Глава 1 знакомая незнакомка

Я. л. коломинский

Человек: психология

I

ББК 88 К61

Рецензент доктор психологических наук А. А. Леонтьев

Коломинский Я. Л.

К61 Человек: психология: Кн. для учащихся ст. классов.— 2-е изд., доп.— М.: Просвещение, 1986.—223 с: ил.

Я- Л. Коломинский — доктор психологических наук, профессор, заведующий кафедрой общей и детской психологии Минского пединститута им. А. М. Горького — является автором ряда научных и научно-популярных книг («Психология взаимоотношений в малых группах», «Психология детского коллектива», «Человек среди людей», «Беседы о тайнах психики», «Познай самого себя»-и др.). многие из которых переведены на иностранные языки и языки народов СССР. В книге «Человек: психология», адресованной старшим школьникам, Я. Л. Коломин­ский знакомит читателей с основами современной науки психологии, показывает ее место в системе других наук о человеке, рассказывает о методах изучения человека.

Познавательные процессы (ощущение, восприятие, память, мышление и воображение). внимание,' общение личности, ее особенности — вот вопросы, затрагиваемые в книге, которая может служить пособием для проведения факультативных занятий по психологии.

Первое издание книги «Человек: психология» удостоено Бронзовой медали ВДНХ СССР и Диплома II степени Всесоюзного конкурса научно-популярных книг общества «Знание».

„, 4306020000—307 „„„ „ ББК 88

© Издательство «Просвещение», 1980. © Издательство «Просвещение», 1986, с изменениями

ОТ АВТОРА

Эта книга призвана не только познакомить старшеклассников с достижениями психологической науки, но и помочь им в познании самих себя с тем, чтобы сознательно подходить к определению своего дальнейшего жизненного пути.

Мне всегда казалось несправедливым, что у старшеклассников нет книги, которая рассказывала бы о внутреннем мире человека, а в школьных расписаниях отсутствует соответствующий учебный предмет. Нельзя сказать, что человека совсем не изучают в школе. На уроках литературы анализируют особенности внутреннего мира героев классических произведений, на уроках языка изучают законы этого важнейшего средства человеческого мышления и общения, на уроках истории повествуется о героических и трагических периодах жизни людей, об их подвигах и заблуждениях... На обложке одного из учебников большими буквами напечатано «ЧЕЛОВЕК», а чуть пониже, маленькими, уточнение «анатомия, физиология и гигиена»... И все-таки чего-то не хватает. Не изу- • чается внутреннее «устройство» самого главного в человеке — его психики.

Мы надеемся, что книга, которую вы сегодня открыли, в какой-то мере заполнит этот пробел и поможет вам войти в увлекательный и прекрасный мир психологической науки. Вы узнаете, как изу­чается психика человека, какие законы управляют ощущениями и восприятием, памятью и творческой мыслительной деятельностью. Специальные разделы книги посвящены истории развития психики, потребностям и способностям, характеру и темпераменту человека.

Как работать с книгой? Признаюсь, мне хотелось бы ответить предельно кратко: с удовольствием... Если бы мне, когда я был в вашем возрасте, попала в руки подобная книга, я бы, прежде всего, прочитал ее всю сразу, залпом. Может быть, и вам посту­пить так же? Ведь психология —• не совсем обычный предмет: тех знаний, которые почерпнуты, так сказать, из жизни, достаточно, чтобы прочесть эту книгу и получить целостное представление о психике. А дальше пойдет внимательное чтение каждой главы. При этом автор рассчитывает на тесное сотрудничество с вами, дорогие читатели. Ведь теперь, когда вы занялись психологией, уже нельзя (просто не получится!) по-старому читать книги и смотреть кино, анализировать свои переживания и поступки, а также поведение других людей. Скоро вы заметите, что у вас по­явилась как бы новая точка зрения, новая, чуточку исследова-

З

тельская позиция. При изучении психологии самый верный наш союзник — художественная литература. Все великие, да и просто хорошие, настоящие писатели — психологи. Правда, говорят они о внутреннем мире человека по-своему, образным языком искус­ства.

В специальном разделе книги, который я назвал «Клуб «Три С», вас ждут вопросы, задания, конкурсы. Они помогут членам клуба, а в их число приглашаются все читатели, осуще­ствить его программу, солопроверку, самопознание и самовос­питание. Ответы только для самопроверки! Таков девиз любознатель­ных и настойчивых.

При чтении обращайте внимание на экран дисплея, сопровож­дающий некоторые участки текста. Если на дисплее изображена книга, то это значит, что в тексте рассказывается о ней; если восклицательный знак, то вам предлагается повторить или поставить опыт; если вместе с восклицательным стоит вопросительный знак, то вам предлагается задание; если стоит только вопросительный знак, то желательно не торопясь обдумать проблему или тему для

дискуссии.

Если, познавая психологию, вы научитесь лучше управлять собой, разбираться в собственных переживаниях и внутреннем мире других, если эта книга поможет вам в учении, труде и жизни среди людей, наша общая цель — тех, кто работал над. ее созданием, и тех, кто ее читал,— достигнута.

Раздел I ВВЕДЕНИЕ В ПСИХОЛОГИЮ

Глава 1 ЗНАКОМАЯ НЕЗНАКОМКА

Для человека нет ничего более интересного, чем люди.

В. Гумбольдт

Что изучает психология? Все науки можно условно разде­лить на две большие группы. В одной группе окажутся точные науки, такие, как математика, физика, химия; в другой — гума­нитарные: языкознание, история, литературоведение и т. д. Это науки о человеке. Кстати, само название произошло от латин­ского обозначения человека современного типа: Ното 5ар1епз.

Конечно, это деление в какой^:то мере условно: точные и гу­манитарные науки взаимно дополняют друг друга и помогают друг другу, но разница все же есть. Общую задачу гуманитар­ных наук очень точно сформулировали еще древние греки, на­писав на одном из своих храмов: «Познай самого себя». И че­ловек познает. Познает собственную историю, происхождение, язык, нравы и обычаи, биологическую природу. В трудах мно­гих поколений философов и историков, биологов и лингвистов, антропологов и этнографов человечество как бы создает кол­лективный автопортрет, который непрерывно совершенствуется и обогащается. Этот автопортрет был бы неполным и даже ис­каженным без тех штрихов, которые вносит в него одна из са­мых гуманитарных наук — психология.

Знаете ли вы психологию? На первый взгляд этот вопрос может показаться странным: такого предмета до сих пор не было в школьных расписаниях. Но не торопитесь с ответом. Лучший учитель психологии — сама жизнь, и ее уроки каждый неплохо усваивает еще до того, как прочитает первую книгу с рассказом об этой науке. Это знакомая незнакомка. Дело в том, что слово «психология» используют в нескольких разных значениях. Начнем с наиболее распространенного: оно обозна­чает сложный и в то же время необыкновенно близкий каждо­му человеку мир явлений его внутренней жизни. Не изучая еще специальной науки, мы с детства говорили: «я хочу», «я не хо­чу», «я думаю», «я чувствую», «я представляю»; мы рассужда-

ем о достоинствах и недостатках своей памяти и воли, способ­ностей и характера, темперамента и ума.

Еще не использовано ни одного незнакомого слова, а уже перечислены многие разделы нашей науки. Характерная осо­бенность психологии как. науки как раз та, что с ней человек знакомится задолго до систематического изучения. В практике живого общения люди постигают немало психологических за­конов. В каком-то смысле можно сказать, что каждый человек — психолог. Именно каждый. Ведь без определенного запаса пси­хологического опыта и знаний невозможно жить среди людей. Так, каждый из нас уже с детства умеет, например, «читать» по внешним проявлениям — мимике, жестам, голосу, особенно­стям поведения, даже по ритму дыхания и цвету лица — эмоци­ональное состояние другого человека, и не только читать, но и учитывать его нюансы в своих целях. Ребенок очень рано начи­нает понимать, когда следует обратиться с просьбой, а когда удобнее отложить до лучших времен... Каждый из вас умеет различать настроение других людей, особенности их характера. Эту житейскую психологию, в которой отражаются психоло­гические знания, накопленные задолго до появления специаль­ной науки, мы усваиваем не только благодаря собственному опыту, но и из таких источников, как художественная литерату­ра, народные пословицы и поговорки, сказки и мифы, притчи и даже частушки. В них можно найти истоки почти всех психоло­гических теорий и отраслей психологии. Вот, например, посло­вица из области психологии обучения: «Повторение — мать уче­ния»; из области характерологии: «В тихом омуте черти водят­ся» (это предостережение тем, кто склонен судить о характере по внешности). Интересно, что подобные психологические «ак­сиомы» интернациональны. Почти у всех народов можно найти аналогичные утверждения. Например, последнюю пословицу с французского можно было бы буквально перевести так: «В ти­хий ручей не погружай ни руки, ни даже пальца».

Правда, житейские психологические знания очень приблизи­тельны, расплывчаты, а порой и просто неверны. Это скорее иллюзия знания, которая, к сожалению, нередко заменяет под­линную образованность. В несовершенстве житейских психоло­гических понятий очень легко убедиться. Попробуйте ответить на несколько «простых» вопросов. Ну хотя бы таких: «Чем от­личаются чувства от ощущений?»; «Что такое темперамент?»; «Что такое мышление?» и т. д. Задайте эти вопросы знакомым. Результаты можно предвидеть. Сначала ваши испытуемые вос­примут их довольно спокойно и бодро начнут отвечать. И тут обнаружится, что сказать-то почти и нечего... Скорее всего отве­том будет классическая формула: «Понимаю, а высказать не могу». Когда такой формулой пользуются учащиеся, им в от­вет говорят: «Значит, не понимаешь» — и дальше следует не менее классическое: «Придется ответить еще раз». 6

Для тех, кто только начинает знакомиться с психологией как наукой, эта предобразованность, это предзнание все же по­лезно. Накопленный запас наблюдений постепенно включается в систему научных понятий, и этот сплав теоретических знаний и практических выводов может стать прочным фундаментом настоящей психологической образованности. В этом смысле — каждый сам себе психологическая лаборатория. Именно поэто­му, ребята (и вы скоро это почувствуете)., психология изучается и усваивается не так, как многие другие науки. Ведь лозунг «Познай самого себя» имеет и прямое значение, обращенное к каждому отдельному человеку. Это призыв к самопознанию. По­этому, постигая научную психологию, человек все как бы при­меряет к самому себе: так ли у меня, как «по теории», или как-то иначе. Кроме того, начинающие психологи охотно наблюда­ют за своими друзьями и знакомыми — применяют знания на практике.

Что же представляет собой психология как наука? В перево­де на русский язык — это наука о душе (по-древнегречески: «псюхе» — душа, «логос» — наука). Похожие словосочетания применяются для обозначения различных областей знаний: гео­логия — наука о Земле, зоология — наука о животных, минера­логия — наука о минералах и т. д. Но если предмет многих дру­гих наук более или менее ясен, то точно ответить на вопрос «Что такое «душа»? не так просто. В различные исторические эпохи ученые вкладывали в это слово разное содержание. Впро­чем, подобные изменения случаются и в других областях знания.

Вы, наверное, знаете, что словом «атом» древнегреческие фи­лософы называли мельчайшую неделимую частичку материи. Но шло время, наука развивалась, выяснилось, что атом — это целый мир элементарных частиц. Работают атомные электро­станции, бороздят океанские просторы атомные ледоколы и под­водные лодки — все это результат процессов в «разделенном» — расщепленном атоме. А слово осталось. Оно в данном случае как сосуд, в который налита новая жидкость. Старые слова сплошь и рядом означают новые понятия. Спросите у своего товарища, что такое «спутник». Такие же изменения произошли и со слоеом «душа» в названии нашей науки.

По религиозному учению душа — это непостижимое, бес­плотное, духовное начало, которое бог вдунул в сотворенное им из праха тело первого человека. При этом душа дана человеку, так сказать, во временное пользование: когда тело перестает существовать, душа «отлетает в мир иной».

Мы, материалисты, вкладываем в это слово совсем другое содержание. Оно употребляется как синоним слова «психика» для обозначения совокупности психических явлений, которые представляют собой свойство высокоорганизованной материи, свойство мозга. Психика, сознание — это субъективный образ

объективного мира. Психика — это наши ощущения и восприя­тия, память и представления, мышление и фантазия, чувства и воля. Все эти психические процессы свойственны конкретному человеку, субъекту, который имеет свой особый характер, спо­собности, темперамент, который познает, общается, действует в окружающем мире, человеку, который есть сын своего времени, член данного общества, личность. Душа, психика — это внут­ренний мир личности, который возникает в процессе взаимо­действия человека с окружающим внешним миром, в процессе активного отражения этого мира.

Правда, есть в повседневной жизни и другие оттенки в упот­реблении слова «душа». Иногда, например, человек говорит о себе: «Душа радуется», «душа болит». О ком-то отзываются: «У него нет души», а о другом — «Какой душевный человек». Здесь в понятие «душа» вкладывают более узкое содержание: способность человека к сочувствию, сопереживанию, его умение поставить себя на место другого, радоваться и страдать радо­стями и страданиями других людей.

По-разному употребляются и выражения «субъективный», «субъективно». Когда в.научной психологии говорят о психике как о субъективном образе объективной действительности, то имеют в виду, что это внутренняя, принадлежащая конкрет­ному человеку, субъекту, картина мира, существующая именно в его мозгу. Но нередко можно услышать: «Это ваше субъектив­ное мнение» — или: «Вы судите субъективно» и т. д. Здесь хо­тят подчеркнуть пристрастность человека, зависимость его суж­дений и оценок от настроения, интересов, прошлого опыта и других особенностей личности.

Психологией называют не только науку о психических про­цессах и свойствах личности, но и совокупность тех явлений, которые изучают. Говорят, например, о психологии подрост­ка, психологии рабочего класса и т. д. Иногда вы слышите: «У каждого своя психология!» В этих случаях имеют в виду особенности психики определенного человека или группы

людей.

Мы уже перечислили много «психологии», а впереди еще большой список. Дело в том, что научная психология, как и другие науки, делится на ряд отраслей. Представьте себе могу­чий ствол, от которого отходят ветви. Ствол — это общая пси­хология, которая изучает общие законы человеческой психики. Ветви — области науки. Они исследуют различные виды дея­тельности человека. Ведь каждая из них имеет свою «психо­логию».

Вот психология труда, инженерная психология, изучающие психологические стороны системы «человек — машина». Условия современного производства таковы, что без учета психологиче­ского фактора невозможно сконструировать новую машину или прибор. 8

В процессе жизни и деятельности люди вступают в общение между собой, образуют группы, коллективы, в которых осу­ществляется система «человек — человек». Это предмет иссле­дования еще.одной психологии — социальной.

Инженерная и социальная психология дали жизнь, пожалуй, самой молодой — космической психологии. Она изучает особен­ности психической деятельности человека в условиях космиче­ских полетов. Об этой области психологии увлекатель­ные книги написали сами космонавты Ю. А. Гагарин и А. А. Леонов в содружестве с врачом В. И. Лебеде­вым (Ю. А. Гагарин, В. И. Лебедев. «Психология и космос»; А. А. Леонов, В. И. Лебедев. «Психологиче­ские проблемы межпланетного полета»).

Есть психология искусства, медицинская психоло­гия, зоопсихология, изучающая психику животных, военная психология и т. д. Большая область нашей науки изу­чает законы развития и формирования психики человека от рождения до старости. Это возрастная, детская и педагогическая психология.

Книга, которую вы читаете, в основном посвящена общей психологии, но будут в ней и сведения из других областей пси­хологической науки.

Мозг и психика. Итак, психика — это внутренний, субъектив­ный мир человека, который возникает в ходе активного отра­жения внешнего, объективного мира в виде образов, мыслей, чувств и поступков. Где же находится живое зеркало, способное к столь сложной отражательной деятельности? Теперь об этом знает каждый школьник. А вот величайший ученый древнего мира Аристотель считал, что мозг служит лишь как «орган охлаждения тела». Еще Шекспир, который жил и творил в кон­це XVI— начале XVII в., осторожно писал о мозге как о месте, «где, по мнению некоторых, расположен дом души». И главным соперником мозга считалось сердце: «Скажи мне, где мечты на­чало? Мозг, сердце ль жизнь ей даровало?» — рассуждают шек­спировские герои. Да и мы с вами, немалую часть кашей душев­ной жизни связываем с сердцем, приписывая ему ответствен­ность за любовь и ненависть, страсти и волнения. Вместе с поэ­том мы говорим: «О память сердца, ты сильней рассудка па­мяти печальной». А ведь мы прекрасно знаем, что уже многие годы живут люди, в груди которых бьется чужое, пересаженное искусной рукой хирурга сердце. Сердце у них чужое, новое, а душа, психика, внутренний мир?

Ю. Нагибин написал прекрасную и грустную современную сказку «Чужое сердце». Ее герой Костров, которому сделали пересадку сердца, переживает странные и мучительные ощуще­ния. «Он видел свое старое, умершее сердце, источник всех его страданий и мук, оно представлялось ему гнилым червивым гри-бом-шлептухом, но оно вмещало в себя ту нужную, тонкую память

о нем самом, которую ему нужно было вновь накопить, чтобы пришло полное исцеление». Ему предстоит «воссоздать душу-живу, обрести способность к любви и слезам». У него возникла страшно­ватая мысль: «Коль он признает за своим бывшим сердцем право памяти, то и ныне бьющееся у него в груди сердце обладает подобной же суверенной памятью». Не буду дальше излагать этот

чудесный рассказ.

В науке нашей вообще много поэзии. И это не удивительно. Ведь центральный «пульт управления» организмом, материальный аппарат нашей психической деятельности — головной мозг чело­века — самое сложное и совершенное создание природы. Недаром, говоря о мозге, строгие ученые превращаются в поэтов. При этом они прежде всего подчеркивают поразительное несоответствие между непритязательным внешним видом этой серой массы, напоминающей ядро грецкого ореха, и невероятной сложностью его деятельности. «Как однородно и скучно выглядит мозг,— писал советский психолог А. Р. Лурия, — этот высший продукт эволюции, этот орган, который получает, перерабатывает и хранит информацию, орган, который создает программы деятельности и регулирует их выпол­нение». Можно с уверенностью утверждать, что впечатление об однородности и такой невыразительности серой массы, которое мы получаем при первом рассматривании мозга, явно расходится с той невероятной сложностью и расчлененностью, которой в дейст­вительности обладает этот орган.

«Оглянитесь по сторонам,— призывал другой советский психолог Е. И. Бойко, — то, что нас окружает и что обыкновенно считается делом человеческих рук, по существу есть продукт деятельности мозга, так как руки являются всего лишь его послушными орудиями. Все научные открытия и достижения техники, все великие произве­дения искусства — тоже продукты работы мозга людей, равным образом, как и наши маленькие дела, неудачи, ошибки, изъяны характера, привычки. От мозга зависят гениальность и помешатель­ство, ум и глупость, любовь, дружба, вера, страдание и счастье, способности, талант и одаренность».

Наверное, писатели скоро создадут, вслед за Ю. Нагибиным, еще два художественных варианта: один — совсем реальный — жизнь человека с двумя сердцами (неутомимый профессор Бер­нард успешно осуществил уже и эту операцию) и второй — фантасти­ческий — человек с пересаженным головным мозгом. Прежде всего, человек с другим мозгом неминуемо стал бы совершенно другой личностью, с новой биографией, новыми мыслями, новыми знаниями, новыми чувствами... Это ясно и без фантастических построений. Правда, для романиста есть увлекательнейшая возможность изобра­зить, как возникнут драматические ситуации, связанные с тем, что человек вдруг осознает, что у него совершенно новое тело, новая внешность. Тело человека, его рост, фигура, черты лица, цвет глаз и волос, голос — все это не просто футляр для мозга и его внешнее оформление. Как подметил М. Ю. Лермонтов в «Герое

нашего времени», «всегда есть какое-то странное отношение между наружностью человека и его душою».

Черты внешнего облика через отношение к ним других людей существенно влияют на самооценку, характер, вообще на нашу личность. Об этом мы еще будем говорить более подробно, но уже и сказанного достаточно, чтобы понять: человеку с новым мозгом придется выработать новое отношение к самому себе. Да и новому мозгу его новое местожительство может понравиться, а может и глубоко не удовлетворить его... Другая, еще более напряженная сюжетная линия — история перестройки взаимоотношений этого почти нового человека с обществом и другими людьми...

Это из области фантастики. Но действительность ставит над человеком эксперименты, куда более сложные и трагичные, чем плоды самого богатого писательского воображения. Волнующую, подлинную историю о человеке с измененным, раненым мозгом рассказал А. Р. Лурия в одной из самых удивительных и гуманных книг нашей науки «Потерянный и возвра­щенный мир». Фактически у этой книги два автора и два героя. Соавтор рассказа о том, как пуля, про-

бившая череп человека и прошедшая в его мозг, раз­дробила его мир на тысячи кусков, которые он так и не смог собрать, младший лейтенант Лев Засецкий был... убит 2 марта 1943 г. в результате проникающего ранения черепа левой теменно-затылочной области. Еще одна жертва Великой Отечественной. Он был убит, почти убит... И мы ничего не узнали бы о его трагической борьбе за собственный мозг, собственную личность, собственную душу, ес­ли бы не другой герой этой книги, ее автор, психолог Лурия, который не только самоотверженно врачевал и изучал психику Засецкого, но и собрал его разрозненные записи в потрясающую картину жизненного подвига.

Ранения в мозг тщательно изучаются и описываются учеными. Эти трагические случаи помогают понять сложные механизмы де­ятельности главного органа нашей психики. Самое удивительное, что ранения в мозг не всегда приводят к катастрофе.

В историю науки о мозге вошел необычный случай с железнодорожным мас­тером Финеасом Гейджем, который в сентябре 1848 г. получил сквозное ранение головы железной палкой. Эта палка, длиной больше метра и толщиной 3 санти­метра, насквозь пронзила головной мозг Гейджа, войдя через его левую щеку и выйдя около темени. В течение часа Гейдж находился в оглушенном состоянии, после чего смог с помощью сопровождающих его людей пойти к хирургу и по дороге спокойно и невозмутимо рассуждал о «дырке» в своей голове. Когда через двенадцать лет Гейдж умер в Сан-Франциско, вскрытие показало, что не только левая лобная доля подверглась тяжелому повреждению, но травма распространилась и на правую лобную долю.

То, что Гейдж выжил, конечно, поразительно. Но еще более поразительно, что психика его почти не изменилась: у него не обнаружилось никакой потери памяти и почти не снизились ум-

 

ственные способности. А вот свойства его личности, его отношение к себе и окружающему изменились. До несчастного случая он был тактичным и уравновешенным человеком, хорошим работником; теперь ом стал невыдержанным и непочтительным, сделался упря­мым, но переменчивым и нерешительным. Вместо того чтобы зани­маться чем-то полезным, он странствовал и зарабатывал себе на жизнь тем, что показывал себя и свою травму...

У Засецкого все иначе — сохранилась личность, но распался интеллект, восприятие, память, способность к рассуждениям.

Долгие годы мучительного самовосстановления. И вот он пишет, он снова в строю... Невозможно пересказать есю книгу. Для нас теперь важно понять, как работает мозг, почему огромная рана Гейджа почти ничего не изменила, а в мозгу Засецкого пуля вызвала столь опустошительные изменения.. Все дело в том, что в мозгу существует своеобразная специализация частей: А. Р. Лурия говорит о трех важнейших блоках мозга.

Первый, «энергетический блок тонуса», расположен в глубине мозга, в верхних отделах мозгового ствола. Сюда же относятся те образования серого вещества, которые составляют древнейшую ос­нову его жизнедеятельности/Здесь происходит регуляция процессов химического обмена веществ в организме.

В другой части этого блока, сетевидной, или ретикулярной (от латинского слова «ретикула» — сеточка), формации, возникают им­пульсы возбуждения, которые питают своей энергией мозговую кору. Стоит прервать этот энергетический поток, как тонус коры снижается и человек впадает в полусонное состояние, а затем

и в сон.

Этот блок, как отмечал Лурия, сохранился у его больного. У него была разрушена часть второго основного блока, располо­женного в задних отделах больших полушарий и отвечающего за прием, переработку и хранение информации, которая посту­пает в мозг из внешнего мира. Например, в участке, который именуется первичной зрительной корой, зрительные образы внеш­него мира как бы разлагаются на миллионы составляющих приз­наков. Во вторичной зрительной коре происходит их объединение в целые сложные структуры. Человек, у которого эта зона поражена, по-прежнему хорошо видит отдельные части, но не в состоянии объединить их в целостные образы. А. Р. Лурия приводит такой пример: на картине, которая показывается больному, изображаются очки. Что это такое?.. Кружок... еще кружок... перекладина... и какая-то палка... и еще палка... Наверное, велосипед!? -

У этого больного — расстройство под названием «оптическая

агнозия».

Специальные отделы коры отвечают и за объединение отдель­ных предметов и явлений в целостные ситуации. Вспомним, что и они оказались затронутыми у Засецкого.

Третичные области теменно-затылочной коры имеют прямое отно­шение к важнейшей психической деятельности — речи, без которой

невозможны ни память, ни мышление, ни человеческое сознание вообще. Человек, у которого эти области поражены, начинает жить в раздробленном внутреннем мире: все, чему он научился, все его знания распадаются на отдельные, не связанные друг с другом куски.

И все-таки главное — личность человеческая сохраняется, если не затронут третий основной блок мозга, расположенный в лобных долях. Засецкому повезло — лобные доли сохранились. Именно здесь находится мощный аппарат, позволяющий форми­ровать и сохранять намерения, формировать программы действий, регулировать их протекание и контролировать их успешное выпол­нение.

И вот в своем раздробленном мире Лев Засецкий борется:

— Я еще смогу доказать человечеству, что я еще не совсем пропавший, не совсем погибший человек... я по-прежнему мечтаю встать в строй. И я хочу надеяться, что я еще принесу немалую пользу своему народу.

Он уже принес немалую пользу и встал в один строй с Ни­колаем Островским и Алексеем Маресьевым: победа над своей болезнью, борьба за свою личность — всегда вдохновляющий пример величия духа.

Еще в конце XIX в. В. И. Ленин, противопоставляя научный подход к изучению психики метафизическому, в книге «Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов?» писал:

*Метафизик-психолог рассуждал о том, что такое душа? Нелеп тут был уже прием. Нельзя рассуждать о душе, не объяснив в частности психических процессов: прогресс тут должен состоять именно в том, чтобы бросить общие теории и философские пост­роения о том, что такое душа, и суметь поставить на научную почву изучение фактов, характеризующих те или другие психические процессы»¹.

Симпатии Владимира Ильича целиком на стороне научного пси­холога: «Он, этот научный психолог, отбросил философские теории о душе и прямо взялся за изучение материального субстрата пси­хических явлений — нервных процессов...»².

Именно такими научными психологами были великие рус­ские ученые И. М. Сеченов (вы, вероятно, знаете, что он и неко­торые его друзья послужили Н. Г. Чернышевскому прообраза­ми героев романа «Что делать?») и И. П. Павлов. Они заложили прочный фундамент науки о рефлекторных принципах работы мозга.

С основными положениями 'учения Павлова о высшей нервной деятельности вы хорошо познакомились при изучении анато­мии и физиологии человека. Мы еще будем вспоминать о них в связи с изучением ряда важных психологических проблем. А пока запом­ним главное: психика — это свойство мозга, которое состоит в его способности отражать окружающую действительность.

Нравится ли вам, ребята, отвечать на вопросы?

А если самому себе и, что самое главное, о себе?

Суть нашей общей работы — того, кто пишет, и того, кто читает,— хорошо выразила советская писательница М. Шагинян: «Нечто от вас к книге и нечто от книги к вам». От книги к вам — новые знания и новый взгляд на то, что уже было известно. От вас к книге — стремление узнать побольше о самом себе и желание что-то в себе изменить. Отсюда тройное «С» этой странич­ки, которое будет появляться после каждой главы: самопроверка — самопознание — самовоспитание. Давайте создадим заочный клуб «Три С». И не только заочный. Иногда вместо того чтобы играть в «морской бой», посоревнуйтесь в точности ответов. Может быть, возникнут турниры и олимпиады (психологиады!), эмблемой которых станет наше тройное «С»!

Самопроверка Самопознание Самовоспитание

Заседание первое %

Вопросы, и задания

1. Какое из утверждений, приведенных ниже, выражает идеалис­тическое понимание психики, а какое — материалистическое? До­кажите товарищам свою правоту.

А. Психическая деятельность не зависит от внешних причин.

Б. Психическая деятельность — свойство мозга.

В. Психика — отражение объективной действительности.

2. За какие психические функции отвечают 1, 2, 3-й блоки головного мозга?

3. Покажите роль психологических знаний в деятельности инженера, врача, учи­теля, космонавта, зоотехника. Попробуйте назвать область человеческой деятельности, где можно обойтись без знания психологии.

Конкурс Кто подберет больше пословиц и поговорок на психологические темы?

Тема для дискуссии «Если возможна гигиена тела, то возможна также гигиена ума и характера» (Д. И. Писарев).

Глава 2

МЕТОДЫ ПСИХОЛОГИИ

Как ни совершенно крыло птицы, оно ни­когда не смогло бы поднять ее ввысь, не опираясь на воздух. Факты — это воздух ученого. Без него вы никогда не сможете взлететь.

И. П. Павлов

Методы, пути, средства, с помощью которых добываются научные факты, очень важны для любой науки, но для психо­логии они имеют особое значение. Чтобы понять это, давайте подумаем, как вообще строится научное исследование в других областях знаний, например: в естествознании, физике, химии. Вам наверняка приходилось проводить опыты в живом уголке, на пришкольном участке и в учебных кабинетах. Всегда можно четко выделить пару: во-первых, это человек, который осуществляет опыт или ведет наблюдение, тот, кто изучает,— субъект познания; во-вторых, это то, что он изучает,— объект познания — растение, животное, химический элемент и т. д. Теперь представьте себе, что вы исследователь-психолог, которому предстоит изучать психические особенности другого человека. Улавливаете разницу?

Да, для психолога все иначе: его объект, или, как говорят в психологии, испытуемый, есть одновременно и субъект. Субъектив­ный объект! Это не лингвистический парадокс, а суровая реальность психологической науки: здесь могущество человеческого разума, человеческого интеллекта направлено на познание самого этого ра­зума, самого интеллекта, чувств, воли и всего того, что составляет психику.

Говорят, что через человека природа познает самое себя. Если это так, то психология — это познание человечеством сво­ей собственной природы. Субъект и объект исследования совпа­дают. Но из этого философского совпадения совсем не следует, что невозможно их разделение, раздвоение в конкретных психо­логических исследованиях, как думали психологи-идеалисты.

Самонаблюдение. Психологи-идеалисты считали, что душа — это замкнутый в себе мир и ее познание доступно только ей самой. «Только я сам могу судить о том, что происходит в моем внутрен­нем мире», и «в терем тот высокий нет ходу никому». Значит, для психолога как будто остается только один-единственный метод исследования — самонаблюдение? Этот метод иначе называет­ся интроспекция, что в буквальном переводе означает «смотрение вовнутрь». Психологические трактаты до появления эксперименталь­ной психологии основывались либо на описании ученым собствен­ных переживаний, либо на изложении рассказов других людей о их мыслях и чувствах.

Может быть, этого и в самом деле достаточно, может быть,

о себе-то мы уж действительно знаем «правду, всю правду, одну

только правду»?

©Когда-то великий французский писатель Ж.-Ж. Рус­со, создавая «Исповедь», мечтал довести искусство пси­хологического самоанализа до уровня самых точных наук того времени. «В известном смысле,— писал он,— я произведу на самом себе те опыты, которые физики производят над воздухом, чтобы знать ежедневные из­менения в его состоянии. Я приложу к своей душе ба­рометр, и эти опыты, хорошо налаженные и долгое вре­мя повторяемые, могут дать мне результаты столь же надежные, как и у них». С тех пор прошло 200 лет, барометр-психометр даже писатели-фантасты еще не придумали, а проблема методов иссле­дования по-прежнему одна из острейших в психологии. Почему же самонаблюдение не может быть ни основным, ни единственным методом нашей науки?

Для того чтобы наблюдать и затем описывать проявления собственной психики, человеку нужно как бы раздвоиться: од­но его «я» (назовем это «я» «я-деятель») активно действует, мыслит, радуется, страдает, а другое «я» (назовем его «я-наб-людатель») в это самое время оценивает, анализирует, контроли­рует, иными словами, подсматривает за первым. До определен­ной степени.именно так действительно раздваивается каждый человек уже начиная чуть ли не с трехлетнего возраста. Но далеко не все собственные психологические процессы мы способны наблюдать. Попробуйте, например, спросить у композитора, как возникла в его сознании мелодия; у ученого — как он решил ту или иную проблему; у конструктора — как он придумал новую машину. Кстати, психологи, которые изучают творчество, без устали спра­шивают, но в ответ получают не очень вразумительные рассказы. Дело в том, что наше внимание обычно направлено на то, что мы делаем, а не на то, как это происходит. Многие проявления психики, например механизмы памяти, мышления, воображения, осознают­ся лишь частично и поэтому недоступны самонаблюдению.

Кроме того, в психике человека есть довольно обширная область переживаний, которые получили название подсознательных, неосознаваемых. Мы можем не подозревать о некоторых своих чувствах, стремлениях, мотивах поведения. И вот получается, что человек порой сам неточно определяет причины собственных поступков. Особенно ясно это можно продемонстрировать хотя бы на примере так называемого постгипнотического внушения. Загипно­тизированному человеку внушают, что через определенное время после выхода из состояния гипноза он совершит определенное действие. Один врач-психотерапевт рассказал о пациентке, которой он внушил, что минут через десять после сеанса гипноза она наденет его пиджак, висящий на стуле. После сеанса, как обычно, говорили о ее самочувствии, о планах на будущее. Вдруг больная зябко поежилась, хотя в комнате было очень тепло...

ш

- Что-то холодно, я озябла... Может быть, вы разрешите мне на минутку накинуть ваш пиджак?

— Конечно, пожалуйста...

Если испытуемую спросить, почему она так поступила, в ответ мы услышим объяснения, на первый взгляд вполне прав­доподобные, но не имеющие ничего общего с известной нам, но неизвестной испытуемой истинной причиной поступков.

Не осознаваться могут и другие элементы нашей психической жизни. У нас, например, могут храниться воспоминания, о ко­торых мы до поры до времени ничего не знаем. Конечно, не следует преувеличивать роль неосознаваемых моментов в жизни чело­века, как это делал известный австрийский психиатр 3. Фрейд, но и не считаться с ними нельзя. Впрочем, не все с этим согласны. Например, поэтесса Н. Матвеева, которая в стихотворении «Под­земелья» весьма живописно рисует гипотетическое подсознание человеческой психики^ иронически замечает:

Ключи от подземелий подсознанья Звенят опять на поясе моем. Сегодня я, заблудшее созданье. Сойду туда с коптящим фонарем. Как воют своды в страшной анфиладе! А впрочем, выясняется в конце, Что все подвалы наши — на эстраде, Все тайны, как посмотришь,— на лице. У нас и подсознание снаружи (До внутреннего мало кто дорос). Все просто: нам получше, вам похуже. Кот просит сала. Палки просит пес. Но чтоб до истин этих доискаться, Не надо в преисподнюю спускаться.

Да, если бы все было так просто, если бы все тайные (да­же порой для нас самих!) проявления психики были «на эстра­де», а мотивы наших поступков сводились к необходимости удо­влетворять одинаковые для. всех жизненные потребности, если бы явление, как говорят философы, совпадало с сущностью, ни­какой науки не нужно было бы и, между прочим, необходимость в поэзии тоже автоматически отпала бы. Прав известный литовский поэт Э. Межелайтис: «Зачем,— писал он,— уступаем мы кому-то область психологических глубин и подсознания? Почему отдаем другим сферу утонченного анализа? Мы тоже должны научить­ся читать едва уловимый шифр человеческой души, и тогда человек станет понятнее нам. Если же мы никогда не сделаем попытки про­никнуть в эту область, она навсегда останется для нас темной, зловещей и полной опасностей».

Самонаблюдение ненадежно не только потому, что человек, как мы видим, не все знает о самом себе, но и потому, что даже о своих переживаниях трудно рассказать. Прежде всего трудно перекодировать, переплавить, перелить.....чувства в слова. Неда­ром же выдающиесяу^щей^^^^^^ц^р-! поэты и писатели

| 17

| км. А.М. Горького

испытывают «муки слова», оставляют «куски мяса в черниль­нице», как Л. Толстой; изводят «единого слова ради тысячи тонн словесной руды», как В. Маяковский. К этим неизбежным объективным трудностям добавляются трудности субъективные: наш психологический словарь так беден, что нам просто порой «нечем думать» о собственном внутреннем мире, и тем более «нет слов», чтобы рассказать о нем.

Конечно, при самоотчете, который требуется психологу, нуж­на абсолютная искренность. А это не так легко. Сравнение да­же предельно искренних человеческих документов — писем, дневни­ков, автобиографий — с действительностью почти всегда обнаружи­вает, что человек невольно искажает то, что происходило на самом деле: ведь человеческое восприятие субъективно. Мы смотрим на мир сквозь призму своего опыта, своих мыслей и чувств, как говорится, «судим по себе». Даже Ж.-Ж- Руссо, который обещал приложить к своей душе барометр беспристрастного анали­за, оказался далеко не столь объективным, как ему самому хотелось и казалось. Его «Исповедь» — гениальное художественное произ­ведение (не так уж мало!), но не точный протокол психической жизни человека. Как писал польский психолог Я. Парандов-ский:

«Не раз перо останавливается на середине страницы, не раз глаза, смотрящие на слова, не запятнанные ложью, устрашаются тени чужой, неведомой фигуры, которая когда-то в будущем склонится над этими страницами,— достаточ­но мига такой рефлексии, и чистота внутреннего голоса окажется замутнен­ной. Мы настолько тесно связаны с людьми, настолько тщательно они за нами наблюдают, подслушивают, даже когда мы находимся в полном одиночестве, что все это дает знать о себе, стоит лишь взяться за перо. Как в теле, так и в душе есть вещи, о которых человек никогда не осмелится поведать кому бы то ни было».

Предположим на минуту, что подобной самоцензуры не су­ществует, что человек готов сказать «правду, всю правду, одну только правду» о качествах своей личности, о своих мыслях и переживаниях. И тут выясняется, что сделать это, хотя бы в первом приближении, в состоянии далеко не все. Вернее, очень немногие. И опять-таки не хватает слов, недостает знаний о психической жизни, умения ее анализировать.

Представим себе, что человеку, далекому от техники, пред­ложили рассказать об устройстве какого-либо двигателя и да­же в помощь предложили подробный чертеж. Этот рассказ звучал бы довольно невразумительно. Примерно так: «Вот это колесико соединяется какой-то штучкой с другим колесиком побольше с зубчиками, а тут еще продолговатая штуковина с ремешком...» Мать одного инженера, владельца «Жигулей», когда хочет назвать какую-либо деталь машины, пользуется универсальным понятием «дюндик». «Дюндик» — это и винт, и болт, и шланг — все, что имеет отношение к загадочному и неведомому и поэтому безмолвному для нее техническому миру, в тайны которого ее никто не посвятил.

Нередко на уровне «дюндика» находится способность судить о своем и чужом внутреннем мире. Это не удивительно: в шко­ле изучение человека заканчивается на уровне его анатомии и физиологии. Психология как специальный предмет пока отсут­ствует. И вот результат — предлагают человеку, казалось бы, простое задание: ответить на вопрос «Кто я?» двадцатью словами. Двад­цать слов для характеристики своей неповторимой личности. Скуповато? Очень многим хватает и десяти.

И еще одна трудность самонаблюдения: «я-деятель» и «я-наблюдатель» не могут сосуществовать мирно и независимо друг от друга. «Я-деятель» постоянно захватывает «я-наблюдателя», и нет уже самоанализа, а есть горячая человеческая страсть.

А как же тогда с описанием своих чувств и переживаний? Выходит... Совершенно верно. Эти описания сделаны уже по памяти. Так сказать, психологическая реконструкция — это уже не столько интроспекция, сколько ретроспекция (смотрение в прошлое).

Психологи довольно быстро осознали всю ограниченность самонаблюдения как единственного метода психологии. Чтобы получить как можно более подробные сведения о психике, пси­хологам приходилось специально обучать испытуемых технике самонаблюдения, производить своеобразный отбор среди испы­туемых. Но и это не было выходом из положения, поскольку вставал вопрос об общезначимости психологических знаний, по­лученных из самонаблюдения таких «изощренных» испытуемых. Возникали и принципиальные трудности. Так, известный амери­канский психолог начала века У. Джемс отмечал, что когда он пытается сосредоточиться на собственном «я», в поле внимания попадают случайные ощущения от носа, уха и т. д. Тем самым, попытки обнаруживать своего рода тело или субстанцию «я» в акте прямого самонаблюдения не увенчались ожидавшимся успе­хом. Будущее было за объективными методами исследования психики.

Да, самонаблюдение имеет много недостатков как метод научного исследования. Его легко критиковать. Труднее обой­тись без него в любом психологическом исследовании. И оно служило и будет служить всегда его составной (но не основной!) частью. Иногда наблюдения за самим собой наталкивают психолога на замысел экспериментального исследования.

Как человек узнает, например, откуда идет звук? На первый взгляд все предельно просто: звучит музыка — мы поворачиваем голову к динамику, слышим речь — оборачиваемся к говорящему человеку. Но как же тогда в кино? Звук всегда доносится из одних и тех же динамиков, установленных по бокам экрана, а зрите­лям-слушателям кажется, что звук перемещается от персонажа к персонажу: вот заговорил один и замолчал. Потом другой — звук переместился. В правом углу экрана залаяла собака — от­туда и звук несется... Так человеку кажется. Потому что... Но

ведь никто об этом до той минуты не думал и, пожалуй, ничего особенного не замечал. А советский психолог С. Л. Рубинштейн заметил и задумался. Вот как это произошло.

«Заседание,— рассказывал Рубинштейн в книге «Основы общей психологии»,— происходило в очень большом радиофицированном зале. Речи выступающих передавались через несколько громкоговорителей, расположенных слева и справа вдоль стен.

Сначала, сидя сравнительно далеко, я по свойственной мне близо­рукости не разглядел выступающего и, не заметив, как он оказался на трибуне, принял его смутно видневшуюся мне фигуру за председа­теля. Голос (хорошо мне знакомый) выступавшего я отчетливо услыхал слева, он исходил из помещавшегося поблизости громкоговорителя. Через некоторое время я вдруг разглядел докладчика, точнее, заметил, что он сделал один, а затем еще несколько энергичных жестов рукой, совпавших с голосовыми ударениями, и тотчас же звук неожиданно переместился — он шел ко мне прямо спереди, от того места, где стоял докладчик».

Итак, на базе самонаблюдения у ученого возник вопрос о причинах столь странного поведения звука, и ученый стал наблю­дать за поведением слушателей — метод познания изменился.

Обратим внимание на интересную и неизбежную особенность психологического познания состояния другого человека: оно происходит на основе самонаблюдения: «для него, очевидно... как для меня».

В одном старом учебнике психологии это пояснялось таким примером. «В моем присутствии кто-либо плачет. Я думаю, что он переживает чувство страдания. Но могу ли я сказать, что я «воспринимаю» его чувство страдания? Нет, потому что я воспринимаю только ряд физических изменений... Я вижу капли жидкости, истекающие из его глаз, я вижу изменившиеся черты лица; я слышу прерывистые звуки, которые называются плачем. Кроме того, я ничего непосредственно не воспринимаю. Откуда же я знаю о существовании страдания у другого? Когда я сам раньше страдал, то у меня из глаз текли слезы, я сам издавал прерывистые звуки...»

А как изучить без данных самонаблюдения пережива­ния космонавтов во время космического полета? Что знали бы мы о психической жизни слепоглухонемых без замечательной книги слепоглухой О. И. Скороходовой «Как я воспринимаю, представляю и понимаю окружаю­щий мир», которая целиком построена на самонаблюде­ниях?

Да, самонаблюдение — старое, испытанное, хотя и да­леко не всегда надежное оружие психолога. А для каждого человека самонаблюдение — необходимый элемент самопознания и самовос­питания. Нельзя изменять себя, не рассматривая' свой внутренний мир сквозь увеличительное стекло самонаблюдения. Оно уже само по себе заставляет человека изменяться.

«Пока я снимал с себя слепок,— писал французский фило­соф М. Монтень, — мне пришлось не раз и не два ощупать и измерить себя в поисках правильных соотношений, вследствие

чего и самый образец приобрел большую четкость и некоторым образом усовершенствовался».

Кстати сказать, помочь сам, ребята, научиться наблюдать за собственной психической жизнью — одна из задач этой кни­ги. Попробуйте, начиная с сегодняшнего дня (в крайнем слу­чае, можно начать завтра!), например, применить такое испы­танное средство самоанализа и самопознания, как дневник. Есть замечательные образцы дневниковых книг, которые напи­сали не выдающиеся деятели пауки и культуры, а ваши сверст­ники — старшеклассники. Разумеется, они и не подозревали, что со временем их заветные тетради будут опубликованы. Это «Девушка из Кашино» — дневник Инны Константиновой, «Днев­ник Нины Костериной» и «Дневник Пети Сагайдачного». Их авторы прямо со школьной скамьи шагнули в огненный шквал Великой Отечественной войны и погибли, защищая Родину, а их дневники, ставшие книгами, продолжают жить и волновать новые поколения читателей.

Объективное наблюдение. Познать себя и психику другого человека можно только в деле, в деятельности. «Как можно познать самого себя? — спрашивал великий немецкий поэт и мыслитель П. ге и отвечал: — Только путем действия, но никогда путем созерцания. Попытайся выполнить свой долг, и ты узнаешь, что в тебе есть».

Психика и проявляется, и формируется в деятельности, да и сама она есть не что иное, как особая, психическая деятель­ность, в ходе которой человек познает окружающий мир, строит его субъективный образ, его модель. Значит, можно по внешним фактам поведения судить о внутреннем мире человека, зна­чит, в психологии можно использовать наблюдение — могучий метод современного естествознания." Каждый из нас ежедневно и ежечасно именно благодаря наблюдению судит о другом че­ловеке, о его мыслях и чувствах, о его способностях и харак­тере, о его отношениях к другим людям. И о нас точно так же судят: по нашим делам, по тому, что и как мы делаем, что и как говорим, по какому поводу хмуримся и что вызывает у нас улыбку.

Научное психологическое наблюдение — дело очень трудное и тонкое. Начнем хотя бы с такого деликатного вопроса: любят ли люди, когда за ними подглядывают, когда их специально изучают? Достаточно вспомнить, что уже маленькие дети по-разному ведут себя со своими родными и с чужими людьми.

«Ну,—• говорят смущенные родители,— наш уже выступа­ет!» При этом они не замечают, что и сами в присутствии пос­торонних ведут себя необычно: в психологическом смысле они как бы «играют» в радушных хозяев, у них появляется даже необыч­ное, «праздничное» выражение лица, изменяется манера гово­рить и т. д. Космонавт А. А. Леонов и врач В. И. Лебедев в книге «Психологические проблемы межпланетного полета», о которой мы уже упоминали, называют «публичность», необходимость все время

находиться под наблюдением, под чужим взглядом одной из серьез­нейших трудностей экспериментальной изоляции, которую применяют для изучения влияния одиночества на психику человека.

Когда человек знает, что за ним наблюдают, пишут они, он старается постоянно удержаться в какой-то ролевой функции и скрыть от других все то, что его обуревает в данный момент. Недаром во время опытов на изоляцию некоторые тяжело пе­реживают не столько состояние изоляции и одиночества, сколь­ко то, что за ними непрерывно наблюдают. Эта мысль, отмеча­ет одна женщина, прошедшая такие испытания, никогда не по­кидала ее и сопровождала как постоянный аккомпанемент. Испытуемая постоянно следила за собой, боясь «выглядеть не­прилично». В конце опыта ей даже стало казаться, что наблю­датели, находящиеся в аппаратной, могут читать ее мысли по лицу, глазам, мимике, по любым мелким движениям, «что она полностью раскрыта». Мысли, что о ней известно больше, чем она хотела бы, не покидали ее.

Конечно, в обычных условиях подобные переживания не до­стигают такой остроты, но в любом случае поведение человека меняется от присутствия наблюдателя, особенно такого, о ко­тором известно, что он нас изучает. Недаром психологи мечта­ют о «шапке-невидимке». Впрочем, при современной технике это более или менее достижимо — ставь незаметные телекамеры и микрофоны и наблюдай. Невидимым психолог-наблюдатель может стать и другими путями. В социальной психологии известен метод так называемого включенного наблюдения: исследователь входит в группу, которую хочет изучить, как свой человек, това­рищи (испытуемые) к нему привыкают и ведут себя естест­венно.

«Эффект присутствия» — не единственная опасность наблю­дения. Пожалуй, еще труднее избежать другого — субъективно­сти! Наблюдатель должен фиксировать только то, что действитель­но происходит, а не то, что ему кажется или что ему хочется увидеть. Рассказывают, что английский физик Э. Резерфорд даже для реги­страции физических явлений сажал несколько наблюдателей, которые не знали, какой результат ожидается.

Субъект исследования должен быть объективным. Специаль­но изучали особенности самих наблюдателей: группа квалифициро­ванных психологов наблюдала за поведением одного и того же ребенка — совпало только двадцать процентов заключений. Кому же верить? В современном кинематографе на этой субъективности построен специальный художественный прием: один и тот же случай снимается несколько раз с точки зрения разных героев. В «Расемоне» — фильме японского режиссера Акиро Куросавы да­но, кажется, около полудесятка «видений» одного и того же эпизода персонажами фильма. И каждый раз — правда. Художественная... Каждый наблюдатель видит и то, что ему показали, и то, что ему показалось.

Для того чтобы результаты наблюдения были объективнее, чтобы их можно было пропустить через статистический фильтр и получить психологические факты без «маски», применяется запись на кино­пленку и магнитную ленту, фотографирование, стенографирование и т. д. Но главное — это, пожалуй, хорошая программа, в которой то, что предстоит увидеть, расчленено на более или менее простые единицы. Например, для наблюдения за взаимоотношениями между маленькими детьми советский исследователь 20-х годов А. С. За-лужный разработал схему, в которой были предусмотрены, кажется, все возможные видимые и слышимые проявления. Вот по каким признакам можно было судить по этой программе об «асоциальном» поведении малыша: действия- —отворачивается (брезгливо), убега­ет, защищается; речь (вернее было бы сказать, звуки) — хнычет, плачет, кричит о помощи. Об «антисоциальном» поведении свиде­тельствуют такие признаки: действия — разрушает, отнимает, го­нится, бьет; речь — угрожает, требует, дразнит, ругается. А вот приз­наки доброжелательного поведения: действия — ласкает, показы­вает, помогает, исправляет, берет инициативу; речь — информирует, советует, критикует, призывает к сотрудничеству и т. д.

Кстати сказать, следуя даже хорошей программе, мы ничего не узнаем о причинах того, почему одного чаще бьют, а другого ласкают, что вызывает у нашего подопытного гнев, а что — ласку. Наблюдение чаще всего отвечает на вопрос «что?», вопрос «почему?» остается открытым. Да и ждать интересующее психолога явление иногда приходится очень долго.

Экспериментальный метод. Однажды студентки психологического факультета получили задание понаблюдать, как протекают у дош­кольников разные чувства: одной досталось радость, другой — пе­чаль, а третьей не повезло — ей достался испуг.

— Хожу-хожу в детсад, смотрю-смотрю, а они не пугаются...— жаловалась она преподавателю.

— А ты испугай — и дело с концом,— посоветовал кто-то.

Совет был, может быть, и радикальный, но совершенно не­приемлемый: в психологии действует тот же древний гуманный принцип, что и в медицине: «Не повреди». При любом психо­логическом исследовании советские ученые прежде всего учитывают интересы испытуемых: совместная работа экспериментатора и того, кого он изучает, направленная на раскрытие тайн психики, должна принести пользу не только науке, но и участникам опыта.

Путь исследования, при котором исследователь сам вызывает явление, которое будет изучаться, уже не наблюдение, а эксперимент. Это главный метод современной психологии. Он, по словам извест­ного французского психблога П. Фресса, не терпит спешки, но взамен медлительности и даже некоторой громоздкости дарует ра­дость уверенности, частичной, может быть, но окончательной.

Интересно отметить, что первые лабораторные психологические опыты, или, точнее, психологические измерения, связаны с нуждами астрономии.

В историю психологин вошел эпизод, связанный с увольнением некоего Киннбрука, который в конце XVIII в. работал в Гринвичской обсерватории. В обязанности Киннбрука входило определение местонахождения звезды методом Брэдли. Делалось это следующим образом. В те.лескопе есть ориентирующая координатная сетка из ряда вертикальных линий, средняя из которых совпадает с астрономическим меридианом. Киннбрук должен был, следя за движением звезды, засечь момент ее прохождения через меридиан. Таким путем удавалось установить положение звезды с'точностью до 0,1 секунды. Но Киннбрук опаздывал с определением времени прохождения звезды почти на секунду. Директор обсерватории решил, что Киннбрук недобросовестно относится к работе, и уволил его. Когда в 1816 г. знаменитый астроном Бессель прочитал об этом случае, он решил, что дело, наверное, не в небрежности, а в чем-то другом. Может быть наблюдатель вообще не в состоянии абсолютно точно определить время прохождения звезды через меридиан? Сравнив данные разных наблюдателей, Бессель пришел к выводу, что различия в расчетах могут достигать целой секунды и каждый ошибается по-своему, поскольку люди реагируют на те или иные раздражители с различной быстротой. Если такие неволь­ные ошибки измерить, получится стандартное отклонение — «личное уравнение», которое можно учесть при вычислениях.

Таким образом впервые в психологии стали измерять то качество человека, которое можно назвать скоростью реакции.

Посредством простого опыта вы можете измерить ее у себя. Возьмите длинную гладкую палку с санти­метровыми делениями. Расположите ее вертикально в ладони и заметьте, на какой отметке окажутся ва­ши пальцы. Теперь разожмите ладонь, а потом как можно быстрее постарайтесь подхватить палку. Чем быстрее вы произведете эти манипуляции, тем короче будет путь, который успеет сделать палка. Сравните свои результаты с результатами товарищей.

Если бы надо было на примере какого-то одного психического явления показать в кино все типы психологических экспериментов, следовало бы выбрать исследование памяти. Первые кадры были бы посвящены немецкому психологу Г. Эббингаузу, который около ста лет назад изобрел... бессмысленные слоги. В удобном кресле сидит испытуемый и повторяет вслед за исследователем нечто стран­ное: даг — виб — нум — дюг — рец... Или произносит парами: фоц — деб, пяц — дыч, мож — цут... Потом экспериментатор чи­тает первый слог пары, а испытуемый отвечает ему вторым. Если вспомнит... Сколько запомнит? Надолго ли? Сколько останется в памяти через час? Два? Сутки? Иными словами, каков темп забы­вания?

В результате появилась знаменитая «кривая Эббингауза», роко­вая кривая, похожая на крутой спуск с горы: сначала стремительно летишь почти отвесно вниз — это в первый час забывается почти сорок процентов драгоценных слогов, потом плавное скольжение почти по равнине — кое-что запоминается навсегда. К сожалению, очень немногое. Кто-то сказал, что культура — это то, что остается, когда уже все забыто. К бессмысленным слогам это отношения не имеет. Зачем нужны были Эббингаузу его 2300 слогов? Он надеялся изучить память в чистом виде, память, освобожденную от

... смысла. В жизни далек© не все запоминается «по Эббингаузу», но это были первые истинно психологические опыты.

, Вот следующий кадр как раз с физиологией. Наше время. Монреаль. Великий канадский нейрохирург У. Пенфилд эксперимен­тирует с электростимуляцией отдельных областей мозта. Электри­ческий импульс — ив памяти больного вспыхивают поразительно яркие воспоминания прошлого. По мысли Пенфилда, когда электрод нейрохирурга случайно активизирует запись прошлого, это прош­лое развертывается последовательно, «мгновение за мгновением». Это несколько напоминает работу магнитофона или демонстрацию киноленты, на которой как бы запечатлено все, что человек некогда осознавал, то, на что он обратил внимание.

Психологические опыты в лаборатории как будто нарушают принципы, по которым построено психологическое наблюдение: испы­туемый извлекается из своей обычной, привычной жизненной колеи, он знает, что его исследуют... Приходится кое-чем жертвовать ради точности исследования.

Естественный эксперимент. А что, если соединить эксперимент и наблюдение? Взять от эксперимента точность и повторяемость, а от наблюдения — естественность и жизненность ситуации. Так строится естественный эксперимент, который создал в начале нашего века русский психолог А. Ф. Лазурский. С детьми просто играют, их просто обучают. А на самом деле... Когда человек впервые ставит перед собой задачу что-то запомнить? Как влияет она на запоминание? В каком случае дети лучше запоминают: в ситуации задания или когда умственная работа по запоминанию включается в какую-то другую деятельность?

Лучший союзник психолога во всех исследованиях детей — игра. Помогла она и на этот раз. Советская исследовательница памяти 3. М. Истомина, которая проводила опыты, давала детям запоминать слова в двух разных ситуациях, сериях. В ходе игры в детский сад экспериментатор брала на себя роль заведующего детсадом, а его помощник —• заведующего магазином. Испытуемый — дошколь­ник— получал важное поручение: сходить в магазин и купить... Дальше перечислялось несколько предметов (это были слова для запоминания): конфеты, крупа, мяч, краски, капуста, молоко и т. д. Маленькому покупателю вручались «деньги», корзинка, и он отправ­лялся в «магазин». Здесь «завмаг» спрашивал: «Что тебе поручено купить?» — и отмечал, какие слова вспомнил испытуемый, который вовсе не чувствовал себя таковым: он просто играл.

Во второй серии опытов ребенка приглашали «для. занятий». Экспериментатор просил его внимательно прослушать слова, чтобы потом вспомнить как можно больше. Слова по трудности давали такие, как и в первой серии опытов. Результаты были подвергнуты математической обработке: сложили все слова, которые запомнили дети в первой серии, поделили на число запоминавших и получен­ную среднюю цифру сравнили со средней величиной, полученной во второй серии. Результат? В игре, когда знания нужны ребенку

для дела, запоминается значительно больше слов, чем на занятиях. Со школьниками эксперименты часто проводятся в виде учебных занятий. Ленинградский психолог М. Н. Шардаков решил проверить, как влияет на длительность запоминания, на его продуктивность установка. Иными словами, в каком случае дольше помнится: когда учат, чтобы ответить завтра, или когда отвечать придется через длительный срок? Три группы школьников одного возраста и при­мерно одинаковых способностей порознь учили одно и то же сти­хотворение, которое повторяли одинаковое количество раз. Разница была лишь в одном: ребят первой группы предупредили, что их спросят завтра, второй — через неделю, третьей — через месяц. А спросили всех в один и тот же день через три недели... Результаты? Конечно, выгоднее учить «на месяц» — помнится дольше.

«Естественно» строятся исследования и в социаль­ной психологии. Как лучше вспоминается: когда ты на­едине с самим собой или в компании? Этот остроумный опыт, проведенный Б. Ф. Ломовым, легко повторить. Сна­чала каждому испытуемому предлагали воспроизвести начало главы «Евгения Онегина». Тех, кто помнил точно, отсеяли, а тех, кто вспомнил лишь кое-что, объединили в пары.

Вот как воспроизводили соответствующую строфу испытуемые по отдельности (буквами А и В обозначены испытуемые):

А.: Дальше говорится, что Онегин читал Гомера, Демокрита... или кого-то там другого из