Мы должны научиться мыслить по-новому.
Б. Рассел - А. Эйнштейн
На рубеже 30—40 гг. появились первые сомнения в плодотворности эмпиризма, в его правомерности представлять всю социологию как науку. Дело в том, что акцентирование роли методики исследований сопровождалось теоретической неопределенностью: понятия малой группы, человеческих отношений, общественного мнения, роли и т. д., будучи нужными для изучения локальных областей социальной жизни, не образуют взаимосвязанного целого, составляющего «теорию общества». Поэтому накопление огромного эмпирического материала без кодификации «повисает в воздухе» и грозит потерей контроля над ним. Обнаружилась неудовлетворенность исследованиями сугубо прикладного характера, замкнутыми на прагматических ориентациях. Собирание фактов, тривиальное их сопоставление, отыскание простейших зависимостей между переменными свидетельствовало о содержательной бедности эмпирической социологии. Стало очевидным, что в возможности ее ограничены, а эмпиризм не является целостным научным познанием.
Узость теоретических возможностей, сосредоточение внимания на сюжетах повседневной жизни, автономном функционировании отдельных социальных явлений (безработица, эмигранты, реклама и т. п.) привело к тому, что представители эмпирической социологии не могли связать отношение части и целого. Ведь социальные явления можно адекватно интерпретировать лишь как проявления общественной жизни в целом. Отсюда возникал вопрос — способна ли социология быть средством для решения больших практических социальных проблем в рамках совершенствования жизни общества?
Если наука — это теоретически осмысленное и концептуально выраженное знание, то очевидна необходимость поиска «научно точной» методологии и методики социологического познания. Для этого надо было «выманить» социологов на теоретическую почву и ликвидировать образовавшийся разрыв между эмпирическим и теоретическим уровнями научного познания. При этом возникали вопросы: как понимать и толковать социальный мир? с помощью каких методов раскрывать его смысл? какой должна быть научная социология?
Исходя из признания доминации общества в рамках трихотомии «общество - малая группа - индивид», новая социология возвратилась к изучению общих социальных проблем. Поскольку закономерности природы человека рассматривались в ней как универсальные (неизменные), то и макросоциальные закономерности представлялись едиными для всех времен и народов. Одновременно указывалось на ограниченность психологических изысканий в малых группах и попыток через групповую психологию выйти на умозаключения в социетальных системах. В результате произошло разграничение социологии и социальной психологии, наметился поворот к возрождению теоретической (академической) социологии. В ней фундаментальными социальными проблемами теперь занимаются в университетской среде теоретики-аналитики (преподаватели-исследователи). Для них характерен приоритет целостного видения предмета изучения и ориентации на общесоциологическую теорию. Возращение к «большой теории», в свою очередь, вызвало экспансию социологии (пансоциологизм—социологический редукционизм), заключающуюся в стремлении обрести доминирующий статус в социальной науке и культуре, сблизить социологию с культурологической социальной философией, рассматривающей социум как громадную сферу социокультурных явлений.
Переход к новому этапу развития социологии после второй мировой войны обусловлен рядом факторов. Во-первых, научно-технический прогресс привел к внедрению в социологию кибернетики, что способствовало техническому переоснащению, математизации методов измерения и анализа, обогащению представлений о зависимостях «переменных», расширению понятийного аппарата. Кибернетика как наука об управлении сложными динамическими системами стимулировала развитие таких научных дисциплин, как теория систем, информации, управления и др. Социальная кибернетика ориентировалась на вариантность решений в познании и описании процессов, происходящих в обществе, и использовала новые методы математического моделирования, которые делали доступной для непосредственного исследования социетальную проблематику. Кроме того, опора на системно-кибернетические начала и математический язык использовалась как важнейший аргумент в очищении социологии от идеологической инфицированности — внеценностное объективное изучение социальных явлений.
Во-вторых, в 1948 г. институт Гэллапа постигла неудача по поводу прогноза президентских выборов, когда была допущена ошибка — 5% отклонения от действительного результата. Это послужило дополнительным аргументом уже существовавшей антипатии к статистике и репрезентативным опросам. Неприязнь к статистической сфере базировалась на негативном отношении к толпе — большинству, в котором негативные моменты увеличиваются, выборочному методу с его анонимностью, игнорирующей индивидуальность. Чувство протеста по отношению к статистике выражалось в заключении, что ложь бывает трех видов: просто ложь, наглая ложь и статистика, которая может доказать все. Антипатия к выборочному опросу основывалась на отношении к нему как «трюкам фокусника». Кроме того, сомнение в эффективности опросов вызвал и тот факт, что они дают недостаточные (часто ошибочные) сведения о мотивах поведения. Ведь социолог имеет дело не с фактами, а с мнениями о них, т. е. это субъективная информация («респондент врет как очевидец»), которая складывается из мнений респондентов. В результате были поставлены под сомнение эмпирические методы исследования, а «очищение» от них вело к абсолютизации в социологии системно-кибернетических начал и математического языка, закреплению разрыва между эмпирическим и теоретическим уровнями социологического познания. Произошел поворот к построению прогностических моделей социальных процессов с соответствующими программами и перспективным планированием, что расширило возможности служебного и управленческого характера социологии. При этом программы (в отличие от «плановой экономики» социализма) во всех точках — от замысла до воплощения — постоянно формируют и ориентируют поток усилий их исполнителей на требования рынка, реальных людей и их нужды и потребности. Расширение диапазона социологических исследований способствовало включению новых сфер жизнедеятельности общества в содержание социологии и быстрому наращиванию объема социологической информации, необходимой для эффективного управления. Это обусловливало конституирование авторитета социолога в качестве эксперта (консультанта, советника) в разработке и принятии общественно значимых решений1. Консультативный характер услуг социолога означал приспособление социологической информации применительно к потребностям социальных организаций и их руководителей, определяющих социальную политику, экономическую и политическую стратегию, делая их решения более информативными, определенными и адекватными социальной действительности.
