Слушая Альберта, я в оцепенении сидел на траве. Чуть раньше он увел меня из амфитеатра, и мы перешли на тихую полянку.
Я говорю, что слушал, но на самом деле – нет. Его слова и фразы доходили до моего сознания разрозненно, поскольку собственные мысли нарушали целостность его речи. То были в основном тревожные воспоминания о том, как Энн иногда говорила: «Если ты умрешь, я тоже умру» или: «Если ты уйдешь первым, вряд ли я это вынесу».
Тогда я понял, почему ощущал постоянный страх, несмотря на все чудеса за время моего пребывания в Стране вечного лета. Где-то в глубине души зрело мрачное предчувствие – ожидание чего-то ужасного, что должно было с ней произойти.
Теперь я понимал, почему меня преследовали эти видения – ночные кошмары, в которых она умоляла ее спасти. И опять в памяти возник ее полный ужаса взгляд, когда она скользила к краю скалы, тонула во вспененных водах бассейна или, окровавленная, падала на землю после очередной атаки медведя. И скала, и бассейн, и медведь символизировали мой страх за нее; то были не сны, а предчувствия. Она просила меня о помощи, умоляя не дать ей совершить то, к чему чувствовала склонность.
Голос Альберта дошел наконец до моего сознания.
– Душевные травмы в детстве, подросшие дети, твоя смерть…
Я уставился на него. Он что-то сказал о снотворном? Его мысль прервалась, и он кивнул.
– Господи.
Я спрятал лицо в ладонях, готовый зарыдать. Но слезы высохли, я был опустошен.
– Смерть того, с кем человек был долго и близко связан, оставляет в его жизни вакуум, в буквальном смысле слова, – говорил Альберт. – Потоки психической энергии, направленные на этого потерянного человека, лишаются своего объекта.
«Зачем он мне это рассказывает?» – с досадой думал я.
– Мог сказаться также и тот спиритический сеанс, – продолжал он. – Эти вещи иногда нарушают психическое равновесие.
Я в недоумении посмотрел на него.
– Вопреки тому, что говорила твоя жена, – сказал он, – я думаю, она надеялась на существование жизни после смерти. Думаю, она возлагала на этот сеанс большие надежды. Когда оказалось, что это заблуждение – так она считала, – он… – Голос его замер.
– Ты говорил, что вы за ней присмотрите, – напомнил я.
– Мы присматривали, – сказал он. – Но мы никак не могли узнать, что она собирается делать.
– Почему же мне сказали, что она прибудет сюда в возрасте семидесяти двух лет?
– Потому что так было намечено, – ответил он. – Правда, несмотря на прогнозирование, в ее силах изменить предначертанное. Разве не понимаешь, в этом-то и дело. Существует естественное, намеченное время смерти каждого из нас, но…
– Тогда почему здесь нахожусь я? – спросил я. – Тот несчастный случай был естественным наступлением моей смерти?
– По-видимому, да, – ответил он. А может быть, и нет. Как бы то ни было, ты не несешь ответственности за свою смерть. А Энн несет ответственность за свою. Ведь убить себя – значит нарушить закон, потому что это лишает человека возможности постичь потребности своей жизни.
Вид у него был расстроенный, и он покачал головой.
– Если бы только люди могли понять, – вымолвил он. – Они полагают, что самоубийство – быстрый путь к забвению, выход из сложной ситуации. Это далеко не так, Крис. Просто личность переходит из одной формы в другую. Душу разрушить невозможно. Самоубийство лишь ускоряет более мрачное продолжение той же ситуации, выход из которой никак было не найти. Продолжение в еще более мучительных обстоятельствах…
– Где она, Альберт? – прервал я его.
– Не имею представления, – вздохнул он. – Убив себя, она лишь избавилась от наиболее плотной части своего тела. То, что осталось, магнитно удерживается Землей, но где именно – узнать почти что невозможно. Коридор между физическим и астральным миром фактически бесконечен.
– Сколько времени она там пробудет?
Он медлил с ответом.
– Альберт?
Он тяжело вздохнул.
– Пока не наступит время ее естественной смерти.
– Ты хочешь сказать… – Я потрясенно смотрел на него, не смея поверить. Я едва не задохнулся от горя. – Двадцать четыре года?
Он не ответил. В этом не было необходимости; к этому моменту я уже сам знал ответ. Почти четверть века в «низшей сфере» – месте, о котором я не смел раньше даже помыслить, потому что оно будило во мне такие мрачные предчувствия.
Внезапный проблеск надежды. Я за него ухватился.
– А ее эфирное тело не умрет, как мое?
– Только через двадцать четыре года, – сказал он. – Оно будет существовать, до тех пор пока она остается в эфирном мире.
– Это несправедливо, – сказал я. – Наказать человека, который сошел с ума.
– Крис, это не наказание, – мягко возразил он. – Это закон.
– Но она, должно быть, потеряла рассудок от горя, – настаивал я.
Он покачал головой.
– Будь это так, она бы не оказалась там, где она сейчас. Все очень просто. Никто ее туда не отправлял. То, что она там, – доказательство того, что она приняла решение сознательно.
– Не могу в это поверить.
Я встал и отошел от него.
Альберт поднялся и последовал за мной. Когда я остановился, чтобы прислониться к дереву, он встал рядом.
– Там, где она сейчас, все может быть не так уж ужасно, – пытался он меня ободрить. – Она всегда старалась вести достойную жизнь, была хорошей женой и матерью, славным человеком. Ее положение, безусловно, не таково, как у тех, кто вел подлую жизнь. Все дело в том, что она потеряла веру и должна оставаться там, где пребывает сейчас, пока не придет ее время.
– Нет, – решительно произнес я.
Он не ответил. Почувствовав его замешательство, я взглянул на него.
Так он понял, что у меня на уме, и впервые за все время, пока мы были вместе, я заметил на его лице выражение смятения.
– Крис, это невозможно… – вымолвил он.
– Почему?
– Ну… прежде всего, я не верю, что это выполнимо, – сказал он. – Никогда не видел, чтобы это делалось, и не слышал, чтобы хоть один человек предпринял попытку.
Я похолодел от ужаса.
– Никогда?
– Не на этом уровне, – ответил он.
Я беспомощно взглянул на него. Но вскоре ко мне вновь вернулась решимость.
– Тогда я буду первым, – заявил я.
– Крис… – Альберт смотрел на меня с искренней тревогой. – Неужели не понимаешь? Она там с благой целью. Если будешь ей помогать, то исказишь цель, ты…
– Я должен, Альберт, – с отчаянием произнес я. – Разве не понимаешь? Просто не могу ее там оставить на двадцать четыре года. Я должен ей помочь.
– Крис…
– Я должен ей помочь, – повторил я настойчиво. – Неужели кто-то попытается меня остановить?
Он проигнорировал мой вопрос.
– Крис, даже если ты ее найдешь, что, скорее всего, невозможно, она посмотрит на тебя и не узнает. Услышит твой голос и не вспомнит его. Твое присутствие будет для нее непостижимым. Она не только откажется принять твою помощь, но не станет даже слушать тебя.
Я спросил снова:
– Неужели кто-то попытается меня остановить?
– Дело не в этом, Крис. Ты не имеешь представления об опасностях в…
– Мне на-пле-вать! – прервал его я. – Я хочу ей помочь!
– Крис, ты ничего не сможешь сделать.
Я изо всех сил пытался держать себя в руках.
– Альберт, неужели нет ни малейшей возможности, поговорив с ней, что-то изменить? Что, если она сможет, хотя бы в малейшей степени, достичь понимания, и это сделает ее положение чуть более сносным?
Прежде чем ответить, он долго смотрел на меня в молчании, казавшемся бесконечным.
– Хотел бы я сказать «да», – молвил он, – но не могу.
Я почувствовал, что земля уходит у меня из-под ног. Но я решительно выпрямился.
– И все же я должен попытаться, – сказал я. – И я попытаюсь, Альберт. Меня не волнует, насколько это опасно.
– Крис, прошу тебя, не говори столь бездумно об этих опасностях, – попросил Альберт.
Прежде я не замечал в его тоне ни малейшего намека на осуждение. Теперь заметил.
Мы стояли в молчании, глядя друг на друга. Наконец я вновь заговорил.
– Ты поможешь мне ее разыскать, Альберт? – спросил я. Он начал было говорить, но я его перебил. – Ты мне поможешь, Альберт? Пожалуйста!
Снова молчание. Наконец он ответил:
– Попытаюсь. Не верю, что это возможно, но… – Он поднял руку, призывая меня к молчанию. – Попытаюсь, Крис.
В мое существование вернулось время с его бесчисленными мучениями.
Я беспокойно расхаживал около одного из городских зданий в ожидании Альберта, который пытался установить с Энн мысленную связь. Не однажды он предупреждал меня, что я, возможно, буду разочарован. Ему ни разу не доводилось быть свидетелем успешной связи с кем-либо из обитателей низших сфер. Туда могли переноситься определенные люди, Альберт в их числе. Однако они не умели заранее локализовать отдельных индивидуумов, поскольку все находящиеся в низших сферах были отгорожены от связи специальной изоляцией.
Только если они просили о помощи…
Мне пришлось рухнуть на скамью, потому что ко мне вернулась усталость – ощущение внутреннего веса. Я закрыл глаза и стал молиться, чтобы Альберт смог как-то найти ее.
Мою Энн.
Едва я произнес мысленно ее имя, в памяти возникло видение: вечер, мы с ней сидим в кровати и смотрим телевизор; я обнимаю ее рукой за плечи.
Она снова засыпает. Кажется, она всегда засыпает, когда я ее обнимаю, а ее голова покоится у меня на груди. Я никогда ее не бужу и на этот раз тоже этого не делаю. Как всегда, я сижу не шелохнувшись, позабыв про телевизор и глядя в ее лицо. И, как всегда, на глаза медленно наворачиваются слезы. Не важно, что в ее волосах видны седые пряди, а на лице морщинки. Во сне у нее всегда бывает такое доверчивое, детское выражение.
По крайней мере, в те минуты, когда я держу ее в объятиях.
Она сжимает мою руку, как часто это делает; пальцы то и дело подрагивают. Рука у меня затекла, но я не шевелюсь. Пусть уж лучше болит рука, чем я ее разбужу. И вот я сижу неподвижно, не сводя взгляда с ее лица, думая о том, как люблю эту дорогую, милую женщину-ребенка, прижавшуюся ко мне.
– Крис?
Вздрогнув, я открыл глаза. Передо мной стоял Альберт. Торопливо поднявшись, я взглянул на него. Он покачал головой. Поначалу я отказался поверить.
– Должен же быть какой-то способ, – настаивал я.
– Она недоступна, – сказал он. – Не просит о помощи, потому что не верит в ее возможность.
– Но…
– Ее не могут найти, Крис, – продолжал он. – Испробованы все возможные способы. Мне жаль.
Подойдя к ближайшему ручью, я уселся на берегу и уставился на кристальную, плещущуюся воду.
Альберт сел рядом со мной, похлопывая меня по спине.
– Мне правда очень жаль, – сказал он.
– Спасибо, что попытался, – пробормотал я.
– Я обнаружил одну вещь, – вдруг промолвил он. Я быстро взглянул на него.
– У вас такие сильные чувства друг к другу, потому что вы – родственные души.
Я не знал, как на это реагировать. Я, разумеется, слышал это выражение, но лишь в самом банальном смысле, в контексте тривиальных баллад и стихов.
– Это означает буквально, – пояснил Альберт, – что у вас одинаковая длина волны и ваши ауры вибрируют в унисон.
У меня по-прежнему не возникло никакого отклика. Зачем мне это знать, если Энн этим не поможешь?
– Вот почему ты сразу же влюбился в нее, когда увидел в тот день на пляже, – продолжал Альберт. – Твоя душа радовалась воссоединению с ней.
Я лишь смотрел на него в упор. Почему-то эта новость меня не удивила. В жизни я никогда не был суеверным. И все же всегда настаивал на том, что мы с Энн встретились не случайно.
И все-таки какое значение может это иметь?
– Вот почему тебе так сильно хотелось быть с ней после смерти, – сказал Альберт. – Почему тебя ничто не останавливало…
– Тогда по этой же причине и она так сильно переживала, – перебил я его. – Она должна была себя убить. Чтобы соединиться со мной, вновь достичь этого унисона.
– Нет. – Альберт покачал головой. – Она сделала это не для того, чтобы соединиться с тобой. Разве могла она, если не верила в возможность этого? – Он снова покачал головой. – Нет, она убила себя, чтобы окончить свое существование, Крис. Поскольку считает, что твое существование уже окончено.
– Чтобы прервать свою боль, Альберт.
– Хорошо, боль, – согласился он. – Хотя решение было вызвано не этим. Неужели не понимаешь?
– Я знаю, что она страдала, это все, что я знаю.
Он вздохнул.
– Это закон, Крис, поверь мне на слово. Никто не имеет права…
– Какой толк знать все это, если это не поможет мне ее разыскать? – с горечью перебил я его.
– Дело в том, – сказал он, – что, поскольку вы – родственные души или духовные супруги, мне разрешили продолжать помогать тебе, несмотря на мои замечания.
Я в замешательстве на него смотрел.
– Если ее нельзя найти…
Я горестно замолчал; в сознании вдруг возникло видение: мы двое, подобно Летучим Голландцам духа, бесконечно блуждаем в поисках Энн. Он это имел в виду?
– Остается один путь, – сказал он, положив руку мне на плечо. – Единственная мучительная возможность.
ПОТЕРЯТЬ ЭНН НАВСЕГДА
Дежавю может быть ужасающим, в зависимости от того момента, который заново переживает человек. В состоянии леденящей, всепоглощающей угнетенности двигался я сквозь туман к виднеющемуся впереди зданию. «Освободи меня от этого черного бесконечного кошмара». Эта мольба вновь прозвучала в моем сознании.
Теперь этот кошмар вновь повторялся.
«Я уже был здесь прежде», – преследовала меня новая мысль. То, что на сей раз рядом со мной шел Альберт, не помогало. Несмотря на его присутствие, входя в церковь, я оставался наедине со своими страхами.
Как и прежде, скамьи были заполнены народом. Как и тогда, фигуры людей казались серыми и безликими. И меня снова понесло по среднему проходу, и я силился понять, зачем я здесь. Я понятия не имел, что это за церковь. Я знал только, что на этот раз рыданий Энн не слышно, потому что она мертва.
Они сидели в переднем ряду, близко придвинувшись друг к другу. При виде их я разрыдался, с отчаянием вглядываясь в родные черты. Мне были хорошо видны их лица, бледные, искаженные страданием, с полными слез глазами.
Душевное волнение сделало меня забывчивым. Даже не задумываясь, я подошел к ним и попытался их обнять. И сразу же понял, что они не отдают себе отчета в моем присутствии, устремляя взгляды вперед. Я вновь испытывал агонию собственных похорон, еще и удвоенную, оттого что это были похороны Энн.
Внезапно меня, как током, ударила одна мысль, и я стал озираться по сторонам. Я ведь был наблюдателем на своих похоронах. Возможно ли…
– Нет, Крис, – сказал Альберт. – Ее здесь нет.
Я старался не смотреть на детей, не в силах вынести выражение их лиц, а также мысль о том, что они теперь совсем одни.
– Эта женщина была любима многими, – услышал я произнесенные нараспев слова.
Я посмотрел в сторону алтаря и увидел смутный силуэт священника, произносившего панегирик. «Кто он такой?» – недоумевал я. Я его не знал. Он не знал Энн. Как же мог он говорить о ней так, словно был близко знаком?
– Как жена и мать, подруга и соседка. Любима своим недавно умершим мужем, Кристофером, и детьми, Луизой и Марией, Ричардом и Йеном.
Я отвернулся от него в тоске. Какое право имел он говорить?..
Увидев, что делает Альберт, я потерял ход мысли.
Он стоял перед Ричардом, возложив правую руку на его голову, словно даруя моему сыну бессловесное благословение.
– Что ты делаешь? – спросил я.
Он поднял левую руку, ничего не сказав, и я понял, что он призывает к молчанию. Я уставился на него. Через несколько секунд он отошел от Ричарда и встал перед Мэри, также положив руку ей на голову. На миг меня поразила нелепость того, что она смотрит в упор на плотное (для меня) тело Альберта, не видя его. Я снова был в недоумении от поступка моего спутника.
Потом я опять отвернулся, невыносимо страдая при взгляде на Мэри.
Как же я раньше его не заметил? Приближаясь к гробу, я ощутил тоску и отчаяние. «Слава Богу, он закрыт», – подумал я. По крайней мере, дети избавлены от тягостного зрелища.
Неожиданно в голову пришла новая мысль. Я вспомнил, как Альберт говорил мне на моих похоронах, что я могу заглянуть в гроб. А сейчас это тоже возможно? Мое отчаяние все росло. «Нет, – подумал я. – Не хочу видеть ее там. Ее настоящая сущность где-то в другом месте. Зачем мне смотреть на оболочку?»
Я заставил себя отвернуться от гроба и, закрыв глаза, принялся молиться за Энн. «Помоги ей обрести покой, пожалуйста, помоги ей найти утешение».
Невольно мой взгляд опять обратился на детей. И снова невыносимой стала боль от созерцания их горя. «Прошу тебя, скорей», – мысленно обращался я к Альберту, не в силах больше выносить эту пытку. Я не мог утешить детей, никак не мог с ними связаться.
Ладонь Альберта покоилась на голове Йена. Он вдруг обернулся, и на губах его промелькнула мимолетная улыбка.
– Благодари своего сына, – сказал он.
– Я благодарен им всем, – ответил я, не поняв, о чем речь.
– Ну конечно, – сказал он. – Но дело в том, что молитва Йена может помочь разыскать твою жену.
Теперь мы шли к границе Страны вечного лета. Мы могли бы попасть туда мысленно, но, как сказал мне Альберт, напряжение от такого внезапного перемещения могло бы причинить мне дискомфорт.
– Пойми меня, – повторил он, – молитва Йена не является прямым каналом к Энн. Она лишь направляет нас по нужному пути. Найти ее будет все так же трудно.
– Но возможно.
Он кивнул.
– Возможно.
«Снова молитва Йена», – подумал я, вспоминая, как он уже помог мне однажды.
– Такое ощущение, что он знает, – сказал Альберт. – Возможно, неосознанно, но это таится где-то у него внутри. На это я и надеялся. Когда я не услышал молитв ни от одного из других твоих детей – и не потому, что они меньше любят мать, а потому, что считают молитвы лицемерием, – я подумал, что все пропало, – и так бы и вышло, несмотря на твою решимость. Но потом я вошел в контакт с сознанием твоего младшего сына, и надежда воскресла.
– Сколько времени уйдет на ее поиски? – спросил я.
– Пойми, – мягко проговорил он. – Мы можем никогда ее не найти. Мы знаем лишь общее направление, а не поэтапный маршрут.
Я поборол в себе панику и кивнул.
– Понимаю, – сказал я. – Давай все же поспешим.
Альберт остановился. Мы проходили мимо большого, привлекательного на вид сада с высоким металлическим забором вокруг, что выглядело очень странно.
– Крис, зайдем сюда, – сказал Альберт. – Мне надо кое-что сказать тебе, прежде чем мы отправимся дальше.
Мне хотелось как можно быстрее идти вперед, а не останавливаться и слушать. Но настойчивость его голоса не оставляла мне выбора, так что я вошел вместе с ним в сад через железные ворота. Мы прошли мимо декоративного пруда, в котором, как я заметил, не было рыб. Берег пруда выглядел как-то неопрятно.
Я заметил также, что кустарники и растения здесь были скудными и хотя, безусловно, не казались безобразными, но были далеко не такими зелеными и сочными, как другие насаждения, виденные мною в Стране вечного лета. Трава тоже была местами вытоптана.
В дальнем конце парка неспешно прогуливались какие-то люди, некоторые сидели на скамейках. Здесь не носили мантий: все были облачены в модную земную одежду. Но вид у этих людей был не очень дружелюбным, особенно из-за нарочитой важности на лицах. Чопорные и наигранно бесстрастные, они даже между собой не переговаривались.
Я уже собирался про них спросить, когда мы подошли к скамье, которую – и это меня удивило – не мешало бы покрасить. Альберт жестом пригласил меня сесть.
Я так и сделал, а он сел рядом со мной.
– Мы идем пешком к краю Страны вечного лета по двум причинам, – начал он. – Первая, как я уже говорил, – чтобы дать твоему организму постепенно приспособиться к довольно неприятным изменениям окружающей среды. Вторая – возможно, ты снова привык к ходьбе как средству передвижения. Покинув Страну вечного лета, мы окажемся под действием более грубой атмосферы и не сможем путешествовать мысленно.
Я взглянул на него с любопытством. Это то, ради чего он задержал меня?
– Более всего, – продолжал он, немедленно отвечая на мой вопрос, – хочу подчеркнуть чрезвычайную опасность, которой ты подвергнешься при перемещении в низших сферах. Тебя сильно растревожило посещение похорон жены. Но это ничто по сравнению с тем, что ожидает тебя в скором времени. Будучи на похоронах, мы дистанцировались от влияний того уровня. В низшей сфере, для того чтобы функционировать, нам придется фактически взять на себя эти влияния. Я смогу в некоторой степени тебя защитить, но ты должен быть готов к атаке – любого низкого чувства, с которым ты расстался, вступая в Страну вечного лета. Ты также должен быть готов к самым ужасным зрелищам. Как я говорил, мы не знаем четкого пути к твоей жене. Возможно, он заведет нас в жуткие места. Хочу, чтобы ты сейчас это уразумел. Если чувствуешь, что не сможешь с этим совладать…
– Мне безразлично, куда нас заведет этот путь, – поспешно заявил я.
Альберт молча взглянул на меня, очевидно, пытаясь понять, осознал ли я хоть немного смысл сказанных им слов.
– Отлично, – наконец молвил он. – Если считать, что у тебя хватит сил сопротивляться возможным препятствиям, предупреждаю тебя со всей серьезностью об опасностях, которые будут тебе угрожать, когда мы фактически разыщем Энн.
Признаюсь, я был сильно удивлен.
– Ее поиски таят в себе много пугающих опасностей, – принялся объяснять он, – но все это угрозы внешние. Если мы найдем Энн и ты попытаешься ей помочь, ты подвергнешься внутренней угрозе. Вернувшись на уровень примитивного развития, ты окажешься под его сильным влиянием. Понизив свою вибрацию до уровня земной, ты не сможешь больше ясно мыслить, и в твоем рассудке воцарится тот же хаос, с каким теперь постоянно живет твоя жена. В таком ослабленном состоянии не только твои усилия на ее счет могут оказаться тщетными, но и тебе самому может быть нанесен вред, и ты станешь таким же пленником этого уровня, как и она.
Положив руку мне на плечо, он крепко его сжал.
– Тогда ты потеряешь все, чего достиг, – предупредил Альберт. – Потеряешь не только Энн, но и себя.
На меня накатила волна тревоги, и я не смог ничего ответить.
– Можешь вернуться туда, где был, – предложил Альберт. – Честно говоря, это было бы большим облегчением для меня. Тогда тебе лишь придется ждать ее двадцать четыре года, которые быстро для тебя пролетят. Продолжив же путь, ты можешь потерять ее на более долгое время.
Я закрыл глаза, чувствуя озноб и слабость. «Нельзя там ее оставлять, – думал я. – Я должен ей помочь». И все-таки я боялся – и не без основания, если принять во внимание сказанное Альбертом. Что, если у меня не хватит сил? Не лучше ли подождать двадцать четыре года, зная наверняка, что мы будем снова вместе? Разве это не намного предпочтительней, чем пытаться помочь Энн сейчас, рискуя потерять ее навсегда?
ВНУТРИ НИЗШЕЙ СФЕРЫ
– Джентльмены!
Я открыл глаза от звука мужского голоса. Перед скамьей, обращаясь к нам, стоял мужчина.
– Боюсь, вам придется уйти, – сказал он. – Это частная территория.
Я уставился на него. Частный сад в Стране вечного лета? Я заговорил, но Альберт меня перебил.
– Простите, – сказал он. – Мы не знали.
– Все в порядке, – откликнулся мужчина. Он был средних лет, одет изысканно и тщательно. – Если уйдете сразу же, – добавил он, – говорить больше ничего не придется.
– Прямо сейчас, – согласился Альберт, поднимаясь со скамейки.
Я с удивлением смотрел на него. Непохоже было на Альберта, чтобы он покорно позволил прогнать нас. Я встал и снова заговорил, но Альберт, взяв меня за руку, прошептал:
– Не обращай внимания.
Пока мы шли к воротам, человек смотрел на нас вежливо, но отстраненно.
– В чем дело? – спросил я.
– Спорить с ним бесполезно, – объяснил Альберт. – Он бы не понял. Эти люди находятся здесь в странном положении. При жизни они фактически не причинили никому вреда и здесь тоже безвредны – отсюда относительная комфортность их существования.
С другой стороны, пробить броню их претенциозности невозможно. Их существование ограничено определенными рамками, но они считают его весьма подходящим для своего класса.
Понимаешь, они полагают, что находятся в «фешенебельном» месте, предназначенном только для людей с их социальным положением. Они не имеют представления о том, что в Стране вечного лета не существует партий и группировок. Они живут с иллюзией собственного превосходства, которую словами не разрушить.
Когда мы выходили из сада, я покачал головой.
– Абсурд.
– Это ничто по сравнению с тем, что ты увидишь, если мы пойдем дальше.
Некоторое время мы шли молча. Но я почему-то чувствовал, что мы не двигаемся к краю Страны вечного лета, а кружим на месте. Похоже, Альберт давал мне передышку, чтобы я принял решение.
Наконец я его принял.
– Поскольку есть риск для меня, а не для Энн, – сказал я, – я намерен идти дальше. Ей можно и нужно помочь.
– Не считая того, – напомнил он мне, – что, если ты станешь пленником эфирного мира, ваше воссоединение может быть отложено на…
Он замолчал, и я понял, что он собирался сказать мне, на какой срок может быть отложена наша встреча. Сто лет? Тысяча? Меня снова охватил страх. Не совершаю ли я глупость? Может быть, двадцать четыре года ожидания предпочтительнее, чем…
Я принял решение в тот момент, когда представил себе, что Энн почти на четверть века останется одна в Бог знает каком ужасном месте. Я не мог этого допустить, не попытавшись помочь.
Не мог и не хотел.
– Хорошо, – молвил Альберт, сразу же догадавшись о моем решении. – Тогда отправляемся. Я восхищаюсь твоей преданностью, Крис. Вряд ли ты понимаешь это до конца, но то, что ты собираешься сделать, требует большого мужества.
Я не ответил, но, пока мы шли, догадался, что мы незаметно изменили направление и снова движемся к краю Страны вечного лета.
Впереди я увидел небольшую церковь. Как и парк, она не была лишена привлекательности, но ей недоставало того совершенства, каким было отмечено все, виденное мною здесь до сих пор. Кирпичные стены грязно-коричневого цвета, выщербленные и поблекшие. По мере того как мы подходили, я начал различать пение прихожан. «Изнуренный земным путем и страдающий от грехов, смотрю на небеса и жажду там оказаться».
Я в изумлении посмотрел на Альберта.
– Но они и так здесь, – сказал я.
– Они этого не знают, – ответил он. – Поэтому проводят время, распевая тоскливые гимны и слушая нудные проповеди.
Я почувствовал, как меня опять наполняет тревога. Если такое возможно в самой Стране вечного лета, чего же следует ожидать, когда мы окончательно покинем эту сферу?
Альберт остановился.
Мы оказались перед полоской кремнистой почвы с клочками сухой и чахлой травы.
– Теперь нам лучше переодеться, – сказал он. – И надеть ботинки.
Я собирался спросить его зачем, потом понял, что он не предложил бы, не будь в этом необходимости. Тогда я сосредоточился на переодевании. Казалось, здесь чувствительность моей кожи ослабла, так что процесс прошел практически незаметно. Оглядев себя, я вздрогнул, увидев, что снова одет так, как в ночь дорожной аварии.
Я обратил взор на Альберта. На нем были синие рубашка и брюки, а также бежевый пиджак.
– Одежда, которая была на мне, когда меня отвезли в больницу, – пояснил он.
Лицо мое скривилось.
– А дальше будет все в том же духе? – с тревогой спросил я.
Даже воздух здесь был какой-то странный, он неприятно щекотал горло.
– Нам придется начинать приспосабливаться к изменениям в окружающей среде, – предупредил Альберт. – Представь себя в таком виде, в каком сможешь существовать здесь, не испытывая дискомфорта.
Я попробовал, и у меня появилось ощущение, что я начинаю толстеть. Ощущение было едва уловимым, но отчетливым. Текстура моего тела приобрела определенную плотность, и теперь воздух можно было вдыхать. Но, в отличие от прежнего, кристально чистого и живительного, этот тяжелый воздух лишь поддерживал мое существование, не более того.
Пока мы шли, я осматривал сельскую местность – если можно было так назвать то, что я видел. Вместо плодородных земель – бесплодная почва, чахлая трава, низкорослые деревья, фактически лишенные листвы, никаких признаков воды. И никаких домов, что было неудивительно. Кто стал бы здесь жить по своей воле?
– Ты увидишь тех, кто – добровольно – обитает в таких устрашающих местах, по сравнению с которыми это – просто райский уголок, – молвил Альберт.
Я постарался скрыть смятение.
– Ты пытаешься меня отговорить?
– Подготовить тебя, – поправил меня Альберт. – Не важно, что я скажу – ты вряд ли сможешь вообразить то, что тебе, возможно, придется увидеть.
И снова я собирался задать ему вопрос, и снова решил этого не делать. Он это понял. Лучше было не тратить энергию на оспаривание его слов. Силы нужны для предстоящих испытаний.
А прямо перед нами лежало пустынное пространство, напоминающее прерию. Дерна становилось все меньше, и он делался менее упругим. Скоро я заметил появившиеся в земле трещины с рваными краями. Теперь ветер утих. Воздух был неподвижным и тяжелым, становясь все холоднее по мере нашего продвижения вперед. Или это было продвижение назад?
