соответствуют имеющимся у нас идеям. Но наши идеи могут быть ошибочными. Именно их подверженность ошибкам — как раз то, чем особенно интересуется ученый”[377][377].
Ч. Пирс придавал исключительное значение своей доктрине о принципиальной опровержимости научного знания (фоллибилизму). Она выступала для него воплощением антидогматического характера науки, ее бесконечного стремления к прогрессу. В этом отношении он не делал принципиальных различий между эмпирическим естествознанием и формальными науками: математикой и логикой. С. Хаак отмечает, что Ч. Пирс колебался при ответе на вопрос, распространим ли фоллибилизм на сферы логики и математики. Причина колебаний была очевидной: Пирс признавал необходимую истинность математических и логических суждений а также их дедуктивный характер, понятно, что эти положения трудно совместить с признанием опровержимости логических и математических теорем. И все же Пирс преодолевал эти колебания, расширяя доктрину фоллибилизма и на область формальных наук. С. Хаак видит основание этой позиции Пирса, перекликающейся с современными идеями У. Куайна и И. Лакатоса, в перенесении им акцента с рассмотрения математического и логического знания “самого по себе” на способ его получения, то есть на процесс математического открытия и формулирования логических выводов[378][378].
Но между пирсовским “фоллибилизмом” и попперовским фальсификационизмом все же имеется кардинальное различие, справедливо замечает Н. Решер. К. Поппер сводит механизм научного поиска к методу проб и устранения ошибок. Выдвижение и элиминация гипотез с точки зрения фальсификационистской методологии происходит вслепую, так как у человека нет “индуктивных инстинктов”, позволяющих заранее отличать “хорошие” гипотезы от “плохих”, нет позитивных рациональных критериев отбора (хотя имеется “негативный” — фальсификационистский — критерий предпочтения гипотез). “Поэтому для Поппера успех науки есть нечто случайное, необъяснимое, в буквальном смысле — сверхъестественное и непонятное”[379][379]. Ч. Пирс, как полагает Н. Решер, предвосхитил современную критику попперовской эволюционной концепции науки’, однако и Пирсу также не удалось пойти дальше туманных догадок об “абдуктивных способностях” и “когнитивном инстинкте” исследователя, позволяющих ему выбирать из океана возможных предположений те гипотезы, которые в конечном счете все же ведут к истине. Ч. Пирс высказывал предположение о том, что эти способности являются результатом общей эволюции человеческого рода, кумуляцией интеллектуальных средств адаптации к среде, орудием выживания. Эти неясные и далекие от научной строгости идеи Пирса, должны быть, считает Н. Решер, заменены методологической теорией, формулирующей точные правила построения и предпочтения гипотез; такая теория стала бы воплощением мечты Пирса об органоне науки[380][380].
Проблема придания научной строгости и логической точности теории научного исследования в настоящее время широко обсуждается в методологической литературе. Рациональная реконструкция исследовательского процесса, очевидно, невозможна без применения точных средств логического и математического анализа тех реальных процедур, которыми характеризуется работа ученого (без гиперболизации и мистификации этих средств, свойственных логико-позитивистской философии науки). В западной литературе имеются интересные наблюдения, разработки и проекты комплексного применения логики, психологии науки и социологического анализа к процессам исследования[381][381]. Вместе с тем существенным недостатком многих таких исследований является тенденциозная подмена гносеологической основы изучения научных процессов становящейся самоцелью логической экспликацией исследовательских приемов и методов. Отрыв методологии от философской теории познания часто оборачивается искажением существа науки и научного метода. Все это в модернизированной форме воспроизводит конфликт противоречивых сторон философии Ч. Пирса.
