ЗАПАДНО-ЕВРОПЕЙСКАЯ ФИЛОСОФИЯ XIX—XX вв. 4 страница

Б.Рассел сформулировал главный критерий научной обоснованности высказываний — принцип верификации (от латинского «верус» — истинный и «фацио» — делаю). Согласно этому принципу, научный смысл имеют только те высказывания, которые можно свести к комбинации простых и надежных атомарных фактов. Последние должны быть фиксируемы в эксперименте или непосредственном чувственном опыте. Скажем, утверждение «под столом сидит кошка» верифицировать можно (стоит заглянуть под стол и увидеть или не увидеть кошку), а высказывание «Бог существует» — нельзя.

Однако принцип верификации вскоре вызвал возражения. Прежде всего, сам он не мо­жет быть проверен в непосредственном чувственном опыте, и непонятно, откуда он берется. Почему должно быть верифицируемо именно любое утверждение? Кроме того, неверифицируемы все общие законы науки (ведь они о мире в целом), все высказывания о прошлом и будущем. Нельзя свести к непосредственному опыту и многие элементы теоретического мышления ученых. К тому же известно, что любые факты фиксируются на базе какой-то тео­рии, отдельные предложения которой имеют смысл лишь в контексте. Следовательно, их проверка не может ограничиться верификацией именно этих фактов, а, по сути дела, должна распространяться на всю практическую деятельность человека, касающуюся данной теории.

В центре исследований Л.Витгенштейна находилась проблема языка, рассматриваемого им как форма жизни и единственная непосредственно доступная нам реальность. Связь на­ших знаний с объективной действительностью, по сути дела, игнорировалась, а задача фило­софии сводилась к анализу естественного и научного языков. В «Логико-философском трак­тате» Л.Витгенштейн писал: «границы моего языка обозначают границы моего мира». Чрезвычайно сложные отношения мышления и действительности были сведены к упрощен­ной картине изображения в языке ее «атомарной» структуры. Естественно, что при этом иг­норировались многообразие форм научного познания, наличие в нем гипотез, моделирова­ния и абстрагирования (дело в том, что австрийский философ отрицал существование общих понятий).

Л.Витгенштейн предъявлял очень строгие требования к высказываниям: «Все то, что вообще может быть мыслимо, должно быть ясно мыслимо. Все то, что может быть сказано, должно быть ясно сказано», наконец, «о чем невозможно говорить, о том следует молчать». В этой связи им делался вывод, что о философских проблемах говорить нельзя, поскольку в предложениях о них мыслители не дают никакого значения некоторым знакам. По сути дела, Л.Витгенштейн утверждал, что при недостаточной ясности вопроса о нем ничего невозмож­но сказать. Эта точка зрения ошибочна не только потому, что есть много неоднозначных во­просов (например, о смысле жизни), но и в силу ее фактической равнозначности требованию исчерпывающего знания о предмете целиком и сразу. Сами неопозитивисты заметили, что Л.Витгенштейн написал целую книгу о тех вопросах, о которых «следовало молчать».

М.Шлик считал предметом философии исследование значения и поиск критериев отде­ления научных знаний от метафизических, предметом же науки — «поиск правды». По его мнению, ценными в познавательном плане являются лишь эмпирические знания. В поддаю­щихся непосредственной проверке в ходе опыта протокольных предложениях должны быть данные, касающиеся места, времени и обстоятельств, а также описания феномена. Большое внимание М.Шлик уделял проблеме логической верификации, то есть сведению по опреде­ленным правилам сложных предложений к протокольным.

Р.Карнап также обратился к проблеме анализа языка как такового. Вопросы же о при­роде реальных объектов и их отношении к языку, по его мнению, необоснованны. Исследо­ватель выделил в языке три типа предложений. Во-первых, существуют бессмысленные пред­ложения, то есть либо содержащие слова, не имеющие смысла, либо представляющие собой бессвязное сочетание слов, например, «Луна умножает четырехугольно». Во-вторых, есть на­учно неосмысленные или вненаучные предложения. Они принципиально непроверяемы, и к ним относятся в том числе и философские утверждения, поскольку в них входят «псевдопонятия» (абсолют, субстанция). Следовательно, согласно Р.Карнапу, метафизика — не наука, а нечто подобное искусству. Наконец, в-третьих, имеются проверяемые, научно ос­мысленные предложения, и только на их основе должно строиться точное познание.

Р.Карнап видел недостатки принципа верификации и указывал, что любое количество примеров, подтверждающих какой-либо универсальный закон природы, не устанавливает окончательно его достоверность. Поэтому он расширил критерий научной обоснованности высказываний, выдвинутый Б.Расселом. Им был введен принцип верифицируемости, соглас­но которому предложение считается истинным и в том случае, когда возможна его принципи­альная проверка. Тем не менее, позиции представителей неопозитивизма продолжали под­вергаться критике, в частности, стала очевидной слабость теории «универсального языка науки». Прежде всего, оказался, по-видимому, нерешаемым вопрос о точных критериях по­строения подобного языка. Вызвала серьезные возражения и концепция «элементарных фак­тов», ведь абсолютно простое не существует, и о нем можно говорить лишь в относительном смысле. Поэтому и «атомарность» предложений тоже условна. В результате исходные прин­ципы неопозитивизма в отношении научного познания были пересмотрены критическим ра­ционализмом (его называют также постпозитивизмом).

Представителями критического рационализма являются английские философы Карл Раймунд Поппер и Имре Лакатос, американские исследова­тели Томас Кун и Пол Фейерабенд. Согласно критическому рационализму, глав­ным предметом изучения философии являются не отдельные высказывания, а наука как еди­ная развивающаяся система. Научное знание целостно и неразделимо на независимые уровни (эмпирический и теоретический). Поэтому любое основанное на данных практики высказы­вание одновременно обусловлено той или иной теорией. Как правило, в постпозитивистских концепциях философские учения рассматриваются в органической связи с научными. Крити­ческий рационализм обосновал необходимость комплексного и разностороннего подхода к науке: исторического и логического, методологического и психологического и т.д.

Карл Поппер для отделения научного знания от ненаучного предложил использовать метод фальсификации (от латинского «фальсус» — ложный и «фацио» — делаю). Согласно К.Попперу, научной теорией признается только та концепция, которая сопоставима с дан­ными эмпирического опыта. В этом случае она может быть опровергнута этими данными, что является вполне естественным для науки. Любая теория в принципе не может согласовы­ваться со всеми фактами. Вместе с тем, ее роль состоит в том, чтобы опровергать (фальсифицировать) факты, с ней не согласующиеся. Степень научности теории возрастает по мере увеличения количества фактов, ей опровергаемых. К.Поппер отметил, что в мире науки выживают самые непротиворечивые концепции.

Английский философ показал, что развитие познания происходит в процессе постоян­ного выдвижения новых гипотез, которые затем сравниваются с фактами, полученными в ре­зультате экспериментов и наблюдений. В этом случае, если хотя бы один факт не соответст­вует гипотезе, теорию следует фальсифицировать, то есть отклонить. Когда же несоответст­вия не наблюдается, то гипотеза считается обоснованной. Вместе с тем, задача науки в том и состоит, чтобы продолжать постоянные попытки фальсификации любой теории вплоть до появления противоречащих ей выводов, поскольку ни одна теория не может быть подтвер­ждена окончательно. Таким образом, благодаря фальсификации происходит развитие науки. Накопление новых опытных данных опровергает старую теорию и подтверждает новую. К.Поппер доказывал, что теории имеют свое объективно истинное содержание. Новые тео­рии включают в себя это содержание, беря его из старых, и отвергая скомпрометировавшие себя идеи. В результате происходит эволюционное приближение к истине.

Согласно К.Попперу, поскольку философия не поддается фальсификации, то она не имеет научного характера. Однако философия обладает смыслом и имеет положительное значение, разрабатывая проблемы, связанные с ролью и развитием научного знания. При этом, по мнению К.Поппера, социальная философия не может открыть никаких закономер­ностей или тенденций, так как ход истории предсказать невозможно³⁰. Сформулировать за­коны могут только точные науки (в том числе, если они исследуют общество, например, эко­номическая теория). К.Поппер придерживался идеи о фундаментальной роли экономики для всех социальных структур. Тем не менее, по убеждению английского философа, в истории нет предзаданности, она завершается сейчас, и люди способны повлиять на нее. Нет никаких «Неумолимых Законов Исторической Судьбы», жертвами веры в которые стали миллионы людей.

Т.Кун рассматривает науку как общественный институт, в котором действуют опреде­ленные социальные группы и организации (научные коллективы и сообщества). Ученых объ­единяет единый стиль мышления, а также общая парадигма, то есть некоторые общеприня­тые положения, «которые в течение определенного времени дают научному сообществу мо­дель постановки проблем и их решения»³¹. Парадигма шире теории или научно-исследовательской программы. Ученые действуют по определенным неписаным правилам (например, считается, что арбитром в разрешении научных споров должны быть компетент­ные лица, специалисты, а не широкие массы общественности или же правящие круги). В рам­ках парадигм разрабатываются теории.

Согласно Т.Куну, развитие науки является скачкообразным процессом, в ходе которого сменяются парадигмы и теории. Между «научными революциями» происходит накопление эмпирического материала и обработка данных, совершенствование методов исследований. Этот период характеризуется ученым как «нормальная наука». Смена парадигм подготавли­вается накоплением противоречий между новыми данными и устоявшимися положениями, в результате чего часть ученых теряет доверие к исходным принципам старой парадигмы. Т.Кун подчеркивает, что у каждой парадигмы имеются свои критерии рациональности, по­этому они несоизмеримы (то есть нальзя сказать, какая из них лучше или хуже). В результате между парадигмами нет преемственности.

П.Фейерабенд разработал принцип пролиферации (размножения) теорий. По его мне­нию, ученые должны стремиться создавать теории, несовместимые с уже существующими и признанными. Создание конкурирующих теорий способствует их взаимной критике, что ус­коряет развитие науки. Согласно П.Фейерабенду, теории несоизмеримы, так как у каждой из них собственные методологические принципы и нормы оценки. В результате нельзя найти никакого универсального метода познания. Поэтому творчество ученых не подчиняется ни­каким общепризнанным разумным правилам и развитие науки иррационально. Вообще, по мнению американского философа, в науке должен господствовать плюрализм, и поэтому са­мые различные типы знания равноправны. Новые теории получают признание не в силу лучшей обоснованности или более точного соответствия фактам, а в результате успешной пропаганды их сторонников.

На основе таких идей П.Фейерабенд сделал довольно нелестный для разума вывод, что и мифология, и религия, и наука должны иметь фактически одинаковые права в обществен­ной жизни. И.Лакатос, напротив, отстаивал идею о том, что научные теории соизмеримы и могут взаимодействовать, поскольку в них имеются не только устойчивые центральные эле­менты («научно-исследовательская программа»), но и периферия в виде более изменчивых «вспомогательных» гипотез, которые могут замещаться и отбрасываться. И.Лакатос подчер­кивал важность осознания учеными того факта, что они всегда работают «в рамках» опреде­ленных исследовательских программ и могут ошибаться в силу неприятия достоинств дру­гих, неизвестных им теорий.

Неопозитивистские и постпозитивистские концепции стали заметным вкладом в разра­ботку проблем гносеологии и методологии науки. Заслуга представителей «философии нау­ки» заключается прежде всего в том, что они глубоко исследовали познавательный процесс, стремясь найти критерий отделения научных знаний от ненаучных. Для этого были выдвину­ты принципы верификации (Б.Рассел), верифицируемости (Р.Карнап) и фальсификации (К.Поппер). Дальнейшая критика указанных принципов способствует появлению новых по­знавательных подходов и концепций. В неопозитивизме была предпринята попытка объяс­нить мировоззренческие проблемы исходя из их языковой и логической природы. Предста­вители критического рационализма рассмотрели науку как единую систему, развивающуюся по определенным законам. Учения неопозитивистов и постпозитивистов явились по сути де­ла самосознанием науки нашего столетия.

 

2.4.3.5. Проблема разума в антропологических и социально-философских учениях XX столетия.

Борьба иррационалистических и рационалистических тенденций в европейской культу­ре нашла свое отражение в антропологических и социально-философских концепциях, осо­бенно в представлениях о дальнейшем развитии человека и земной цивилизации в целом. Эпохальные достижения научно-технического прогресса, быстрый рост позитивных знаний и улучшение материальных условий жизни людей служили весомыми аргументами для рацио­налистических подходов к проблемам социальной философии и антропологии. Вместе с тем, люди XX века оказались не такими хорошими, как надеялись мыслители прошлых столетий, и использовали достижения разума для уничтожения десятков миллионов себе подобных. Обострилась проблема выживания как каждого индивида, так и человечества в связи с раз­рушением природной среды. Стала очевидной необходимость пересмотра рационалистиче­ской трактовки человека с ее антропоцентризмом и провозглашением экспансии по отноше­нию к природе. Идеи целенаправленного достижения разумного устройства общества (социализма и коммунизма) также оказались во многом дискредитированными. Как никогда актуальным стал вопрос о том, может ли разум обеспечить сохранение и развитие человече­ства. Заключается ли главная причина глобального кризиса, постигшего человека и общест­во в XX веке, в самом разуме или же только в неправильном его использовании? Мыслители нашего столетия давали разные ответы на этот вопрос.

Важное место в истории рационалистической мысли занимает творчество немецкого экономиста и социолога Макса Вебера. По его мнению, рациональность представляет собой основополагающее свойство человека и универсальный критерий про­гресса общества; она постепенно пробивает себе дорогу через действия людей. Согласно М.Веберу, свое наиболее последовательное выражение дух рациональности нашел в буржу­азном обществе, развившемся благодаря протестантской религии и этике. Современный ка­питализм характеризуется следующими чертами рациональности: свободной экономической инициативой и частной собственностью, разумно устроенными системами права и государ­ственных учреждений. Большую роль в развитии рациональности М.Вебер отводил науке. Немецкий мыслитель полагал, что рациональность является «судьбой Запада», завтрашним днем современной цивилизации.

Другой немецкий философ, Освальд Шпенглер, хотя и считал возмож­ным познание общества и его истории, предпринял попытку критики основ рационализма. Он отверг идеи единства и линейности мировой истории. По его мнению, существуют восемь различных локальных культур (египетская и вавилонская, индийская и китайская, греко-римская и византийско-арабская, культура майя, а также западноевропейская), проходящих в своем развитии периоды юности, расцвета и упадка. «Окостеневшую» на этапе упадка культуру О.Шпенглер определял как цивилизацию. На этом этапе происходит «омассовление» и нивелирование всех сфер жизни людей (небольшие селения сменяются ог­ромными городами), глобализация способов человеческого существования (в хозяйстве и политике, технике и науке), начинаются особенно ожесточенные войны. В этой связи немец­кий мыслитель по отношению к будущему европейской цивилизации был настроен пессими­стически. По мнению О.Шпенглера, жизнь человека фатально предопределена требованиями культуры, в которой он существует.

Сторонником цивилизационного подхода к истории общества являлся и английский ис­торик и философ Арнольд Тойнби. Однако, в отличие от О.Шпенглера, им была выделена 21 цивилизация. Кроме того, он не согласился с идеей немецкого философа о предопределенном характере деятельности людей и признавал за человеком способность к свободному выбору образа своего поведения. Как религиозный мыслитель, А.Тойнби считал необходимым сочетание в познании двух источников истины — разума и Откровения. По­скольку история представляет собой дело рук Творца, осуществленное через бытие человече­ства, то она имеет смысл и ее можно постичь.

В учении А.Тойнби сочетается научная позитивистская методология (например, индук­тивный, логический и сравнительно-исторический методы) и идеи «творческой эволюции» А.Бергсона, интуитивистские подходы. Английский мыслитель был убежден, что развитие цивилизации определяется «законом вызова — ответа». Вызов представляет собой такую си­туацию, в которой существование общества оказывается под угрозой (опасность внешнего завоевания, изменение природных условий и т.п.). Если «творческое меньшинство» общества способно выработать на этот вызов ответ, а нетворческое большинство — воспринять и по­вторить его, то цивилизация развивается дальше. В противном случае она прекращает авто­номное существование.

После Второй Мировой войны в европейской социальной философии усилились рацио­налистические настроения. Дело в том, что разворачивающаяся научно-техническая револю­ция и бурный послевоенный промышленный подъем создали иллюзию быстрого достижения «общества потребления», где якобы будут удовлетворены все основные потребности челове­ка. Складывалась убежденность в возможности решения практически любых проблем с по­мощью достижений науки и техники (так называемый технооптимизм). В результате увели­чилась популярность концепций в рамках «философии техники». Это направление связывает дальнейшее развитие общества с разумом, взявшим на вооружение достижения науки и тех­ники. Согласно технологическому детерминизму, именно научно-техническая сфера опреде- ляет все остальные, и поэтому высокопроизводительные технологии, роботизация, компью­теризация способны решить наиболее острые социальные проблемы.

Американский экономист и социальный мыслитель Джон Гэлбрейт сформулировал концепцию «постиндустриального общества». Он доказывал, что научно-техническая рево­люция привела к глубоким изменениям во всех экономических, социальных и политических структурах общества, и это позволяет создать «общество изобилия». Большую роль в этом обществе должна играть технократия (организаторы производства). Аналогичных взглядов придерживались Раймон Арон и Уолт Ростоу. Они акцентировали внимание на позитивных аспектах технических достижений современной цивилизации и были уверены в способности индустриального общества решить собственные проблемы. Согласно У.Ростоу, человечество через «стадии экономического роста» (традиционное аграрное общество, ранний капита­лизм, формирование индустриальной цивилизации и «период зрелости», когда возникают высокоразвитые промышленные страны) идет к высшей, пятой стадии — «эре высокого уровня массового потребления».

С широким внедрением в жизнь достижений компьютерной индустрии исследователи обратили внимание на все возрастающую роль информации. Поэтому в новых теориях по­стиндустриального общества («технократического», «информационного», «компьютер­ного»), сформулированных американскими социологами Дэниелом Беллом, Збигневом Бжезинским. Алвином Тоффлером, критерием общественного прогресса становится не индустрия, а информация, в том числе внедрение информационных технологий, а также развитие науки и образования. Согласно Д.Беллу, «информация и теоретическое знание суть стратегические ресурсы постиндустриального общества... они представляют собой поворотные пункты со­временной истории». В концепции «информационного общества» японского исследователя E. Macуды распространение и потребление информации рассматривается как основопола­гающая сфера современной экономической деятельности, определяющая социальную струк­туру и характер жизни людей.

Вместе с тем, с конца 60-х годов все острее стали обнаруживать себя проблемы, связан­ные с бурным научно-техническим прогрессом (загрязнение окружающей среды, угроза ядерной войны и т.д.), в результате чего возросла актуальность концепций в рамках «технологического пессимизма». Прежде всего, это повлияло на появление новых подходов в философском осмыслении проблемы человека и становление такого течения, как философия глобальных проблем. Дело в том, что в XX веке обнаружился целый ряд сложных противо­речий, поставивших под вопрос дальнейшее существование всего человечества. К числу гло­бальных проблем относятся экологическая и энергетическая, сырьевая и демографическая, сохранения мира и неравномерности развития различных стран и регионов. В рамках фило­софии глобальных проблем мыслители осознали необходимость единства всех стран и наро­дов в деле поиска средств и способов выживания человека и современной цивилизации.

Большой вклад в философское осмысление глобальных проблем современности внесли объединившиеся в 1968 году в Римский клуб известные ученые и общественные деятели - Джей У.Форрестер, Деннис Л.Медоуз, Михаило Месарович и другие. Так, один из главных теоретиков клуба, Д.Медоуз, сформулировал положение о пределах экономического роста. Он показал, что если продолжить безудержную экспансию человека на Земле, то ситуация очень скоро выйдет из под контроля и наступит катастрофа. Поэтому необходимо «заморозить» уровень производства, а затем поддерживать его «нулевой рост», численность же населения следует стабилизировать с помощью соответствующей социальной политики.

По мнению первого президента Римского клуба Аурелио Печчеи, нужна твердая воля объединившихся народов в проведении политики «нового гуманизма» в интересах всего человечества, а не только для элиты. К трем важнейшим аспектам «нового гума­низма» относятся глобальность, любовь к справедливости и отвращение к насилию. На ос­нове сокращения военных расходов и развития регулируемой эффективной рыночной систе­мы А.Печчеи предложил в обозримом будущем решить ряд задач. К их числу относятся: 1) сохранение культурного наследия; 2) создание мировой общности; 3) сохранение естествен­ной среды (поскольку нагрузка на нее приблизилась к пределу); 4) всеобщее доступное обра­зование; 5) сглаживание социальной несправедливости; 6) опора на естественные силы орга­низма человека (а не искусственные лекарства, «замещающие» эти силы). Таким образом, А.Печчеи отстаивал необходимость изменения не столько окружающего мира (что делается сотни лет в соответствии с концепцией антропоцентризма), сколько самого человека. Этот подход получил название «человеческая революция». Для того, чтобы земная цивилизация сохранилась, люди должны преобразовать свой культурный облик, поскольку практически все глобальные проблемы выступают как результат несоответствия духовного развития че­ловека уровню научно-технического прогресса.

Тесную связь между кризисом современной цивилизации и проблемой человека осозна­ли многие мыслители XX века. Так, Э.Фромм отмечал, что разум сделал из человека завое­вателя природы, необоснованно возомнившего себя центром мира. Поэтому для выживания людей требуется не только гуманизация социальной жизни, но и радикальное изменение от­ношения к природной среде. Точку зрения о необходимости преобразования самого человека отстаивал и финский ученый и общественный деятель Пекка Кууси. По его мнению, людям следует разработать и осуществить программу необходимых для собственного выживания изменений («управляемая эволюция»). Для этого, в частности, необходимо скорректировать человеческие ценности, ориентироваться на умеренность в потреблении и социальную соли­дарность.

Большой вклад в разработку «нового гуманизма» внес немецко-французский ученый Альберт Швейцер. Он подверг критике установившееся с эпохи Возрождения понимание гуманизма как использования внешнего мира в интересах человека. Согласно А.Швейцеру, необходимо исходить из другого принципа — уважения не только к человече­ской, но и всякой другой жизни, что является основой так называемой «космической этики». Природу же следует не покорять, а находиться с ней в гармоническом единстве. Люди долж­ны постоянно помнить, что разум не только дает им потрясающие возможности, но и накла­дывает на них огромную ответственность за все живое на Земле.

Опасность использования человеком абстрактного мышления во вред себе и окружаю­щей среде подчеркнул австрийский ученый Конрад Лоренц. Он исходил из того, что даже при значительном интеллектуально-культурном развитии природа людей все­гда остается биологической, и их первичным инстинктом является внешняя (направленная на окружающий мир) и внутривидовая (обращенная на себе подобных) агрессия. По мнению ав­стрийского исследователя, все общественные ритуалы — это виды переориентированной (сублимированной) агрессии, например, чувство воодушевления, ощущение единства в борь­бе с общим врагом, осознание сплочения на основе каких-то ценностей. Трагедия человека XX века заключается в том, что социальные условия все больше провоцируют его агрессив­ность. В результате он вполне может покончить с собой, отягощенный целым рядом «смертных грехов» — прежде всего разрушением природной среды и совершенствованием оружия массового поражения, бесконтрольным ростом населения и собственной генетиче­ской деградацией, разрывом с традициями прошлых поколений, уничтожением индивиду­альности и духовности.

Проблема роли разума в развитии цивилизации не случайно стала наиболее дискусси­онной в учениях мыслителей XX века о человеке и обществе. В конечном итоге именно разум привел человечество к его современному состоянию — как эпохальным достижениям, так и глобальным проблемам. Поэтому наряду с «оправданием» вооруженного знаниями и техни­кой разума (учение М.Вебера, технократические концепции), весьма заметную роль в евро­пейской философской мысли нашего столетия стали играть теории, в той или иной мере кри­тикующие социалогический рационализм. Представители философии глобальных проблем и философской антропологии осознали ограниченность социологического рационализма пре­дыдущих столетий, подвергли критике возрожденческий антропоцентрический гуманизм, пришли к выводу об убийственности для человечества технологической экспансии. Вместе с тем, ни одно более или менее значимое социально-философское направление нашего века нельзя назвать иррационалистическим в полном смысле этого слова.

Практически все мыслители XX века осознали, что человечество уже никогда не сможет вернуться к традиционному обществу, которое смогло бы жить в гармонии с окружающим миром благодаря забвению достижений науки и техники, а также опоре на даосский прин­цип «недеяния». Отказ от достижений научно-технического прогресса может привести лишь к социально-экономической катастрофе, вымиранию большей части населения и глубокой культурной деградации. Рациональность — важнейшая отличительная черта нашей цивили­зации. Поэтому основополагающим социально-философским вопросом современности явля­ется вовсе не проблема признания всесилия разума или же отказа от него. Речь идет о харак­тере использования человеком своего разума.

Следует отметить, что и апологеты, и критики научно-технического разума по-своему правы. С одной стороны, в интересах развития общества не только можно, но и нужно ис­пользовать научную информацию и достижения техники. С другой стороны, результат, к ко­торому это приведет, зависит от самого человека, способности людей использовать свой ра­зум для добра и созидания, а не для зла и разрушения. Философская мысль конца XX века пришла к выводу, что разум является не только средством, дающим человеку возможность познать и преобразовать мир. Разум поставил человечество перед дилеммой — либо исчез­нуть, либо найти с его помощью путь выживания и развития. Однако сейчас, в канун третье­го тысячелетия, для выживания необходимо принципиально новое отношение к человеку, рассмотрение его уже не как венец природы (или же самое совершенное творение Бога), а как «понимающее бытие», ответственное за сохранение жизни во всех ее проявлениях. Цивили­зация сохранится, если люди поставят собственное развитие под разумный контроль, осоз­нают общность интересов всех народов и единство исторической судьбы человечества, будут исходить из принципа коэволюции (согласованного развития) человека и природы.

* * *

 

В условиях XIX и особенно XX столетий наиболее ярко проявилась такая изначальная черта философского осмысления мира, как его плюралистичность, нашедшая выражение в небывалом многообразии теорий и учений, концепций и подходов, направлений и школ. Продолжились традиции классического рационального философствования в учениях нео­кантианцев и неогегельянцев, представителей различных форм позитивизма. Возникли и ус­пешно развивались многочисленные иррационалистические концепции, рассматривающие в качестве исходного пункта своих мировоззренческих исканий не разум, а другие формы че­ловеческой духовности. Большое количество теорий стало также результатом попыток ре­шения мировоззренческих проблем видными представителями философской мысли, ищущи­ми истину между полюсами рационализма и иррационализма.

Бурное, но противоречивое по своим результатам научно-техническое и социально-политическое развитие общества привело к заметным изменениям в самом характере фило­софствования. Значительную роль в этом сыграли, прежде всего, распространение научного мировоззрения, увеличение возможностей для получения философского образования и укре­пление демократических традиций. Вместе с тем, оказалось, что наука не может дать челове­честву окончательную и полную истину, обнаруживая в процессе своего развития все новые и новые вопросы. В этих условиях исследователи все больше стали переходить от строго ра­ционального философствования, ориентирующегося на какие-то одни взгляды (полити­ческие, религиозные, атеистические), к большей терпимости к иным формам осмысления ми­ра и диалогу с представителями иных направлений. Большинство школ отошли от идеологи­зированного тезиса об ожесточенной борьбе материализма и идеализма, подвергли сомне­нию точку зрения о всепроникающей классовости и партийности в философии.

Как отметили авторы одного из современных пособий по западной философии XX века, «осталось недолго ждать до тех пор, когда философы поймут, что не может быть единственной концепции и окончательного общего согласия, что философия плюралистична и мозаична, как и мир, в котором мы живем». На наш взгляд, это мнение выглядит слишком оптимистичным. Во-первых, вряд ли такое время наступит быстро. Во-вторых, неоправданны надежды на то, что плюралистичность философии осознают все. По-видимому, всегда будут люди, уверенные, что именно они открыли настоящую и единственную истину, приемлемую в любых условиях и для всех. Однако указанное мнение является верным в главном: философское знание станет го­раздо богаче и сможет точнее и полнее объяснить мир, если мыслители откажутся от идеи, что именно их позиция является единственно возможной точкой зрения на мир (а такой подход все­гда вел к абсолютизации одних положений и недооценке других), и станут следовать не прин­ципу борьбы, а взаимооправдания и дополнительности философских направлений.

Вместе с тем, это вовсе не делает тщетным стремление мыслителей к давней общей мечте — нахождению истины в рамках интеграции всего философского знания. Правда, следует иметь ввиду своеобразный гносеологический парадокс, заключающийся в том, что мир одновременно и позна­ваем, и непознаваем. С одной стороны, он достижим нашему разуму, поскольку мы можем беско­нечно раздвигать границы исследований вглубь и вширь, узнавая все новые и новые законы и за­кономерности, но не видя при этом нигде предела, за который нельзя бы было продвшгуться в по­знании. С другой стороны, бесконечность бытия не дает возможности изучить абсолютно все во Вселенной, и в этом отношении мир непознаваем. Поэтому в будущем, при условии дальнейшего развития человечества, несомненно появятся и новые, синтезирующие достижения предшественни­ков философские теории, более всеохватывающие и все полнее объясняющие мир и смысл бытия в нем человека. Однако никакое учение не сможет объяснить абсолютно все.