Воспоминания отходят в тень

 

– Почему все казалось таким смутным? – продолжал я допытываться. – И было на ощупь таким… влажным – единственное слово для описания этого, которое пришло на ум.

Как сказал мне Альберт, все происходило в самой плотной части земной ауры, водном пространстве, ставшем источником мифов о водах Леты, о реке Стикс.

Почему я был не в состоянии видеть после смерти дальше десяти футов? Потому что, когда умирал, видел не дальше этого и унес с собой свое последнее впечатление.

Почему я чувствовал себя вялым и заторможенным, не способным ясно мыслить? Потому что две трети моего сознания оказались бездействующими, а рассудок был все еще окутан эфирной субстанцией, являющейся частью моего физического мозга. Таким образом, мое поведение сводилось к инстинктивным повторяющимся реакциям этой субстанции. И я чувствовал себя тупым, жалким, одиноким, напуганным.

– И утомленным, – прибавил я. – Мне все время хотелось спать, но не удавалось.

– Ты пытался достигнуть второй смерти, – сообщил Альберт.

И снова я был ошеломлен.

– Второй смерти?

– Наступающей во время сна и позволяющей сознанию еще раз прожить земную жизнь, – сказал он.

Меня удерживало от этого сна необычайное горе Энн и мое желание ее утешить. Вместо того чтобы очиститься «приблизительно за три дня», я оказался в плену, так сказать, снохождения.

Дело в том, Роберт, что недавно умерший человек находится в том же расположении духа, что и в момент смерти, будучи доступным для влияний земного плана. Это состояние угасает во время сна, но в моем случае сумеречного состояния воспоминания на время ожили. Позже все это осложнилось из-за влияния Перри.

– Я знаю, Ричард лишь хотел помочь, – сказал я.

– Разумеется, – согласился Альберт. – Он хотел убедить твою жену в том, что ты существуешь, – выражение любви с его стороны. Но, поступив так, он, сам того не зная, способствовал дальнейшей отсрочке твоей второй смерти.

– Я по-прежнему не понимаю, что ты подразумеваешь под моей второй смертью, – недоумевал я.

– Сброс твоего эфирного двойника, – терпеливо продолжал объяснять он. – Когда оставляешь позади его оболочку, чтобы твой дух – или астральное тело – мог перемещаться дальше.

– Это то, что я видел во время сеанса? – с удивлением спросил я. – Своего эфирного двойника?

– Да, к тому времени ты от него избавился.

– Он был похож на труп, – с отвращением произнес я.

– Это и был труп, – согласился Альберт. – Труп твоего эфирного двойника.

– Но он разговаривал. Отвечал на вопросы.

– Только как зомби. Его сущность исчезла. Так называемая астральная оболочка – не более чем совокупность умирающих молекул. У нее нет подлинной жизни или интеллекта. Тот молодой человек, сам того не зная, оживил своей психической энергией оболочку, а его рассудок подсказывал ответы.

– Как кукла, – сказал я, припоминая то, что подумал в тот момент.

– Совершенно верно, – кивнул Альберт.

– Вот почему тогда на сеансе Перри меня не видел.

– Ты оказался вне поля его психического зрения.

– Бедная Энн, – вздохнул я. Воспоминания причиняли боль. – Для нее это было ужасно.

– И могло бы причинить ей вред, если бы это продолжалось, – добавил Альберт. – Контакты с нефизическим состоянием бытия могут нежелательно сказаться на живых.

– Если б только она знала про это, – удрученно произнес я.

– Если б только все на Земле об этом знали, – откликнулся он.

Понимаешь, Роберт, отношение людей к умершим может быть губительным. Поскольку сознание усопшего уязвимо для впечатлений, чувства оставшихся на Земле могут оказать на него мощное воздействие. Глубокая печаль создает вибрации, фактически заставляющие усопшего страдать, удерживая его от дальнейшего продвижения. По сути дела, оплакивать умерших неправильно – это продлевает процесс их приспособления к потустороннему миру. Усопшим требуется время для достижения состояния второй смерти. Церемония похорон предполагает мирный уход человека и не должна превращаться в скорбный ритуал.

Тебе известно, Роберт, что при соборовании происходит помазание семи телесных центров, заключающих жизненно важные органы, для того чтобы помочь умирающему удалить из этих органов жизненную силу в ходе подготовки полного ее удаления через серебряный шнур? А отпущение грехов умирающему делается для окончательного отделения серебряного шнура и удаления из тела всей эфирной субстанции.

Существует много такого, что может облегчить наступление смерти. Воздействие на определенные нервные центры. Определенные звуки. Особое освещение. Тихое распевание специальных мантр, сжигание особых благовоний. Все это направлено на то, чтобы умирающий мог сконцентрироваться на своем уходе.

И самое важное, в течение трех дней после смерти следует кремировать останки.

Я рассказал Альберту о своем теле на кладбище, о том ужасающем мгновении, когда его увидел.

– Она не хотела, чтобы тебя сжигали, – сказал он, – она тебя так любит и хочет, чтобы ты был рядом, чтобы можно было тебя навещать и разговаривать с тобой. Это вполне понятно, но заслуживает сожаления, поскольку там – вовсе не ты.

– Что такое есть в кремации, чего нет в погребении?

– Сжигание освобождает усопшего от связи, удерживающей его вблизи физического тела, – ответил он. – Кроме того, в экстремальных случаях, когда шнур трудно оторвать даже после смерти, огонь моментально его отсекает. А после того как сброшена астральная оболочка, она не разлагается медленно рядом с телом, над которым парит, а быстро уничтожается в пламени.

– Эта упомянутая тобой связь, – продолжал я расспрашивать. – Ведь именно она принудила меня пытаться увидеть собственное тело?

Он кивнул.

– Людям нелегко забыть свои тела. У них сохраняется желание увидеть то, что они когда-то считали собой. Это желание может превратиться в манию. Вот почему кремация очень важна.

Пока он говорил, я думал о том, почему увеличивается моя растерянность. Почему я продолжал связывать все его высказывания со своими тревожными мыслями об Энн? Чего я боялся? Альберт все время уверял меня, что мы снова будем вместе. Почему я не мог допустить этого?

Я снова подумал о своем пугающем сне. Альберт назвал его «символическим переносом». В этом был смысл, но сон меня по-прежнему тревожил. Теперь меня беспокоила каждая мысль об Энн, и даже счастливые воспоминания почему-то отошли в тень.

 

СНОВА ТЕРЯЮ ЭНН

 

Альберт неожиданно сказал:

– Крис, мне придется тебя ненадолго оставить. Надо кое-что сделать.

Я смутился.

– Извини. Мне не приходило в голову, что я отнимаю у тебя время, необходимое для другого.

– Вовсе нет. – Он похлопал меня по спине. – Я пришлю кого-нибудь, чтобы тебя сопровождали. А пока будешь ждать – ты спрашивал про воду, – возьми меня за руку.

Я сделал так, как он велел.

– Закрой глаза, – сказал Альберт, взяв Кэти на руки.

В тот же миг я ощутил стремительное движение. Но оно кончилось так быстро, что могло мне лишь померещиться.

– Теперь можешь посмотреть, – сказал Альберт. Когда я открыл глаза, у меня перехватило дыхание.

Мы стояли на берегу великолепного озера, окаймленного лесом. Я с изумлением смотрел на его просторы. Поверхность воды была спокойной, лишь иногда на ней появлялась небольшая рябь, играющая на свету всеми цветами радуги. Вода поражала своей кристальной чистотой.

– Никогда не видел столь красивого озера, – признался я.

– Я подумал, оно тебе понравится, – сказал Альберт, опуская Кэти на землю. – Увидимся позже в моем доме. – Он стиснул мою руку. – Отдыхай, – добавил он.

Я успел лишь моргнуть, и Альберт исчез. Так просто. Ни вспышки света, никакого признака исчезновения. В одно мгновение он был здесь, а в следующее его не было. Я посмотрел на Кэти. Она не выказала никакого удивления.

Я обернулся и посмотрел на озеро.

– Оно напоминает мне озеро Эроухэд, – сказал я Кэти. – Помнишь, у нас там был загородный дом? – Она помахала хвостом. – Было мило, но здесь намного лучше.

Там сквозь зелень деревьев проглядывала пожухлая листва, линию берега портили какие-то развалины и над поверхностью озера по временам клубился туман.

Это озеро было совершенством, как и воздух и лес. Я подумал, что Энн здесь понравилось бы.

Меня тревожило, что даже в окружении подобной красоты я не в силах забыть ее душевные страдания. Почему мне никак не избавиться от этой тревоги? Альберт все время повторял, что я должен это сделать. Почему, в таком случае, тревога меня не покидала?

Я сел рядом с Кэти и погладил ее по голове.

– Что со мной творится, Кэти? – спросил я.

Мы посмотрели друг другу в глаза. Она действительно меня понимала – сомнений не оставалось. Я почти ощущал исходящую от нее волну сочувствия.

Собака лежала возле меня, а я пытался прогнать из души печаль, вспоминая о временах, проведенных на озере Эроухэд. Мы, бывало, ездили туда с детьми по выходным и на целый месяц летом. В то время я успешно работал на телевидении, и помимо загородного дома нам принадлежал катер, стоявший на пристани в Норт-Шоре.

Мы проводили на озере много летних дней. Утром, после завтрака, мы, бывало, готовили в дорогу ленч, надевали купальники и отправлялись на машине на пристань, взяв с собой Кэти. Мы отправлялись на катере в нашу любимую бухточку на южной оконечности озера, где дети – Ричард и Мэри, Луиза с мужем, когда они приезжали к нам в гости, надевали водные лыжи и мчались за катером. В то время Йен еще был маленьким, и мы купили ему лыжи-сани, которые он окрестил «капитан Молния». Энн тоже нравилось на них кататься, потому что у нее не получалось на лыжах.

Мне вспомнилось, как Энн лежала на этих водных санях, скачущих по темно-голубым водам озера, и задыхалась от смеха. Я вспоминал, как ехал на них Йен, хохоча от удовольствия, особенно в те моменты, когда у него получалось встать на ходу.

На время ленча мы бросали якорь в этой бухте, ели сэндвичи и чипсы, запивая холодной содовой водой, вынутой из ящика со льдом. Солнце припекало наши спины, и мне доставляло невыразимое удовольствие смотреть на Энн и наших прелестных загорелых детей, пока мы вместе закусывали, разговаривали и смеялись.

Но счастливые воспоминания не помогали. Они лишь усиливали мою тоску – ведь прошедшего больше не вернешь. Меня терзало одиночество. Мне так не хватало Энн, не хватало детей. Почему я говорил им о своей любви не так уж часто? Вот если б нам вместе оказаться в этом очаровательном месте. Если бы только мы с Энн…

Я нетерпеливо себя одернул. Я был на небесах, подумай – на небесах, и все-таки томился. Я победил смерть, и вся моя семья ее победит. Мы все обязательно снова будем вместе. Что со мной происходило?

– Пошли, Кэти, – сказал я, быстро поднимаясь. – Давай прогуляемся.

Я все больше и больше вникал в суть слов Альберта о том, что разум – это все.

Когда мы отправились вдоль берега, я на миг подумал: вдруг Альберт хотел, чтобы я остался на том месте, куда он меня привел, и чтобы этот «кто-то» меня нашел. Но потом я осознал, что, кто бы он ни был, он найдет меня, просто обо мне подумав.

Перед нами расстилался пляж, и мы пошли по нему. Под ногами был мягкий песок – нигде ни камней, ни гальки.

Остановившись, я опустился на колени и набрал пригоршню песка. В нем не было твердых частичек – плотный по фактуре, но мягкий на ощупь, как порошок. Я дал песку сыпаться между пальцами и смотрел, как падают крошечные многоцветные гранулы. Подняв руку, я вгляделся в них более внимательно. По форме и цвету они напоминали миниатюрные драгоценные камешки.

Стряхнув оставшийся песок с рук, я встал. Песок не прилип к ладони или коленям, как это было бы на Земле.

И снова мне пришлось в недоумении покачать головой. Песок. Пляж. Озеро в окружении густого леса. Голубое небо над головой.

– А люди сомневаются в том, что потусторонний мир существует, – сказал я Кэти. – Я и сам сомневался. Невероятно.

Я много раз мысленно и вслух повторил последнее слово – и не только с удовольствием.

Подойдя к кромке воды, я стал с близкого расстояния вглядываться в тонкое кружево прибоя. Вода казалась холодной. Вспоминая прохладу озера Эроухэд, я осторожно попробовал воду ногой.

Ощутив прикосновение воды, я вздохнул. Она была довольно прохладной и излучала приятные вибрации энергии. Я посмотрел на Кэти. Она стояла в воде рядом со мной, и это заставило меня улыбнуться. При жизни она никогда не заходила в воду – очень ее боялась. Здесь она казалась вполне довольной.

Я заходил в озеро, пока вода не дошла до голеней. Дно было такое же гладкое, как и пляж. Наклонившись, я опустил в воду руку и ощутил поднимающуюся по ней энергию.

– Как здорово, Кэти, а? – сказал я.

Она взглянула на меня, помахав хвостом, и я снова ощутил прилив счастья, видя ее такой, как в лучшие годы.

Я выпрямился, держа в ладони горсть воды. Она неярко светилась, и я почувствовал, как в кончиках пальцев пульсирует ее энергия. Как и прежде, сбегая по коже, вода не оставляла влаги.

Мне стало любопытно, произойдет ли то же самое с моей мантией, и я по пояс погрузился в воду. На этот раз Кэти не пошла за мной, а сидела на берегу, наблюдая. Мне не показалось, что ей страшно, просто она решила подождать.

Теперь я погружался в энергию и шагал, пока вода не дошла до шеи. Казалось, меня завернули в слегка вибрирующий плащ. Хотелось бы мне подробнее описать это ощущение. Пожалуй, можно сказать, будто на каждую клеточку тела успокаивающе действовал низковольтный электрический разряд.

Резко наклонившись назад, я почувствовал, как поднимаются мои ноги, и лег на воду, слегка покачиваясь и глядя в небо. «Почему там нет солнца?» – недоумевал я. Меня это не беспокоило; приятнее было смотреть на небо без ослепительного блеска, мешающего глазам. Было просто любопытно.

Меня мучил еще один вопрос. Я не мог умереть, я уже был мертв. Нет, не мертв, это слово – первичная неточность человеческого языка. Я хочу сказать, я понимал, что не могу утонуть. Что случится, если я опущу лицо под воду?

Перевернувшись на живот, я посмотрел под воду. Глазам совсем не было больно смотреть сквозь воду. Более того, я видел все совершенно отчетливо – чистое дно, без камней и водорослей. Сначала, по привычке, я сдерживал дыхание. Потом, сделав над собой усилие, я осторожно вдохнул, думая, что поперхнусь.

Вместо этого рот и нос омыла восхитительная прохлада. Я открыл рот, и это ощущение охватило также горло и грудь, придавая мне еще больше бодрости.

Перевернувшись на спину, я закрыл глаза и продолжал лежать в прохладной водяной колыбели, вспоминая о тех временах, когда мы вместе с Энн и детьми проводили время в нашем бассейне. Каждым летом – особенно по воскресеньям – мы, бывало, наслаждались «семейными днями», как называл их Йен.

У нас была горка, и Энн с детьми любили мчаться по ней, обрушиваясь в воду. Я улыбнулся, вспоминая, как Энн с криком восторга, смешанного со страхом, неслась по изогнутому желобу, зажав пальцами нос, и, выгнув в воздухе тело дугой, плюхалась в воду с громким плеском, а через секунду ее сияющее лицо показывалось на поверхности.

У нас была сетка для водного волейбола, и мы подолгу играли, ныряя и плескаясь, смеясь, крича и подшучивая друг над другом. Потом Энн приносила блюда с фруктами и сыром и кувшин сока; мы болтали, а немного погодя снова начинали играть в волейбол и скатываться с горки, часами плавали и ныряли. Когда наступал вечер, я, бывало, разжигал уголь в барбекю и жарил курицу или гамбургеры. То были долгие чудесные вечера, и я с радостью их вспоминал.

Я припомнил, что после того, как мы поженились, Энн долго еще не умела плавать. Она боялась воды, но в конце концов отважилась на несколько занятий, чтобы научиться.

Я вспомнил то время, когда мы с ней посещали клуб Девиль в Санта-Монике. Был воскресный вечер, и мы с ней спустились в цокольный этаж, где размещался огромный, построенный по олимпийским стандартам бассейн, в котором занималась Энн.

Для нас это был ужасный месяц. Мы едва не развелись. Это было связано с моей работой, а Энн, беспокоясь за меня, не отпускала меня в командировки. Я потерял крупный договор на сценарий в Германии, и это расстроило меня больше, чем следовало бы. Меня всегда страшила финансовая нестабильность – что-то из нашего прошлого, Роберт, когда разводились мама с папой, годы Депрессии. Одним словом, я погорячился, Энн – тоже, сказав, что не хочет жить со мной.

Однажды вечером мы отправились в ресторан, чтобы обсудить детали нашего развода. Сейчас это кажется мне немыслимым. Я живо помню этот вечер: какой-то французский ресторан в Шерман Оукс, мы двое, сидящие за ужином, который не лезет в глотку, и не спеша анализирующие все частности нашего развода. Пункт: оставить ли дом в Вудлэнд-Хиллз? Пункт: будем ли мы делить детей? Пункт… Нет, не могу больше. Даже передавая тебе эти слова, я испытываю к тому вечеру непреодолимое отвращение.

Мы подошли так близко – были буквально на волосок от края. Или это лишь казалось. Возможно, ничего страшного и не было. Но тогда это казалось неизбежным. До предпоследнего момента. Момента, наступившего после спокойной дискуссии, когда мы должны были фактически расстаться: я, собрав вещи, уезжаю, оставив Энн. Потом вдруг до нас дошло. Это было бы для нас просто немыслимо – словно, разводясь, мы добровольно позволили бы разорвать себя надвое.

Так что этот день в Девиле стал первым днем нашего примирения.

Бассейн казался огромным, потому что, кроме нас, в нем никого не было. Энн поплыла поперек, начиная с глубокого края. Она проделала это уже несколько раз, и я обнял ее, чтобы поздравить – без сомнения, с гораздо большей пылкостью, чем обычно, из-за нашего примирения.

И вот она поплыла снова.

Она была на полпути, когда вдруг, глотнув воды, захлебнулась и начала барахтаться. Я был рядом и быстро ее схватил. У меня на ногах были ласты, и, изо всех сил молотя ими, я мог удержать нас обоих на плаву.

Я почувствовал, как она крепко схватила меня за шею, и увидел страх на ее лице.

– Все в порядке, милая, – сказал я. – Я тебя держу.

Я был рад, что на мне ласты, иначе я не смог бы ее удержать.

Теперь воспоминания вновь исказились. Поначалу мне было немного не по себе, но в целом я не терял уверенности, потому что откуда-то знал, что это уже произошло раньше, что я тогда помог ей добраться до края бассейна и она вцепилась в бортик – испуганная, задыхающаяся, но целая и невредимая.

На этот раз было по-другому. Я не мог ее туда дотащить. Она казалась слишком тяжелой, а моим ногам было не под силу нас удержать. Она отчаянно боролась, потом заплакала.

– Не дай мне утонуть, Крис, прошу тебя.

– Конечно, не дам. Держись, – сказал я.

Я изо всех сил молотил ногами, но не мог удержаться на поверхности. Мы оба погрузились под воду, потом снова всплыли. Энн выкрикивала мое имя пронзительным от страха голосом. Мы снова погрузились, и я увидел под водой ее искаженное от ужаса лицо, мысленно услышал ее крик: «Пожалуйста, не дай мне умереть!» Я знал, что она не могла произнести этих слов, но тем не менее ясно их слышал.

Я протянул к ней руки, но вода становилась все более мутной, и я не видел Энн ясно. Я чувствовал, как ее пальцы хватаются за мои, потом выскальзывают. Я судорожно хватал руками воду, но не мог дотянуться до жены. Сердце мое бешено заколотилось. Я пытался ее разглядеть, но вода была темной и мутной. Я метался вокруг в невыразимом отчаянии, пытаясь нащупать Энн. Я был там. Я действительно был в той воде – беспомощный, ни на что не способный – и снова терял Энн.

 

КОНЕЦ ОТЧАЯНИЮ

 

– Привет!

Я поднял голову, внезапно пробудившись от сна. На берегу вблизи Кэти я увидел ореол света. Поднявшись, я смотрел на него, пока он не померк, тогда я увидел стоящую там молодую женщину в бледно-голубой мантии.

Не знаю, почему я это сказал. Что-то знакомое было в ее позе, цвете и длине волос… И еще – Кэти была рада ее видеть.

– Энн? – спросил я.

Она секунду помолчала, потом ответила:

– Леона.

Тогда я ее разглядел. Конечно, то была не Энн. Такого ведь не могло быть. Я на миг подумал, уж не послал ли Альберт эту женщину, потому что она могла мне напомнить Энн. Но я не мог в это поверить и решил, что мое предположение абсурдно. Как бы то ни было, теперь я видел, что она не похожа на Энн. Это сон заставил меня увидеть ее такой, как мне хотелось.

Выйдя на берег, я оглядел себя. С моей мантии стекала вода. Но ткань высохла еще до того, как я подошел к женщине.

Погладив Кэти по голове и выпрямившись, она протянула мне руку.

– Меня послал Альберт, – сказала она.

Ее улыбка была очень ласковой, аура вокруг нее имела устойчивый голубой оттенок, почти совпадающий с цветом мантии.

Я сжал ее руку.

– Рад познакомиться, Леона, – сказал я. – Думаю, ты знаешь, как меня зовут.

Она кивнула.

– Ты думал, я твоя жена, – сказала она.

– Я о ней думал, когда ты появилась, – объяснил я.

– Не сомневаюсь, воспоминания приятные.

– Сначала были приятными, – ответил я. – Правда, потом стали неприятными. – Я поежился. – Просто ужасными.

– О, мне жаль. – Она взяла меня за руки. – Бояться нечего, – уверила она меня. – Твоя жена присоединится к нам раньше, чем ты думаешь.

Я почувствовал исходящий от нее поток энергии, такой же, как от воды. Я понял, что и у людей должно быть то же самое. Вероятно, я этого не заметил, когда Альберт взял меня за руку, – или, возможно, для ощущения потока надо держаться обеими руками.

– Спасибо, – сказал я, когда она отпустила мою руку.

Надо было постараться мыслить позитивно. Два разных человека мне сказали, что мы с Энн будем снова вместе. Безусловно, надо это принять.

Я принужденно улыбнулся.

– Кэти была так рада тебя видеть, – сказал я.

– О да, мы хорошие друзья, – откликнулась Леона.

Я указал в сторону озера:

– До чего интересно побывать в воде.

– Правда ведь?

Когда она это сказала, я вдруг мысленно задал себе вопрос, откуда она и сколько времени находится в Стране вечного лета.

– Мичиган, – молвила она. – Тысяча девятьсот пятьдесят первый. Пожар.

Я улыбнулся.

– К чтению мыслей тоже надо привыкнуть, – сказал я.

– Это не совсем чтение мыслей, – откликнулась она. – У всех нас есть сокровенный внутренний мир, но определенные мысли более доступны. – Она показала рукой на ландшафт. – Не хочешь еще прогуляться?

– С удовольствием.

Когда мы отошли от озера, я оглянулся назад.

– Хорошо было бы иметь дом с видом на озеро, – сказал я.

– Уверена, у тебя он будет.

– Моей жене это тоже понравится.

– Ты можешь приготовить дом к ее появлению, – предложила она.

– Да?

Эта идея меня обрадовала. В ожидании Энн можно заняться чем-то определенным: подготовкой нашего нового дома. Это плюс работа над какой-нибудь книгой заставят время бежать быстрее. Я ощутил прилив восторга.

– Океаны здесь тоже есть? – спросил я. Она кивнула.

– Чистейшие, спокойные, без приливов и отливов. Ни штормов, ни волнения на море.

– А яхты?

– Конечно есть.

Очередная волна радостного ожидания. Энн будет также ожидать парусная шлюпка. А может быть, она предпочтет иметь дом у океана. Как приятно будет ей увидеть дом нашей мечты на океанском побережье и яхту для морских прогулок.

Я глубоко вдохнул свежий, душистый воздух, чувствуя себя неизмеримо лучше. Случай в бассейне был лишь сном – искаженное впечатление от происшедшего когда-то неприятного инцидента.

Пора начать вживаться в мое новое существование.

– Куда отправился Альберт? – спросил я.

– Он помогает тем, кто находится в нижних сферах, – ответила Леона. – Там всегда много работы.

Выражение «нижние сферы» опять вызвало у меня смущение. «Другие» места, о которых говорил Альберт; «нехорошие» места – они, вероятно, были столь же реальны, как и Страна вечного лета. Альберт, по-видимому, отправился туда.

На что они были похожи?

– Интересно, почему он этого не упомянул, – сказал я, стараясь не допустить в душу тревогу.

– Он понимает, что не стоит усложнять твое вхождение в этот мир, – мягко проговорила Леона. – Он бы сказал это в свое время.

– Не буду ли я навязчивым, если останусь в его доме? – спросил я. – Следует ли мне создать собственный?

– Не знаю, возможно ли это сейчас, – ответила она. – Пребывание в доме Альберта не должно тебя нисколько смущать. Я знаю, он очень рад принять тебя у себя.

Я кивнул, озадаченный ее словами о том, что я пока не могу иметь собственный дом.

– Надо заработать право, – ответила она на мой невысказанный вопрос. – Это случается почти со всеми из нас. У меня ушло много времени на то, чтобы получить право на дом.

Из ее слов я понял, каким чутким оказался Альберт, не сказав мне, что в тот момент у меня не было другого выбора, как только остаться у него. «Не важно», – подумал я. Меня это не беспокоило. Я никогда не отказывался идти своим путем.

– Альберт, должно быть, очень знающий человек и многого достиг здесь, – заметил я.

– Да, конечно, – откликнулась она. – Не сомневаюсь, ты заметил его мантию, как и ауру.

«Ладно, – сказал я себе. – Задавай вопросы, начинай учиться».

– Хотелось бы узнать про ауру, – решился я спросить. – Можешь мне что-нибудь рассказать? Например, существует ли она в жизни?

– Да, для тех, кто ее видит, – сказала Леона. – Это свидетельствует о присутствии эфирного двойника и духовного тела.

Знаешь, Роберт, эфирный двойник существует в физическом теле до смерти, а духовное тело существует в эфирном двойнике до второй смерти, и каждый имеет собственный серебряный шнур. Шнур, соединяющий физическое тело с эфирным двойником, самый толстый; а тот, что соединяет эфирного двойника с духовным телом, имеет около дюйма в диаметре. Третий шнур, тонкий, как паутина, связывает духовное тело с… ну она точно не знала. «Полагаю, с чистым духом, – сказала она. – И кстати, я знаю об ауре потому, что это один из предметов моего изучения здесь».

– Ты ведь не думаешь, будто Альберт предполагал, что я буду задавать такие вопросы, верно? – спросил я.

В ответ она лишь улыбнулась.

Она продолжала говорить, объяснив мне, что аура эфирного двойника простирается на дюйм или два за пределы физического тела; аура духовного тела – на несколько футов за пределы эфирного двойника, причем яркость увеличивается при удалении от затемняющего воздействия тела.

Она рассказала мне, что все ауры выглядят по-разному и цветовой диапазон неограничен. Люди, неспособные думать о чем-то выходящем за пределы материального восприятия, имеют ауры, цвет которых колеблется от красного до коричневого. Ауры несчастных душ излучают насыщенный, гнетущий зеленый цвет. Излучение светло-фиолетового цвета означает, что человек приближается к более духовному сознанию. Бледно-желтый указывает на то, что человек грустит и тоскует по утраченной земной жизни.

– Без сомнения, именно так выглядит моя аура, – сказал я.

Она не ответила, а я улыбнулся.

– Знаю, – сказал я. – И зеркал нет.

Она улыбнулась мне в ответ.

«Я настроюсь позитивно», – поклялся я себе. Пусть прекратится отчаяние.

 

ЗНАТЬ СУДЬБУ ЭНН

 

– Вот он, – сказала Леона.

Я посмотрел вперед, с изумлением взирая на открывшийся вид. Я был настолько поглощен ее объяснениями, что не заметил в отдалении город.

Я говорю – город, Роберт, но до чего он отличался от городов на Земле. Никакой мутной дымки от смога, выхлопных газов, никакого шума от транспорта. Вместо этого – ряды удивительно красивых зданий всевозможных конфигураций, высотой не более двух-трех этажей. Все они застыли в тишине прозрачного воздуха. Ты видел Музыкальный центр в Лос-Анджелесе? Он может дать отдаленное представление об увиденной мною чистоте линий, правильном использовании соотношения пространства и массы, чувстве умиротворяющего единообразия.

Меня поразило то, как ясно я его видел, несмотря на удаленность. Проступала каждая деталь. Фотограф назвал бы это совершенством фокуса, глубины и колорита.

Когда я сказал об этом Леоне, она поведала мне, что мы обладаем чем-то вроде телескопического зрения. И снова определение не адекватно; это явление гораздо сложнее телескопического эффекта. По сути дела, расстояние уменьшается в зависимости от фактора зрения. Если посмотреть на человека, находящегося в нескольких сотнях ярдов, вы увидите все детали, вплоть до цвета глаз – без увеличения изображения. Леона объяснила это тем, что духовное тело может направить на объект наблюдения энергетический «зонд». В сущности, эта способность психического свойства.

– Хочешь попасть туда побыстрее или пойдем пешком дальше? – спросила Леона.

Я ответил, что предпочитаю прогулку, если это не отнимет у нее много времени; мне не хотелось повторять ту же оплошность, что я совершил с Альбертом. Она сказала, что с удовольствием отдохнет и будет рада со мной прогуляться.

Мы подошли к прелестному пешеходному мостику, перекинутому через быстрый ручей. Пройдя несколько шагов, я остановился и посмотрел на несущуюся воду. Она была похожа на жидкий хрусталь, каждое мгновение сверкающий всеми цветами радуги.

Повернув голову, я с любопытством перегнулся через перила.

– Звучит, как… музыка? – спросил я в изумлении.

– Все предметы издают здесь звуки вроде музыки, – сообщила Леона. – Постепенно ты научишься слышать ее отовсюду. Просто вода движется очень быстро, поэтому звук легче различить.

Я благоговейно покачал головой, когда звуки начали образовывать хотя и не отчетливую, но гармоничную мелодию. Я на мгновение вспомнил о любимой маминой пьесе, «Влтава». Не уловил ли Сметана эту музыку в подвижных водах реки?

Глядя вниз на этот ручей, я вспомнил ручей вблизи Мамонтова озера. Тогда мы поставили кэмпер прямо над озером и всю ночь слушали плеск воды в скалах и камнях: чудесный звук.

– Ты грустишь, – сказала Леона. Я не смог подавить вздоха.

– Вспоминаю, – признался я. – Наше путешествие на кэмпере. – Я старался отогнать от себя гнетущее настроение – правда старался, – но вновь оказался в его власти. – Прости, – извинился я. – Иногда кажется, чем больше красоты вижу, тем хуже мне становится, потому что хочется поделиться этим с семьей, особенно с женой.

– Поделишься, – уверила она.

– Надеюсь, – пробормотал я. Она удивилась.

– Почему ты так сказал? – спросила она. – Ты ведь знаешь, что ее увидишь.

– Но когда? – не удержался я от вопроса.

– Тебе хотелось бы узнать?

Я вздрогнул.

– Что?

– В городе есть Бюро регистрации, – сказала она. – Основная его функция заключается в регистрации вновь прибывших людей, но оно также может предоставить информацию относительно тех, кто скоро должен прибыть.

– Ты хочешь сказать, я могу узнать, когда Энн будет со мной?

Это казалось совершенно непостижимым, не похожим на правду.

– Мы узнаем, – пообещала Леона. Я судорожно вздохнул.

– Пожалуйста, давай не пойдем туда пешком, – попросил я.

– Хорошо. – Понимающе кивнув, она протянула мне руку. – Альберт говорил мне, что ты немного путешествовал в мыслях, но…

– Да, помоги мне, пожалуйста, – сказал я, от волнения прерывая ее.

– Подожди здесь, Кэти, – сказала Леона собаке, взяв меня за руку.

Я закрыл глаза. Снова это неописуемое ощущение движения. Внешне оно никак не проявлялось – ни ветра, ни головокружения, ни сдавливания. Я ощущал его скорее разумом, чем телом.

Когда я мгновение спустя открыл глаза, мы были в городе, на широком проспекте, устланном – это правильное слово? – травой. Я заметил, что город спланирован по типу Вашингтона – огромный центр с расходящимися лучами улиц, на одной из которых мы оказались. С каждой стороны от нас стояли здания; к некоторым вели ступени или вымощенный плиткой тротуар – материал напоминал алебастр нежных пастельных тонов.

Здания там были приземистыми, невысокими – круглыми, прямоугольными или квадратными, поражающими простотой и строгостью линий, – и сооружены из материала, похожего на просвечивающий мрамор. Каждое окружено великолепными площадками с прудами, речками, ручьями, водопадами и небольшими озерами. Меня прежде всего и больше всего поразило ощущение простора.

В центре города я увидел возвышающееся над другими здание и спросил Леону, что это такое. Она объяснила, что это место отдыха для тех, чья жизнь окончилась насильственной смертью, или для скончавшихся от долгой, изнуряющей болезни. Когда она это сказала, я подумал об Альберте. Рассматривая здание, я заметил нисходящий на него голубой свет. Леона сказала мне, что это поток целительной энергии.

Я забыл упомянуть, что, открыв глаза, увидел множество движущихся светящихся нимбов, которые быстро исчезали, а на их месте появлялись люди, спешащие по своим делам. Никто, казалось, не был удивлен нашим неожиданным появлением. Проходя мимо, люди улыбались и кивали нам.

– Почему сначала я вижу каждого в виде светового пятна? – спросил я.

– В духовном теле заключена столь мощная энергия, что ее лучи подавляют зрение не привычных к этому людей, – объяснила она. – Привыкнешь. – Она дотронулась до моего плеча. – Бюро здесь.

Знаю, что в моих устах довольно странно звучат слова о сильном биении сердца. Но все-таки оно сильно забилось. Скоро мне предстояло узнать, сколько придется ждать, пока мы с Энн снова встретимся; эта неопределенность меня угнетала. Вероятно, Альберт не сказал мне о Бюро регистрации для того, чтобы избежать подобной реакции. Наверное, он полагал: пусть лучше я просто буду знать, что встреча наша состоится, и не стану беспокоиться о том, когда это произойдет. Я припомнил, что Леона колебалась, прежде чем мне сказать. Я решил, что, наверное, такие вещи здесь не поощряются.

Тротуар, на котором мы сейчас стояли, по виду напоминал гладкий белый алебастр, хотя под ногой ощущался твердым и пружинистым. Мы входили на просторную площадь, обсаженную густолиственными деревьями разных пород. В центре площади, к которому вели пять дорожек, размещался огромный круглый фонтан, бьющий несколькими десятками струй. Не будь я так встревожен, наверняка был бы очарован мелодиями, слышными в плеске воды.

Леона рассказала мне – наверное, чтобы меня отвлечь, – что звуки создаются комбинацией мелких струй, каждая из которых дает отдельную ноту. Фонтаном в целом можно управлять так, чтобы исполнять на нем сложные музыкальные произведения, как на органе. В тот момент фонтан издавал серию гармонических аккордов.

Леона сказала, что Бюро регистрации прямо перед нами. Я старался сдержать темп, но ноги сами несли меня вперед, и я ничего не мог с этим поделать. Больше всего остального в этом невероятном новом мире хотелось мне узнать судьбу Энн.

 

КОГДА ЭНН БУДЕТ СО МНОЙ

 

Огромное помещение Бюро регистрации было заполнено народом; по словам Леоны, здесь насчитывалось несколько тысяч людей. Тем не менее шума и суматохи, которые возникли бы на Земле, почти не ощущалось.

Не было здесь и волокиты. Через несколько минут – хотя я пользуюсь единицей земного времени, непригодной здесь, – я оказался в отдельном кабинете, хозяин которого усадил меня напротив, глядя мне прямо в глаза. Как и все, с кем я встречался, он проявил чрезвычайную сердечность.

– Как зовут вашу жену? – спросил он. Я ответил, и он кивнул.

– Постарайтесь сконцентрироваться на ее образе, – сказал он.

Я представил себе ее внешность: коротко остриженные темные волосы, тронутые сединой, большие карие глаза, маленький вздернутый нос, губы и изящные уши – совершенное равновесие черт. «Приятно быть женатым на красивой женщине», – бывало, говорил я ей. Она улыбалась чуть смущенно, потом, как всегда, качала головой и говорила: «Я некрасивая». Она так и считала.

Я подумал о ее высокой грациозной фигуре. Она так живо возникла в моем сознании, словно сейчас стояла передо мной. Энн всегда красиво двигалась. Я с удовольствием вспоминал ее движения. Вспоминал ее тепло и податливость, когда мы занимались любовью.

Я вспоминал ее нежность и терпение в отношениях с детьми и со мной. Ее сочувствие к страждущим – не только людям, но и животным. Вспоминал, как внимательно и неустанно ухаживала она за нами, когда мы болели. Как заботливо выхаживала больных собак, кошек и птиц. У нее было с ними удивительное взаимопонимание.

Я вспоминал ее чувство юмора – которое она редко обнаруживала. Мы с детьми часто подшучивали друг над другом, и Энн смеялась вместе с нами. Свой юмор она прятала, считая, что его не существует. «Ты – единственный, кто хоть когда-то смеется над моими шутками, – бывало, говорила она. – Я понимаю, тебе ничего другого не остается».

Я вспоминал о том, как она верила в меня на протяжении всех лет, когда я пробовал себя на писательском поприще. Ни разу не усомнилась она в том, что мне это удастся. «Я всегда знала, что у тебя получится», – не однажды говорила она мне с абсолютной убежденностью.

Я думал о ее родителях: строгий отец, морской офицер, редко бывавший дома; чудаковатая, инфантильная и, в конечном счете, неизлечимо больная мать. Безрадостное детство, тревоги, нервный срыв и наблюдение у психоаналитика. Потребовались годы, чтобы Энн обрела в себе хоть какую-то уверенность. Ее ужасное беспокойство в связи с моими, даже непродолжительными, командировками. Сама она страшилась путешествий, боялась потерять контроль над собой в присутствии незнакомых людей. И все-таки, несмотря на эти страхи, ее храбрость в…

– Хорошо, – тихо произнес мужчина. Я перевел на него взгляд. Он улыбался.

– Вы очень любите свою жену, – сказал он.

– Да, это так. – Я с тревогой взглянул на него. – Сколько потребуется времени на то, чтобы узнать?

– Не так много, – ответил он. – У нас множество подобных запросов, особенно от вновь прибывших.

– Прошу прошения за настойчивость, – сказал я. – Понимаю, что вы очень заняты. Но я так волнуюсь.

– Почему бы вам не прогуляться немного с молодой леди? – предложил он. – Пройдитесь по городу, а потом возвращайтесь. К тому времени мы узнаем.

Признаюсь, я был разочарован. Я полагал, что можно будет узнать сразу же, что эта информация где-то хранится.

– Будь все так просто… – сказал он, прочитав мою мысль. – На самом деле для этого требуется достаточно сложный процесс мыслительных связей.

Я кивнул.

– Это не займет много времени, – заверил он меня.

Я поблагодарил, и он перенес меня обратно к Леоне. Я вышел из здания притихшим, и она просила меня не унывать.

Я постарался взбодриться. В конце концов, разве сейчас ситуация не улучшилась? Прежде я полагал, что мне придется долгие годы ждать появления Энн, точно не зная, когда это произойдет. Теперь по меньшей мере я узнаю, сколько времени мне ждать. У меня появится цель.

– Прогуляемся по городу, пока они не получат ответа? – предложила Леона.

– Хорошо, – улыбнулся я в ответ. – Я очень ценю твою доброту и твое общество.

– Рада составить тебе компанию.

Пересекая площадь, я рассматривал здания. Я уже собирался о них спросить, когда случайно натолкнулся на человека. Но это не точное описание. Если бы я столкнулся с ним на Земле, это было бы ощутимо. Здесь же мне показалось, что я натолкнулся на воздушную подушку. Мужчина с улыбкой прошел мимо, дружески похлопав меня по плечу.

Я спросил Леону о случившемся, и она объяснила мне, что мое тело окружено энергетическим полем, препятствующим столкновению. Только в случае желательного контакта поле самонейтрализуется – когда мужчина похлопал меня по плечу.

Когда мы обходили фонтан кругом, я спросил Леону, как были построены эти здания. Я был полон решимости не думать о важнейшем для меня ответе из Бюро регистрации.

Она рассказала мне, что здания спроектированы людьми, сведущими в подобных делах в жизни, или теми, кто научился этому в Стране вечного лета. Они создают в уме изображение макета здания, пользуясь матрицей. Потом, по мере необходимости, корректируют макет, инструктируют людей, бывших на Земле строителями, – или же тех, кто научился этому здесь, – и, достигнув объединенной концентрации сознания каждого, добиваются того, чтобы матрица выдала полномасштабную копию данного строения. Перед завершением проводят окончательную корректировку, пока не произойдет отвердение.

– Они просто концентрируются на пустом месте? – спросил я, пораженный этой информацией.

– На самом деле оно, конечно, не пустое, – сказала Леона. – Эти люди встают перед намеченным местом и просят помощи у высших сфер. Скоро сверху опускается пучок света, другой концентрированный пучок проецируется строителями, и весь проект в свое время приобретает плотность.

– Эти здания выглядят такими реальными, – заметил я.

– Они действительно реальные, – ответила она. – И хотя созданы мыслью, но гораздо долговечней зданий на Земле. Здесь не бывает эрозии и материалы никогда не портятся от времени.

Я спросил ее, живет ли кто-нибудь в городе, и она ответила, что те, кто предпочитал жить на Земле в городах, здесь делают то же самое. Разумеется, тех неудобств, которые им приходилось терпеть на Земле, здесь не существует: ни толп, ни преступлений, ни загрязненного воздуха, ни транспортных пробок.

Она сказала мне, что города в основном являются центрами образования и культуры: там есть школы, колледжи, университеты, картинные галереи, музеи, театры, концертные залы, библиотеки.

– А в театрах ставят написанные на Земле пьесы? – спросил я.

– Только подходящие, – сказала она. – Ничего низменного, постыдного – того, что могло бы ранить чувства зрителей.

– Альберт упоминал строчку из пьесы, которую вряд ли мог видеть на Земле, – сказал я.

– Он мог видеть ее здесь, – заметила она. – Или на Земле. Если человек достаточно многого достиг здесь, не исключено, что он побывает на Земле.

– А люди Земли?

Леона понимающе улыбнулась.

– Ты сможешь увидеть Землю позже, если захочешь, – сказала она. – Правда, к тому времени желание может пропасть.

– Пропасть?

Как она могла сказать такое?!

– Не из-за уменьшения твоей преданности, – объяснила она, – а потому, что твое присутствие ничего хорошего ей не принесет, ну и потому, что опускаться на тот уровень не слишком приятно.

– Почему? – недоумевал я.

– Потому что… – Леона замолчала на несколько мгновений, а потом продолжала: – Для того чтобы приспособиться, придется понижать свою систему, что может принести физический и психический дискомфорт. – Улыбнувшись, она дотронулась до моей руки. – Лучше этого избегать, – добавила она.

Я кивнул, но не мог поверить, что захочу когда-нибудь этого избежать. Если я узнаю, когда Энн должна ко мне присоединиться, и вдобавок смогу время от времени ее видеть, то ожидание станет терпимым.

Я уже собирался задать следующий вопрос, когда заметил, что – как Леона и предсказывала – светящиеся нимбы начали гаснуть, и я смог более отчетливо разглядеть людей. Признаюсь – не к своей чести, – что на миг изумился, увидев представителей разных рас. Тогда я понял, насколько редко видел их в жизни – особенно дома – и как много теряет от этого картина мира.

– Что сказал бы на это ярый сегрегационист? – спросил я, проходя мимо чернокожего мужчины, с которым мы обменялись улыбками.

– Сомневаюсь, чтобы он мог попасть в Страну вечного лета, – ответила Леона. – Любой, кто не понимает, что важна человеческая душа, а не цвет кожи, никогда не найдет здесь успокоения.

– Все расы, живущие в гармонии, – молвил я. – Такое может быть лишь здесь.

Меня изумила печальная улыбка на ее лице.

– Боюсь, это правда, – согласилась она. Когда мы проходили мимо мужчины с одной рукой, Леона заметила мой ошарашенный вид и то, как я повернулся и уставился на него.

– Как такое может быть? – спросил я. – Разве это не совершенное место?

– Он тоже новенький, – объяснила она. – В жизни у него была одна рука, и поскольку духовное тело полностью соответствует рассудку, оно отражает его убежденность по поводу отсутствия руки. Как только он поймет, что может стать невредимым, рука появится.

Я еще раз произнес это слово – «невероятно». Думаю, ты сделал бы то же самое. Взглянув на город и его блистательную красоту, я ощутил прилив счастья. Теперь я смогу вновь восхищаться всем, что меня окружает, потому что совсем скоро узнаю, когда Энн будет со мной.