Золото Найдено, Сокровище Утеряно. 1 страница

Наконец снова наступил день раздачи пайков. Я вышел на улицу с желанием начать работу пораньше, и меня засыпало чем-то сверкающе-белым. Пришла зима. Сначала я обрадовался, потому что под одеялом из только что выпавшего снега мир казался безмятежным и обновленным, но, когда холод пронзил меня насквозь, я тут же вспомнил, что, на самом деле, означал приход зимы.

Приход зимы означал, что доступ к горе в скором времени будет закрыт. Никто не сможет пробраться, чтобы обменять золото на еду. Это означало медленную, изнурительную работу на заледеневшем прииске. Это означало холод и голод, в основном, преобладал голод.

У Молочка почти не было молока, оставшаяся курица не несла яйца, а Ничто мычал на меня, потому что его копытца примерзли к земле. Когда я, наконец, освободил его, он лягнул меня сзади, и я упал лицом в снег.

Ненавижу зиму.

Когда я пришел на прииск, Фредерик кинул снежком мне в лицо. Бруно схватил меня сзади, а затем с ветки, прямо мне за шиворот, свалилась куча снега.

Зима, похоже, ненавидит меня в ответ.

Это был долгий рабочий день. Я старался не сойти с ума и придумывал стишки.

Озябли пальцы рук и ног

Золото, где ты, ответь?

Сшей шляпу ты, спряди носок.

Никто не знает тех мест.

А ты пушистую кошку свяжи,

Спряди крылатую мышь.

А потом рагу ты их всех преврати.

Золото, где ты? Услышь.

Мне нравилось, как это звучит!

Я пошел на мельницу за пайком. Пока я ждал, стоя в длинной очереди, мой живот урчал. На этой неделе мне удалось найти чуть больше золота, чем обычно. Я думаю, что стало только лучше от того, что феи улеглись в зимнюю спячку. Если золото означало «еда», значит, мельнику придется выдать мне паек. Но, когда подошла моя очередь, он просто посмотрел на меня из-за своего огромного живота и сказал:

— Нет золота — нет еды, — в глазах его светилась жадность. Он знал.

Теперь я понял, что значил мой сон. Я сплел не так-то много золота, а оно уже душило меня.

Когда я вернулся домой, бабуля всё ещё была в постели. Её глаза были открыты, но взгляд её был направлен на потолок.

— Бабуля?

Она моргнула, но не взглянула на меня и ничего не сказала.

— Бабушка! С тобой всё в порядке? — я подошел к ней и положил руку ей на щеку. Я тотчас же отдернул руку, она была такая горячая, что я обжег ладошку.

Я отпрянул назад и упал, затем я выбежал на улицу и побежал вниз по дороге к дому Краснушки. Я не знал, куда бы ещё мог пойти, я стал колотить в дверь, в надежде, что кто-то был дома.

Женщина распахнула дверь, размахивая деревянной ложкой. Выглядела она сурово, совсем как Краснушка, но, увидев, что я захлебывался рыданиями, она вздрогнула.

— Румп? — выглянула Краснушка.

— Моя бабуля... с ней что-то не так... пожалуйста…

Мать Краснушки бросила ложку, схватила накидку:

— Идем, — сказала она.

Краснушка последовала за нами, и мы побежали к дому.

Когда мы вошли, мама Краснушки сразу направилась к бабуле.

— Элсбит, — она тихонько коснулась бабушкиного лба. — Краснушка, иди на улицу и принеси ведро снега.

Я стоял возле кровати, пока мама Краснушки осматривала бабулю. Та открыла глаза, попыталась что-то сказать, но вместо этого послышалось какое-то бульканье, будто слова были очень тяжелыми и цеплялись ей за язык.

— Что с ней такое? — спросил я.

— Она старенькая, — ответила мама Краснушки, не поднимая на меня глаз.

— Но, что с ней?

— Дитя моё, — теперь она смотрела на меня глазами, полными жалости; мне показалось, что меня сейчас стошнит. — Никто не вечен. Она больна. Её разум уже не может полноценно работать.

Разум? Но мне так нужен был бабушкин разум!

— Вы можете ей помочь? Она поправится?

— Остается только ждать, — она печально улыбнулась. — Всё будет хорошо, — сказала она, дотрагиваясь до моего плеча. От этого прикосновения всё моё тело прогнулось.

Краснушка с матерью положили мокрую холодную тряпочку на лицо бабушки, а ноги обмотали тёплым пледом. Они сварили бульон из оставшихся косточек цыпленка и с ложечки попытались накормить бабушку. В основном, всё стекало по её щекам и подбородку, но, казалось, бабушка потихоньку приходила в себя, пока её кормили. Она взглянула на меня, ну, по крайней мере, мне так показалось, а потом уснула.

— Она должна проспать до утра, — сказала мама Краснушки. Она взяла свою накидку и направилась к двери. — Я вернусь утром, пойдем, Краснушка!

— Я сейчас!

Мама Краснушки кивнула и закрыла дверь снаружи.

Краснушка помедлила всего несколько секунд, а потом, как я и предполагал, начала меня поучать.

— Я прекрасно знаю, о чем ты думаешь, но даже не смей!

— Как ты можешь знать, о чем я думаю? Я же дурачок, не забыла? Я вообще мало думаю.

— Я не думаю, что ты дурачок, Румп, — глаза Краснушки стали грустными.

— Ну, тогда ты одна такая, кто так не думает.

Точно, я был дурачком. Ну, зачем надо было прясть золото из соломы? Надо было послушаться бабушку. Но, может, если обменять золото на еду, бабушка поправится?

— Румп, не обменивай золото.

— С чего ты взяла, что я собираюсь? — я посмотрел на Краснушку, она немного попятилась. Краснушка попятилась от меня!

— Всё будет хорошо, — сказала она, — но не обменивай золото, это небезопасно.

Я сел у огня, поднял несколько соломинок и бросил их в пламя:

— Просто уйди.

— Румп...

— Оставь меня в покое! — закричал я.

Краснушка резко вздохнула и открыла дверь. Я содрогнулся от ворвавшегося порыва ветра.

— Беру свои слова обратно. Ты — дурачок! — она с силой хлопнула дверью.

Я сидел перед камином, пока угли не остыли.

Я не спал всю ночь. Когда зазвонил деревенский колокол, обозначая начало дня, я никуда не пошел. Я остался возле бабушки и покормил её супом. Она всё ещё ничего не говорила и не смотрела на меня, но я наливал суп ей в рот и она глотала.

Ей нужна была ещё еда. Она не могла поправиться без еды.

Когда бабуля уснула, я подошел к своей кровати и достал три мотка золота. Я завернул их в грязную тряпку и запрятал в куртку. Затем я вышел и направился к мельнице.

Говорим «золото» — подразумеваем еду.

Дверь открыла Опаль. Она уставилась на меня, не выражая никаких эмоций.

— Мне нужно увидеть мельника, — сказал я.

Она облизнула губы:

— Зачем ещё? — спросила она. Я впервые услышал её голос; казалось, она была раздражена.

— У меня для него кое-что есть. То, что он захочет обменять.

— День раздачи пайка был вчера. В другие дни отец не меняет.

— Сейчас он захочет поменяться, поверь мне, — ответил я.

Она снова высунула язык:

— Приходи, когда будет следующий день раздачи.

Она начала закрывать дверь, как вдруг позади неё раздался громкий голос:

— С кем ты разговариваешь, Опаль?

Она отпрыгнула от дверного проема, и мельник Освальд полностью закрыл его своим огромным телом. В ширину он был почти такой же огромный, как и в длину. Ремень его был застегнут на последнюю дырочку.

— А, это ты, не так ли? Для тебя пайка нет, все мы затягиваем пояса потуже. Убирайся.

Я попытался заговорить, но язык во рту стал таким тяжелым, будто он распух и затвердел. Я сообразил, что то, что я принес, несомненно, прозвучит гораздо громче слов, поэтому я достал сверток из куртки и показал золото.

Мельник быстро сделал шаг вперед, загораживая золото от Опаль. Он посмотрел по сторонам, чтобы убедиться, что вокруг никого не было, затем опустил свой носище в мой узелок. Его жирное лицо расширилось, и в его жадном взгляде заблестело золото.

Он потянулся за одним из мотков, но я отшатнулся. Я подумал о том, что мог потребовать у него: о еде! Я попросил бы его отвести меня на склад и позволить мне выбрать столько, сколько я захочу: мед, пшеница, яблоки, лук, морковь. Он бы перемолол пшеницу в муку высочайшего качества. Но мой язык отяжелел, и я не мог произнести ни слова.

— Что вы мне дадите? — мой голос был сдавлен. — Что вы мне за это дадите?

Мельник улыбнулся, словно ощущая мою внутреннюю борьбу.

— Хитрый малый! — сказал он. — Опаль, иди и принеси мешок муки и мешок пшеницы, каждого по десять фунтов.

Я хотел сказать, что это было несправедливо. У меня же было три мотка золота, а это стоило куда больше двадцати фунтов еды. Мне причитались соль, мед, хотя бы немного мяса, но я не мог ничего сказать. Ощущение было такое, как будто золото затыкало мне рот.

Когда Опаль вернулась с продуктами, она поставила всё к моим ногам. Она посмотрела сначала на отца, потом на меня. Затем уставилась на сверток в моих руках, он был завязан.

— Оставь нас, Опаль, — сказал Освальд.

Она облизнула губы и поспешила прочь.

Я держал сверток с золотом, как бессловесный болванчик, мельник выхватил его из моих рук:

— Какой смышленый мальчик, — сказал он, добавляя сладости своему масленому голоску, хотя вместо этого в нем ощущалась тухлятина.

Я взвалил провизию на плечо и отнес всё это домой. Я сварил жидкую кашу из пшена, зачерпнул полную ложку и поднес её ко рту бабушки. Она дернулась, когда ложка коснулась её губ и отвернулась.

— Бабуля, это еда. Тебе нужно поесть.

— Откуда... — она не смогла закончить фразу.

— Тише, просто поешь, — я покормил её с ложечки, в надежде, что ей станет лучше.

Следующие три дня у бабушки не спадала температура. Я приготовил пшенную кашу, печенье, размоченный в молоке хлеб, но она ничего не ела. Она так похудела, что, казалось, вот-вот сольется с матрасом. Если так и дальше пойдет, она превратится в соломинку.

Я всё время вслух разговаривал с бабулей, прижимая прохладную тряпочку к её лбу, в надежде, что она ответит мне. Изо дня в день я рассказывал ей истории, все те истории, которые она рассказывала мне: про ведьм, про троллей, про орков и волков. Я рассказывал их до самой ночи, пока не пересказал все, какие знал, по несколько раз. И вот сегодня я рассказал ей правдивую историю. Историю обо мне. Я рассказал ей точно так же, как она когда-то поведала мне о том, как я родился, и про моё имя и про мою неизвестную судьбу.

— А теперь у меня есть прялка, — рассказывал я, подбираясь к концу истории. — Эта прялка досталась мне от моей матери. И я могу прясть золото. Могу из соломы спрясть золото, как и мама. Она показывала тебе золото? Рассказывала тебе о своем даре? Это дар перешел ко мне.

Внезапно до меня дошло, каким бы всё было, если бы мама была жива. Всё, что сейчас шло не так, было бы устроено по-другому. Я бы знал своё полное имя и понимал бы, какая мне уготована судьба.

Глаза бабушки расширились, и она крепко схватила меня за руку. Голос её забулькал, она попыталась заговорить.

У меня чуть сердце не выпрыгнуло из груди: неужели бабушке становилось лучше?!

— Бабуля, что?!

Прилагая неимоверные усилия, она сказала:

— Ма... а... мальчик мой.

— Да, бабуля, я здесь,— я держал её тонкие, грубые руки, которые впивались в мои.

Глаза бабули были неподвижны и наполнились слезами, которые стекали по её морщинистым щекам.

— Ты продолжай прясть, — она медленно подняла дрожащую руку и положила её мне на грудь, прямо на сердце. — Пряди золото здесь, — она легонько постучала по моей груди. — Золото... здесь, — она закрыла глаза, продолжая бормотать: «Пряди, пряди, пряди».

Я попытался ещё её покормить, но она отказывалась от еды, продолжая бормотать: «Пряди, пряди, пряди».

Вскоре она снова уснула.

Утром она больше не проснулась.

 

Глава 10

Несправедливые Сделки

Зазвонил колокол, и по всей деревне побежали гномы, крича:

— Элсбит, бабушка Румпа, покинула землю!

Гномы извещали о смерти ровно так же, как и обо всем остальном, с визгливым восторгом. И этим утром я презирал этих низкорослых пухлых созданий, передвигающихся вразвалочку, как никогда. Я вышел на улицу и стал кидать снежки в каждого пробегающего мимо гнома, но ни в одного не попал.

Более подходящего времени для слез не было, но я не мог плакать. Всё внутри меня высохло и опустело, я был как засохшее дерево. Я не заплакал, когда понял, что бабуля не проснется. Я не плакал, когда пришли гномы, накрыли её и забрали. Я не плакал и тогда, когда её опустили в твердую, замерзшую землю. Я не заплакал, когда мама Краснушки дотронулась до моего плеча и вложила ломоть ещё теплого хлеба мне в руки.

Когда я вернулся домой, он был похож на курятник, в котором только что побывала лиса. Повсюду валялись перья и косточки. Пшено и мука были рассыпаны по всему полу. Солома, грязь, посуда, тряпки, кучи растаявшего снега стекали по земле, образуя маленькие грязные реки. Всё выглядело ровно так же, как я себя чувствовал: разорванным на клочки.

Постель бабули была пуста, а матрас всё ещё сохранял отпечаток её маленького тельца.

В тот самый момент я расплакался. Я рыдал с такой силой, пока все слёзы не вытекли из моих глаз и все эмоции не покинули меня, я был полностью опустошен. Бабули больше не было. Она больше никогда не подарит мне приветствие в стихах и не утешит меня, когда я почувствую себя маленьким. Она никогда больше не будет сидеть у огня, рассказывая мне свои истории.

Я сидел посреди этого беспорядка. В руке я до сих пор держал ломоть того хлеба, который дала мне мама Краснушки. Пребывая в растерянности, я отрывал большие куски и ел, глотая не прожевав. Я ел, ел и ел. Я разделался с целым ломтем, но по-прежнему был опустошен.

Рядом с выгоревшим камином стояла прялка. Колесо, будто гигантский глаз смотрело на меня. Я подошел к кровати и распорол матрас, из которого на пол посыпалось золото, жестоко и ледяно поблескивая.

Я ненавидел это золото, я не хотел даже рядом с ним находиться, поэтому выгреб всё до последнего мотка и отнес его на мельницу. На этот раз мельник уже поджидал меня.

— Какой печальный день для тебя, — сказал он с фальшивым сочувствием, — но такое ощущение, что счастье обрушилось на тебя с другой стороны.

Его глаза сузились, он смотрел на мой тяжелый сверток. Я швырнул его к ногам мельника, и золото разлетелось по всему порогу. Мельник отпрыгнул, а потом улыбнулся:

— О, ты был очень занят.

— Что вы дадите мне? — спросил я.

— Вот, — он протянул мне небольшой мешок картошки, не больше пяти фунтов. — Еда всегда дороже зимой, но продолжай работать. Я всегда готов предложить тебе честный обмен.

Кипя от ярости, я уставился на мельника. Мне очень хотелось сказать ему, что он лжец, мошенник, что он подлый, бессердечный подлец. Я так хотел швырнуть ему картошку в лицо и забрать свое золото обратно. Но я сжал челюсть, а руки крепче сжали мешок.

Мельник наклонился и собрал золото. Потом он захлопнул дверь перед моим безмолвным лицом.

Это не волшебство. Это проклятие. Я почти ощущал, как оно оборачивается вокруг меня и затягивается все туже.

Я думал, что никогда больше не стану прясть, но, в конечном итоге, еда закончилась. Я заколол последнюю курицу, а Молочко не давала достаточно молока, чтобы даже утолить жажду. В рудниках было бессмысленно искать золото. Но даже, если бы я и нашел, я знал, что мельник мне ничего не даст. Ему было нужно мое золото.

Так что время шло, и я был вынужден снова сесть за прялку. Я собрал немного соломы с пола и из курятника, но все, что получил, — немного ссохшейся репы и лука. Когда последняя репа была съедена, я разорвал матрас бабули и начал прясть из этой соломы.

Я соткал золото из всего матраца, который когда-то принадлежал бабуле. Сначала я плакал. Я предавал бабулю и прял ее память. Но потом я перестал плакать. Я перестал переживать, что случится что-нибудь плохое, я перестал переживать, что случится что-нибудь хорошее. Я думаю, я перестал вообще что-то чувствовать. Я просто прял.

На протяжении четырех месяцев я прял и продавал золото мельнику. Сделки никогда не были честными, но я никогда и не спорил. Однажды, я продал десять мотков золота за мешок муки и немного гнилой моркови. Вскоре я обнаружил, что мне нет никакого дела до честности сделок вообще. Продажа золота стала скорее привычкой, нежели необходимостью.

Я больше не ходил в шахты. Я даже больше не выходил наружу, если только не шел на мельницу, но, казалось, никто этого даже не замечал, никому не было дела, кроме Краснушки. Она порой приходила ко мне, хоть и разговаривали мы совсем мало. Время от времени она приносила мне буханку хлеба от своей мамы. Это было единственное время, когда я хоть что-то чувствовал. Сложно не чувствовать вины, когда голодающие приносят тебе еду.

Я думал, что просто проживу так остаток всей своей жизни, прядя золото и никогда не становясь богатым, поедая пищу и никогда не наедаясь. Или не становясь выше, или умнее, или добрее, или что там еще.

Возможно, так и осталось бы навсегда, если бы определенный посетитель не приехал на Гору в поисках определенного вида золота.

 

Глава 11

Король Барф

С окончанием зимы жители Горы начали выходить из спячки. Однажды утром я проснулся с феей на носу. По всему, феи прочно обосновались в моем камине, и теперь, когда они просыпались, дом походил на одно большое гнездо, кишащее феями. Я попытался было отогнать их от золотых нитей, путающихся на полу, но они завизжали и покусали меня. Пришлось выбежать наружу. Воздух был еще прохладным, но, по крайней мере, нос уже не замерзал.

Тут я заметил нечто странное. В это время жители должны были работать на прииске, но все, напротив, собирались на деревенской площади. Народ толпился от моего дома вниз по улице и напротив мельницы. Казалось, вся деревня собралась: шум и гвалт стоял не меньше, чем создавали феи внутри.

Я нашел Краснушку — она шагала с матерью к площади.

— Что происходит? — спросил я.

— Перевал на Горе открыт, — ответила она.

— И что?

Она указала к подножию Горы.

— Кто-то приезжает.

Открытый высокий звон прорезал воздух, он походил на деревенский колокол, но был глубже и длиннее. Звон звучал снова и снова в определенном ритме.

— Это королевская процессия, — сказала какая-то женщина.

— Коро...что? Для чего это?

Самым влиятельным человеком, посещавшим нас, был сборщик податей, но его никогда не сопровождала процессия.

Я взглянул на дорогу, огибающую Гору, и увидел потрясающее зрелище. Дюжина лошадей, две дюжины! Не низкорослых лошадей с Горы, а огромных боевых коней из Королевства, которые несли одетых в красные с золотом туники воинов с копьями, мечами, луками и стрелами.

Мы ждали. Все оживленно перешептывались, гадая, кто же это мог быть, и какова цель визита.

— Может, началась война, — предположил Фредерик. — И они собирают солдат.

— Возможно, мы посылали недостаточно золота, чтобы снискать расположение короля, — сказала женщина, чье предположение выглядело более правдоподобным.

Наконец, процессия добралась до деревни. Один из воинов поднял рог ко рту и выдул три высокие ноты. Феи крутились возле рога.

— Представляем Его королевское величество, короля Бартоломея Арчибальда Реджинальда Флейту!

Вся деревня одновременно выдохнула, все начали шептаться. Король никогда прежде не посещал Гору. Когда солдаты расступились, и он выступил вперед, все зашикали.

В течение всей жизни, когда я слышал упоминание этого имени — король Бартоломей Арчибальд Реджинальд Флейта — я воображал кого-то очень большого, привлекательного и умного, наверное, как и все. Теперь, когда я увидел его, "король Барф" казалось более подходящим.

Полагаю, я мог бы быть впечатлен, просто взглянув на его королевское одеяние, хотя золото не производило больше на меня сильного впечатления. Король Барф носил золотую корону, золотые цепочки на шее, доспехи из золота на груди, золотые перстни на пальцах. Даже его седло было позолоченным, а на ботинках сверкали золотые пряжки. Если бы я мог видеть подковы его коня, они наверняка оказались бы золотыми. Золото, золото, сверкающее золото. По обе стороны от короля стояли слуги с огромными опахалами, отбрасывая прочь фей, стекающихся к королю и всему этому золоту.

Но король Бартоломей Арчибальд Реджинальд Флейта...

... был круглолицым малым…

… со вздернутым носом и оттопыренными ушами.

И выглядел он, как розовенький поросеночек с короной на голове.

— Мои люди Горы, — произнес он, тряся двойным подбородком. Голос его походил на визг поросенка с заложенным носом. — Ваша работа столь полезна для Королевства.

— Я лично приехал в вашу деревню, потому что мне стало любопытно, — Король Барф вытащил что-то из седельной сумки, и кровь прилила к моему лицу. Он держал катушку ниток. Золотые нитки. Мое золото!

— Вот уже на протяжении нескольких лет я получал от вас совсем мало золото для уплаты налогов. Я щедрый король и поддерживал вас, и вот я нахожу это золото, которое принес мне один из советников. Отменное золото. Тонкой работы. И все же никто в Королевстве не знает, откуда оно взялось.

Мое золото. Мельник. Когда я продавал его, я не задумывался над тем, что он с ним сделает, где оно, в конечном итоге, окажется. Но почему я не подумал об этом раньше? Конечно же, он станет торговать золотом в Королевстве. А король, любящий золото, как и он, немедленно наложит на него свои лапы, а потом, конечно же, ему станет интересно. Это ведь не обычное золото, добываемое в Горе из камня и глины, перемешанное с грязью. Ни один ремесленник не сможет преобразовать золото в такую тонкую нить. Такое золото мог спрясть только я.

В поросячьих глазках короля Барфа появился лед и подозрительность.

— Мои солдаты обыщут ваши дома и шахты, чтобы убедиться, что вы не крадете у меня мое же золото в моем королевстве. Если я узнаю, что вы воруете у меня, обманываете меня... — он крепче сжал золото в своей руке. Он не раздавил его и не заставил исчезнуть, но мы все поняли.

По толпе побежал ропот, пока солдат не задул в свой горн снова:

— Всем жителям Горы вернуться в свои дома и ждать инспекторов!

Все засуетились, заторопились, натыкаясь друг на друга, поскольку двигались в разные стороны.

Я стоял неподвижно. Почти ощущал, как на меня смотрит Краснушка. Наконец, я взглянул на нее и впервые с тех пор, как мы работали бок о бок в шахте, Краснушка ударила меня. Она стукнула меня прямо по голове и сказала:

— Ты и впрямь тупица, — и ушла.

Имело ли смысл спорить?

Я был обречен. У меня на полу валялись перепутанные нити, словно вместо соломы. Я даже не пытался прятать их. А что на счет мельника? Золото все еще у него дома? Конечно, он-то его хорошо припрятал, или у него был какой-то план. Я тоже должен спрятать свое, в Лесу. Может, в полое бревно рядом с ульем Краснушки. Мне было наплевать на золото, но мне не хотелось всю оставшуюся жизнь провести в подземелье или же сидеть на лобном месте, чтобы люди могли бросать в меня грязь и гнилые помидоры.

Я поспешил домой. Собрал все клубки, спутанные нити и кусочки золота, что смог найти, завернул их в тряпку и выбежал через заднюю дверь. Несколько фей, что летали снаружи, подлетели, понюхали сверток и начали трещать, летая вокруг пакета. Не отгонять их. Не привлекать внимание. Если позволить им быть рядом, никто и не заметит.

Я пробрался через деревья и прижался к скале, подальше от дорог и тропинок, где ходили солдаты в дома и обратно. По округе с сообщениями бегали гномы от солдат к королю. Только у гномов были трудности с произношением длинных имен и посланий, поэтому имя короля Барфа всегда выходило несколько искаженным:

— Сообщение для короля Барто-хью Арчи-бальди Реджи-нальди Флейты!

— Золота здесь нет!

— Золота здесь нет!

— Золота нет!

— Золота нет!

— Золота нет!

Я шел медленно. Поскольку я был маленьким, никто не обращал на меня внимания (пока я не поддавался панике). Я пересек деревенскую площадь и подошел к мельнице, возле которой стоял мельник со своими девятью сыновьями и Опаль. Трое солдат собирались зайти внутрь, но мельник не казался встревоженным. Может, он уже продал все золото. Но когда он заметил меня, крадущегося в сторону деревьев с подозрительным свертком в руках, у него в глазах проступил ужас. Я покачал головой и постарался показать в направлении Леса. Я мог бы проскользнуть. Если он оттянет на себя внимание солдат, они меня не заметят.

Но меня заметили феи. У меня в свертке было слишком много золота, чтобы его удалось от них спрятать. Они подлетели ко мне одна за одной, и шум возрастал. Все началось с тихого щебетания, словно чириканье далеких птиц, а потом громкость стала нарастать, превращаясь в равномерный гул.

Потом стало абсолютно тихо.

Это такой род тишины, который длится лишь секунду или две, но тебе кажется вечностью, потому что ты ждешь, что вот-вот произойдет что-то ужасное.

Я помню, когда у меня родилась идея, что я умею летать. Я смастерил себе крылья из палок и куриных перьев, взобрался на высокую скалу и спрыгнул. Я не взлетел. Я сломал руку. Но это было не самой худшей частью. Худшее случилось лишь минуту назад, когда в полете мой восторг от того, что я парю в воздухе, перешел в страх осознания того, что я упаду на твердую землю. Я понял, что сильно ударюсь, и мне будет больно.

И сейчас был тот самый момент. Мгновение перед тем, как все станет очень плохо.

Когда феи напали, я раскинул руки и начал от них отмахиваться. Так что я раскачал свой сверток с золотом. Впившись когтями в землю, я начал мазать себя грязью вперемешку со снегом. Наконец, феи улетели, и все опять стало тихо. Даже тише, чем до этого.

Я осмотрел себя. Сверток с золотом все еще был у меня в руках. Я обернулся. Мельник, его девять уродливых сыновей и прекрасная дочурка, а также трое солдат, все сначала пялились на меня, а потом перевели взгляд на что-то, лежащее на земле. Я проследил за их взглядами и у меня внутри все сжалось. Земля была покрыта золотом, клубки которого размотались в сторону солдат.

Катушка разматывалась все дальше и дальше, а жизнь моя разваливалась все больше прямо у меня перед глазами: один оборот мотка — один год. Я схватил золото, прижав его к груди, повернулся и рванул к Лесу. Я не знаю, почему решил, что смог убежать, но я старался до тех пор, пока мне дорогу не перегородила огромная лошадь, а перед лицом не замаячили блестящие черные сапоги. Сапоги с огромными золотыми пряжками.

Король Барф посмотрел на меня сверху вниз, его поросячьи глазки сощурились, глядя на золото, которое я все еще сжимал в руках. Он принюхался, словно почуял оставшееся золото в моем свертке.

— Так, так, — сказал он. — Кажется, феи находят тебя более очаровательным, чем меня. Как это мило.

 

Глава 12

Вранье Мельника

— Отдай мне то золото, что у тебя в руках, — сказал король Барф.

Мельник встал передо мной и одарил меня предупреждающим взглядом:

— Золото мое, Ваше Величество, — ляпнул он.

— Твое? — спросили мы с королем в унисон, но никто, кажется, меня вообще в тот момент не заметил.

— Я попросил мальчишку принести его. Это мой прислужник. Пойди сюда, парень, быстро. Принеси все остальное! — рявкнул он.

Я не сдвинулся с места. Какую игру он затеял? Его накажут за то, что он прячет золото. Зачем ему подставлять свою шею ради меня?

— Шевелись, мальчишка! Простите его, Ваше Величество. Он у нас тугодум. Имени своего собственного не знает! — мельник рассмеялся и следом заколыхался его большой живот.

— Нет, — сказал король. — Дай золото мне. Все, полностью.

Я попытался пошевелиться, но ноги словно вросли в землю. Язык разбух, а мозг затуманился. Я не знаю, почему сказал это, но слова просто вылетели наружу.

— А что вы дадите мне? — я закрыл рот, а все ахнули. Воздух замер и похолодел. Король Барф подвел лошадь так близко ко мне, что кончик его меча оказался на уровне моего носа.

— Отдай мне золото, и я оставлю тебе жизнь, — сказал король. Его гортанный голос звучал тихо и таил опасность.

Медленно, дрожа, я протянул королю Барфу золото, и он выхватил его у меня. Король осмотрел клубок, потом открыл сверток и долго изучал содержимое. Наконец, он достал еще один клубок. Барф положил золото на ладонь и водил рукой туда-сюда, наблюдая за тем, как играют на нем отблески солнечного света.

— Как это сделано? — спросил король Барф, протягивая золото в сторону мельника. Я же снова стал невидимкой.

— Ну, видите ли... Ваше Величество... тут немного странные дела. Полные тайн и... и... и волшебства.

Король застыл. Не многие люди были терпимы к магии, а король Барф и подавно. Ему не нравилось то, чтобы было более могущественным, чем он сам.

— Это не ведьмовское колдовство, — быстро добавил мельник. — Оно хорошего свойства... волшебство, которое создает хорошие вещи. Видите ли, моя дочь... она не просто красавица, она еще и талантлива, прядет, соприкасаясь с магией. Она может спрясть из соломы золото!

У меня от удивления открылся рот, да и у Опаль тоже. На ее пустом лице отразился ужас. Она переводила взгляд с отца на короля, туда и обратно, облизывая губы снова и снова.