Идеология, государственного регулирования и ее критики

Потребности ускоренной индустриализации совпали с идеоло­гическими установками Александра III и его окружения на усиление государственного регулирования экономики. Власти стремились обес­печить избирательную поддержку отраслей промышленности, которые представлялись им приоритетными, контролировать частнопредприни­мательскую деятельность и биржевые операции, выкупить железные дороги у частных собственников, использовать государственные моно­полии (например, на вино и табак) как источник пополнения казны.

С приходом на пост министра финансов Вышнеградского, а затем Витте государственное вмешательство в экономику стало неуклонно расширяться. Государство активно регулировало экономическую жизнь, используя для этого методы как прямого, так и косвенного воздействия, включая налоги, протекционистский тариф, государст­венные инвестиции.

²⁴ Цит. по.: Зайончковский П.А. Кризис самодержавия... С. 142.

²⁵ Витте С. Ю. Собрание сочинений и документальных материалов. Т. 2, кн. 2. М.: Наука,
2003. С. 105, 115. В данном случае уместно привести обширную цитату из доклада министра фи­
нансов о государственном бюджете («государственной росписи доходов и расходов») на 1898 г.:
«Центральные ведомства, местные учреждения, общественные деятели — все, желая возможно
больше облегчить бремя налогов, стремятся в то же время к самому полному удовлетворению
постоянно расширяющихся прежних нужд и постоянно возникающих новых потребностей; все
склонны считать Государственное Казначейсупво неиссякаемым источником или же убежденно
доказывать, что те или иные расходы производительны и не должны быть сокращаемы, так как
от них надо ожидать выгод в будущем... Но если потребности не имеют границ, то средства
для их удовлетворения ограничены» (там же. С. 115. Курсив мой. В.М.).

²⁶ Помимо того, что значительная часть новых русских займов осуществлялась во Фран­
ции (как правило, через банкирский дом парижских Ротшильдов), правительство проводило
также конверсионные операции для перехода к долгу более длительному и под более низкие
проценты. В результате таких операций в 1889 — 1891 гг. значительная часть российского дол­
га перешла с немецкого на французский денежный рынок. За этим последовало оформление
военно-политического союза с Францией.

Модернизация в условиях политической стабильности

Витте был глубоко убежден, что в дальнейшем обеспечить высо­кие темпы роста промышленности можно только при развитии госу­дарственного хозяйства или при прямой и активной государственной поддержке приоритетных отраслей и предприятий. Необходимость усиления государственного регулирования он обосновывал набором исторических и политических факторов. «В России по условиям жизни нашей страны потребовалось государственное вмешательство в самые разнообразные стороны общественной жизни, что коренным образом отличает ее от Англии, например, где все предоставлено частному почи­ну и личной предприимчивости и где государство только регулирует частную деятельность... В Англии класс чиновников должен только направлять частную деятельность. В России же кроме направления частной деятельности он должен принимать непосредственное учас­тие во многих отраслях общественно-хозяйственной деятельности»²⁷. Впрочем, эта позиция соответствовала общей тенденции развития индустриальных производительных сил и специфическим проблемам догоняющей индустриализации в условиях отсталой страны.

В этот период правительство поддерживало индустриализацию всеми доступными ресурсами, включая налоговые льготы, прямые бюджетные субсидии, государственные заказы (особенно в военной промышленности), протекционистскую таможенную политику²⁸. Причем правительство перешло от политики точечной поддержки отраслей к поощрению развития промышленности вообще, что было более типич­но для передовых капиталистических стран в тот период²⁹. Сказанное, разумеется, не означает отказа от выделения приоритетных секторов — важнейшей характеристики политики индустриализации.

Среди элиты не было единого мнения, что именно государство должно делать в экономической сфере. Некоторые активно лоббиро­вали ослабление денежной политики и возврат к практике дешевых кредитов дворянам, но это было затруднено банковской реформой 1860-х годов³⁰. Другие выражали серьезную озабоченность отказом от

²⁷ Цит. по: Дубенцов Б. Б. Попытки преобразования организации государственной службы
в конце XIX в. (из практики Министерства финансов) // Проблемы отечественной истории.
М.; Л., 1976. Ч. 1. С. 216—217. Еще более решительно выглядит передовая статья в «Торгово-
промышленной газете», издававшейся министерством финансов: «...[В] России, в области
содействия развитию национальной промышленности и торговли правительство... не только
должно заботиться о внешних условиях материального развития страны... но по своеобразным
условиям русского быта оно должно деятельно войти в самую глубь интересов разнообразных
отраслей нашего народного хозяйства и положительным воздействием возбуждать и поддержи­
вать частную предприимчивость в желательном направлении» (цит. по: Золотарева В. П. Об
особенностях экономической модернизации России в пореформенный период /'/ Историко-
экономический альманах. Вып. 1. С. 299).

²⁸ См.: Henderson W.O. Op. cit. P. 202-203.

²⁹ См., например: Бовыкин В. И. Россия накануне великих свершений: К изучению
социально-экономических предпосылок Великой Октябрьской социалистической революции.
М., 1988. С. 66.

³⁰ В частности, идею дешевых кредитов для дворян и сохранения бумажно-денежного (не
размениваемого на металл) обращения активно продвигала группа М. Н. Каткова и К. П. Победо­
носцева, с которыми были связаны И. Ф. Цион (позже один из самых резких критиков Витте),
Н.П. Смирнов, А.Я. Антонович, Н.Ф. Мец и др. (см., например: Смирнов Н.П. Объяснения
тайного советника Смирнова на замечания господина министра финансов, сделанные по по­
воду записки «Современное состояние наших финансов, причины упадка в них и средства
к улучшению нашего государственного хозяйства». СПб., 1896).

В. May

создания нормальной рыночной экономики западного типа. Усиление вмешательства государства в экономическую и политическую жизнь стало предметом общественной дискуссии. Критические высказывания раздавались и из либерального лагеря, и со стороны последователь­ных консерваторов. Можно выделить несколько направлений критики интервенционистского курса.

Во-первых, отмечалась его отраслевая несбалансированность, когда промышленность развивается за счет стагнации сельского хозяйст­ва. На это обращали внимание и либеральные критики, и народники, и представители помещичьего класса, которые тоже страдали от пере­качки средств из деревни в город.

Во-вторых, некоторые авторы подчеркивали опасность усиления тенденций к бюрократической централизации. Это противоречило духу свободы капиталистических отношений и укрепляло позиции коррумпированной российской бюрократии.

В-третьих, в политике государственной модернизации наиболее дальновидные авторы видели предтечу государственного бюрократи­ческого социализма. В результате правые обвиняли Витте в попытках установить социализм, а левые — в стремлении предотвратить торжество подлинного социализма, проводя псевдосоциалистические реформы³¹.

Пожалуй, наиболее ярко складывающуюся систему государст­венного управления охарактеризовал Н. X. Бунге, первый министр финансов Александра III. По его словам, сложности предыдущих реформ привели к тому, «что люди благомыслящие начали снова вопить о надзоре и контроле со стороны государства и даже о заме­не государственною деятельностью частной. В этом направлении мы продолжаем преуспевать и теперь, когда хотят, чтобы государство занялось в обширных размерах торговлей хлебом и снабжением им многомиллионного населения... Кажется, невозможно идти далее, если не допустить, что государству следует пахать, сеять и жать, а затем издавать все газеты и журналы, писать повести и романы и подвизаться на поприще искусств и науки»³². Разумеется, это было преувеличение, хотя и дальновидное: в XX в. ироническое пророчество Бунге исполнилось практически буквально. Размышления либерально­го экономиста, естественно, вызывали острое неприятие сторонников политического консерватизма³³ и экономического дирижизма.

³¹ См., например: Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 1. С. 457; Т. 6. С. 257—259.

³² Погребинский А. П. Финансовая политика царизма в 70 —80-х годах XIX в. //
Исторический архив. 1960. № 2. С. 135 — 136 (цит. по: Власть и реформы. С. 353). Любопыт­
но, что для Бунге участие государства в литературном творчестве, издании газет и журналов
представляется более абсурдным, чем «пахать и сеять». Между тем, как показала отечественная
история XX в., регулирование духовной жизни действительно стало основным приоритетом
государственной власти, даже более важным, чем собственно хозяйственная деятельность.

³³ Бунге плохо вписывался в консервативный истеблишмент, хотя и пытался это сделать.
Однако идеологи нового режима рассматривали его не иначе как «представителя проиграв­
шей партии» и обвиняли в «непонимании условий русской жизни, доктринерстве, увлечении
тлетворными западноевропейскими теориями» (См.: Катков М,Н. Собрание передовых статей
«Московских ведомостей» за 1886 год. М., 1889. С. 117; Туган-Барановский М. Русская фабрика
в прошлом и настоящем. СПб., 1907. С. 416). И уж совсем политическим доносом можно считать
следующие слова Каткова о министре финансов: «Сложилось странное положение — оппозиция
правительству не вне его, а в нем самом, чего не бывает, по крайней мере не должно быть, ни
в каком государстве, ни при каком образе правления» (Московские ведомости. 1886. 26 февр.).

Модернизация в условиях политической стабильности

Сам Бунге высказывался за преимущественно органичное раз­витие капиталистических отношений, предполагающее сбалансиро­ванный рост промышленности и сельского хозяйства. Фактически он формулировал программу развития в России «народного капитализма» и видел опасность в замене свободного частного хозяйства «прину­дительным хозяйством, государственным или общественным». По мнению некоторых российских исследователей, предложенная Бунге модель представляла собой альтернативный вариант модернизации по отношению к политике Витте³⁴. С таким выводом можно согласиться лишь отчасти. Макроэкономическая модель Витте (здоровый бюджет и золотой стандарт) была полностью заимствована у его предшествен­ника. Другое дело, что курс на модернизацию однозначно преследовал цель развития промышленности за счет аграрного сектора (это было заимствовано у другого предшественника — Остроградского). С точки зрения практической политики такой курс представлялся совершен­но естественным: правительство стремилось проводить ускоренную индустриализацию и должно было за нее платить. Собственно, здесь впервые проявилась проблема, которая стала особенно острой во второй половине 1920-х годов: на какие жертвы готово идти правительство для решения задач догоняющей модернизации?

В литературе 1890-х годов можно найти и жесткую критику централистско-бюрократической модели модернизации с позиций экономического либерализма. Наиболее ярким представителем либе­ральной точки зрения был И. Ф. Цион³⁵, который, впрочем, относился к Витте с неприязнью. Он, в частности, писал: «Широкий простор личной инициативе, законная гарантия против административно­го вмешательства и произвола, чуткое прислушивание к нуждам, вызываемые компетентными и заинтересованными лицами, а пуще всего, воздержание от всякого фаворитизма между свободными конку­рентами, — кто не знает, что без этих основных элементов невозмож­но не только процветание, но и существование какой бы то ни было торговли и промышленности?». Индустриализация, опирающаяся на усиливавшийся государственный интервенционизм, представлялась неэффективной и очень опасной, поскольку сопровождалась нарас­танием бюрократического произвола и коррупции³⁸.

На эти же проблемы позднее указывали и видные представители бизнеса, объединившиеся в Совет съездов представителей промышлен­ности и торговли. В частности, они писали: «Искусственность экономи­ческого развития в 90-е годы заключалась прежде всего в необычайном попрании народной самодеятельности. Все нити народного хозяйства сходились в кабинете министра финансов, без его соизволения и даже

³⁴ Власть и реформы. С. 386.

''"Цион И.Ф. Куда временщик Витте ведет Россию? Paris, 1896. Любопытно, что но своим политическим взглядам Цион был близок Каткову и Победоносцеву и критиковал Витте за отступничество от их взглядов. Тем не менее с экономической точки зрения критика Циона была жестко либеральной. Из-за своей резкости он был лишен российского подданства и про­должал критиковать программу Витте уже из Парижа.

³⁶ Там же. С. 69. «Взяточничеству, казнокрадству и повальному грабежу несчастной публики открылись горизонты, о которых не мечталось нашим бюджетоедам даже в самые отдаленные эпохи нашей истории» (там же).

В. May

указания ничего нельзя было предпринять. Власть и вмешательство чиновника становились в экономической жизни страны все более невыносимыми»³⁷.

Разумеется, подобная критика по отношению к Витте не вполне справедлива. Однако она очень важна, поскольку в значительной мере предвосхищала будущие проблемы и парадоксы централизованной экономики, которую Цион открыто называл социалистической (обви­няя в склонности к социализму и самого министра финансов). Витте ставили в упрек стремление подчинить решению чиновника все, вплоть до количества сахара, который тот или иной завод может производить и продавать, не говоря уже о заказах на оборудование и материалы для железных дорог. Чрезмерная централизация, складывающаяся в России, ведет к «рутинной, самой злотворной канцелярщине, сво­им формализмом, своим произволом... убивающей всякую живую инициативу, всякое благое начинание, всякое проявление человеческой воли и мысли». Витте не просто уводит страну на путь социализма, но он подобрал для России самую опасную модель — «именно тот государственный социализм, который стремится превратить страну в обширную казарму, где армия чиновников заправляет деспотически всеми проявлениями общественной жизни, где нет места ни личной свободе, ни оригинальной мысли, где всё и все будут беспрекословно повиноваться палке капрала с зеленым околышком»'⁸.

М. И. Боголепов обращал внимание на финансовые и микро­экономические риски подобной политики. По его мнению, она ведет к созданию предприятий, которые не умеют работать на открытом рынке, а ориентируются исключительно на государственный спрос. Перекачка средств из деревни в город будет сужать идущий из деревни спрос с негативными последствиями для промышленности³⁹. Отмечалось также, что, находясь под таможенной защитой, отечест­венные предприниматели никак не используют это время (период отсутствия серьезной конкуренции) для повышения конкуренто­способности производимых товаров и услуг. Таким образом, не сти­мулируются прогрессивные структурные сдвиги. Это подтверждали данные о состоянии топливного баланса, в котором к началу XX в. преобладали низкоэффективные виды топлива⁴⁰.

При анализе политики расширения централизованного госу­дарственного регулирования вообще и покровительственной тариф­ной политики в частности следует избегать однозначных оценок. Действительно, политика Витте способствовала ускорению промыш­ленного роста в России и решала стратегическую задачу модернизации страны. Однако она имела и свои побочные негативные последствия. Причем эти последствия не стали результатом ошибок властей, а были

³⁷ РГИА. Ф. 150, оп. 1, д. 397 (цит. по: Петров ГО. А. Российская экономика в начале XX века /7 Россия в начале XX века. М.: Новый хронограф, 2002. С. 177). ^жЦион И.Ф. Указ. соч. С. 60, 69.

³⁹ Боголепов М.И. Финансы, правительство и общественные интересы. СПб., 1907.
С. 101, 107.

⁴⁰ Радциг А. О роли нашей промышленности // Народное хозяйство. 1900. № 2.
С. 70-71, 87.

Модернизация в условиях политической стабильности

имманентно присущи системе, основанной на централизованном госу­дарственном регулировании.

Во-первых, отметим существенное влияние групп интересов при принятии крупных народно-хозяйственных решений. Поскольку государство непосредственно вмешивается в хозяйственный процесс, устанавливает отраслевые приоритеты и обеспечивает их бюджетным финансированием, для бизнеса оказывается более привлекательным (и более дешевым) обеспечить принятие необходимого решения, чем стремиться модернизировать производство и повышать производи­тельность труда. (Через 100 лет, в посткоммунистической России эта практика получит отражение в следующей формулировке: среди ценных бумаг самой ценной является постановление правительства.) Именно в этом состояла опасность точечной поддержки отдельных секторов промышленности (или даже отдельных групп предприятий)⁴¹. Было даже введено понятие «рациональный протекционизм», который «стремится к эксплуатации естественных сил природы при помощи усо­вершенствованной техники и повышения производительности труда», в отличие от охранительной системы, которая «усиливает эксплуа­тацию кармана потребителей, то есть, в конце концов, человеческого труда, при помощи высоких цен»⁴².

Во-вторых, сама задача выбора долгосрочных отраслевых прио­ритетов исключительно сложна, а цена ошибки здесь может быть огромной. В нормальной рыночной экономике национальный приоритет вырастает из суммы локальных (микроэкономических) приоритетов, что снижает вероятность глобальной ошибки. Но если приоритеты устанавливает государство и реализует их, опираясь на свою финансо­вую мощь, риски неизмеримо возрастают. Иногда приоритеты удается определить правильно, и тогда это становится основой ускоренного роста. Однако вероятность ошибки очень высока, поскольку государст­во в своих расчетах может опираться только на известные тенденции в прошлом и экстраполировать их на будущее, что далеко не всегда способствует его адекватному пониманию. Применительно к России рассматриваемого периода такой стратегической ошибкой стало перене­сение центра тяжести в энергетической политике с нефти на уголь.

К концу XIX в. на долю России приходилось более половины мировой добычи нефти и около 2% угля, что делало ее топливный баланс уникальным и весьма перспективным. Однако опыт развитых стран свидетельствовал о доминировании угля, именно поэтому при решении вопроса о долгосрочных задачах развития ТЭК правительство отдало предпочтение углю. В значительной мере это стало результа­том мощного давления угольного лобби. Основываясь на простых международных сопоставлениях (потребление угля в России было в 20 раз ниже, чем в Германии, и в 34 раза ниже, чем в Великобрита-

⁴¹ В частности, видный либеральный экономист И. Озеров предостерегал от чрезмер­
ного влияния на правительство лоббистских группировок, которые предпочитают «слишком
полагаться на субсидии и таможенные ставки» (Озеров И. X. Экономическая Россия и ее
финансовая политика на исходе XIX и в начале XX веков. М., 1905. С. VII—VIII).

⁴² Пажитнов К. А. Развитие каменноугольной и металлургической промышленности на
юге России // Народное хозяйство. 1905. № 3. С. 32.

4. «Вопросы экономики» Х° 9 49

В. May_____________________________________________________________

нии), правительство сочло необходимым стимулировать добычу угля, а не развивать экономику преимущественно на основе нефти, и ввело запретительные пошлины на импорт угля и очень низкие тарифы на его перевозку внутри страны⁴³. Как следствие, уголь стал быстро вытеснять нефть, что предопределило топливно-энергетический баланс страны на несколько десятилетий.

Параллельно с ростом государственной активности ускорялись и процессы централизации и концентрации частного капитала. На авансцену отечественной экономики выходили крупнейшие предприя­тия - монополии. Если по параметрам экономического развития Россия существенно отставала от стран Западной Европы, то по концентрации капитала находилась в первых рядах. Эти процессы отражали серьезные изменения в самом характере производительных сил: наблюдался переход к доминированию крупных хозяйственных форм, то есть на место конкуренции во многих случаях приходила монополия. Актуальным стал вопрос, какая монополия окажется доминирующей — государственная или частная?

¹³ Поворот в пользу угольной промышленности имел и важный внешнеполитический аспект. Вот что писал об этом А. Иголкин: «Убыточные для казны тарифы вводились под сильнейшим давлением донецких углепромышленников. Большая часть добычи угля в Донбассе контролиро­валась франко-бельгийским капиталом, с 1906 года его интересы представлял „Продуголь", за которым стояли крупнейшие французские банки. Именно эти банки размещали большую часть зарубежных займов царского правительства... В отличие от угольной, за нефтяной промышлен­ностью стоял в первую очередь английский капитал. В отрасли было три монополистических объединения, но возможностей лоббировать свои интересы в правительстве у нефтяников было гораздо меньше, чем у „Продугля". В отличие от французских углепромышленников, бакинские предприниматели часто не могли добиться от правительства удовлетворения самых неотложных нужд» (Иголкин А. А. Отечественная нефтяная политика в первой трети XX века // Историко-экономический альманах. Вып. 1. С. 260-261).