А.О. Корольков, А.В. Шляков

Тюменский государственный нефтегазовый университет

Культурные лики Танатоса

Сегодня, в эпоху ситуации постмодерна, которая отвергает оппозиции противоположностей можно утверждать воплощение снятие противополагания жизни и смерти в сознании, образе жизни, стратегии поведения современного человека. «Memento mori» (помни о смерти) из призыва «учись умирать» превратилось в «торопись жить». Искусство личного умирания уступило место умерщвлению целых популяций. Освобождение от страха смерти, ее забвение настораживает. О чем угодно заботится человек только не о смерти. Это выражается и в ценностях ориентированных на здоровье, молодость, наслаждение жизнью. «Такая тенденция изгнания смерти поднимает вопрос об основаниях нравственности, рациональности и самой власти: аннулируя право на смерть в форме страшного суда, не лишается ли она гарантированности?» [1. С.140]. На смену религиозно-этическим критериям пришли медико-биологические. Ставка делается на продление жизни, удовлетворение потребностей, избавление от боли и страха.

Уже давно опорой порядка в цивилизованных обществах выступает не право на смерть, а управление жизнью. Сегодня власть реализуется не столько в форме запрета, сколько в форме советов и рекомендаций, касающихся здорового и обеспеченного образа жизни. Прежде всего, ставка делается не на смерть, а на жизнь: ее продление, экономия, рациональная организация — вот на что нацелен современный человек. На смену аскетической технике ограничений им запретов приходит иная, обеспечивающая комфорт и удовлетворение любых потребностей, избавляющая от напряжения, страха и боли.

Конечно представление о смерти не вытеснилось из сознания современного человека. Смерть входит в сознание не только как страх, но и как наслаждение им, обеспечиваемое фильмами ужасов, новостями, изобилующими перечислениями трагедий, убийств. И вместе с тем, она воспринимается как величайшая несправедливость по отношению к самому себе. Наряду с коммерческими фильмами ужасов, паразитирующими на притягательности смерти, осуществляются авангардные попытки разрушения этих различий живого и мертвого, стирания следов власти, нанесенных на тело и душу человека. Серьезные изменения происходят в рамках дисциплинарных пространств смерти. Под давлением общественности возникают специальные службы, работающие с безнадежными больными. Они пользуются не только обезболивающими медикаментозными препаратами, но и психотерапевтическими средствами. При этом происходит пересмотр прежней оппозиции жизни и смерти, в рамках которой срабатывает морально-ценностное и экономическое различение [2]. Жизнь в современной культуре воспринимается как безусловная ценность, а смерть — как роковая неудача, обрывающая планы и творческие замыслы человека, как расплата за нарушение рекомендаций власти, манипулирующей способом жизни, распорядком труда и отдыха. Человек во все времена боялся смерти. Сегодня, воспринимая смерть как прекращение активного труда и отдыха, как остановку конвейера потребления и наслаждения, человек боится по сути дела культурного образа смерти.

Ряд философов-экзистенциалистов (С. Къеркегор, М. Хайдеггер) считали что, именно в безысходности перед лицом смерти и обнаруживается подлинность человеческого существования. Исходя из того, что человек не только принципиально смертен, но и внезапно смертен, «здесь-и-сейчас бытие» человека тревожно. Однократность жизни уравновешивается такой метафизической очевидностью как однократность смерти. Если неизбежность смерти люди представляют как печальное обстоятельство для всего существующего и трагический удел для человека, то в однократности смерти следует видеть великое благо. М. Хайдеггер замечал, что смерть это путь домой, и именно в смерти человек находит и определяет себя [3. с.346]. Если в обществе он заменим и выступает как «один из многих», «каждый», «усредненный», то в смерти он подлинно незаменим: нельзя умереть за другого или просить умереть вместо себя.

Без поставленной точки нет единства биографии, и лишь точка способна высветить масштаб присутствия, который не существовал при жизни субъекта [4 с.122]. Став мертвым человек предстает в качестве человека немало успевшего, заслуженного, достойного уважения. Единство и целостность живущего зависит от предстоящей смерти и только при выполнении этого условия распознается бытие субъекта. «Подобно мертвой воде собирающей воедино рассеченное тело, телесная смерть соединяет обрывки воспоминаний, которые позволяют, казалось бы, потухшей, прожитой жизни засветиться в единстве» [5. с.42]. Дальнейшее пост-смертное бытие может складываться различно, однако, степень его непредсказуемости такая же, как при жизни.

Жизнь происходит среди отмирающих оболочек, отмирание которых не обязательно прекращает бытие человека, а их сохранение не гарантирует сохранности бытия. Изучая смерть человек не получит бессмертия, но может изменить жизнь.

БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК

1. Марков Б.В. Мёртвое и живое // Фигуры Танатоса: Искусство умирания. Сб. статей / Под ред. А.В. Демичева, М.С. Уварова. СПб.: Издательство СПбГУ, 1998. С.136-152

2. Бодрийяр Ж. Система вещей. М., 1995.

3. Хайдеггер М. Бытие и время. М.: Изд-во «Ad Marginem.» 1997. - 401с.

4. Секацкий А.К. Фигуры Танатоса: Искусство умирания. Сб. статей / Под ред. А.В. Демичева, М.С. Уварова. СПб.: Издательство СПбГУ, 1998. C.122-131

5. Секацкий А.К. Изыскания. СПб.: Лимбус-пресс; Изд-во Тублина, 2009. – 400с.