Структурно-функциональное направление в социологии

Суть дела исчерпывается не своей целью, а своим осущест­влением.

Гегель

Какое начинание не избегало хулы и клеветы? Неудачи ка­кого движения не оборачива­лись козырем в руках его про­тивников?

Системные идеи активно проникают в социо­логию в 40-е годы. Так, североамерикан­ская ветвь системно-структурных и функ­циональных представлений формирует новый под­ход в социологии: в рамках концептуального кар­каса структурного функционализма происходит переход к объяснению социальных явлений на основе универсально-абстрактных конструкций. Разработка данного направления связана с именами Р. Бейлза, Р. Мак-Айвера, Р. Мертона, Т. Парсонса, Н. Смелсера, Э. Шилза и др.

Однако отцом структурного функционализма в социологии, претендующего на роль общесоциоло­гической теории, является Талькот Парсонс (1902-1979), работавший в Гарвардском университете, который занимал лидирующее положение в амери­канской социологии. В это время здесь также ра­ботали Э. Мэйо, Р. Мертон, П. Сорокин и др. Под их влиянием происходило пробуждение интереса к социологии в университетской среде — теоретиков-аналитиков в целом. Это обусловило тенденцию усиления «академической социологии», с её устрем­ленностью к общим теориям, способствующим преодолению тупиков эмпиризма. Филиация (про­никновение) системно-кибернетических идей, ма­тематического моделирования в социальное позна­ние стимулировала формирование системного подхода (анализа) к изучению социальных явле­ний. Структурный функционализм Т. Парсонса стал его выразителем и занял ведущее положение в ака­демической социологии.

Свою карьеру Т. Парсонс начал с изучения би­ологии. Однако его вскоре заинтересовали эконо­мика и социология. В частности, обучаясь в Лондонской школе экономики, в том числе и у Б. Малиновского, он получил представление о структурализме и функционализме. Но на него оказали влияния также кибернетические идеи — кибернетический образ системы с обратной связью, спонтанно поддерживающей свое равновесие. В ре­зультате Парсонс создает теорию, охватившую струк­турный подход и функциональное описание этой структуры, разрабатывает общие схемы объясне­ния социальных систем, а также методику и тех­нику исследования, противостоящие эмпиризму.

Парсонс исходит из идеи равновесия, основанной на принципе спонтанного саморегулирования соци­ально-экономических процессов, опирающихся на традиционные приоритеты частной собственности и индивидуальной свободы (предпринимательства). Последние являются ценностями функционального при­способления к стихии рыночного хозяйства капи­талистического общества. Данные механизмы под­держивают его в состоянии равновесия1. Тогда роль государства сводилась лишь к поддержанию закон­ности и порядка. В этом плане Парсонс является противником политики «Нового курса» президента Рузвельта в период «Великой депрессии» 30-х го­дов, предложившего для выхода из кризисной ситуации использовать государственные (плановые) механизмы вмешательства в капиталистическую экономику (идеи кейнсианства). Его теоретико-со­циологическая позиция в этом вопросе нашла отра­жение в теории «социального действия», модифици­рованной впоследствии в структурно-функциональное направление.

После второй мировой войны политико-эконо­мическое состояние США было достаточно благо­получно. Переход к реконструкции мирного време­ни не вызвал особых затруднений: возвращение к приватным интересам, наступление НТР создавали ощущение благополучия и стабильности американ­ской социально-экономической системы. Вместе с тем, в памяти ещё жила ужасная действительность прошедшей войны и люди были готовы броситься в любую иллюзию, утверждающую, что «все пре­красно в этом лучшем из миров». Разрабатывае­мая Парсонсом идея равновесия и интеграции со­циальных систем как нельзя лучше соответствовала духу времени и приобрела широчайшую популяр­ность в 50—60-е годы. Воздавая должное, его ещё при жизни называли «новым классиком».

Основные доктринальные тезисы Т. Парсонса, интегрированные в «общую теорию» социологии, основаны на конвергенции концептуальных схем М. Вебера, Э. Дюркгейма, А. Маршалла, В. Паре-то.

1. В обществе господствует инструментальная, функциональная рациональность - организацион­ная цель.

2. Общество имеет технико-экономическую структуру — профессиональную и стратификаци­онную.

А. Технология и экономика являются источни­ками социальной динамики.

Б. Культура - это консервативная сила, стаби­лизирующая общество.

3. Степень влияния в обществе определяется положением в иерархии отношений на ролевой основе.

 

НОВЕЙШАЯ СОЦИОЛОГИЯ

Мир - это плюриверсум, а не универсум.

Н. Абанъяно

В 60-е годы мир переживал острейшие со­циально-политические и экономические потрясения: угроза ядерной войны (Кариб­ский кризис — Куба, 1963 г., война США во Вьет­наме, арабо-израильские войны, ввод советских войск в Чехословакию, 1968 г., и др.)» расовая дискриминация, экология, бюрократизация, масс-скультура. Возник исторический парадокс — прод­вижение человека на пути развития познания и технического могущества сопровождалось повыше­нием мощи разрушительных сил, расширением мас­штабов грозящей человечеству катастрофы. Фор­мируется убеждение, что нельзя построить «общество всеобщего благоденствия» в условиях угрозы уничтожения Земли в глобальном масшта­бе. На этом фоне «оптимистическая» позиция те­оретиков индустриального развития выглядит стран­но и неадекватно: обнаруживается резкий контраст между их претензией объяснить все и неспособ­ностью отвечать на реальные проблемы современ­ности. Индустриализм, оказавшийся доминантой событий, повлек за собой последствия («сюрпризы на дне ящика Пандоры»), которые не могли предусмотреть его апологеты.

Противоречивость множественной, разнокачес­твенной и динамической действительности достиг­ла такого уровня, когда даже самая изощренная теория не в состоянии была придать ей концепту­альное единство. В конце 60-х годов гегемония структурного функционализма была разрушена под волной критики, имевшей как теоретический, так и политический характер. Она шла по нескольким направлениям.

Во-первых, подверглась сомнению имплицитная посылка Парсонса, что все виды социального дей­ствия (поведения) можно уложить в логическую структуру «социальной системы» («прокрустово ложе»). Есть такие виды деятельности, которые в неё не укладываются, в частности «эксцентрич­ное» научное поведение. В деятельности ученого помимо жесткого набора процедур, чтобы прояс­нить концепцию в его аналитической работе, ис­пользуются интуиция и воображение. В этой ситуации исследователь не скован правилами и ме­тодом — они отступают на задний план. Да и развитие общества - это творческий процесс по­рождения нового, в котором присутствует «фактор X», — то неизвестное, которое обусловливает не­ожиданные повороты, и предусмотреть их невоз­можно. Поэтому управление сложной социальной действительностью нельзя свести к жесткому прог­раммированию.

Парсоновские функциональные императивы за­ключали в себе форму ограничений количества, полезности функций и их структурно-институцио­нального обеспечения. Это проявилось в том, что предложенная им схема структурно-функциональ­ного анализа оказалась нечувствительной к нега­тивным сторонам современности — проявлениям в ней дисфункций, дестабилизирующих социальный мир и ведущих к распаду систем. Уже в мертоновской концепции введение понятий эуфункция и дисфункция, чуждых подходу Парсонса, заметно расширяло идею функциональности и поле иссле­довательских проблем. Влиянием данных характе­ристик нарушения равновесия объяснялось всякое отклонение в социальных действиях людей от гос­подствующей в обществе системы норм и ценнос­тей (преступность, рассовые волнения, революци­онные выступления и т. п.), являющееся источником напряженности в обществе.

Кроме того, в рамках данной схемы поведение человека интерпретировалось под определяющим воздействием социальных институтов и всеобъем­лющего нормативизма, которые налагали ограни­чения на свободу выбора в человеческой деятель­ности. Но человек несет ответственность перед совестью за свои деяния: их можно совершить или не совершить, т. е. они лежат в полосе свободы.

Во-вторых, естественнонаучная и универсалис­тская ориентация структурного функционализма в качестве идеала акцентирует функции и цели, а не людей с их практическими и субъективными ас­пектами в повседневной жизни. Однако социаль­ные изменения предстают как замена одних соци­альных структур другими, смена одних образов жизни, ценностей другими и т. д. При этом чело­век выступает как творец мира, способный его изменить.

Социология — это наука о людях и для людей. Поэтому она должна повернуться к человеку и свя­занному с ним «субъективному смыслу» — мотивационно-смысловой сфере человеческой деятельнос­ти. Движение маятника началось в обратном направлении — к идеалам гуманизма и герменев­тическим традициям. Главный лозунг данного эта­па: «Вернуть в социологию человека».

В-третьих, в действительности нормой выступа­ет наличие альтернативных, конкурирующих со­циальных явлений — религии, политических иде­ологий, моральных представлений и т. п. Поэтому, помимо равновесия, имеют место столкновения культур, социальные изменения, конфликты ценностей, которые являются типичными и неизбеж­ными для современного дифференцированного и стратифицированного общества. Снятие с них об­винения в аномальности превращало теорию рав­новесия в догму и способствовало проникновению в социологию теории организации. Последняя раз­рабатывает «рациональное регулирование» социаль­ных конфликтов по определенным правилам игры, приемлемым для обеих спорящих сторон и приво­дящим их к «общему знаменателю».

Эти и другие доводы использовали критики структурного функционализма для раскрытия не­состоятельности его линии на создание «большой теории» и неспособности охватить всю социальную реальность. Данная концепция была дискредити­рована и перестала быть единой теоретической платформой в социологии: начался процесс её са­турации (затухания). Западная социология начала новый этап своего развития.

Критика структурного функционализма и свя­занные с этим изменения духовного климата в «ака­демической» социологии, обеспечили в 60-е годы почву для осуществления модификаций «большой теории» социологии и «теоретического взрыва». Он был связан с развитием и обогащением крити­куемых идей, переработкой ключевых вопросов проблемы сценариев развития настоящего, способ­ного принять вызов будущего. Никто не хочет жить по-старому, и все стремятся к прорыву в новое качество социальной жизни. За всем этим стоит потребность иметь как можно более точное знание о том, что и как должно подвергаться регулирую­щему воздействию и изменению, социальному кон­тролю. Проблема состоит и в том, каким образом наиболее рационально сохранить плюральность социального мира — разнообразие, толерантность и свободу как общественный идеал.

В борьбе со структурным функционализмом фор­мируется теоретический авангард в лице социоло­гии «среднего значения», качественного стиля (символический интеракционизм, феноменология и т. п.), ведущих поиск путей и средств решения социальных проблем в рамках существующего ста­тус-кво. Наряду с ними формируется критическая социология, ставящая под сомнение индустриалист-ские начала общества. Такое быстрое умножение вариантов теоретического поиска есть весьма обыч­ный симптом кризиса науки: новые теории пред­стают как непосредственная реакция на данный кризис.

С утратой структурно-функциональным направ­лением своего престижа вновь встал вопрос о свя­зи теорий и методов в социологии, о теоретической основе эмпирических исследований. В его решении в рамках трихотомии -методология—теория—ме­тод» наметилось два принципиальных подхода. Сто­ронники одного стояли на позиции принципиаль­ного разрыва между философской методологией и теоретической системой в социологии. В частнос­ти, такой подход разрабатывался Р. Мертоном, защищавшим позитивистскую ориентацию социо­логии на «модель» естественнонаучного знания. Применительно к теориям «среднего ранга» разра­батывалась также методика и техника социологи­ческого исследования, технология внедрения его результатов. Все это соответствовало сознательно выдвигаемой установке построения единой методи­ческой методологии и её сближения с принципами гуманитарного знания.

Сторонники другого, наоборот, стояли на пози­ции обязательного философско-методологического обоснования теоретических проблем социологии и привязанности методов исследования к соответству­ющим теоретико-методологическим принципам. Это заставляло их искать новые подходы к построению «общей теории», но уже в рамках гуманистичес­кой тенденции в социологии, качественного подхо­да к социальным явлениям. Данная волна на мно­гие годы определила контуры новейшей социологии и создала основу «интеллектуального социологического климата», свойственного гуманитарным наукам.

Вместе с тем, сторонники обоих подходов раз­деляли точку зрения о необходимости установле­ния принципиальной взаимосвязи между теориями и методами в социологии: между определенной трактовкой социального мира и соответствующим набором методов и техники (конкретных методик) его исследования. Но тогда неизбежно возникал другой вопрос: какие теоретические концепции должны выступать исходными по отношению к ис­следовательским процедурам?

Поиски ответа на него породили в 60—70-е годы «теоретический взрыв», который обусловил про­цесс дробления теоретических подходов, дифферен­циации социологического знания, без авторитарно­го влияния какой-либо одной теоретической концепции. Отсутствие у социологов единой теоре­тико-методологической базы обусловливало разнооб­разие и неровность социологического ландшафта — мозаику социологических теорий: каждый занимал­ся собственной социологией. Вместе с тем, имела место диффузия (взаимопроникновение) идей и возникновение гибридных теорий. В результате, теоретическая социология резко разомкнула поле поиска предметной области социологии.