Ранней весной 1898 года мы стали на якорь на подступах к Порт-Артуру. Тогда это была всего лишь точка на карте мира, которая вызвала непродолжительную суматоху на политическом горизонте.
Порт-Артур представлял собой скопление голых каменистых сопок и даже гавань образовывалась там лишь при сильном приливе. Это было самое мрачное и отталкивающее место из тех, что мне когда-либо приходилось видеть! Казалось, что самой природой было задумано так, чтобы на него затратили миллионы и чтобы тысячи людей погибли в смертельной схватке на этой угрюмой выжженной земле.
Адмирал Дубасов пришел к заключению, что Порт-Артур совершенно не подходит для размещения русской военно-морской базы. Во время отлива внутренняя гавань обезвоживалась, превращаясь в пустыню из серого песка. Кораблям приходилось бросать якорь в открытом море, где они были лишены какой-либо естественной защиты и становились легкой мишенью для любого противника.
Дубасов доложил обо всем российскому командованию, но оно не обратило внимания на его предупреждение и настаивало на Порт-Артуре, хотя на побережье было много более пригодных мест для размещения военно-морской базы и все они к тому времени еще не были использованы. Но раз уж командование настаивало на Порт-Артуре, мы его заняли.
Китайский губернатор от имени своего правительства передал нам Порт-Артур или, выражаясь словами китайского премьера Ли Хун Чжана, который стремился сохранить репутацию своей страны, Порт-Артур был сдан в аренду на длительный срок.
Речь губернатора - мандарина и истинного джентльмена - и наши ответные речи переводил опытный переводчик из нашей миссии в Пекине Колышев, который хорошо знал язык китайской аристократии. Церемонии передачи предшествовал торжественный обед на борту флагманского корабля нашей Тихоокеанской флотилии. Китайскую сторону представлял экипаж небольшого крейсера.
Я собственноручно водрузил Андреевский стяг на самой высокой точке Порт-Артура, после того как китайский флаг с драконом был спущен.
Пасмурный, холодный с леденящим ветром день как нельзя лучше соответствовал происходившему.
Две недели в Порт-Артуре прошли в учениях флота и всевозможной рутинной работе, а когда в конце концов мы взяли курс на Японию и увидели, как Порт-Артур исчезает из виду, я не испытал ни малейшего сожаления.
Моим первым и, надо сказать, приятным впечатлением от Японии был Нагасаки, особенно в сравнении с таким унылым местом, как Порт-Артур.
Залив усеян крошечными скалистыми островками округлой формы, заросшими сосновыми лесами, где тут и там проглядывают маленькие пагоды, зачастую приспособленные лишь для обрядов курения фимиама.
Все в Нагасаки казалось мне маленьким, как в игрушечной стране, сошедшей со страниц волшебной сказки: маленькие люди, крохотные животные, низкие дома и храмы - и все исключительно изящное и опрятное. Творения рук человеческих идеально вписывались в прелестные пейзажи, и эта гармония радовала глаз. Я был очарован Японией и ее дружелюбными, культурными и вежливыми обитателями. Безусловно, это было еще до того, как „прогресс" и „просвещение" распространились по всему миру, сделав его отвратительным, неудовлетворенным и как никогда жестоким.
Нагасаки нельзя было назвать типичным японским городом, во всяком случае в то время. Он испытал сильное влияние России и скорее напоминал одно из наших дальневосточных поселений. Там были русские рестораны, кафе и чайные. Даже гейши, прислуживавшие нам, говорили по-русски. На стенах висели изображения русских военных кораблей - реликвии тех времен, когда наши страны пребывали в нормальных дружественных отношениях. Впрочем, надо сказать, что даже в те дни я не заметил ни малейших признаков враждебности. И когда на низенькие домики на берегу спускалась ночная мгла и зажигались пестрые бумажные фонарики, город олицетворял собой умиротворенность и благополучие.
На берегу было тихо: никаких драк и волнений. Лишь сампаны, подчиняясь взмахам весел проворных гребцов, быстро скользили по воде, бесшумно появляясь у борта „России".
Сампаны пришлись очень кстати, так как позволили нам на время отказаться от своих шлюпок. Они были чистыми и аккуратными, а в маленьких рубках на корме можно было укрыться от ветра и дождя.
Чтобы напомнить клиентам о своем существовании, владельцы чайных отправляли посыльных с традиционной японской выпечкой - прелестный и в то же время весьма практичный обычай.
Мы взяли курс на Владивосток, и перед нами открылись бескрайние просторы Сибири, столь непохожие на „игрушечный" Нагасаки.
Владивосток - полная противоположность Порт-Артуру, одно из самых идеальных мест в мире для создания морской базы. Его огромная внутренняя гавань может одновременно вместить несколько флотилий. Этот естественный форпост с суши защищен холмами, а с моря узкий вход в гавань охраняет несколько островов.
В то время Владивосток был всего лишь захудалой сторожевой заставой России на Тихоокеанском побережье. Там не было ни фортификаций, ни сухих доков, ни мастерских, ни угля - абсолютно ничего, кроме нетронутых колоссальных природных ресурсов этого края. Без всякого преувеличения, это настоящий материк, простирающийся вплоть до границ Северной Америки, с природой которого у него много общего.
В ту пору на эту огромную территорию, с ее первозданной тишиной и мраком дремучих лесов, еще не ступала нога исследователя. Это была девственная земля, и, вероятно, до сих пор она еще не раскрыла все свои тайны.
Во Владивостоке не было ничего, из того что нам требовалось, даже угля - самого необходимого для кораблей тех времен, поэтому все - от булавки до корабельного якоря и от заклепки до дымовой трубы - приходилось доставать с помощью барона Гинзбурга. О нем на Дальнем Востоке знал каждый - у него было все. Его агентства и склады располагались по всему китайскому побережью и в Японии. Случись кораблю повредить винт или цилиндр, понадобись кому-то отправить письмо в полной уверенности, что оно дойдет до назначения, - неизменно обращались к еврею Гинзбургу, зная, что он поможет. Стоило лишь передать заказ через его агентов, и все необходимое доставлялось в срок. Он был нашим благодетелем, от которого зависел весь Тихоокеанский флот, вплоть до той поры, когда российские власти обеспечили нас сухими доками, причалами и всем, что требовалось.
В те дни Владивосток представлял собой убогое зрелище: город был неухожен и его постройки беспорядочно расползались в разные стороны. Дощатые тротуары зияли дырами, а немощеные улицы осенью превращались в настоящее болото; повозки и экипажи вязли в этой грязной жиже по самую ось. Однако в городе был один отель в стиле Дикого Запада, две школы и музыкальный салон. Впрочем, все это было давным-давно и во многом напоминало Северную Канаду времен первых поселенцев.
Во Владивостоке стоял полк, предназначенный для охраны города от заезжих грабителей, и, несмотря на суровую обстановку, он мог похвастаться отличным офицерским собранием, располагавшим хорошей библиотекой.
Когда сорок лет тому назад я посетил Владивосток, некоторые из его самых первых поселенцев еще были живы, кроме того, в числе обитателей города был такой интересный и особый класс, как сибирские купцы. Они торговали с Японией на благо России. Мне запомнился старый швед Линдхольм, о котором говорили, что он занимался морским промыслом, иными словами - был просто пиратом. И в самом деле, на первых порах Владивосток был пристанищем пиратов, из-за которых судоходство в этих районах стало небезопасным. Они были последними представителями морских разбойников Европы. Во Владивостоке я часто навещал знаменитого купца Старцева и других видавших виды людей, которые отличались необыкновенной жизнестойкостью. У старика Линдхольма были две хорошенькие дочери - Талли и Лалли, с ними заигрывал весь флот.
Идеально расположенная гавань Владивостока имеет два существенных недостатка, ниспосланных ей природой. Как я упоминал ранее, в течение зимних месяцев порт скован льдами, а летом здесь часто бывают густые туманы, наподобие лондонских, которые все вокруг пропитывают влагой. Туман опускается внезапно, и корабли, застигнутые им в гавани, исчезают из поля зрения; лишь звон судовых колоколов указывает на их местонахождение. Эти туманы вызваны встречей полярных и южных течений, подобное явление наблюдается у берегов Лабрадора и Ньюфаундленда. В такую погоду нам приходилось добираться до своих кораблей наугад и с Божьей помощью.
Прибытие „России" во Владивосток почти совпало с завершением строительства последнего участка сверхпротяженной Транссибирской железной дороги. Последний отрезок пути, соединявший Владивосток с европейской частью России - Москвой, Санкт-Петербургом и всей Европой, мог считаться завершенным с момента пуска линии Хабаровск - Владивосток, именовавшейся Уссурийской железной дорогой.
Генерал Гродеков, командовавший военной заставой Хабаровска, играл важную роль в преобразованиях, проводившихся на этой необъятной территории. Занимая пост генерал-губернатора Уссурийского края, он зарекомендовал себя способным и предприимчивым администратором. Он попросил меня о любезности приехать с официальным визитом в Хабаровск, для того чтобы инспектировать железную дорогу. Я был чрезвычайно рад принять это приглашение, и в компании нескольких офицеров отправился в эту terra incognita.
В Хабаровск мы ехали поездом или, по крайней мере, пытались делать это. В связи с тем, что рельсы только что уложили и некоторые участки пути еще не были настолько прочны, чтобы выдержать локомотив с прицепленными вагонами, нам то и дело приходилось пересаживаться на дрезину. Повсюду шла напряженная работа: строительство линии близилось к завершению.
Уссурийский край поразил меня своим величием. Леса и гигантские деревья, озера и реки, даже залежи полезных ископаемых, таившиеся в недрах гор, - все здесь изумляло своим размахом. Чего только не было на этой земле - золото, серебро, горный хрусталь, уголь и всевозможные драгоценные камни. Леса изобилова-ли дичью, а воды - рыбой. В Уссурийской тайге обитали длинношерстные сибирские тигры, медведи, олени и кабаны, а также более мелкие создания - горностаи, куницы и бобры, меха которых славятся во всем мире.
Все эти богатства хранились в первозданной тишине природы, в непролазных пущах, куда не ступала нога человека. Эта земля безгранична: она простирается от Тихого океана до Крайнего Севера, полярных пустынь и Берингова пролива. Она вмещает в себя Камчатку, с ее вулканами, баснословными залежами золота, горячими источниками и неисчерпаемыми полезными ископаемыми. Единственными обитателями этого полуострова являются дикие животные и несколько племен краснокожих индейцев. Это настоящий Эльдорадо русского Севера. Нескончаемые леса мрачны, неприступны и зловещи в своем безмолвии. Большие леса севера Европейской части России выглядели бы карликовыми на фоне этих гигантов. Природа Уссурийского края могла сравниться лишь с Канадой и Северной Калифорнией.
Однако гораздо в большей степени меня поразило то, что наша военно-морская база Владивосток, город, основанный в 60-х годах прошлого века и имевший в своем распоряжении тридцать лет, для того чтобы хотя бы немного освоить близлежащую местность, ни разу не попытался обеспечить себя углем, в то время как угля там было сколько угодно, прямо на поверхности земли. Несмотря на то что пласты угля обнаруживали при прокладке железных дорог за окраиной города и оставалось лишь погрузить его в вагонетки, уголь импортировали из Кардиффа.
Переполненный впечатлениями я прибыл в Хабаровск и очутился в центре общественной жизни. В мое распоряжение был отдан губернаторский дворец, в котором проходили официальные приемы: банкеты, речи и всевозможные светские рауты, на удивление превосходно организованные для такой глуши.
Я был поражен умению и великолепию, с которыми проводились все мероприятия. Например, музыканты военного оркестра, ничем не уступающего любому из оркестров гвардейских полков Петербурга, играли Вагнера так, будто делали это всю свою жизнь, хотя они были далеко не светскими людьми и жили далеко от цивилизации.
Рассеянные по всему свету, в суровом изгнании, в бедности или в этом захолустном сибирском поселении, русские неизменно стремятся создать вокруг себя приятную атмосферу всеобщего веселья.
Торжества в мою честь завершились выездом на охоту в лес, где, как мне кажется, мы напоминали крошечных жучков, пытающихся залезть в стог сена. Сев на комфортабельный катер, принадлежавший министерству путей сообщения, мы поплыли вверх по великой реке Амур. Через несколько дней мы достигли огромное озеро Ханка, пересели на лодки и пошли на веслах к месту, где для меня была устроена охота. Наши загонщики, солдаты Сибирского стрелкового полка, были прирожденными стрелками. Охота была организована плохо. Хоть я и ви-дел превосходную дичь, но настрелять удалось только мелочь. Для моей охраны выделили одного солдата: кто знает, какой зверь выйдет из темной чащи - тигр или вепрь? Однако ничто, кроме безмолвной громады леса, меня не страшило.
На охоте генерал Гродеков показал мне коренных жителей этих мест - гольдов. Они принадлежали к монголоидам и жили охотой, ставя капканы в лесах. Меня пригласили посмотреть на танец этого племени - первобытное ритуальное действо, казавшееся особенно таинственным и жутким на фоне загадочного леса.
Я поинтересовался у генерал-губернатора, чем отблагодарить вождя за доставленное удовольствие, и оказалось, что самым ценным подарком для него будет хорошая винтовка, поскольку она крайне необходима этим детям природы в их каждодневной борьбе за существование. На охоте мы пользовались армейскими винтовками, и одну из них, совершенно новую, я подарил вождю. Тот был безмерно счастлив.
Озеро Ханка поразило меня обилием рыбы.
Начало лета я провел во Владивостоке и мне удалось познакомиться с городом и его ближайшими окрестностями.
Несмотря на отсутствие некоторых предметов первой необходимости, в городе был спортивный клуб, который организовал несколько экспедиций на дальние острова - поохотиться на оленей-самцов. Это прелестные маленькие создания красивой пятнистой окраски. Рога молодых оленей очень ценятся китайцами, которые изготавливают из них снадобье, усиливающее половое чувство, и продают его по баснословным ценам.
Я весьма сожалею, что из-за нехватки времени мне не удалось увидеть ни одного уголка той необъятной неизведанной территории, что раскинулась к северу от Владивостока, с ее единственными портами Петропавловском и Николаевском, и огромное пространство, расстилающееся за ними. Камчатка и горные массивы Чукотского полуострова тоже вызывали у меня любопытство. Алеутские острова славились тюленями. А ведь и Аляска, до той поры пока ее не продали за ничтожную сумму Соединенным Штатам, принадлежала России.
Омывающие эту землю штормовые и зловещие моря, к диким и неприступным берегам которых добирались лишь немногие, простираются до Дальнего Севера. Наша флотилия канонерок патрулировала в тех водах, защищая российские владения от японских и американских браконьеров.
Мне хотелось узнать этот край, но судьба распорядилась иначе.
Было решено, что мне следует нанести официальный визит императору Японии - жест дружелюбия по отношению к стране, в которой, как я уже говорил, чувство враждебности к России достигло опасной точки. Вот что сказал по поводу этого визита наш посол в Японии барон Розен[31] в своей книге „Сорок лет дипломатии"[32].
„... В начале лета они (русское правительство) распорядились, чтобы Великий князь Кирилл (первый кузен Государя и первый наследник престола после брата Государя и еще нерожденного цесаревича), который служил мичманом на одном из кораблей нашей Тихоокеанской эскадры, отправился в Токио с официальным визитом к японскому двору. Узнав об этом, я послал телеграмму графу Муравьеву, в которой предложил отложить визит Великого князя на несколько месяцев, ибо, учитывая настроение японского народа и помня о том, что на Государя Николая II, когда он еще цесаревичем посещал эту страну, вопреки всем мерам предосторожности было совершено покушение, японскому правительству будет нелегко взять на себя ответственность за безопасность Великого князя.
Однако мое предложение осталось без внимания, и через две недели Великий князь на борту броненосца „Россия" прибыл в Иокогаму.
Пребывание Его Императорского Высочества в Токио сопровождалось чередой обычных официальных приемов: государственный обед во дворце, обеды во дворцах некоторых принцев, в дипломатической миссии и т.д. Молодой Великий князь - по-моему, ему шел 21-й год - всюду производил наилучшее впечатление.... В день прибытия Великого князя мы долго бесе-довали и я детально обрисовал ему всю серьезность политической обстановки, подчеркнув, что поддержание дружественных отношений с Японией имеет огромное значение для России. Великий князь слушал с глубочайшим вниманием и интересом, сразу же оценил ситуации и вел себя сообразно ей с безупречным тактом. Короче говоря, визит Его Высочества, которого я ожидал с некоторым опасением, увенчался успехом. Более того, принц Арисугава взял с Великого князя обещание, что во время следующего посещения Иокогамы тот проведет несколько дней с принцем и принцессой в их токийском дворце. Такое подчеркнуто радушное гостеприимство никогда не оказывалось ни одному из гостей королевской крови ни одним из членов императорской семьи Японии".
В июне 1898 года „Россия" снялась с якоря и отправилась из Владивостока в Иокогаму.
Мы встали на некотором расстоянии от берега. О моем прибытии возвестили прелестные дневные фейерверки, впрочем, я бы назвал их „смоукверки". Частая смена разноцветных дымов создавала эффектное зре-лище. В Европе ничего подобного не было.
На берегу я был встречен и сопровожден на ожидавший меня специальный поезд. По прибытии в Токио меня встречал почетный караул во главе с принцем Канином. В сопровождении принца я был доставлен во дворец, отведенный для королевских особ, посещавших императора. Дворец, построенный в традиционном японском стиле, располагал самыми современными европейскими удобствами. Все здесь, и превосходная французская кухня и слуги, облаченные в ливреи европейских дворов, было умело и предусмотрительно организовано для того, чтобы пребывание во дворце доставило мне наибольшее удовольствие.
Насколько я помню, два дня ушло на осмотр всевозможных достопримечательностей. Меня пригласили посмотреть борьбу, жонглирование и японскую игру, напоминающую поло, участники которой были одеты в народные японские костюмы.
Стояла знойная жара, однако, где бы я ни появлялся, меня ожидали охлажденные напитки, сигареты и опахала, приготовленные предусмотрительными японцами.
Меня принял император Муцухито в присутствии всего двора. По этому случаю я был в парадной морской форме, а император и его придворные - в европейских одеждах. Наш посол, барон Розен, устроивший эту встречу, представил меня императору. Моим переводчиком был свободно владевший русским языком барон Маденокоси. Во время этого визита он неотлучно находился при мне.
Император - выдающаяся историческая личность и человек высокого достоинства - сыграл огромную роль в переходный период своей страны, которая многим обязана его мудрости и сильному характеру. В годы его правления Япония превосходно адаптировалась к стандартам Запада, - однако лишь в той степени, в которой они касались материального благосостояния, даруемого цивилизацией, - и при этом не утратила своей самобытной культуры. Это произошло благодаря мудрости тех государственных деятелей, которые определяли курс страны.
Позднее в мою честь был устроен банкет, на котором император показал мне серебряный столовый сервиз изысканной работы, подарок моего Государя. Император попросил меня передать кузену Николаю, что он восхищен этим подарком.
Я сидел рядом с императрицей[33], обладавшей исключительным очарованием японских женщин, и нашел, что она чрезвычайно мила. Позднее мне сказали, что я произвел на нее более чем благоприятное впечатление.
Император вручил мне награду императорской семьи - орден Восходящего Солнца и преподнес великолепные подарки - вазы клуазоне, мечи, изысканные ширмы и много других вещей редкой работы, представляющих большую ценность. Впоследствии все эти дары находились в моем дворце в Санкт-Петербурге, а из больших ваз получились отличные подставки для ламп.
Город Иокогама подарил мне коллекцию прелестных карликовых деревьев[34], к сожалению, на обратном пути растения погибли.
Через несколько дней после банкета я принял представителей дипломатического корпуса в Токио. Встреча состоялась во дворце, где я жил, и доставила мне много хлопот.
В моей памяти остался еще один приятный эпизод, связанный с этим визитом - непринужденный вечер в японском духе, который устроил для меня в своем токийском доме первый секретарь нашего посольства М. Поклевский-Козелл. Мы сидели на полу, а гейши, подносившие нам японские кушанья, танцевали и развлекали нас. Этот чудесный вечер прошел в атмосфере, созвучной окружающей обстановке, и явился желанным перерывом в череде официальных мероприятий.
Перед тем как покинуть Японию, я нанес официальный визит в древний священный Киото[35].
Это город храмов и прекрасно ухоженных садов и парков, виды которых сейчас так хорошо знакомы туристам. Я посетил несколько любопытных храмов, где меня принимали священнослужители. В какой бы храм или святыню я ни заходил, мне предлагали чашечку освежающего цветочного чая, крепко заваренный, он отлично взбадривая меня в изнуряющей жаре.
Эта гостеприимная чудесная страна произвела на ме-ня глубокое впечатление, но даже если бы мне не довелось увидеть ее прославленных памятников, я видел то, что навсегда останется в моей памяти - японских детей. Это главная достопримечательность страны. Мне они казались маленькими куколками. Я никогда не видел ничего более очаровательного, за исключением, разве что, японских женщин. В своей любви к детям японцы - уникальная нация. Там нет обществ по искоренению жестокого обращения с детьми, и если Япония, встав на путь „прогресса", многому научилась у Запада, то и Западу еще многому стоит поучиться у нее.
До отплытия „России" у меня оставалось время на посещение модных магазинов, где, среди прочего, я купил несколько шелковых кимоно для моей сестры Елены.
Перед тем как покинуть Японию, я посетил Кобэ и Нагасаки, откуда „Россия" проследовала в Порт-Артур на учения флота.
Остаток лета и начало осени я провел во Владиво-стоке.
Настало время, когда я должен был проститься с „Россией" и своими товарищами по экипажу: мы были спаянной командой.
В ночь перед прощанием с моими товарищами-офицерами был устроен обед с речами и тостами. Это большое событие не обошлось без веселья и смеха.
Я обратился к нашему командиру Доможирову со словами благодарности за опыт и знания, приобретенные под его опекой. Я знал, что исполнять обязанность моего опекуна было весьма обременительно, так как, помимо всего, на командире лежала ответственность за мою личную безопасность и благополучие.
Обед закончился пением и очень оригинальным номером: наш минер Кербер и другие офицеры, нарядившись в кожаные одежды, исполнили что-то вроде ритуального танца диких гольдов. Сам Кербер бил в круглый барабан и походил на настоящего шамана - он делал это очень эффектно.
Вечер удался, хотя я был не совсем в форме, так как незадолго до этого поранил ногу и ее пришлось туго перебинтовать. Я потерял много крови и чувствовал себя не лучшим образом. Тем не менее я никогда не забуду с какой трогательностью друзья старались развеять мою грусть по поводу ухода с „России", которая так долго была моим домом.
Кроме лейтенанта Кербера, мне бы хотелось упомянуть адмирала Русина, который в то время был одним из офицеров-артиллеристов „России". Эти люди сыграли неоценимую роль для нашего флота.
В ходе последующих печальных событий многие из моих товарищей нашли свою могилу в море. Они были храбрейшими из храбрых.
„Россия" доставила меня в Иокогаму, где я сел на американское пассажирское судно. Оно должно было перебросить меня в Соединенные Штаты, откуда мне предстояло проследовать в Европу.
Я никогда не забуду трогательное прощание, которое устроили мне мои товарищи. Вслед за американским лайнером они вышли в море на одном из катеров „России" и махали мне до тех пор, пока расстояние не разлучило нас.
