Развитие членов общества не может и не должно планироваться: ему необходимо только не мешать. Первое требование гуманистической эволюционной стратегии состоит в том, что она должна создавать пространство для роста и творчества личности. Это означает проведение стратегии ограничений в тех областях, где эволюция иерархических структур и институтов создает угрозу свободе и автономии личности. Одна из таких областей по своей природе политическая, но в повседневной жизни она более чем политическая. Это миф о современном нации-государстве со всем тем, что вытекает из этого понятия, включая осуществляемый таким государством контроль, его структуры и претензии на суверенитет.
В современном мире суверенитет стал почти священным. И в СССР, и в Югославии правительства национальных государств должны были оказаться на грани хаоса, прежде чем они уступили суверенную власть либо субнациональным субъектам, таким как кантоны, провинции, регионы, республики и автономии, либо транснациональным организациям, таким как региональные федерации, экономические сообщества, интернациональные или глобальные структуры. Независимо от того, насколько естественно это выглядит, такая незыблемая приверженность национальному суверенитету не зафиксирована ни в законах общества, ни в законах человеческой природы. Она является продуктом исторического развития и должна отойти в прошлое, когда подойдет к концу создавший ее век.
В своей правовой и институциональной форме нация-государство берет начало с Вестфальского мира, заключенного в 1648 г. В XVII и XVIII веках понятие нации-государства обрело институциональную форму по всей Европе и на высокой волне деколонизации после Второй мировой войны достигло самых далеких уголков мира. И хотя развивающиеся страны возражали против любого понятия, унаследованного ими от бывших колониальных хозяев, ни одна из них никогда не ставила под сомнение справедливость принципа суверенного национального государства. В результате мировое сообщество состоит ныне почти из 180 наций-государств, и только горстка территорий не имеет суверенного статуса. Человечество приняло интернациональную систему как неотъемлемую черту нашего мира.
Но такое положение не может не измениться. После глобальных бифуркаций конца XX — начала XXI веков отпала настоятельная необходимость сохранения мировой системы национальных государств; к 2020 году люди во многих частях света будут иметь шанс создать социальные, политические и экономические структуры
[71]
нового типа. На низшем уровне они смогут создать сообщества, соразмерные с человеком, в которых отчетливо будет слышен голос личности. Другие системы будут управлять экономикой, заниматься сохранением и приумножением культурного наследия, охраной природы — и защищать одно общество от агрессии другого. Отпадает необходимость сосредоточивать всю власть и право принятия решений в руках центральных правительств. Это уже успели испытать на собственном опыте хорваты и эстонцы.
В психологии индивида нет ничего такого, что фатально определяло бы его лояльность по отношению к монолитному национальному государству. Нет необходимости клясться в исключительной верности одному и только одному флагу и размахивать им как символом «своей страны — права она или не права». Люди могут быть лояльны по отношению к нескольким сферам и структурам государства, не поступаясь лояльностью по отношению к государству в целом. Люди могут быть лояльны по отношению к своему сообществу, не поступаясь при этом своей лояльностью по отношению к провинции, государству или региону. Они могут быть лояльны по отношению к своему региону и в то же время чувствовать себя заодно со всей культурой и со всем человечеством как единой семьей. Подобно тому как европейцы делятся на англичан и немцев, бельгийцев и итальянцев, оставаясь при этом европейцами, а американцы — на жителей Новой Англии и техасцев, южан и жителей северо-западного побережья Тихого океана, оставаясь при этом американцами, люди во всех частях света идентифицируют себя в узком и широком смысле, даже если их принадлежность к большому миру недоиспользуется и атрофирована из-за мифа о нации-государстве.
Мы отнюдь не утверждаем, будто к 2020 году с традиционной системой человеческих и культурных идентификаций придется расстаться и ее сменит некая единая система лояльности. Современная Европа не принадлежит к числу наций-государств, и тем не менее она уже представляет европейцам возможность более широкой самоидентификации. «Европепскость» европейцев не становится источником путаницы или неразберихи и не служит основанием для конфликтующих лояльностей. Действительно, если англичане и немцы, бельгийцы и итальянцы не настаивали бы на юридической фикции суверенных наций-государств, то их европейскость заиграла бы еще ярче. Новая Англия, Южные Штаты и Тихоокеанское побережье не являются нациями-государствами, но люди Идентифицируют себя с этими территориальными образованиями, идентифицируя себя в то же время с Соединенными Штатами Америки в целом. Если бы федеральное правительство не настаивало на провозглашении суверенитета нации-государства, то региональная идентификация людей
[72]
была бы развита еще сильнее и проявлялась бы более отчетливо. И американцы не становились бы менее добропорядочными гражданами своего государства.
В следующие тридцать лет человечество вырастет и глобально, и локально. У него есть шанс развить международную систему в форме голархии одновременно на множестве децентрализованных, но координированных уровней. Высшим был бы глобальный уровень, а низший был бы более «человекомерным», чем большинство современных наций-государств - он был бы меньше, и он был бы более открыт для активного участия и более демократичен.
Первый вопрос, с которым мы неизбежно сталкиваемся в этой связи, - что понимать под «человекомерностью»? Оптимальные размеры человеческих поселений были предметом обсуждения на протяжении столетий, но от тех споров до нас дошло лишь несколько понятий, которые применимы в современной практике. Например, платоновский идеал города-государства с населением около 500 человек слишком мал для современного и будущего мира с высокой концентрацией населения. Основная идея Платона - границы сообщества определяются предельным расстоянием, на котором слышен человеческий голос, - ныне утратила смысл: современная техника связи разносит голоса людей на огромные расстояния и позволяет большим и даже рассредоточенным группам людей взаимодействовать между собой. Более современные умозаключения относительно оптимальных размеров человеческих поселений также оказались неоправданно ограничительными; в глобальный век предложенная Эбенезером Говардом оптимальная численность населения города (в 32000 человек) слишком мала. В мире, обладающем современными технологиями связи, с населением более 10 миллиардов человек, гораздо больше людей могут и должны жить в городских условиях. Но даже самые передовые технологии связи сами по себе не могут решить проблем урбанистических мегакомплекоов - преступности, скученности, высокой стоимости жизни, обезличенной среды обитания и трудовой деятельности, переполненного рынка труда с острой конкуренцией.
Проведенные в Северной Америке и Европе исследования «пригодности для жизни» показали, что оптимальные условия жизни достигаются в немногих городах с населением 500000 человек. В городах с таким или примерно таким населением городская среда сочетает экономические, социальные и культурные преимущества с преодолимыми расстояниями и чувством общности. Было бы разумно, если бы там, где это возможно, в начале XXI века перестали создавать города с населением более миллиона человек. Масштабы быстро растущих мегаполисов конца XX века лучше всего было бы
[73]
ограничить, отвлекая людей в сельскую местность и в города-спутники более оптимальных размеров.
Если развеется миф о нации-государстве, то отпадет необходимость в огромных столицах, питающих национальную гордость или поддерживающих инфраструктуры национальных правительств, а заодно создающих комфорт и удобства для тех, кто стоит на вершине власти.
Разумеется, города не являются основными социальными единицами. Даже если к концу XX века почти половина населения Земли будет жить в городах, рост городов — исторически явление относительно новое. И его не следует продолжать в постбифуркационную эпоху. Многие люди уже осознали, что они отнюдь не хотят жить в городах; при подходящих экономических и бытовых условиях люди охотно воспользовались бы возможностью жить и работать в сельской местности. Там же, где крупные города сохранятся, они окажутся в окружении ферм, деревень и малых и средних городов, образуя социальные системы, отличающиеся не только разнообразием, но и единством. Истинно человекомерная общность охватывает как городскую, так и сельскую среду и связывает обе среды разнообразнейшими узами к вящей пользе своих обитателей.
Оптимальный размер сельско-городских сообществ в следующем веке -скорее всего будет занимать промежуточное положение между размерами классического города-государства и нации-государства. Сообщество, число членов которого превышает 60 — 80 миллионов человек, по-видимому, будет слишком большим. Периферия отделится от столицы, разнообразие будет сочетаться с единством, и между богатыми и бедными, горожанами и сельскими жителями появится структурный дисбаланс. Социальные системы более скромных размеров имеют больше шансов на создание человеческой среды; они с большей вероятностью смогут поддержать себя как единое целое. Как показывает исторический опыт, народы, выжившие в таких целостных образованиях, благоденствовали в пределах численности 60 — 80 миллионов человек. Таковы, например, англичане, французы, голландцы, финны, австрийцы и венгры (перечень можно было бы продолжить). Около тех же размеров флуктуируют и национальные субкультуры - население Новой Англии, Техаса, Северо-Западного побережья Тихого океана и Южных Штатов (если ограничиться несколькими примерами из Северной Америки). Даже в Китае и Индии с их огромным населением возникли и получили развитие региональные культуры сравнительно умеренных размеров, которые консолидировались в нации-государства и выросли до гигантских масштабов только в этом столетии.
[74]
Советский Союз и Югославия сегодня, Китай и Индия завтра... Децентрализация сверхбольших наций-государств посредством передачи суверенитета вниз — такова главная цель третьей стратегии. Но эта цель не единственная; если третья стратегия мыслится как механизм, обеспечивающий защиту личной свободы членов общества, то поставленные перед ней цели должны претворяться в жизнь в сфере практической политики.
