Одежда, за которую можно умереть 2 страница

К счастью, мое имя оказалось в сегодняшнем списке, и мне без промедления вручают временный пропуск. Я держу его в руке, но охрана настаивает, чтобы я приколола его к своей одежде. Помеченная таким образом, я поднимаюсь в свой новый офис.

Двери лифта открываются на тридцать седьмом этаже, и я попадаю в коридор, освещенный ярко-белым светом. Это очень похоже на тоннель, который люди видят в состоянии клинической смерти. Гигантские репродукции обложек «Тэсти» размером с рекламный щит красуются на стенах. Я стремительно пробегаю мимо зияющей пустоты обнаженного пупка Джессики Симпсон, приближающегося по размеру к крышке канализационного люка. Что уж говорить о гигантских, размером с человека, зубах Киры Найтли... К тому времени, когда я достигаю приемной, я уже насквозь пропиталась страхом всех соискателей работы, подающих надежды модельеров и внештатных авторов, которые ерзали на безукоризненной белой кожаной мебели, мысленно репетируя свои речи.

— Привет? — Я обращаюсь к симпатичному молодому парню, сидящему за низким столом в центре помещения.

От неуверенности в себе мое приветствие звучит как вопрос. Я пробую еще раз.

— Привет! — Излишне громко, ну да ладно, сойдет. — Я Кейт Макэллистон. Стажер. Я к Алексе Ларкин.

Секретарь в приемной (футболка марки «Фэйк Лондон», ногти покрыты лаком) представляется Феликсом, сверяется с какими-то списками, вращая странную, загадочного вида, конструкцию, и предлагает заполнить кое-какие бумаги.

— Это не займет много времени, не волнуйтесь, — улыбается Феликс, перебирая файлы в папках.

Однако взгляд его остается холодным и смотрит он настороженно. Феликс подает мне пачку бланков — толстую, как сентябрьский номер «Вог».

— Извините, — говорит он. — Работа отдела кадров пока еще не полностью компьютеризирована. Вам может показаться, что они активно работают с рассвета и... — Он умолкает. — Не обращайте внимания, я слишком разговорчив.

— О, совсем нет. — Я удивилась, чего это он так забеспокоился. — А можно мне взять это с собой и вернуть сегодня позже? Меня предупредили, что я должна быть в одиннадцать на совещании, а сейчас уже без десяти одиннадцать, и я могу не успеть.

Феликс холодно смотрит на меня.

— Мне очень жаль, — говорит он. — Но здесь очень строгие порядки. Я не рискну пропустить вас за эту дверь, пока вы не заполните бумаги.

Я сажусь и начинаю строчить так быстро, как только могу. Кошмар, мне нужно указать адреса последних пяти мест, где я проживала, номера телефонов бывших боссов, дату последнего медосмотра и многое, многое другое. Я ни за что не успею закончить эту писанину до начала совещания. Неожиданно я начинаю потеть, несмотря на царящую вокруг прохладу.

— Не могли бы вы по крайней мере позвонить Алексе Ларкин и сообщить ей, что я здесь?

— Да! Конечно! — восклицает он, набирает несколько номеров и потом кладет трубку, повернувшись ко мне с обескураженным лицом. — Мне очень жаль. Они, наверное, уже все на совещании.

Может быть, он втайне ликует?

Появляется совсем не стильно выглядящий мужчина-разносчик, катящий перед собой ручную тележку с прохладительными напитками.

— Сию минуту я займусь с вами, — говорит ему Феликс, ухитряясь улыбаться одновременно и ему, и мне.

Двадцать пять минут спустя я со стуком кладу на его стол кипу бумаг, заполненных мной в меру моих способностей.

— Прекрасно, — говорит он, даже не взглянув на них. — Теперь можете войти.

В самый разгар совещания?

— Нет, я не хочу мешать. Я подожду.

Феликс крепко, но не грубо берет меня за руку и тащит за собой. Через несколько ударов моего сердца он распахивает дверь, громко объявляя:

— Стажер Кейт Макэллистон, — и буквально вталкивает меня в забитое людьми помещение. Худые, одетые в черное люди теснятся вокруг массивного стола, сидя на стульях в три ряда. Все головы поворачиваются в мою сторону. Никогда еще я так остро не ощущала наготу своих бедер и присутствие веснушек на лице.

— Мисс Макэллистон, — говорит изящная женщина с черными блестящими волосами, сидящая во главе стола — Присутствие на редколлегии — это честь для стажера. В следующий раз не опаздывайте!

Лиллиан — а это именно она, Лиллиан Холл, — пристально смотрит на меня. Кажется, будто время остановилось и мы здесь одни, только вдвоем, на мгновение я чувствую ужасный холод, как в тот раз, когда мы только познакомились. Киваю головой. Теряю дар речи. Сейчас, в своей стихии, Лиллиан еще более прекрасна, чем при первой нашей встрече, и выглядит просто неземной. У нее черные как смоль, абсолютно прямые волосы до плеч, их концы двумя сужающимися клешнями обрамляют ее лицо с алебастровой кожей и блестящими глазами. Похоже, у нее нет возраста, как у кинозвезды на пике славы.

Серьезная блондинка, сидящая рядом с Лиллиан, ласково улыбается. С ужасом я узнаю в ней ту женщину, которая рассыпала у входа свои бумаги.

Лиллиан, как и все остальные присутствующие, не сводит с меня глаз. Что это: день унижения опаздывающих новеньких сотрудниц? Мне хочется съежиться и исчезнуть в своем дурацком мини платье. После долгого молчания блондинка сжаливается надо мной и, указав жестом в глубь комнаты, милостиво произносит:

— Присаживайтесь.

Я иду, спотыкаясь, мимо многочисленных ног в туфлях на шпильках и падаю на свободный стул.

Собрание продолжается. Я не поднимаю глаз от своих коленей. Кровь стучит у меня в висках. Ситуация так унизительна, что я чуть не плачу. Я знала, что так и будет, если даже хоть кончиком пальца ноги дотронусь до того ядовитого омута, каким является индустрия моды. Я ведь видела, что случилось с моей мамой. Как я могла оказаться такой дурой?!

Идет обсуждение темы насилия в модных журналах.

— Немного крови на одежде, сексуальные модели, оборки из ленты, которой окружают место преступления. Я буквально вижу это.

— Акцент на кровавые брызги!

— Восхитительно! Это понравится!

— Остроумно! Оборки вдохновляют.

— Однако мы должны быть осторожны.

— Мы же не хотим стать козлами отпущения и быть обвиненными в пропаганде подросткового насилия.

— Не будем о смерти. Как насчет темы загробной жизни для этого портфолио? Нам следует поместить модели на фоне дворца и надеть на них ангельские крылья, что олицетворяет собой небеса...

— Крылья — это избито.

Спустя некоторое время я наконец прихожу в себя и начинаю осматриваться вокруг.

На Лиллиан кольца, похожие на кастеты, и точно по фигуре сшитый на заказ черный пиджак со стоячим воротником, несколько верхних пуговиц расстегнуты, чтобы продемонстрировать сексуальный участок обнаженного тела. Все остальные рядом с ней кажутся слишком неэлегантными, слишком аляповатыми, слишком дешевыми, слишком несовершенными. Я и не заметила, что пристально разглядываю ее, пока она тоже не уставилась на меня в упор. И кровь в моих жилах застыла. Опять. Что такого в этой женщине? В помещении достаточно прохладно — сотрудники, сидящие в крайнем ряду, кутаются в свитера и шали — но это что-то другое...

Не успела я отвести от нее глаза, как изучающий арктический взгляд сменился улыбкой — ослепительно сверкнули белые зубы. Острые. Вспомнилась сказка: «Бабушка а почему у тебя такие большие зубы?» Все происходит так быстро, что я теряюсь в догадках: а не почудилось ли мне все это? Улыбка. Зубы. Даже обмен взглядами. Должно быть, мне все это померещилось.

Незаметно, во всяком случае, мне так кажется, осматриваю комнату. Все присутствующие, хоть и не так великолепны, как Лиллиан, тоже невероятно красивы или так хорошо загримированы, что их собственная внешность уже не играет никакой роли. Особенно бросается в глаза блондинка с лицом персидской кошки, говорящая с британским акцентом. У нее высокая пышная прическа, громадные черные очки и черная кофточка с глубоким V-образным вырезом, в который видна ее костлявая грудь, похожая на пластиковую обертку на куриной грудке в магазине. Она настолько худая, что я начинаю беспокоиться: а все ли в порядке у нее с сердцем?

Рядом с ней восседает очень субтильная девушка с огромными, почти безумными, серыми глазами. Судя по всему, она моложе меня, но тем не менее занимает место непосредственно за столом. Она вся внимание и согласно кивает, когда говорят Лиллиан или Британка, как я ее окрестила.

Мне на колени падает листочек бумаги. Я быстро оглядываюсь, чтобы убедиться, что никто на меня не смотрит, и разворачиваю его: «Ваше опоздание — дань модному этикету?»

Я поворачиваюсь и смотрю на своего соседа. Крепкий, бледный, с взъерошенными темными волосами. На нем надеты армейские брюки, и ему далеко за двадцать.

Я переворачиваю листок и пишу: «Ха!»

Он вырывает записку из моих пальцев и комкает ее. Еще раз мельком смотрю на него и отмечаю горящие, глубоко посаженные карие глаза. Затем заставляю себя отвести взгляд и больше не обращать на него внимания. Это тяжело, но не очень, потому что следующая обсуждаемая тема — конкурс «Тэсти-герл». Я навострила уши. Виктория упоминала, что я буду работать именно над этим.

— Каково положение дел? — спрашивает всех присутствующих в комнате энергичная женщина, похожая на выпускницу школы, с которой я столкнулась внизу. — Мы запускаем это в октябре?

Сейчас только июнь, а сотрудники уже «закрывают» октябрь.

— Это будет потрясающе, дорогая. Читатели просто обожают это. У нас более тысячи претенденток, — отвечает Британка. — Аннабел доложит подробности.

— Двести шестьдесят шесть уже зарегистрированы, и еще двенадцать почтовых кареток не просмотрены, — доложила, вскочив, Аннабел, молодая услужливая девушка.

— А напомните-ка мне, что это за конкурс? — вопрошает импозантный мужчина в черном, сидящий рядом с Лиллиан с другой стороны.

На нем блейзер, сшитый в стиле винтаж — видны все швы и подкладка (вероятно, голландский, такие носили выпускники колледжа Сен-Мартин[4], 1995 год), надетый поверх белой рубашки с монограммой «ШЛ». Разговаривая, он чертит что-то в блокноте ручкой с тонким сиреневым стержнем.

Британская леди-кошка вспыхивает. Подозреваю, что она уже много раз говорила ему об этом конкурсе.

— Это конкурс моделей, — говорит она. — Читатели со всей страны участвуют в нем. Мы планируем отобрать десятку самых «тэсти-аппетитных», — здесь британка хихикает над своей собственной шуткой, — и затем предложить им сняться в «кровавой» фотосессии. Ее подхалимка Аннабел добавляет:

— Мы откроем новую Хан, новую Дашу, новую Икелиене[5]!

Британка продолжает:

— Я договорилась с двумя совершенно потрясающими людьми из Англии, они сделают фотографии и художественный дизайн. С Джадой Дилан-Холл и ее супругом Кэшем. Конечно, вы слышали о них.

Атмосфера заметно накаляется. Даже такая неосведомленная личность, как я, догадывается, что подбор фотографа не входит в компетенцию леди-кошки.

— Та самая Джада Дилан-Холл? Извини, сладенькая, — Голос «ШЛ» сочится ядом. — Наш бюджет этого не выдержит.

Это замечание оказывается фатальной ошибкой. Противница атакует:

— Я побеспокоилась о бюджете и попросила Джаду сделать эту работу лично для меня. Она согласилась.

— Бесплатная фотосъемка? Я сдаюсь! — восклицает женщина, по виду менеджер, которую я тоже видела на улице.

«ШЛ» пробует применить другую тактику:

— Вы искренне полагаете, что мы найдем десять читательниц, которые достойны того, чтобы появиться на наших страницах? Вы в этом уверены?

— Выберите одну или двух победительниц, — вступает в разговор худая маленькая женщина с проблесками преждевременной седины в коротких черных волосах, что резко контрастирует с ее бледным моложавым лицом.

Должно быть, она одна из союзниц «ШЛ».

— С точки зрения искусства это будет более оправданно.

— Согласна, что найти десятерых будет непросто, — говорит сиплым голосом много курящего человека женщина с пышными вьющимися волосами и нарисованным лицом. — Вчера у нас состоялся первый кастинг — мы осматривали претенденток до ряби в глазах, и это только начало, а сколько их еще?

Британка скривила в улыбке свои губы с абрикосовым блеском.

— Тогда у нас точно будет десять победителей, — промурлыкала она. — Наверняка с помощью сотрудников отделов искусства и фотографии можно завуалировать некоторые незначительные недостатки моделей. — И обратилась к мужчине в черном: — Вы ведь всегда говорите: «Снимайте то, что за камерой, а не то, что перед ней». Разве не так?

— Это мой принцип, — неохотно признает он.

— Итак?

— Итак, пошли дальше, — прерывает спорящих Лиллиан. — Мы заполучили Трея для главного октябрьского материала «Спроси мужчину»?

— Его люди обещали перезвонить нам, — откликается Британка. — Уверена, ему это понравится.

Лиллиан холодно смотрит на нее.

— М-м-м-м... — мычит она. — Если это не написано кровью, предоставьте мне несколько других вариантов. — Она недовольно оглядывает сидящих за столом. — Давайте учиться планировать, леди и джентльмены. Вам всем следовало бы уметь это делать уже сегодня. На следующей неделе мы приступаем к составлению плана ноябрьского номера. Я хочу теплых, зимних идей. Обувь. Пальто. Может быть, несколько купальников для отдыха на Карибах во время рождественских каникул.

— Катание на коньках! — выпаливает Аннабел и затем испуганно озирается, как будто перешла рамки дозволенного, высказав это предложение.

Лиллиан приподнимает одну бровь.

— Годится, — одобряет она. — От катания на коньках веет свежестью. А теперь пусть каждый наденет шляпу вдохновения и родит десять или пятнадцать таких идей. Это наша работа — улавливать тенденции, где только возможно.

— До следующего понедельника, друзья. — Леди-менеджер показывает жестом, что собрание закончено. — Счастливой охоты!

 

Блондинка-британка, как оказалось, и есть Алекса Ларкин, мой новый босс. Вблизи она выглядит еще более необычно. Белые волосы закручиваются у лица, как меренги, а руки с безупречным маникюром выглядят слабыми и безжизненными. Она говорит:

— У меня никогда не было стажеров, не имеющих никакого опыта работы в сфере моды. Вы должны знать, что у меня имеются серьезные возражения по этому поводу. Как видите, я всегда честна с людьми и говорю все откровенно. Это одна из причин моего успеха.

— Я ценю вашу честность, — неуверенно отвечаю я.

Она косится на меня поверх очков.

Этот обмен репликами происходит в коридоре после совещания, как раз там, где все нас слышат. Фактически нас нельзя не услышать, поскольку, как это ни странно, освободившиеся после двух часов неподвижного пребывания в тишине люди расходятся молча, с высоко поднятыми головами — как модели на подиуме. Все они похожи на привидения и одеты убийственно красиво. Мое самодельное красное платье смотрится как пропитанная кровью тряпка в водах, кишащих акулами.

— Если быть откровенной — а я всегда откровенна, — продолжает Алекса, — в вашем возрасте поздно думать о смене рода деятельности.

— Но... я только что окончила колледж — в прошлом году, — запинаясь, говорю я. — И Лиллиан предложила эту работу... — При упоминании имени Лиллиан Алекса вздрагивает. — Я буду помогать вам во всем. У меня очень большой опыт. Я работала в Службе спасения, поэтому легко адаптируюсь к любой обстановке...

— Мы все занимаемся благотворительностью, дорогая, — смягчаясь, говорит Алекса. — Однако я пришла в моду еще до того, как стали проводиться Недели высокой моды.

Мне с трудом в это верится — по ее внешнему виду ни за что не догадаешься.

— Годы, проведенные в этой индустрии, дали мне энциклопедические познания, — продолжает она. — Я знаю имена и особенности всех французских портных, заслуживающих внимания начиная с 1750-х. Вы слышали о Розе Бертен? О маркизе де Фламбо? Она одевала мадам де Сталь.

— Нет, но я посмотрю о них в Интернете!

Две как близнецы похожие девушки проходят мимо нас, вытаращив глаза на Алексу. Она лишь усмехается в ответ.

Мы начинаем с экскурсии, быстро удаляясь от комнаты заседаний по направлению к приемной вдоль по длинному центральному коридору, разделенному на небольшие отсеки. Редакция занимает половину этажа. Другая половина отведена, как выражается Алекса, «под издательскую часть этого айсберга». По ее тону я догадываюсь, что этих сотрудников она считает людьми низшего сорта. Насколько я могу судить, наша половина этажа представляет собой огромное пространство с тремя рядами изолированных секций: один ряд для отдела моды, другой — для отдела исследований и рекламы, третий — для отделов «Стиль жизни» и «Культура». В конце каждого ряда находятся соответствующие кабинеты-отсеки («Красота», «Мода», «Аксессуары»). А в каждом кабинете есть стол, за которым сидит «кабинетный помощник» (или ассистент-секретарь отдела) — это такая работа. Длинные проходы тянутся вокруг рядов по всему периметру помещения, отделяя центральную часть от периферии, где располагаются отделы «Фото» и «Искусство» и где важные шишки имеют нормальные офисы с дверями и окнами. Шейн Линкольн, арт-директор (импозантный мужчина, выступавший на заседании; лиловая ручка — это его фирменный знак), занимает один угловой офис, а Лиллиан — другой.

Преобладание белого цвета, отмеченное мной в области приемной, характерно и для внутренних помещений. Белоснежная блестящая краска контрастирует с деревянными полами. Белое полотно покрывает стены секций. Рабочие места — персональные, с настольными лампами классического образца и информационными досками с подборкой необходимых материалов. У спинок большинства стульев лежат яркие подушки, внешний вид которых отражает личный вкус владельцев. Кажется, здесь увлекаются ароматерапией. Мы минуем зоны с хорошо различимыми ароматами лаванды, жасмина, роз. Мои глаза начинают слезиться.

Алекса обращает мое внимание на те места, куда вход воспрещен: первое табу — это роскошный угловой кабинет Лиллиан. Я все же заглядываю внутрь, когда мы проносимся мимо, и мельком замечаю восточные ковры и потемневшие старинные вещи, резко контрастирующие с белым окружающим пространством. Кабинеты по обе стороны от офиса Лиллиан пустуют. Миниатюрная, но вселяющая ужас главный редактор, как объясняет Алекса, не выносит топота ног. Это ее раздражает.

Секретарша Лиллиан, красивая черноволосая девушка с прозрачной кожей по прозвищу Бэмби, восседает в отсеке напротив двери кабинета Лиллиан, спрятавшись за компьютером, и шепотом разговаривает по телефону. Она пристально смотрит на нас безумными, затравленными глазами.

— Не сходи с ума, Шелли, — просит она. — Я все выясню так быстро, как только смогу. — Потом со стуком кладет телефон и начинает неистово печатать.

На полке ее отсека красуются три экзотических букета, наверняка преподнесенных Лиллиан клиентами или партнерами.

Когда мы удаляемся на такое расстояние, что Бэмби нас больше не может слышать, Алекса сообщает мне, что Лиллиан увольняет своих секретарей каждые две недели, поэтому запоминать имя очередной Бэмби нет никакого смысла.

— Одна замечательная девушка, правда, продержалась несколько месяцев, что само по себе удивительно. Еще удивительнее то, что ее уволили за нарушение правил использования сервера компании. Это такой скандал, когда молодую сотрудницу увольняют с ее первой же работы. — Она ласково улыбается мне губами, похожими на матово-персиковые подушечки на ее белом лице.

На этой «радостной ноте» мы продолжаем наш обход тридцать седьмого этажа, удаляясь по длинному коридору прочь от кабинета Лиллиан. Мне не терпится увидеть вид из окна, но все стены по периметру заняты офисами, сквозь открытые двери которых я вижу окна с плотно занавешенными шторами. Как объясняет Алекса, это чтобы не бликовали экраны мониторов.

Художественный отдел — второе по счету запрещенное место. Малейшие помехи могут вывести из себя Шейна Линкольна.

— Если увидишь его поблизости, немедленно прячься, — наставляет меня Алекса. — Предыдущая практикантка совершила ужасную ошибку — спросила его, где находится туалет. Так вот, она была задержана службой отдела кадров на выходе из своего «бокса» и тут же «закатана в консервную банку».

После владений Шейна следует большая просторная комната для дизайнеров и отдела фотографии — меня представили девушке с проседью в волосах, как у Сьюзен Сонтаг, присутствовавшей на совещании. Ее зовут Матильда, она ведущий дизайнер. Затем мы подошли к так называемому модному кабинету напротив отдела фотографии. Это огромное (больше, чем весь художественный отдел) помещение, где хранится одежда, присланная модельерами для использования при фотосъемках. Потрясающе, я могла бы провести здесь не один час, изучая декадентские изделия. Боже, неужели это стойка с вещами из осенней коллекции от Марни? Фирменные цвета растаявших леденцов и традиционный покрой — моя любимая марка.

Я чувствую себя все более тусклой и невзрачной, когда знакомлюсь с моими новыми коллегами по работе. Все они ужасно уверенные в себе, красивые и холеные. Их черные одеяния здесь и сейчас вполне уместны. Все они приветствуют меня с легким вежливым удивлением. Как будто, глядя на мое платье-винтаж и дешевые аксессуары, они приходят к выводу, что мне здесь не место.

Я бы хотела не обращать на это внимания, но у меня не получается.

Мне вспоминается один из дней, когда я видела свою мать незадолго до разлуки. Она тогда уже «снимала квартиру» в Нью-Йорке (как позже выяснилось, это было неправдой), однако уик-энды она всегда проводила дома с семьей.

Мне было шестнадцать, и я хотела, чтобы Эва помогла мне закончить кофточку, над которой я тогда трудилась. Хотелось пойти в ней в тот вечер на вечеринку — мне необходимо было произвести впечатление на парня, которым я тогда была страстно увлечена, Уилла Кроссмана (насмешливого, черноволосого, курящего марихуану кумира старшеклассниц Уилла Кроссмана), — по крайней мере я об этом мечтала. В действительности мне было страшно даже просто заговорить с ним. Ведь я была слишком застенчивой, чтобы произвести впечатление хоть на кого-то. Эва пришла домой позже обычного. Я разозлилась, когда ей позвонил друг, настаивавший, чтобы она вернулась в центр города и пришла на вечеринку, где будут важные в модных кругах люди. И возмущению моему не было предела, когда она согласилась туда пойти.

Я ходила за ней хвостом по всему дому, скуля, что она подводит меня и унижает своего мужа: «Разве ты не думаешь о том, что ему хотелось бы провести уик-энд вместе с тобой?»

Она же машинально одевалась и приводила в порядок прическу и маникюр, хотя выглядела осунувшейся и уставшей. Эва страдала одышкой, которая, как она утверждала, была вызвана стрессом от работы. Я упрекала ее за то, что она слишком заботится о своем внешнем виде. Мама тогда с горечью сказала мне, что я понятия не имею о том, как нелегко соответствовать высшему обществу, если ты не был рожден в мире денег.

Я всегда вспоминаю эти слова, и не потому что сказанное ею было очень уж мудрым (я думала, это было глупо!), а потому что это было совершенно нехарактерно для нее — говорить со мной так резко. Теперь только понимаю, что она тогда чувствовала. Попытка стать одной из этих «аппетитных» девушек «Тэсти» может стоить человеку слишком многого.

Я тащусь позади Алексы, прочь от отделов фотографии и моды, минуя отделы «Исследования и реклама», «Культура», сворачивая за угол, и дальше мимо отдела красоты и каморки секретаря-ассистента этого отдела. Вот и ее темный офис. Лиллиан через три двери отсюда, что слишком близко для того, чтобы чувствовать себя комфортно. К тому же здесь холодно, как в мясном холодильнике, и, как у всех остальных, белые полотняные шторы у Алексы плотно задернуты, несмотря на то, что вид отсюда должен быть потрясающим.

Мой новый босс включает лампу, щелкает пальцами и указывает мне на стул напротив ее пустого письменного стола. Подушка на ее стуле из шелка-сырца персиково-розового цвета. Вместо люминесцентного светильника здесь золотисто-персиковая люстра с миллионом крохотных отражателей. Я нервно усаживаюсь на стул для гостей (без подушки). На стене постер в рамке — реклама журнала со слоганом: «Чем больше вы покупаете, тем вы привлекательнее». Рядом с компьютером прозрачная пластиковая чашка с соломинкой — такая же, как и на столах некоторых других руководящих сотрудников. Она наполнена темно-красной жидкостью. Алекса хватает чашку и жадно пьет.

Если все употребляющие этот напиток остаются такими стройными, может быть, и мне стоит попробовать?

— Здесь есть где-то поблизости «Джамба джус»[6]? — наивно спрашиваю я.

— Это свекольный сок, — несколько смущаясь и, как мне кажется, невпопад отвечает она.

Соломинка скребет по дну опустевшей чашки. Алекса облизывает губы, вынимает соломинку из чашки и вытряхивает последние несколько капель на далеко высунутый язык. Тот, кто имеет столь респектабельный внешний вид, мог бы демонстрировать манеры и получше.

Откровенно говоря, с этого момента меня не радует перспектива работать под ее руководством.

А затем, даже не дав мне возможности спросить у начальницы, в чем же состоят мои обязанности, меня буквально выгоняет из кабинета ее помощница Аннабел — услужливая, с широко распахнутыми глазами девушка, также присутствовавшая на совещании (как и все работающие здесь, она на удивление красива — холеный, аристократический типаж).

— Ты должна понимать, что удостоилась чести работать здесь, — говорит она, делая ударение на «ты». — Я покажу тебе, где сидят стажеры. И если у тебя есть вопросы, прибереги их до следующей недели. Я готовлю сейчас информацию для таких, как ты, новых сотрудниц — двести страниц уже готовы. — Она смотрит на меня так свирепо, будто я корень зла и именно из-за меня на нее свалилась такая неблагодарная работа.

Двумя дверями дальше от того места, где сидит Аннабел в закутке, отгороженном не доходящей до потолка стеной, рядом с кабинетом Алексы, находится маленькая комнатка без окон, заполненная от пола до потолка рядами ящиков с картотекой. Какая-то жалкая каморка, подумала я, когда мы проходили мимо нее в первый раз. Теперь Аннабел стучит в открытую дверь. Увидев, кто это, две обитательницы комнатенки нервно вскакивают.

Должно быть, это тоже стажеры.

— Это ДФФ? — спрашивает высокая девушка с нулевым размером груди и превосходными мягкими коричневыми волосами.

Они слегка растрепаны, но такого эффекта можно достичь, лишь посетив дорогого стилиста. Непонятную мне аббревиатуру она произносит с сильным южным акцентом.

На Аннабел жемчужно-серый кашемировый кардиган с коротким рукавом поверх платья с запахом — вероятно, от Дианы фон Фюрстенберг.

— Это платье напоминает семидесятые, а свитер выглядит супераристократически, — лебезит другая девица, с черными волосами и в жемчугах.

— Выгляжу казенно? — переспрашивает Аннабел.

Мои коллеги-стажеры торопятся уверить ее, что они имели в виду не «казенно», а «по-деловому», то есть оригинально и в то же время классически.

— Не знаю, — говорит Аннабел. — Может, мне следует вернуться к однотонной одежде? — Она начинает нервно щелкать ручкой.

Брюнетка вскакивает, пытаясь спасти ситуацию.

— Что нам сейчас делать, Аннабел? Чем тебе помочь?

Аннабел с минуту раздумывает и важно изрекает:

— Прямо сейчас ничего. Мне необходимо вернуться к работе. Алекса рассчитывает на меня.

Обо мне она, судя по всему, совершенно забыла.

— Кхм, — кашляю я. — Итак, я полагаю, это мое рабочее место? — Я указываю на пустой стол.

Аннабел презрительно встряхивает волосами — длиной до плеч, очень светлыми — и, не говоря ни слова, уходит.

Стоило ей уйти, как оставшиеся перестают быть любезными.

— Зачем третий стажер? — Брюнетка явно недовольна.

Вот такое южное гостеприимство.

— Раньше у нас тут стояло мягкое круглое кресло для релаксации, но его убрали, чтобы освободить место для твоего стола. — У нее был самый что ни на есть стервозный вид.

— Кейт Макэллистон, — представляюсь я и через силу улыбаюсь. — Приятно познакомиться. И мне жаль, что кресло убрали.

Высокую южанку зовут Нина Кейси. Ей девятнадцать, она бывшая модель и очень стильная — на ней надеты канареечно-желтая юбка-шорты, высокие коричневые сапоги и блузка «в дырочку» — по моему предположению, от Кэтрин Маландрино. Для того чтобы работать здесь, она ушла из колледжа, не доучившись год, и, по ее собственному признанию, не собирается туда возвращаться. Ее отец — известный торговец недвижимостью в Атланте.

Другая девушка, Рэйчел Розен, заявляет:

— Я только что окончила с отличием школу журналистики в Колумбии. Я написала множество заметок, и у меня тонны журнальных вырезок из модных изданий. И я обязательно добьюсь того, чтобы подписывать своим именем статьи в крупном издании. Это лишь вопрос времени.

Рэйчел спешит сообщить, что она победила в конкурсе студенческих сочинений, который организовала престижная «Нью-йоркер». Ее направили сюда влиятельные люди, и ее задача — поддерживать блог.

— А главное — это обеспечивает преемственность поколений, — добавляет она.

Нина спрашивает:

— Как тебе сайт «Майспейс»?

Я догадываюсь, что поскольку она очень богатая, стильная и красивая, ей вовсе не обязательно быть умной.

Не могу решить, ненавижу ли я этих девушек, или хочу быть такой же, как они, или то и другое сразу.

Вокруг Рэйчел и Нины повсюду белые пластиковые почтовые ящики, доверху наполненные манильскими конвертами. Это заявки на участие в конкурсе «Тэсти-герл».

Нина говорит, обращаясь ко мне:

— Здесь действительно недостаточно работы для троих.

Она шутит?

— Разве Аннабел не упоминала на собрании, что надо зарегистрировать все эти заявки? — спрашиваю я, с трудом извлекая из «Кварка» файл, с которым они работают. — Лучше было бы делать это в «Эксель», — предлагаю я. — Интернет позволяет нам всем работать одновременно.