Глава 10. Философия XX века 6 страница

Эволюция Франк­фуртской школы пред­стает как движение от «критической тео­рии общества» (М. Хоркхаймер, Г. Маркузе) к пессими­стической философии истории (поздний Хоркхаймер), к «нега­тивной диалектике» (Т. Адорно и поздний Г. Маркузе) и, нако­нец, к пессимистиче­скому примиренчест­ву (Ю. Хабермас).

Маркузе полагает, что подлинный предмет «критической теории» — «буду­щее», понимаемое как радикальное отрицание «данного». В книге «Разум и рево­люция» (1941) говорится, что «критическая теория» должна доказать неистинность «данного», «фактического». Диалектика понимается Маркузе как негативная диа­лектика; позитивная, утверждающая диалектика является, по его мнению, само­противоречием, абсурдом. В «критической теории» большое место отводится фан­тазии. «Выходя за пределы наличного, она может предвосхитить будущее».

Франкфуртцы говорят о том, что идет «ликвидация» традиционной филосо­фии, что ее содержательные моменты уходят из философии в сферу социального знания. Франкфуртцы ведут критику рационализма.

В совместной работе Хоркхаймера и Адорно «Диалектика просвещения» (напи­сана к 1944 г., вышла после войны, в 1948 г.) то, что раньше называлось рациональ­ностью, например у Вебера, именуется просвещением. Проблема рациональности связывается с проблемой власти. Цель рационализации — овладение внешней и внутренней природой, сам принцип рациональности совпадает с принципом воли к власти. В работе предпринимается критическое переосмысление истоков циви­лизации.

Самый первый акт рационального овладения природой, опирающийся на волю и разум, — первоначальное грехопадение человечества. Человек противопоставил себя природе, отпал от нее, противопоставил ее себе как объект, что-то безжизнен­ное, неодушевленное, бессмысленное. В дальнейшем это вылилось в стремление к полной автономности разума от каких-либо природных уз и к господству над при­родой. Человек подчиняет природу посредством труда. Но, подчиняя природу, он изменяет и самого себя, искореняет в себе все непосредственное, формирует в себе твердый, «мужской» характер. В дальнейшем господство над природой трансфор­мируется в господство человека над человеком.

Порабощение природы приводит к болезненному расстройству разума. Гос­подствующий рационализм сопровождается самообманом относительно своего ис­тинного положения в мире. Подлинное содержание мира, насильственно рациона­лизируемое человеком, все больше заслоняется образом самого человека. В итоге рационализация уродует человека, вносит раздор в отношения людей к природе и друг к другу.

В работе «Диалектика просвещения» Адорно и Хоркхаймер говорят о пути ра­зума: разум стал техничным, а не критичным, он стал чисто инструментальным, контролируемым системой: «Мы живем в тотально административном обществе», над населением возвышаются «технический аппарат и владеющие им социальные группы»; «служа аппарату, индивид исчезает». «Система» использует мощный аппарат культурной индустрии, создаются примитивные, единообразные ценно­сти, блокируется инициатива и творчество. Просвещение превращается в свою противоположность.

Возмездие за просвещение — отчуждение. Все рассматривается через призму власти, научных абстракций. В частности, математически мыслимый мир провоз­глашается единственно мыслимым. Происходит «аннигиляция» индивидуально­стей, развивается «индустрия сознания». В XX в. создаются «псевдоколлективы», состоящие из псевдоиндивидуальностей. Отчужденная культура обслуживает во­лю к власти. Истинная культура, истинное искусство противостоит рациональному миру всеобщего насилия и эксплуатации и поэтому с необходимостью «выталки­вается» этим обществом и его «функционерами». Отсюда происходит конфликт истинного искусства с массовой публикой.

В результате этого процесса люди впадают в «коллективное безумие», будь то мировые войны, фашизм или истерия антисемитизма. «Помрачение разума» на­глядно проявляется в истреблении природы и массовом уничтожении людей.

В книге «Помрачение разума» Хоркхаймер, продолжая критику рационально­сти, пишет: «Формализация разума ведет к парадоксальной ситуации культуры. С одной стороны, в нашу эпоху достигает своей кульминации разрушительный антагонизм самости и природы, антагонизм, в котором концентрируется история нашей цивилизации. Мы видели, как тоталитарное стремление укротить природу редуцировало ego, человеческий субъект до роли простого орудия репрессии. Все иные функции самости, выраженные в общих понятиях и идеях, были дискреди­тированы. С другой стороны, философское мышление... пришло к отрицанию су­ществования этого антагонизма или к забвению о нем». В настоящее время «бо­лезнью затронут сам костный мозг духовной жизни, то есть сознательность в ее предельном понятии или его собственная сокровенная природа».

Разум совершенно порабощен социальным процессом. Единствен­ным критерием стала инструментальная ценность, функция которой — господство над людьми и приро­дой. М. Хоркхаймер

Хоркхаймер говорит о болезни разума; ее породила «жажда человека господствовать над природой». В индустриальном обществе «мышление... может служить какой угодно цели — порочной или благой. Оно — инструмент всех социальных действий, устанавливать нормы соци­альной или частной жизни ему не дано, ибо нормы уста­новлены другими...»

«1. Природа представляется простым инструментом в руках человека, объектом эксплуатации, которая при отсутствии цели не знает ограничений. 2. Мышление, не обслуживающее определенные групповые интересы, счи­тается поверхностно бесполезным. 3. Такая умственная деградация вполне устраи­вает власть предержащих, с помощью прирученных "мыслителей" удобно контро­лировать капитал и рынок труда. 4. Массовая культура навязывает образ жизни, принятый теми, кто, ненавидя, на словах тем не менее восхваляет его. 5. Продук­тивная способность рабочих подчинена техническим требованиям, а городские власти определяют стандарты по собственному усмотрению. 6. Обожествление промышленной деятельности не знает пределов. Несуетность воспринимается как порок, если время бездеятельности превышает то, которое необходимо на вос­становление сил. 7. Значение «продуктивности» соизмеряется термином "пользы", соотносимой с властными структурами, а не со всеобщей необходимостью».

А где же выход? Традиционная философия не дает ответа на этот вопрос. Вы­ход где-то «за пределами» исчерпавшей себя субъективности, на пути возрожде­ния «коллективистских» принципов. Надо каким-то образом снова примирить «разум» и «природу». Нужно противостоять «духу коммерческой культуры». «Критическое» мышление должно помочь индивиду уклониться от организации, которая навязывается авторитарными режимами. Еще не поздно противостоять атмосфере автоматизированного общества. Философия как минимум помогает человеку своей критикой этого общества.

Адорно критикует «организованное общество», в котором рационализация под­чиняет каждого индивида, исключает социальную активность. Это общество раз­общает людей, создает мощную «индустрию культуры», которая заполняет все свободное время каждого человека, вбивает в его голову государственный поря­док как закон всей его жизни, основу его духовной структуры. Важная роль в этом «тотальном» процессе духовного порабощения человека принадлежит культуре. Сам процесс культуры квалифицируется как рост, расширение и углубление орга­низованного господства над людьми.

В противоположность позитивистской социологии, которая стремится к «объ­ективности», устранению «субъективных привнесений» в объект исследования, «критическая теория» предполагает «субъективный», «тенденциозный», «партий­ный» момент как обязательный в социологическом исследовании. Общество как совокупность насильственно связанных друг с другом элементов неизбежно опо­средовано человеческим духом, с его субъективностью и тенденциозностью. И сам социолог также не может быть беспристрастным. Адорно подчеркивает, что по­знающий субъект обязан участвовать в преобразовании общества в соответствии со своими представлениями о том, каким оно должно быть.

«Негативная диалектика» Адорно исходит из критического отрицания сущест­вующего. Адорно любил повторять, что дело человеческого разума — подвергать сомнению все на свете, в том числе — и даже в особенности — самого себя. В рабо­те «Негативная диалектика» (1966) он утверждает необходимость абсолютного, тотального отрицания. Благим может быть только негативное, нетождественное, нерешенное. Диалектическое мышление должно снова и снова преодолевать свою понятийную структуру, чтобы выразить невыразимое, постичь непостижимое, ска­зать несказанное.

Адорно говорит, что задача негативной диалектики — перевернуть ложную уверенность философских систем в господстве общего над индивидуальным, опро­вергнуть иллюзию, что бытие доступно мышлению. Реальность не есть нечто ра­циональное, скорее, она есть нечто разорванное и неуспокоенное. Нужно изба­виться от ложных образов реальности.

«Негативная диалектика» — это не диалектика рационального типа, а некий синтез непосредственного, природного и рационального, понятийного. Эта диалектика ориентируется не столько на науку, сколько на искусство, художествен­ное мышление. Характерно, что в более ранней работе «Философия новой музы­ки» (1949) Адорно выступает как апологет новой Венской школы (А. Шёнберг, А. Берг, А. Веберн). В идейной основе этой школы он видел философию отчаяния. «Истинным» в искусстве может быть лишь отрицание, абсурд.

Адорно говорит, что в традиционном понимании субъект и объект взаимоопре­деляют друг друга. В логике субъект высказывания — то, что подлежит определе­нию. Но с точки зрения негативной диалектики ситуация в обществе иная. Соци­альный субъект не определяется через объект, не отражает объект, а определяет себя в различных социальных институтах, т. е. объективируется.

Маркузе утверждал, что культура угнетает человека и как социальное, и как биологическое существо (подчиняя своей деспотической власти всю структуру его инстинктов). «В своей всеобщей форме специфически западная идея разума осуществлялась в системе материальной и интеллектуальной культуры (эконо­мике, технике, "образе жизни", науке, искусстве), которая находит свое полное развитие в индустриальном капитализме, и система этого разума обнаруживает тенденцию к специфическому типу господства, который становится судьбой со­временного народа, — к рациональной бюрократии».

Культура склонна к саморазрушению. В частности, «искусство разделяет судь­бу всякой истинной человеческой коммуникации: оно отмирает». Все, созданное на основе разума, по Маркузе, обнаружило свою неразумность, рациональность обернулась иррациональностью. Отсюда вывод Маркузе о возможности «качест­венно новой рациональности».

Маркузе говорит о «недостаточном радикализме», «недостаточной революци­онности» диалектики Маркса. Переход от настоящего к будущему должен стать «тотальной революцией», абсолютным разрывом с настоящим. Это возможно по­тому, что между настоящим и будущим нет общих соединительных звеньев, как нет таковых между Добром и Злом. Маркузе выступает за такую рациональность, которая высвободит человека из-под гнета норм культуры. Используя идеи Фрей­да, Маркузе говорит, что нужно снять запреты, наложенные культурой, «прин­ципом реальности» на «принцип удовольствия». Он считает, что проблему взаи­моотношений личности и общества можно решить на основе биопсихического переустройства человека. К человеку должна прийти сила отрицания извне, на ос­нове образа будущего. Ликвидация всех запретов, наложенных культурой и циви­лизацией на «принцип удовольствия», будет в глазах большинства выглядеть как нечто неразумное и иррациональное. Но на самом деле это акт высшего разума.

В книге «Одномерный человек» (1964) Маркузе говорит о том, что индустри­альному обществу удается решить две проблемы: расширить внутренний рынок и теснее привязать трудящихся к существующей системе производства и потребле­ния, «интегрировать» их экономически. Рабочий, имеющий собственную кварти­ру, машину, холодильник, телевизор и т. д., — это иная социальная фигура, чем пролетарий XIX в., едва зарабатывавший себе на жизнь. Теперь рабочий заинтере­сован в нормальном функционировании хозяйственной системы. Люди потеряли способность вставать в оппозицию к существующему обществу. Человек потерял социально-критические ориентиры, стал человеком одного измерения, которое задается ему «обществом потребления». Массы — совокупность «одномерных» людей. «Сейчас идеалы автономии личности, гуманизма, трагической и романтической любви отошли в прошлое, а если и используются, то лишь как орудие в борьбе Востока и Запада. Эти ценности имеют значение лишь в контексте пропа­ганды, они сами стали элементами массовой культуры». Современное индустри­альное общество с «одномерным человеком», наделенным «одномерным мышле­нием», является конечным итогом развития науки Нового времени.

Чтобы выйти из тупика, нужно взорвать утвердившийся способ бытия, опира­ясь на принципиально новый «жизненный проект». Речь идет о каком-то качест­венно новом типе рациональности. «Критическая теория призывает к выдвижению нового проекта, который продемонстрировал бы более высокую рациональность».

Маркузе говорит, что весь мир, окружающий современного человека, имеет по­литическую природу. Мир — это политика, прямое, косвенное или символическое угнетение. Поэтому истинна только одна форма борьбы — политическая; все дру­гие не касаются сути дела, а поэтому служат укреплению существующего строя.

Маркузе выступает за социальный катаклизм, радикальный переворот. Нужно опираться на «варварские», «первобытные», «стихийные» силы человеческой души. Революционная инициатива от «одномерных» людей переходит к «аутсай­дерам», которые не смогли или не захотели приспособиться к «буржуазной циви­лизации», которые находятся вне господствующей системы и меньше всего под­даются ее растлевающему влиянию (люмпен-пролетарии, люмпен-буржуазия, люмпен-интеллигенция). Особая роль отводится молодежи. Маркузе также апел­лирует к искусству — сюрреализму.

Социальная революция в концепции Маркузе сочетается с сексуальной рево­люцией — раскрепощением эротических влечений человека. В книге «Эрос и ци­вилизация» он требует «тотальной эротизации» всех человеческих отношений. Политический радикализм сочетается с моральным радикализмом, отказом от су­ществующей морали.

Хабермас призывает вместо проблемы отношения к природе поставить на пер­вый план проблему отношений между людьми. Нужно изменить систему обще­ния, «ликвидировать» идеологию, перейти к «коммуникативной рациональности» общения свободных от принуждения людей.

Франкфуртцы считали, что на место «буржуазного индивида» должна прийти иная личность. В ее основе будет лежать некое эстетическое начало, «самоуподоб­ление» личности природным стихиям, «саморастворение» личности в окружаю­щих личностях. Индивид станет открытым для истинного наслаждения (слияния с природой и другими людьми).

Франкфуртская школа существовала более сорока лет, она распалась лишь в середине 70-х гг. Идеи франкфуртской школы, ее «критическая» направлен­ность стали теоретическим основанием движения «новых левых», способствова­ли формированию умонастроения протеста и разрушения, политического экстре­мизма.

«Новые левые» поначалу (50-60-е гг.) представляли собою элитарное литера­турно-философское течение «социально-критических» интеллектуалов. Затем они распространили свое влияние на молодежь, студенчество. Идеологи «новых ле­вых» среди студенчества (Марио Савио, Руди Дучке, Д. Кон-Бендит, С. Кармайкл) считали своим учителем Маркузе. «Новые левые» абсолютизировали насилие и террористические методы борьбы. Они выдвинули концепцию революции «для» народа, но против него, поскольку народ не понимает своего собственного блага в

силу своей «одномерности». Движущая сила революции — аутсайдеры. Нужно отказаться от парламентских методов борьбы и спровоцировать демократические режимы, с тем чтобы они обнаружили свою «фашистскую» сущность.

«Новые левые» выдвинули тезис о «молодежном расизме», согласно которому «молодое» и «старое» поколения противостоят друг другу как два враждебных класса. Проповедник контркультуры Норман Браун в конце 60-х гг. писал: «...не­обходимо сказать нашему младшему поколению, что реальная борьба не в полити­ческой сфере, а в том, чтобы положить конец всякой политике». От политики сле­дует перейти к поэзии, к искусству.

В. Рейх вслед за Маркузе утверждал, что человеческая цивилизация носит ре­прессивный характер, она основана на подавлении естественных человеческих инстинктов и влечений. Подлинная революция должна снять все запреты, уни­чтожить все репрессивные нормы и ограничения.

Франкфуртская школа получила широкую международную известность имен­но в связи с распространением движения «новых левых».

 

Герменевтика

Герменевтика (точнее, так называемая философская герменевтика, или герменев­тическая философия) — одно из влиятельных философских учений второй поло­вины XX в.

Герменевтикой в широком смысле слова обычно называют искусство и теорию истолкования текстов. Термин «герменевтика» был введен Дильтеем (Гермес — вестник богов в античных мирах, в которых он выступает как бы посредником, сообщает людям волю богов, истолковывает их веления). Герменевтика как про­блема правильного понимания и толкования письменных источников возникает вслед за появлением письменности. Основная категория герменевтики — понима­ние — впервые в явном виде была определена Августином: «Понимание есть пере­ход от знака к значению».

В Средневековье герменевтика была связана с теологией. Служители церкви присвоили себе монополию на понимание и истолкование догматов веры, интер­претацию содержания «священных книг» неграмотному населению. Не всякому был доступен смысл Священного писания. Еще Августин писал: «Боговдохновенность Писания требует и боговдохновенности читателя». Искусство и метод тол­кования Священного писания были также необходимы из-за наличия в нем ино­сказаний, неясных мест, противоречий.

Гуманисты эпохи Возрождения выдвинули идею «исторического анализа» для возрождения классической античной литературы, нового прочтения античных источников с целью очищения их смысла от наслоений и искажений. Сформиро­валась так называемая филологическая герменевтика. В ходе Реформации была отвергнута монополия католической церкви на истолкование Библии; каждый ве­рующий должен сам понимать и толковать для себя текст, протестантский пастор ему при этом лишь помогает. Представители реформационного движения высту­пили против теологов, отстаивающих незыблемость традиции. Лютер и его после­дователи сформулировали принцип интерпретации текста: все детали текста следует понимать, исходя из контекста, их взаимосвязи и из единого смысла, на который ориентирован текст в целом.

Основы герменевтики как философского учения заложил Фридрих Шлейермахер (1768-1834). Герменевтика, согласно Шлейермахеру, — метод понимания исторических памятников и текстов. Подобно умению читать, писать, логично мыслить, можно научиться и понимать. Для этого нужно изучить определенную систему правил и сознательно их применять.

Шлейермахер выделяет два типа истолкования: грамматическое и психологиче­ское. Грамматическое — это искусство «находить определенный смысл какой-либо речи, исходя из языка и с помощью языка». В психологическом истолковании нужно входить в культурно-историческую атмосферу времени создания текстов, исходить из своеобразия личности автора текста, необходимо «вчувствоваться» во внутренний мир создателя текста. Шлейермахер считал, что герменевтическая деятельность позволяет понять духовную индивидуальность автора и те скрытые интуитивные побуждения, которые двигали его пером, более глубоко, чем их по­нимал сам автор. Шлейермахер выдвигает важный принцип: следует сначала по­нять целое, чтобы стали ясны части и элементы. Нужно, чтобы текст, интерпрети­руемый объект и интерпретатор были в одном «круге». У интерпретатора должно быть некое «предзнание», более широкий горизонт знания по отношению к данно­му тексту.

Идеи Шлейермахера продолжил Вильгельм Дильтей (1833-1911). Дильтей противопоставляет естественнонаучное и гуманитарное знание. Выделяя два клас­са наук, науки о природе и науки о духе, Дильтей выражает сожаление о том, что «знания того и другого классов постоянно смешиваются друг с другом в обеих по­граничных областях между изучением природы и изучением духовных явлений», а между тем их нужно четко разграничивать. В науках о природе познание идет че­рез опыт, «измерения и исчисления», в то время как духовная жизнь представлена в переживании и понимании. «Понимание и истолкование — это метод, исполь­зуемый науками о духе. Все функции объединяются в понимании. Понимание и истолкование содержат в себе все истины наук о духе. Понимание в каждой точке открывает определенный мир».

По Дильтею, конечная единица сознания — переживание (а не ощущение или восприятие). Жизнь — это последовательность переживаний. В основу гумани­тарного знания нужно положить психологию, которая должна описывать пережи­вания человека. Понимание собственного внутреннего мира достигается путем интроспекции (самонаблюдения). Понимание чужого мира идет путем «вжива­ния», «сопереживания», «вчувствования». «Понимание проникает в чужие обна­ружения жизни посредством транспозиции из полноты собственного пережива­ния».

Искусство герменевтики позволяет увидеть, как внешние обстоятельства, усло­вия существования, а также внутренние черты личности (характер, темперамент, политические взгляды, мировоззренческие установки и т. д.) влияют на специфику созданного этой личностью произведения. У автора многое делается бессозна­тельно; интерпретатор же делает эти факторы достоянием знания. Герменевтик может «понять автора лучше, чем он сам понимал себя». Но почему одно «Я» мо­жет понять другое «Я», чужой внутренний мир? Дильтей, как и Шлейермахер, считает, что в любой индивидуальности есть нечто общечеловеческое, что и дает возможность понимания. В то же время Дильтей против постулирования «зако­нов общественного развития».

Герменевтика выступает также как метод интерпретации исторического про­шлого. Чтобы понять некоторое историческое событие, нужно понять чувства, мысли, настроения его участников, так сказать, войти вовнутрь события, пере­жить его во всей его индивидуальности и полноте. Историк, по мнению Дильтея, должен вжиться в определенную эпоху прошлого и не пытаться объяснить ее ра­ционально-казуально, а интуитивно «понять». У каждой эпохи есть своя «душа» или «дух» как непостижимая наукой взаимосвязь всех сторон сознания людей этой эпохи. Историк должен стремиться понять дух эпохи и на этой основе истол­ковывать исторические события, передавая затем это истолкование слушателю или читателю.

В XX в. в западной философии прослеживаются две основные тенденции: ори­ентация на логико-рационалистические способы познания и на рациональное со­зерцание, интуицию. Философская герменевтика второй половины XX в. тяготеет ко второй тенденции, хотя при этом не отказывается от использования логико-дискурсивных приемов познания.

Видные герменевтики Ханс Георг Гадамер (1900-2002) и Поль Рикёр (р. 1913) фактически отождествляют философию с герменевтикой, считая объектом фило­софии тексты, познание и интерпретацию текстов. Характерно при этом, что ис­толкование текстов и вообще всех явлений языка в современной герменевтике пе­реплетается с «критикой идеологии». Язык объявляют средством обмана, лжи, «тотальной пропаганды»; беду современного общества видят в господствующих формах «принудительного» общения, в манипуляции сознанием, в деформации «свободного общения». Языковые трудности мешают взаимопониманию, а отсю­да, по мнению многих герменевтиков, проистекают все противоречия жизни.

Предметом философии герменевтики объявляют мир человека, понимаемый как область человеческого общения. Когда Гадамер говорит, что герменевтика — понимание смысла текстов, памятников или каких-то других явлений культурной жизни, то под смыслом подразумевается значение явлений, их обязательная отне­сенность в языке к человеку. «Бытие, которое может быть понято, есть язык». Мы можем иметь дело только с «лингвистически оформленным» миром, запечат­ленным в языке. «Мы живем внутри языка».

Нужно отметить, что герменевтики, занимающиеся проблемами понимания, не считают себя обязанными высказывать какие-либо суждения о сущности бытия, его структуре и т. д. Философа должно интересовать только бытие, которое «ухвачено» языком, остальное же выводится «за скобки».

Именно герменевтика должна дать ответ на основополагающий вопрос: как возможно понимание окружающего нас мира? Гадамер говорит, что необходимо «раскрыть герменевтическое измерение в его полном объеме и основополагаю­щем значении для всего нашего миропонимания, во всех его проявлениях, от меж­человеческой коммуникации до общественной манипуляции, от опыта отдельного человека как в этом обществе, так и с этим обществом, от построенной из религии и права, искусства и философии традиции и до эмансипаторской энергии рефлек­сии революционного сознания».

Шлейермахер и Дильтей делали основной акцент на психологическом «вжива­нии», «вчувствовании» во внутренний мир исторических персонажей, авторов текстов при явной недооценке логико-рациональной деятельности. Такая пози­ция вызывает возражения. Так, Бохеньский пишет: «Голословным является утверж­дение, что историки и философы пользуются каким-то особым вчувствованием; если дать себе труд посмотреть, как эти люди рассуждают, легко убедиться, что на самом деле их поведение вполне рационально. Это поиск источников, текстологи­ческий анализ, перевод на современный язык; определение времени написания текстов, установление авторства, выяснения степени компетентности и искренно­сти писавшего. Только в результате этих кропотливых, детальных, всегда чисто рациональных процедур можно прийти к правильному пониманию текстов. По­этому сама мысль о движении жизни историка к жизни человека, о котором он пи­шет, есть заблужденье... Историк имеет дело только с документами, письменными источниками, — на их основе и реконструируются исторические персонажи. По завершении работы можно предаваться и вчувствованию, однако само по себе оно не может быть методом исследований».

Основные взгляды герменевтиков представлены в работах Э. Бетти, X. Г. Гадамера, П. Рикёра.

В 1955 г. Эмилио Бетти (1890-1968) опубликовал работу «Общая теория ин­терпретации». Бетти говорит, что интерпретатор призван опознавать и выявлять в различных объективациях духа «творчески животворящую жизнь». «Смысл следует не вносить, а выносить».

Бетти говорит о 4 канонах интерпретации:

♦ в объекте интерпретации есть смысл, он — продукт человеческого духа;

♦ когерентность — части текста могут быть поняты в свете целого, а текст в це­лом — в связи с его частями;

♦ интерпретатор идет к пониманию, отталкиваясь от собственного опыта;

♦ адекватность понимания.

В 1960 г. была опубликована работа Гадамера «Истина и метод», которая считается одной из фундаментальных работ по герменевтике. Рикёр в работах «Кон­фликт интерпретаций» (1969), «От текста к действию. Очерки по герменевтике» (1986), проводит идею о том, что наиболее важные моменты жизни человека и истории объективированы в символах. Задача интерпретатора — дешифровка скрытого смысла символа.

Основная идея герменевтики может быть охарактеризована следующим обра­зом. Существуют тексты, несущие смысл. Смыслы говорят о вещах. Интерпрета­тор входит в понимание, его ум при этом — не tabula rasa; а в нем есть определенное предпонимание. Интерпретатор читает текст с определенным ожиданием. Может оказать­ся, что это ожидание не оправдается. Изменение в сфере предпонимания дает возможность новой интерпретации текста.

Нередка ситуация, когда изучаемый нами текст уже был объектом многих интерпретаций. Иногда кажется, что интерпретация такова, что автору оригинала она пока­залась бы несоответствующей его тексту. Гадамер пишет, что важно вовсе не то, что хотел сказать автор (как думали Шлейермахер и Дильтей), а то, что фактиче­ски говорит сам текст. Герменевтика предполагает «открытость» самого текста, доступность его для интерпретации.

Чем дальше мы удалены от времени создания текста, тем с большим пониманием мы приближаемся к нему благодаря последовательности все более точных интерпретаций.

В процессе развития герменевтики было выработано множество специальных правил, приемов, методов логико-грамматического анализа текстов. Кроме того, в исследование включается обсуждение мотивации, целей и стремлений авторов текстов. Подвергнута пересмотру исходная позиция относительно необходимости «вчувствования», «вживания» для понимания.

Обратимся к концепции Гадамера. Для уяснения ее смысла обратимся к так называемому герменевтическому треугольнику.

О

 

Фиксация Интерпретация

 

 

S₁ S₂

Понимание

 

Герменеевтический треугольник. Здесь

O - текст (или речь), S₁ - автор этого текста,

S₂ - интерпретатор (исследователь)