Если мы хотим должным образом использовать то уникальное положение, которое мы, люди, занимаем в социальной, экономической, культурной и экологической системах земного шара, нам необходимо знать не только то, что мы можем оказывать решающее влияние
[65]
на изменения системы, но и то, каким образом следует воздействовать на систему. Найти же стратегии, позволяющие достичь изменений с длительной положительной отдачей, в наше время весьма непросто. Классические цели прогресса и развития устарели, став, по сути, дисфункциональными.
Взять хотя бы добрые старые цели либералов. Последние всегда стремились снять ограничения на свободу личности в надежде, что, когда личность станет действовать так, чтобы максимизировать свои интересы, она одновременно максимизирует интересы общества. Что хорошо для одного, хорошо для всех. Индивиды могут преследовать свои интересы, как бы они их ни понимали: «незримая рука» гармонизирует с общественным благом даже эгоистичные мотивации. Это — краеугольный камень либеральной политики невмешательства, и ныне он стал довольно шатким. Во времена стабильности, когда различные слои общества могут развиваться с учетом интересов других слоев, свободная конкуренция и рыночный механизм могут распределять доходы, не требуя серьезного вмешательства извне. Но в период нестабильности и быстрых преобразований может сложиться иная ситуация. А коль скоро механизм саморегулирования нарушен и незримая рука атрофировалась, возникают проблемы. Если не существует политики, способной удовлетворить интересы различных слоев общества, то вместо заботливой руки мы обнаруживаем беспардонную ногу наносящую нам пинки, когда мы менее всего этого ожидаем.
Классические цели коммунизма устарели, причем еще более заметным образом. В коммунистических обществах автоматическое совпадение личного и общественного блага не доминировало; одна-единственная партия, вооруженная соответствующим «историческим сознанием», играла руководящую роль, создавая общественные институты, предписывая роли и ставя задачи отдельным членам общества. Но на практике цели партии, провозглашенные из идеологических соображений, редко соответствовали представлениям большинства о добре и желаемых благах. Кроме того, создаваемые партией структуры, как правило, оказывались неэффективными и коррумпированными. Не удивительно, что люди, замкнувшиеся в своем разочаровании, подавленные гигантской машиной государства, в конце концов не выдержали и восстали.
«Первый мир» либеральной демократии верил в незримую руку и свел общественный сектор до минимума. «Второй мир» коммунизма боялся незримой ноги и раздул общественный сектор до вездесущего максимума. «Третий мир» менее развитых стран испытывал нелегкие колебания между этими двумя возможностями, склоняясь за редкими исключениями к нейтральному варианту — неприсоединению. Как мы сегодня знаем, ни одна из этих стратегий не работает.
[66]
Несостоятельность марксистской системы со всей наглядностью проявилась во время драматических событий 1989 и 1991 гг., когда одна коммунистическая партия за другой сталкивались с вызовом и распадались. Несостоятельность либеральной системы также стала очевидной, хотя и не при столь драматических обстоятельствах. В неприсоединившихся обществах частный сектор достиг высокой концентрации благосостояния и стал оказывать доминирующее экономическое, социальное и даже политическое влияние. Результатом стали не свобода и автономия для членов общества в условиях социоэкономического благосостояния, а создание общества с жесткой конкуренцией, в котором победившие живут в виллах, а проигравшие — на улице, и богатым и бедным угрожает отчуждение и враждебность городской жизни, огромное количество отходов и загрязнение окружающей среды, вызванные безответственным изобилием.
Посылка, согласно которой каждый должен быть либо либералом, либо коммунистом, т.е. политически «правым» или «левым», ложна. Обе стратегии — коммунистическая и либеральная — были испробованы, и независимо от преимуществ, которыми они могли обладать в свое время, ныне их часы сочтены. Человеческому обществу необходимо найти концепцию, более отвечающую духу времени.
Свобода и автономия личности, равно как социальная и экономическая справедливость и учет интересов всех слоев общества, принадлежат к числу извечных ценностей человеческой жизни. Но классические стратегии, посредством которых люди пытались достичь свободы и справедливости на практике, ныне устарели. Со времени, когда были сформулированы политические программы либерализма и коммунизма, в обществе произошли глубокие перемены. Программа либерального невмешательства была хороша в Европе XVII века, когда новые технологии создали радикально изменившиеся условия, сделавшие правление абсолютных монархов анахроничным и неприемлемым. При таких условиях девиз «лучше всех правит тот, кто правит по минимуму» имел смысл: он создавал пространство, необходимое для индивидуальной свободы и инициативы. Но в конце XX столетия власть наследственных правителей не представляет более угрозы для свободы. Дальнейшее следование программе невмешательства может привести к возникновению неконтролируемых условий, которые поставят под угрозу благосостояние и, возможно, даже выживание многих и многих людей.
Марксистская стратегия коммунизма была призвана исправить недостатки системы невмешательства. Она должна была обеспечить экономическую и социальную справедливость для обедневших крестьян, которые в разгар первой промышленной революции были согнаны
[67]
с земли и пополнили ряды тех, кто трудился на заводах, фабриках и в мастерских новых «капитанов индустрии». Но в конце XX столетия экономическая и социальная справедливость достигаются не национализацией собственности промышленных тузов и феодальных лендлордов и не захватом власти одной политической партией. Подобный образ действий приводит только к бюрократизации, неэффективности и коррупции. Неудивительно, что гласность пробила брешь в системе власти однопартийной системы, и ветер перемен вместо того, чтобы обновлять коммунистические режимы, развеял их. Сегодня коммунизм как государственная доктрина уходит в историю. Если бы правительство настаивало на коммунистической стратегии централизации, то общество скорее всего разрушилось бы под бременем неэффективности, инерции и коррупции. Но изгнание призрака коммунистической централизации отнюдь не является панацеей, как это часто утверждается: если бы правительство продолжало настаивать на классической стратегии либерального невмешательства, то общество пострадало бы не из-за неэффективной централизации, а из-за пагубных побочных эффектов неконтролируемых и некоординируемых индивидуальных инициатив.
Если бы мы могли выбирать только между либерализмом и коммунизмом, то ситуация была бы поистине безнадежной. Перед нами не стояла бы даже классическая дилемма — что лучше: быть мертвым, чем красным, или красным, чем мертвым? При любом выборе мы были бы обречены на смерть. К счастью, не эта дилемма была истинной альтернативой. Решение состояло в том, чтобы не быть ни мертвым, ни красным, а оставаться живым и продолжать развиваться.
