Почти безукоризненная свадьба 1 страница

Моей первой женой была Сюзан Сноудон (Susan Snowdon). Я встретил её в лондонском офисе Патрика Михана. Сам Михан был из весьма зажиточной семьи. Он вращался в высших кругах, носил костюм и ездил на Роллсе во все эти дворцы. Предполагаю, что там он и познакомился с Сюзан. Она хотела чем-то заняться и я пообещал: “Я напишу тебе песню”.

Конечно, я этого не сделал. Однажды она пришла ко мне домой и вышло немного неловко. Я обнаружил, что она совсем не умеет петь, а она узнала, что я не написал для неё песню. Но мы вышли пообедать и с этого всё и началось.

Мы были полными противоположностями. Родители Сюзан и её семья были ещё ничего, но её друзья, сущий ад: “Ну и чем Вы занимаетесь? Играете, а? Как это называется, звон и грохот, а? И этим Вы занимаетесь?”

Очень высокомерно. Мне совершенно не хотелось связываться с такими людьми. Сюзан почти таким же образом реагировала на моих друзей, как я - на её, так что она ходила общаться со своими друзьями, а я ходил к своим. Это звучит, как не очень прочная база для отношений, но они продлились довольно долго – целых восемь лет. Конечно, большую часть времени я провёл в турах. У нас были достаточно необычные отношения. Она всегда казалась слишком хорошей для меня.

Мы запланировали свадьбу на 3-е ноября 1973-го года. Перед тем как жениться на Сюзан, мне нужно было познакомиться с её родителями в их огромном поместье и попросить у её отца руки дочери. Я очень нервничал, когда мы отправились туда. Они вынесли пирожные, чай в заварнике и маленькие чашечки. Я думал: “О, Господи, надеюсь я ничего не разобью”. Но её отец и мать оказались довольно практичными, достойными людьми. Я отлично с ними поладил. Естественно, свадебный прием должен был пройти в их доме. Я прикинул, чёрт побери, что же будет, когда они увидят моих друзей?
Но для начала мне нужно было пережить холостяцкую вечеринку. Были только Джон Бонэм, я и водитель. Мы шлялись по бирмингемским клубам и последним, куда мы попали, чтобы завершить вечер, был “Sloopy’s” на Корпорейшн Стрит (Corporation Street).

Джон сказал: “Давай зайдем и дёрнем в последний раз”.

Ага, последний... по его заказу чёртова барная стойка была заставлена двенадцатью бутылками шампанского и двенадцатью бокалами и он попросил бармена: “ Разливай всё!”

Я посчитал, что он собирается угощать всех, кто был в баре, но он произнёс: “Это тебе”.

“Отъебись, Джон, я утром женюсь. Если выпью всё это, то ты меня там не дождёшься!”

“Ну, тогда я выпью”.

Что он и проделал самым надлежащим образом. Очевидно, что через полтора часа он был абсолютно парализован и мог произнести только: “Бе-ме...”

Хуже того, клуб закрывался и нам нужно было убираться оттуда. К “Sloopy’s” поднималась лестница и ступеньки были довольно крутыми. По пути вниз Джон схватил за шею хозяина клуба и парень, конечно, упал и скатился по лестнице. Он ушибся и сильно счастлив от этого явно не был. Нам с водителем наконец-то удалось вытащить Бонэма из клуба и впихнуть в машину, после чего мы сначала поехали к нему домой. Когда мы добрались до дома Джона, у него не оказалось ключей. Было четыре утра. Я нажал на дверной звонок: ничего. Снова: и ничего. Потом свет наверху зажегся. Его жена, Пат, открыла окно и заорала: “Не впущу!”

Я взмолился: “Пат, пожалуйста, позволь ему войти. У меня утром свадьба, и он должен там появиться”.

“Я его не впущу!”

“Ну, пожалуйста!”

В конце концов она сказала: “ Ладно, но наверх он тогда не поднимется! Если он войдёт, то пусть спит внизу!”

“Хорошо”.

Она спустилась, открыла дверь и снова убежала наверх. Мы внесли Джона в гостиную, усадили его напротив радиатора и я спросил его: “Ты же появишься утром, ладно?”

Он поднял руку и промычал: “Да, я буду там”.

Водитель отвёз меня домой и я подумал, чёрт побери, Джон ни за что не очухается к утру и я останусь без шафера”.

Я должен был быть там в до абсурда ранний час и я поверить не мог: ровно в восемь утра я увидел Джона на подходе, в своём цилиндре и во фраке, приодетого. Он жил в добрых сорока пяти минутах езды от моего дома, а я ещё даже не успел побриться. Я открыл дверь, он был бодр и энергичен, выдав: “Я готов. А ты как?”
Я на самом деле чувствовал себя хуже, чем он. Мы забрались в машину и, как водится, пару раз просигналили. Я подумал, о, Боже, вот так и будет весь день. Мы приехали в чёртову церковь, и перед тем, как мы вошли, все из нашей компании по очереди скрывались за зданием занюхать по дорожке. Возвращались, кряхтели и произносили: “Хорошо!”

После чего отлучался кто-то еще: ”Вернусь через минутку”.

Приглашённые со стороны моей жены удивлялись, куда это они пропадают, а я думал, Господи, мне нельзя! Уже внутри, все мои друзья сопели и фыркали, все эти звуки наполняли церковь, это был ужас. А с стороны невесты всё было чинно и благообразно.

Я написал инструментальную вещь под названием “Fluff”. Плёнка играла, пока Сюзан шла по проходу, но тут всё пошло не так. Мелодия началась, потом прервалась, затем снова зазвучала и все начали хихикать. Полнейшая катастрофа.

Потом этот чувак спросил: “Есть ли тут кто-то, у кого есть что сказать, почему эти двое не могут соединиться в браке?” Я был уверен, что найдётся кто-то, кто выкрикнет. Но никто этого не сделал. Они только прикалывались. Я был чертовски рад выбраться из той церкви.

Когда мы вернулись в дом на приём, они снова исчезали по очереди принять ещё по одной дорожке. Моя тёща заметила: “Забавно, никто из твоих друзей не ест”.

Конечно, я сделал круглые глаза: “Серьёзно? Интересно, почему?”

Джон Бонэм, Оззи и ещё несколько человек были известными бузотёрами, которые начинали безобразничать после нескольких залпов. Вот почему мы решили, что лучше всего произнести один тост с шампанским и после этого больше не разливать алкоголь. Но всё прошло не совсем гладко. Мы выпили по поводу тоста, после чего всем начали наливать яблочный сок, Джон Бонэм выплюнул его и начал: “Грёбанный яблочный сок!”
Приглашённые Сюзан никогда не ругались матом, так что я подумал, о, нет, сейчас начнётся. Но моя матушка спасла положение. Она сказала Бонэму: “Не волнуйся, Джон. Мы поедем к нам домой. У меня там куча выпивки”.

Они отправились к маме в дом и там принялись выпивать. Если бы она этого не сделала, то, пожалуй, весь антиквариат был бы разнесён о стены, как расплата за яблочный сок.

 

Переезд в большой дом

Сюзан не хотела жить в моём доме в Стаффорде и мы решили перебраться куда-нибудь между Лондоном и Бирмингемом. Мы подыскивали дом, чтоб купить, но не могли найти такой, который бы нас устраивал. Однажды её отец предложил: “Почему бы вам не переехать к нам? Этот дом слишком велик для нас”.

Сью ответила: “А это идея”.

И мы переехали. Мы заняли основную часть огромного здания на 200 комнат. Мой тесть отделил их жилую часть от нашей и так мы прожили несколько лет. Так же, как и в Карлайле, мы там были не одни. Я видел призрака на лестнице как-то ночью. Он не был похож на трёхмерного человека, это было больше, чем просто фигура. И ещё множество странностей случалось там со мной. У нас были большие старомодные ключи в замках всех спален. Однажды вечером я находился в холле и копался в своём портфеле. Я закрыл его и начал подниматься по лестнице в спальню. Я услышал громкий хлопок и сбежал снова вниз. Одна из картин упала со стены. Я вернулся в холл. а мой портфель был опять открыт. Я подошёл к двери, но ключа в ней не было. Все ключи исчезли и больше мы их никогда не видели. Я поговорил об этом с предками жены и они сказали: “Да, тут есть приведение. Но оно доброе”.

Происшествия вроде этого заставляют крепко задуматься. Проявления полтергейста, поначалу могут испугать, но... они умеют двигать предметы! У меня всегда были способности видеть вещи, которые большинство людей не могут заметить. Сложно говорить об этом, потому что люди думают, ага, слишком много он наркоты принимал. Я действительно вижу такие вещи, вроде приведения в Карлайле. Видел его также ясно как день.

Мне всегда было интересно, что происходит, когда ты умираешь, когда покидаешь пределы этого мира и я пытался найти в книгах информацию об этом. Живя в большом доме, я прочитал много книг Лобсанга Рампы (Lobsang Rampa). Это писатель, который заявляет, что был тибетским монахом до того, как ему пришлось провести свои последние годы в теле англичанина, по крайней мере, он так пишет. Я стал вникать в вещи подобные выходу из своего тела - астральным путешествиям. На самом деле я верю в это и пробовал несколько раз, но ничего не получалось. Когда мне наконец удалось это в первый раз, я покинул своё тело и рывком запрыгнул в него опять. Вы чувствуете, как разрываетесь сзади, пока ваш астрал покидает ваше тело, ощущаете, как разрывается ваша спина. Я, должно быть испугался и тут же вернулся обратно.

Проделав это однажды, я твёрдо вознамерился научиться делать это правильно и продолжил тренировки. Вы должны быть одни в комнате и вам нужно по-настоящему расслабиться, но не до такой степени, чтобы уснуть, так как вы должны оставаться в сознании. И тогда у вас получится выбраться из себя. Поначалу это забавно, так как у вас такое чувство, будто вы падаете. Многие люди ощущали такое, находясь в постели. Вы выходите, ууух, и ощущаете толчок. Это происходит, когда ваш астрал возвращается в тело, когда вы смотрите сон. Вы спите и вы на грани того, чтобы покинуть своё тело, и если двинетесь, уууф, астрал возвращается с таким вот толчком.

Вскоре всё получилось. Я вышел из своего тела. Это было необычно. Я парил по комнате и смотрел вниз на себя из-под потолка. Я мог покинуть комнату, пройти через стены или выйти сквозь крышу. Звучит безумно, но однажды я даже прошёлся вдоль пляжа.

Вы возвращаетесь обратно. Вы подсоединены к серебряной нити, которая тянет вас назад. Если она оборвётся, можете не вернуться, так что это может быть рискованно. Когда во сне ваш астрал оставляет ваше тело, вся ваша сущность находится в астрале низкого уровня, который дергает за серебряную нить и раздражает вас, отсюда все эти кошмары. Такое может случиться из-за наркотиков или выпивки, да просто из-за чего угодно. Я понимаю, что это звучит странно, но у меня был такой опыт и он открыл для меня другой мир.

Не знаю, почему я больше этим не занимаюсь. Я не стал продолжать. Я попробовал ещё пару раз на самом деле и ничего. Я больше не смог покинуть своё тело. Но тогда мне удавалось это достаточно легко. Я дошёл до того предела, когда мог сделать это без того, чтобы провалиться в сон.

Я всё ещё верю, что можно забраться в нематериальную плоскость бытия. Когда вы умираете, вы можете отправиться туда или вы можете оглянуться на вашу жизнь по так называемым Хроникам Акаши. Я реально верю, что так и происходит. Вы можете проверить чего достигли из того, чего хотели достичь, а если не смогли, то можете родиться в другом теле и попробовать снова...

Но вернёмся к реальности, к жизни в большом доме. Я пытался его перестроить и переоформить. Я позвонил в одну из компаний и увидел, как вэн с малярами и оформителями появился на длинной подъездной дорожке. Они подъехали к дому, посмотрели на него, развернулись и уехали. Я просто не мог найти людей, которые бы взялись за здание таких размеров, так что я подвязал подрядчиков, занимавшихся школами. Сейчас вы не в состояний приобрести такую огромную недвижимость, но в те дни она была более доступна. В наше время это замечательный отель, Килворт Хаус (Kilworth House). Старая комната для снукера стала теперь столовой, а вот оранжерея осталась нетронутой. Есть только три таких по всей в стране и существует охранительный закон по ним. Всё что я там делал в то время - выращивал помидоры и некоторые экзотические растения. Но, вполне возможно, что самым экзотическим явлением в том месте тогда был патлатый парень из Аштона, который всего за несколько лет до того делил свою тесную спальню со съёмщиком, явившимся из ниоткуда, где были миллионы ящиков с бобами и телефон, который постоянно исчезал.

 

Один против природы

 

2-го января 1973-го мы вылетели в Новую Зеландию на Нгаруавахийский Музыкальный Фестиваль Мира (Ngaruawahia Music Festival Of Peace) около Гамильтон-Сити (Hamilton City), за которым следовали несколько шоу в Австралии. По пути туда самолёт останавливался в Нью-Дели, в чёртовом Сингапуре и везде по дороге и за её пределами, мы должны были сходить с самолёта, ждать час, садиться опять. Это заняло вечность. Мы напивались в хлам, трезвели, снова напивались и снова трезвели...

На этом Нгаруавахийском Фестивале кто-то соорудил гигантский крест и поджёг его. Не знаю, зачем это было сделано, но смотрелось хорошо. Что-то ещё вспомнить я не в силах. Дорога запечатлелась в моей памяти, а воспоминания о концерте, должно быть, сгорели вместе с тем крестом.

После Новой Зеландии у нас образовалось окно до первого шоу в Австралии. Патрик Михан предложил: “Давайте воспользуемся перерывом и съездим на Фиджи!”
И мы поехали. Опять же, добираться туда было довольно напряжно и после того, как мы приземлились, поездка в грязном грузовичке до отеля посреди захолустья стала дьявольской жестью. Это было милое местечко, вблизи такого же милого пляжа, но ночью там была совсем другая жизнь.

В этом отеле был бар снаружи. На Фиджи абсолютно не было наркотиков, но напитки лились рекой. Посреди ночи я отправился в свой номер и там было настолько много всяческих жучков и тараканов, сновавших через тропинку, что проходя по ней ты только и слышал: “хрусть, хрусть”. Я добрался до комнаты и лёг в постель. Я погасил свет и почувствовал что-то у себя на груди. Я пощупал рукой, а там оказался таракан в три дюйма длиной. Я заорал, включил свет и слышал “кхр, кхр” - все они побежали по каменному полу к стоку из комнаты. Это было омерзительно. В панике я позвонил на ресепшн с криком: “А ну давайте сюда!”

Парень шагнул внутрь с обычным выражением и с баллончиком спрея. Он дал мне баллончик и свалил, просто свалил, типа, ну и чего причитать-то?

Я спросил: “И это всё?”

Перебить их было невозможно. Они как-будто были сделаны из камня. Я лупил по ним своими туфлями и это было вроде... да ничего не было. Все те же “кхр-кхр!” Их там было до чёрта.

Ужас!

Там же на Фиджи мы в первый и последний раз все вместе играли в гольф. Мы оживленно топали к первой лужайке, когда я увидел прыгающую жабу и подхватил её. Ко мне побежал парень, крича: “Нет, нет, нет!”

Выяснилось, что это была смертельно ядовитая жаба. Вся эта хрень из неё оказалась на моих руках, я в панике рванул в отель и в спешке вымыл руки.
Тем временем Билл наступил на муравейник и через мгновение все эти муравьи маршировали вверх по его ноге. Они кусали его, так что он пританцовывал над этим местом, восклицая: “Ай, уу, оо, оох!”

Спокойная игра гольф, а я чуть не был насмерть отравлен, то же самое и с Биллом. После этого мы убрались с поля. Не думаю, что кто-то из нас добрался там до второй лунки.

А вообще, помимо всего этого, на Фиджи было хорошо. Мы плавали на лодке, загорали на пляже, а вечером - в бар, мы занимались тем, что обычно делают на отдыхе.

Но нормального сна у меня там так и не было.

 

Колодец пересох

 

Мы так замечательно провели время, работая над “Volume 4” в Лос-Анджелесе, что решили воссоздать эту атмосферу для того, чтобы приняться за то, что должно было стать нашим следующим альбомом “Sabbath Bloody Sabbath”. Мы снова отправились в L.A. и арендовали тот же дом. После того, что мы устроили в первый раз, Джон Дюпон, скорее всего, затребовал целую пачку денег, чтобы снова пустить нас туда. Кроме того, мы вернулись и на Record Plant, но студия изменилась.

“Что стряслось? Она теперь такая маленькая!”

“О, мы тут установили синтезатор Муга для Стиви Уандера (Stevie Wonder)”.

“О, нет!”

А дома я пытался выдавить из себя хоть какие-то идеи, но ничего не мог придумать. Не знаю, что это было. Просто ничего не получалось. И тогда я начал паниковать: “О, нет, и что же мне теперь делать!”

Вплоть до того времени, когда мы должны были податься куда-то для того, чтобы сочинять и репетировать, я чувствовал, что большую часть дня всем до смерти хотелось двинуть в паб вместо того, чтобы работать над песнями. Но дело нужно было делать. Это достаточно просто - сидеть где-нибудь, отпускать шуточки и бухать, но деньги вылетали в трубу просто так. За просиживание в студии, по две штуки в день или около того. Так что меня это реально напрягало.

Сложности начались ещё тогда, когда мы работали над “Volume 4”, потому что к тому времени мы добились определённой репутации. Раньше я мог сказать: “Давайте, нам нужно над этим серьёзно поработать!” И ребята ко мне прислушивались, так как на меня всегда смотрели, как на лидера команды. Но в лучшем случае я был лидером по необходимости. Это была роль, которая свалилась на меня, потому как если что-то шло не так, мне приходилось быть тем столпом, на которого все опирались, чтобы услышать: “Всё хорошо, всё будет отлично”.

Если бы я сломался, всё разлетелось бы на кусочки. Моя вера в то, что мы делали, и усердие, с которым я не позволял ничему постороннему мешать нам, позволяло остальным ребятам смотреть на происходящее, как на источник силы. Может это имело отношение к тому, что я был крепче других физически. Если кто-то из нас дрался, то звали меня. Как минимум такое случалось несколько раз. Однажды вечером, когда я вернулся в гостиницу, ко мне подбежал Билл с криками: “О, Боже, ты вернулся! Оззи и Гизер дерутся там наверху, быстрее поднимайся!”

“Вот ведь, блядь!”

Я помчался туда. Они были пьяны и действительно дрались. Оззи сидел на Гизере, на нем было длинное норковое пальто. Я схватил Оззи за воротник и дёрнул. Следующее, что я помню, как стою с воротником в поднятой руке, в то время как Оззи продолжает колотить Гизера. Нужно было вмешаться и разрулить этот бардак. Я схватил Оззи, он попытался меня ударить, так что я приложился разок ему по челюсти и он упал. Ощущал я себя жутко, потому что не хотел этого делать. Но меня вынудили занять такую позицию: кто-то должен был всё контролировать, иначе порядка бы не было.

Оззи впоследствии говорил, что чувствовал, будто вокруг меня всегда был какой-то барьер. Возможно, это из-за того, что я старался не так увлекаться вечеринками. Мы останавливались в паршивых отелях, где сквозь стены было слышно всё. Я частенько слышал, как люди кричат, курят дурь и весело проводят время, но я знал, что если пойду и присоединюсь к ним, мы будем в одной лодке, поэтому не делал этого. Кто-то должен был оставаться в своём уме, если что-то пойдёт не так. Если бы я был таким же, как все, никто не стал бы меня слушаться.

Мне кажется, что нужно сохранять определённую отчуждённость. Это немного похоже на управляющего офисом: когда у людей проблемы, они идут к нему в кабинет. С Black Sabbath было примерно то же, на самом деле. Я этого не желал, то так всё и было. Не могу сказать, что я сохранял ответственность постоянно на должном уровне, я определённо принимал участие в глупостях и в своём маленьком мирке был таким же обормотом, как и Оззи, но я не мог выпустить эту свою сущность на волю полностью.

Я думаю, много лет Оззи побаивался меня и если я говорил: “Мы должны сделать то-то и то-то”, он слушался. Опять же, я становился надсмотрщиком, чего не хотел. Но кто-то должен был быть им. Конечной целью было функционировать, поставить группу на ноги и работать с как можно меньшими отклонениями от курса. Если кто-нибудь начинал: “Я сегодня не буду играть, я устал”, кто-то должен был говорить: “Насрать, ты должен играть!”

Быть в группе не всегда весело, это чертовски тяжело. Думаю, необходимо принимать то, что всё в жизни имеет свою ценность для тебя и неважно насколько плохо иногда бывает. У меня есть склонность с боем продираться через множество вещей, так что мне трудно понять, почему другие не могут того же. Я не жду, что мои проблемы решатся способом: “Приму-ка я одну из этих таблеток и всё будет зашибись”.

Это как с сеансами реабилитации. Никогда не ходил ни на один из них. Я просто считаю, что это всё отговорки, сходить на сеанс, выйти и сказать: “А, я излечился”.

Оззи ходил в клинику Бетти Форд (Betty Ford Clinic) и они заставляли его драить полы. Как это может излечить его? Этим вы можете заняться и дома! Я уверен, что большая часть этого идёт от тебя самого. Кое-что ты можешь контролировать до определённой степени. Как это было у меня, когда я принимал много кокаина. Я мог сказать: “Пройду реабилитацию”, но не сделал этого. Я справился самостоятельно.

Для такого шага необходима определённая решительность и это то, что у меня действительно есть. Так я воспитан. Мать и отец всегда выговаривали мне: “О, ты никогда не сделаешь что-нибудь стоящее”. А другие родственники поддакивали: “Почему бы тебе не найти подходящую работу, как у твоего кузена!”

Из-за этого всего я был твёрдо настроен добиться чего-то и неважно что стояло у меня на пути. Только бы доказать им, что я на что-то способен. Это придавало мне решительности чтобы бороться. Вроде того, что случилось, когда я обрезал себе пальцы и все вокргуг говорили, что я никогда больше не смогу играть. Я не мог с этим смириться.
Уверен, это на самом деле помогло Black Sabbath. Я был движущей силой коллектива, организовывал репетиции и заставлял их подниматься со своих задниц, чтобы делать всё, что необходимо для достижения всего того, чего они хотели достичь. Я видел, что кто-то должен держать всё в руках. Нельзя взяться делать что-то в стиле шалтай-болтай и ожидать, что всё придёт просто так.

Но по мере того, как росла наша популярность, я всё реже и реже занимал такую позицию, о которой можно было бы говорить, будто я брал вожжи в свои руки. И так как делать это больше было не кому, то всё просто вышло из под контроля. Если мы работали в студии, а они решали сходить в паб, то они шли в паб. Если был какой-нибудь кусок композиции, над которым я пытался поразмыслить хотя бы, скажем, пятнадцать минут, они теряли терпение и говорили друг другу: “О... может сходим тяпнем?”

Остаток дня был убит, а на следующий день повторялось то же самое и так, пока у меня не появлялся материал, над которым можно было работать. С каждым днём становилось всё тяжелее и тяжелее. Если у вас нет кого-то, из кого сыпятся идеи, ситуация становится почти невыносимой, а у меня больше ничего не получалось. На раннем этапе, когда мы джемовали, из меня перли риффы, и тогда всех переполнял энтузиазм, все вносили свою лепту. Теперь мы достигли той точки, когда “О, надо делать новый альбом”, но никто не был достаточно мотивирован, чтобы заниматься этим.

Моя роль была в том, чтобы придумывать музыку, риффы. Это, возможно, сдерживало других в написании собственной музыки. А если из нас ничего не выходило, мы ничего не делали. Я ощущал давление, но у меня всегда был способ справиться с ним. Однако, оно прижало меня, когда нам было необходимо делать “Sabbath Bloody Sabbath”. Мы все возвращались в Бел-Эйр, садились в холле в доме Джона Дюпона. Все смотрели на меня, а я абсолютно не мог настроиться на волну. Всё стало по-другому. Я перестал функционировать. У меня был творческий кризис и я ни о чём не мог думать.

Мы положили этому конец и собрали вещички. Мы вернулись в Англию в полной депрессии. Остальные трое думали, что теперь всему конец. Я помню, как Гизер и Оззи говорили в таком ключе, будто всё закончилось. Я был в панике. Я думал, чёрт побери, больше ничего уже не будет. Боже мой, я всё потерял!

Через пару недель мы сняли замок Clearwell в Глостершире в надежде вновь найти нужные вибрации и снова писать. Мы просто искали чего-то другого. Всё в этом месте казалось зловещим, особенно подземелья. Внизу вас охватывала дрожь. Там было просторное помещение с вооружением, другая комната - с чем то еще, и холл. Мы установили там свою аппаратуру в попытке ощутить вибрации. И мы определённо их нащупали: я шёл по длинному коридору с Гизером и тут мы увидели, как некто двигается в нашу сторону.

“Кто это?”

“Не знаю”.

Мы понятия не имели, кто бы это мог быть, потому что арендовали весь замок. Мы видели, как этот парень приближается, просто чёрная фигура, и он зашёл в оружейную. Мы посмотрели друг на друга, проследовали за ним в оружейную и... ничего! Комната была пуста, только большой стол с вооружением, мечи и щиты развешаны по стенам. И всё. Других дверей не было. Это поставило нас в тупик: “Что с ним случилось? Куда он исчез? Адское пекло, это по-настоящему странно!”

Мы всё осмотрели, но не было ни люка, ни чего-нибудь ещё. И под столом он не мог спрятаться, мы бы заметили. Мы связались с женщиной, владевшей замком и она спросила: “О, это был парень в шляпе?”

Я ответил: ”Ну, мы видели только приближающуюся фигуру”.

“А, так-то и так-то, это было замковое приведение. Вы можете время от времени встретить эту персону”. Будто речь шла о самой обычной вещи в мире. Чёрт побери. Но больше мы его не видели.

Примерно в то же самое время, когда мы видели приведение, Оззи заснул в холле, где имелся огромный очаг. Он закинул угля и развел довольно большое пламя, но один кусочек угля выпал на коврик, отчего тот загорелся. Мы вошли, искры шли уже по дивану, Оззи мог сгореть заживо. Есть у него привычка такая, устроить большой огонь чуть не до потолка. Такое же случалось и в его доме. Он разводил огонь в камине и приходилось вызывать пожарную бригаду, так как дом начинал уже гореть. На этот раз, если бы мы немного задержались, Оззи сам мог стать приведением.

После того, как остальным было поведано о приведении, мы начали пугать друг друга. Наш роуди Люк поселился в одной из комнат. Там была большая кровать и красивые шторы и ещё модель большого корабля над очагом. Я взял леску, пропустил под коврами и прикрепил к леске шторы и корабль. Затем я закрепил леску снаружи и прикрыл ковром. Я подождал, пока Люк не уляжется в постель и начал потихоньку дёргать корабль. Потом штору. И услышал, как он заорал с испугу: “Что! Кто там? Кто это?”

Он был абсолютно поражён и вылетел из комнаты. А там я держал леску.

“О!”

Женщина, владелица замка, сказала Биллу: “Вы можете чувствовать что-то странное иногда, так как в этой комнате есть что-то забавное”.

Билл поинтересовался: “Ааа, ооо, а что?”

Она ответила: “Ну, много лет назад...”

И рассказала историю об одной служанке, которая там жила и имела ребёнка от хозяина. Она взяла ребёнка и выскочила из окна, разбившись насмерть. Это произошло в комнате Билла и иногда можно увидеть, как эта женщина разбегается по комнате и прыгает в окно. Билл настолько перепугался, что припрятал большой кинжал на своей стороне кровати.

Я спросил: “И что ты намереваешься делать этой штукой?”

“Если это приведение...”

“Билл, это призрак. Каким образом ты собираешься зарезать призрака? Господи помилуй!”

Гизеру поначалу это понравилось. Он поселился в комнате, в которую, как предполагалось, посещают приведения, в надежде что-то обнаружить. Но к концу дня никто уже не знал, есть ли там что-то или это кто-то прикалывается и больше никто из нас не желал там оставаться. Я думал, грёбанный ад: мы сняли это место в глуши, чтобы начать писать, но все настолько запугали друг друга, что среди ночи уехали домой!
Но тамошние вибрации позволили мне выбраться из творческого кризиса. Как только мы принялись работать, первой у меня появилась песня “Sabbath Bloody Sabbath”. В первый же день, бац. И я воскликнул: “Чёрт побери!”

 

35 Суббота, чёртова суббота

 

Мы записали “Sabbath Bloody Sabbath” в Уиллесдене (Willesden) на севере Лондона и сами же его продюсировали. Надпись “под руководством Патрика Михана” снова появилась на обложке. Это “руководство” мы чувствовали меньше, чем когда-либо, так как Михан всё больше и больше расширял свой бизнес и мы, наверное, не получали того внимания, которое было необходимо. Это начиналось постепенно, но первые трещины в наших отношениях уже образовались. Я на самом деле упорно трудился над этим альбомом и перепробовал множество всего. Я буквально не вылезал студии, работая над звуками. Опять же, всё приходилось делать самостоятельно, что отнимало достаточно много времени. Сейчас, с компьютерами, это как “бац, хорошо, следующее”.

Рифф из “Sabbath Bloody Sabbath” - квинтэссенция всего альбома. Это тяжёлый рифф, после которого песня переходит в лёгкую часть в середине, а затем возвращается опять к риффу: свет и тень. Я всегда любил подобное сочетание. Оззи там пел хорошо, как и во всех песнях альбома вообще-то. Очень высоко!

Гизер написал слова к песне со строчками вроде: “гонка завершена, книга прочитана, конец уже виден, суббота, чёртова суббота, заняться больше нечем”. Не знаю, что его вдохновило так написать, но, возможно, это о том, как он думал, что всё кончено во время нашего творческого кризиса. И после этой песни остальные последовали без особых проблем. Остальные ребята тоже приносили идеи. Оззи купил синтезатор Муга. Они считались непревзойдёнными, но Оззи не очень-то понимал, как такая штука работает на самом деле. Не знаю, кто вообще мог в ней разобраться, это слишком сложно для меня. Но он нашёл там один звук и придумал “Who Are You?”. Получилось весьма неплохо. Я добавил в середину немного пианино. А рифф, открывающий “A National Acrobat”, написан Гизером и я добавил к нему свой кусок. Гизер может писать отличный материал. Он прямо прёт из него. Просто это был, наверное, первый раз, когда он попал на альбом.

Рик Уэйкман играл в композиции “Sabra Cadabra”. Он отказывался брать что-то за работу в ней, так что мы рассчитались с ним пивом. С ним всегда было над чем посмеяться. В финале песни Оззи говорит что-то вроде “надавай ей по жопе” и тому подобное, просто шутки ради. Никто не собирался оставлять такое на альбоме, так как планировалось завершить трек задолго до того, как Оззи принялся разглагольствовать и нести всякий бред, но, из-за того, что Рик продолжал играть, мы не останавливали запись. Потом мы подумали, что нас распнут за альбом со всем этим, так что мы наложили фазер, и стало нельзя разобрать, что он там плетёт. Но там осталась вся эта ненормативная лексика, просто немного закамуфлированная.