К середине XIX в. масштабность предстоящей модернизационной задачи только предстояло осмыслить. В то время модернизацию не воспринимали однозначно как догоняющий феномен, то есть как необходимость заимствовать экономические или политические институты у наиболее развитых стран, хотя частичные заимствования, разумеется, имели место еще с петровских времен.
В первой половине XIX в. сам феномен догоняющей модернизации для политической элиты был не вполне понятен. Действительно, что должно стать объектом модернизации? С практической точки зрения речь могла идти прежде всего о модернизации армии и военной промышленности. На протяжении длительного времени (примерно до середины XIX в.) именно к этому и сводилось понимание «преодоления отставания». Вопрос о модернизации экономической структуры, не говоря уже о модернизации политических институтов, не обсуждался.
Это вполне объяснимо. Вплоть до середины XIX в. на основе имевшегося опыта нельзя было сделать однозначный вывод о том, что модернизация страны требует изменения ее экономической структуры, а разные секторы экономики вносят неодинаковый вклад в укрепление экономической (следовательно, политической и военной) мощи данной страны. Иными словами, не стоял вопрос о необходимости формирования новых секторов экономики, более передовых по сравнению с традиционными. Сегодня мы привычно отождествляем модернизацию и так называемые «прогрессивные структурные сдвиги». Но для современника Адама Смита преимущества тех или иных отраслей не были очевидны. Напротив, наиболее мощными в политическом и военном отношениях представлялись аграрные монархии, а не маленькие промышленно-торговые республики. Поэтому для экономистов и политиков вплоть до первой половины XIX в., когда произошла дифференциация отраслей, отставание страны воспринималось как проблема преимущественно количественная, а не структурная.
В непонимании комплексного, структурного характера отставания и соответственно способов его преодоления состоит трагическая ошибка Николая I, который пытался обеспечить доминирование консервативной аграрной монархии в Европе. Эта попытка модернизации исходила из ложных предпосылок о тенденциях общественного прогресса. Действительно, если в основание социально-экономической
Модернизация в условиях политической стабильности
модели положить тезис о нейтральности экономической структуры по отношению к модернизации, то дальнейшие решения выглядят логично и последовательно.
Приведем важнейшие характеристики «охранительной модернизации».
Во-первых, консервация экономической структуры, отказ от стимулирования развития промышленности и крайне настороженное отношение к элементам новой хозяйственной структуры. Особенно это заметно применительно к развитию железных дорог, которые стали строить в России значительно позднее, чем в других европейских странах. Столь же негативно власти относились к частным банкам и акционерным обществам, видя в них исключительно инструменты махинаций и спекуляций. Своеобразная роль в этой конструкции отводилась и протекционизму: в отличие от традиционных представлений (от Ф. Листа до С. Ю. Витте и Д. И. Менделеева) как об инструменте поддержки молодой национальной промышленности в нем видели способ обеспечить автаркическое развитие, защищающее от экономических кризисов.
Во-вторых, наличие политических ограничений, консерватизм социально-политической структуры, включая сохранение и упрочение существующих форм социальной стратификации. Это проявлялось и в системе госуправления, и в функционировании общественных структур, и во вмешательстве государства в хозяйственные процессы. Так, многолетний министр финансов Николая I и активнейший борец с новыми веяниями Е. Ф. Канкрин писал: «Иногда говорят, что собственник лучше всех знает, как использовать свое имущество. Разумеется, в своих интересах, но не в интересах целого, которому, однако, должна быть подчинена всякая собственность, поскольку лишь при этом основном условии может вообще состояться собственность»'.
В-третьих, формирование определенного типа образования, чуждого поиску и творчеству, что было необходимо в условиях ускорения темпов общественных (в том числе экономических) изменений. Суть образовательной доктрины четко выразил министр народного просвещения К. А. Ливен: «Для государства и человечества было бы лучше, если бы люди менее стремились учить и управлять, чем повиноваться и точно исполнять установленные правила».
Наконец, в-четвертых, ограничение контактов с Западом. Паспорта для выезда за рубеж выдавались с большими бюрократическими проволочками и стоили очень дорого.
Подобное общественное устройство обеспечивало стабильность и порядок на протяжении длительного времени, не допуская развертывания модернизационных процессов. К тому же охранительно-консервативная модель модернизации воспринималась как способ не допустить революционные эксцессы. Однако на практике это привело к катастрофическим результатам с точки зрения как внутренних вызовов, так и международного позиционирования России. Результатом торможения модернизации оказалось «ужасное зрелище страны... где... нет не только никаких гарантий для личности, чести и собственности, но нет даже и полицейского порядка, а есть только огромные корпорации разных служебных воров и грабителей»2. Тот же комплекс причин обусловил и поражение России в Крымской войне. Впрочем, это не стало уроком для российских властей. Новые попытки торможения модернизации (в начале XX в. и в 1970-е годы) обернулись системным кризисом и последующим распадом страны.
При разработке реформ 1860-х годов проявилось понимание взаимосвязи экономических и политических преобразований, что фактически означало признание необходимости комплексного подхода
1 Цит. по: Цвайнерт Й. История экономической мысли в России. 1805-1905. М.: Изд.
дом ГУ—ВШЭ, 2007. С. 165 — 166. Впрочем, консервативные взгляды не помешали Канкрину
обеспечить стабильность денежной системы. В следующий раз это удастся только полвека спустя
С. Ю. Витте.
2 Белинский В. Г. Письмо к Н.В. Гоголю /'/ Русская литературная критика XIX века.
М,: ЭКСМО, 2007. С. 104-105.
3. «Вопросы экономики» № 9 33
В. May______________________________________________
к модернизации. Пожалуй, наиболее четко это выразил И. К. Бабст, который писал в 1856 г.: «Трудно себе представить, до какой степени дурная администрация, отсутствие безопасности, произвольные поборы, грабительство, дурные учреждения действуют губительно на бережливость, накопление, а вместе с тем и на умножение народного капитала. Междоусобные войны, борьба политических партий, нашествия, мор, голод не могут иметь того гибельного влияния на народное богатство, как деспотическое и произвольное управление»3. Вторая фраза -- несомненно, преувеличение, однако ее цель вполне понятна — подчеркнуть особую опасность дурного управления. Но главное: из этого тезиса следует приоритетность политико-правовых преобразований по отношению к экономическим.
Эта идея не была принципиально новой для экономической мысли. На необходимость обеспечить политические предпосылки для экономического роста ясно указал А. Смит в своей известной формуле о хорошем государстве, низких налогах и отсутствии войн как условии роста благосостояния нации. Ответственная экономическая политика должна основываться на ответственной политике, обеспечивающей стабильность и предсказуемость «правил игры». Впрочем, курс на модернизацию второй половины XIX в., требуя существенной политической либерализации, вовсе не предполагал торжества экономического либерализма.
Исключительно важная роль государства в индустриальной модернизации России была предопределена не традициями отечественного этатизма (при всей его значимости), а прежде всего реальными вызовами, с которыми столкнулась страна после поражения в Крымской войне. Можно выделить несколько причин такой роли государства в осуществлении модернизации: а) необходимость проведения ряда крупных институциональных реформ; б) детерминированность политики военно-политическими задачами; в) отсутствие значимых капитальных накоплений; г) крайне низкий уровень доверия в обществе, особенно в хозяйственной (предпринимательской) элите; д) специфика нарождавшейся индустриальной эпохи, что на рубеже XIX—XX вв. привело к концентрации производства и созданию крупных хозяйственных форм, монополизировавших производство и распределение и нуждавшихся в централизованном регулировании.
Институциональная отсталость России требовала принятия решительных мер как негативного, так и позитивного характера4. С одной стороны, надо было освободить крестьянство от крепостной зависимости, без чего модернизация в принципе была невозможна. С другой стороны, важно было реализовать программу мер, направленных на стимулирование экономического роста.
3 Бабст И. К. О некоторых условиях, способствующих умножению народного капитала //
Избранные труды / Под ред. М.Г. Покидченко, Е.Н. Калмычковой. М.: Наука, 1999. С. 26.
4 Разграничение негативной и позитивной ролей государства в модернизации было введено
в середине XX в. А. Гершенкроном. Под первой он понимал отмену устаревших форм, под вто
рой — построение новых институтов. Если первая группа факторов создает общую основу для
структурной трансформации и ускоренного экономического роста, то вторая представляет собой
набор социально-экономических обстоятельств, трансформирующих рост из принципиально
возможного, потенциального в реальный (Gerschenkron A. Economic Backwardness in Historical
Perspective. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1962. P. 19).
Модернизация в условиях политической стабильности
Великие реформы Александра II
Освобождение крестьян знаменовало собой отказ от консервативного антииндустриального курса и одновременно стало первым шагом на пути к индустриализации. Однако для придания динамизма экономической жизни этого было недостаточно. Во-первых, освобождение было проведено так, что крестьянство на долгие годы оказалось в долговых и административных путах — выкупные платежи и община сохранялись еще не одно десятилетие. Во-вторых, требовалось создать сложную систему новых институтов, адекватных существовавшей во второй половине XIX в. капиталистической рыночной экономике.
Период институциональных трансформаций (получивший название «великих реформ») растянулся на два десятилетия, и лишь в 1880 —1990-е годы развитие страны заметно ускорилось, начались масштабные социально-экономические преобразования. Причем темпы экономического роста выросли, когда реформаторский запал в обществе иссяк, и политика реформ сменилась возвратом к консерватизму и доминированию антизападного идеологического дискурса3.
Еще до освобождения крестьян российская политическая элита понимала настоятельность комплексного подхода к реформированию системы госуправления как предпосылки модернизации общества. В работах второй половины 1850-х годов, непосредственно предшествовавших освобождению, обращалось внимание на необходимость параллельно принять ряд мер политического и экономического характера. В частности, предлагалось провести децентрализацию государственного управления, сократить госадминистрацию и армию, осуществить реформу суда и полиции, гарантировать веротерпимость, обеспечить гласность (открытость) государственного бюджета и сокращение его расходов, отказаться от откупов и ввести подоходный налог, начать преобразование банковской системы и др.6
Условия освобождения крестьян стали результатом компромисса между различными группами политической элиты. Сохранение общины ограничивало возможности перемещения сельских жителей в города и тем самым влияло на темпы индустриализации. Выкупные платежи лимитировали платежеспособный спрос крестьянства, негативно сказываясь на спросе со стороны основной массы населения, что, в свою очередь, тормозило развитие промышленности. Сохранение обязательств крестьян (а следовательно, властей) перед помещиками не стимулировало последних повышать производительность труда в своих хозяйствах -- они оказались в большей степени заинтересованы в получении арендной платы.
5 Очень точно, хотя и в специфической советской терминологии, эта ситуация была
описана П. Зайопчковским: «Если внутриполитический курс был рассчитан на сохранение
пережитков феодальных отношений, усиление роли дворянства, сохранение патриархальных
отношений в деревне, то экономическая политика правительства в основном была направлена
на развитие капитализма. Это в первую очередь характеризовалось таможенной политикой,
системой запретительных тарифов, способствовавших развитию промышленности, привлечению
в Россию иностранных капиталов» (Зайончковский П. А. Российское самодержавие в конце
XIX столетия. М.: Мысль, 1970. С. 10, 138-139).
6 См., например: Шевырев А. П. Либеральная бюрократия Морского министерства
в 1850 —1860-е гг. /'/ Вестник МГУ. 1986. № 3. С. 58; Погребинский А. П. Очерки истории фи
нансов дореволюционной России. М., 1954. С. 268; Русская старина. 1891. Авг. С. 276 — 277'.
3* 35
В. May_____________________________________________________________
Освобождение крестьян стало первым — и ключевым -- шагом к системной трансформации Российской империи. Именно здесь концентрировались и переплетались важнейшие политические, социальные и экономические проблемы, из которых вытекали другие модернизационные реформы, в итоге ускорившие экономический рост. Это отчетливо сознавало руководство страны. Вот что писал Александру II министр внутренних дел П. А. Валуев в сентябре 1861 г.: «При совершении великих реформ первое слово может быть решительным словом законодателя, но не может быть его последним словом». И далее: «Вашему Величеству благоугодно было признать, что, двинув крестьянский вопрос, надлежало вместе с ним или вслед за ним двинуть и все другие»7.
За крестьянской реформой последовали судебная, земская (реформа местного самоуправления), военная, университетская, цензурная. Некоторые из этих реформ были более успешными, другие — менее, но все они создавали предпосылки для экономической модернизации, по сути, предполагали либерализацию общественно-политической жизни, привлечение общественности к делам управления (хотя и на локальном уровне), фактическое усиление общественного контроля за деятельностью государственных органов.
Одновременно власть начала экономические преобразования, способствующие развитию капиталистических (рыночных) отношений. Как и во всех странах, при определении концепции экономических реформ дискуссия развернулась между двумя принципиальными позициями — либеральной и дирижистской (выражаясь современным языком). Неточно отождествлять эти полюса с западничеством и славянофильством, как может показаться на поверхностный взгляд. Представители обеих групп ставили во главу угла задачу капиталистической модернизации, однако предлагали разные пути ее решения. Полемика велась, естественно, вокруг роли государства в проведении экономической модернизации. Причем во второй половине XIX в. сменилась парадигма экономического реформаторства, произошел переход от доминирования либеральной идеологии (хотя и не либеральной практики8) развития к дирижистской.
Реформы Александра II сопровождались подъемом либеральной экономической идеологии. Соответствующие идеи развивались в работах Н. К. Бабста, И. В. Вернадского, А. И. Чупрова, Н. X. Бунге, а наиболее последовательным проводником их в жизнь стал М. X. Рейтерн, возглавлявший министерство финансов в 1862 — 1877 гг. Обобщим эти позиции: они считали, что России необходимо пойти по пути Западной Европы, реформируя в соответствующем направлении
7 См.: Исторический архив. 1961. № 1. С. 77, 80 (цит. по: Власть и реформы. От само
державной к Советской России. М.: Олма-Пресс Экслибрис, 2006. С. 293). Характерно, что
император делал на тексте положительные пометки.
8 Как небезосновательно писал И. Гиндин, «законченные фритридерско-либеральиые
концепции оставались в значительной мере лишь литературным явлением, были достоянием
узких интеллигентских групп, которые в какой-то мере выражали интересы развития страны
по капиталистическому пути и в еще большей мере — реакцию на всю предшествующую
экономическую политику, тормозившую капиталистическое развитие страны» (Гиндин И. Ф.
Государственный банк и экономическая политика царского правительства (1861 — 1892 годы).
М.: Госфиниздат, 1960. С. 47).
Модернизация в условиях политической стабильности
свои политические и экономические институты9. Активные приверженцы альтернативной (этатистской) модели модернизации выявились позднее — в конце XIX в. Ее наиболее яркими и последовательными сторонниками были Д. И. Менделеев, И. А. Остроградский и, конечно, С. Ю. Витте.
Неправильно абсолютно противопоставлять эти две модели модернизации России. Расхождения касались в основном степени вмешательства государства в экономику, в первую очередь вопросов о торговом тарифе и роли государства в крупных инвестиционных проектах (особенно в строительстве и эксплуатации железных дорог)10. Представители обоих интеллектуальных течений считали необходимым прежде всего оздоровить финансовую систему. Но это им далеко не всегда удавалось. Причем, как показала практика, задачу макроэкономической стабилизации в тех условиях сумели решить дирижисты, а не либералы.
Таким образом, параллельно с великими политическими и административными реформами Александра II была предпринята попытка осуществить экономические реформы, прежде всего бюджетно-финансовую, денежную и налоговую. Уже в начале 1860-х годов Рейтерн сформулировал основные элементы своей программы модернизации: 1) обеспечение бюджетной сбалансированности при сокращении бюджетных расходов; 2) урегулирование процедуры формирования бюджета (включая запрет министров обращаться к императору, минуя министра финансов); 3) устранение неразменных на металл бумажных денег как важнейший фактор стимулирования накопления капитала и инвестиций; 4) улучшение торгового баланса путем сокращения импорта и наращивания экспорта; 5) развитие транспортной инфраструктуры (особенно строительство железных дорог) как важный фактор стимулирования экспорта; 6) привлечение иностранного капитала, в первую очередь в железнодорожное строительство. Нетрудно заметить, что эта программа действий отражала реальные потребности модернизации, поэтому ее реализация составляла повестку дня всех министров финансов вплоть до Первой мировой войны.
В 1862 г. было принято решение о ежегодной публикации государственного бюджета — росписи государственных доходов и расходов. Тогда впервые в отечественной истории этот документ был опубликован". Важным шагом стало учреждение органа государственного контроля, который получил право проводить внезапные
9 Естественно, будучи министром, Рейтерн не мог быть подлинным либералом. «Экономические взгляды Рейтерна, первоначально пронизанные идеями экономического либерализма, после трудностей, в пореформенный период, сильно изменились. Экономическая реформа — эксперимент Рейтерна, начавшаяся вполне успешно, постепенно привела к финансовым нарушениям, и тогда Рейтерн развернул свою программу в сторону государственного регулирования» (Семенкова Т. Г. Экономическая платформа либерализма: исторический опыт России середины XIX века // Историко-экономический альманах. Вып. 1. М.: Академический проспект, 2004. С. 250).
"' Естественно, важность крупных инвестиционных проектов никем не отвергалась. Рейтерн одним из первых обратил внимание на то, что экономическая модернизация России с учетом ее территориальной специфики немыслима без крупных вложений в инфраструктуру, и прежде всего в строительство железных дорог. Однако в его представлении оно должно было быть отдано в руки частного бизнеса, что позволило бы разгрузить государственный бюджет.
" Впрочем, как водится, современники были недовольны этим шагом правительства, считая его недостаточным. Ведь опубликованный краткий (на одной странице) перечень доходов и расходов был известен интересующимся подданным Российской империи из немецких, французских или английских источников (см.: Русский архив. 1911. Март. С. 381—382).
В. May
ревизии кассовых и фактических расходов бюджетных средств, а также проверять эффективность этих расходов. Ведомства потеряли право иметь собственные источники доходов и испрашивать у императора непосредственно (минуя министерство финансов) сметы на дополнительные («чрезвычайные») расходы.
Позднее были предприняты шаги по сокращению бюджетного дефицита и его эмиссионного покрытия. Был создан Государственный банк (вместо нескольких казенных банков), обеспечено единство кассы, упорядочена доходная база бюджета путем налоговой реформы. Денежная реформа была нацелена на стабилизацию денежного обращения и стимулирование экономического роста. Предполагалось создать крупный разменный металлический фонд и ввести свободный размен бумажных денег на металлические (золото и серебро). В налоговой области предусматривалось перейти от сословных податей к всесословной системе подоходного налога.
Среди преобразований Александра II денежно-финансовые реформы оказались наименее успешными. Сложное внутри- и внешнеполитическое положение не позволило последовательно проводить политику финансового и денежного оздоровления. Деньги были нужны то на покупку политической лояльности высших классов, то на умиротворение недовольства крестьян, то на подавление восстания в Польше, то на военные действия на Балканах. Не удалось ни накопить необходимые для устойчивости денежной системы металлические резервы, ни сбалансировать бюджет. Однако попытки оздоровить финансово-экономическую сферу были важны уже потому, что позволили наметить программу дальнейших шагов в этой области. Кроме того, продвижение политических и правовых реформ создавало основу для ускорения экономического роста в будущем.
Несмотря на широкое распространение либеральной риторики, государство активно вмешивалось в процесс становления капиталистического (промышленного) производства. С одной стороны, оно жестко контролировало учреждение акционерных обществ, введя разрешительный (а не заявительный) порядок их создания, что требовало сложных бюрократических процедур12. С другой стороны, правительство было всегда готово оказать помощь предприятиям в случае угрозы их банкротства, что уже тогда создавало ситуацию, хорошо известную из этатистского опыта XX в. (приватизация прибылей и национализация убытков, или проблема морального риска). Прежде всего это касалось железнодорожных компаний13.
К. концу правления Александра II усилилось противоречие между политическими и экономическими реформами. Политические реформы без экономического оздоровления, без значимого экономического роста, обеспечивающего общий подъем благосостояния, оказались неустойчивыми, подверженными колебаниям внутриполитической конъюнктуры. Всякие реформы (в том числе политические) связаны с издержками, которые удается компенсировать только в случае одновременного
12 В 1859 г. Комитет министров предложил министрам «из поступающих к ним хода
тайств о дозволении учреждать акционерные компании, давать ход только тем, от которых
можно положительно ожидать государственной или общественной пользы, обращая вместе
с тем внимание на благонадежность учредителей» (цит. по: Гиндин И. Ф. Указ. соч. С. 37).
13 Эту тенденцию применительно к молодому российскому капитализму отметил Ф. Эн
гельс: «Первой победой русской буржуазии были железнодорожные концессии, по которым
акционерам доставались все будущие прибыли, на государство же возлагались все будущие
убытки» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. XVI, ч. 2. С. 399).
Модернизация в условиях политической стабильности
улучшения экономической ситуации. Такое улучшение может быть, разумеется, отложенным, поскольку прогрессивные политические сдвиги способны временно обеспечить расширение общественной поддержки правительства без заметных сдвигов в благосостоянии. Однако в подобной ситуации власть просто получает кредит доверия под будущие экономические дивиденды, но рано или поздно за него придется платить. Эйфория от прогрессивных изменений не может длиться вечно, а устойчивый характер реформам придают все-таки экономические достижения. Иными словами, необходимы средства для нейтрализации издержек любых реформ.
Именно в эту ловушку и попало российское правительство во второй половине 1870-х годов. «Нужны же были либо немедленное выдвижение программы дальнейшего продолжения реформ, способной увлечь российское общество, либо немедленный переход к жесткому режиму, который следовало использовать для передышки и хотя бы экономических преобразований. Стареющий император оказался не способен ни на то, ни на другое»14. Такой выбор должны были сделать уже преемники царя-освободителя.