Дом, где разбиваются сердца 8 страница

Лебедь

Могучий, девственный, в красе извивных линий,
Безумием крыла ужель не разорвёт
Он озеро мечты, где скрыл узорный иней
Полётов скованных прозрачно-синий лёд?

И Лебедь прежних дней, в порыве гордой муки
Он знает, что ему не взвиться, не запеть:
Не создал в песне он страны, чтоб улететь,
Когда придёт зима в сиянье белой скуки.

Он шеей отряхнёт смертельное бессилье,
Которым вольного теперь неволит даль,
Но не позор земли, что приморозил крылья.

Он скован белизной земного одеянья,
И стынет в гордых снах ненужного изгнанья,
Окутанный в надменную печаль.

 

Рок

 

Над человеческим оцепенелым стадом,

Где черным знаменем ревет разбойный шквал,

Угрюмо высятся исхлестанные градом

Бродяги, чей призыв и нас не миновал,

Взывают о глотке лазури исполины,

Как в цедру горькую, вгрызаясь в Идеал.

 

Он заменил им все и амфоры из глины,

И посохи, и хлеб, -- в пустынные места,

К морям, лежит их путь, неодолимо-длинный.

 

Отставшие хрипят, любуясь, как густа

Их собственная кровь, вскрывающая вены, --

Целуй, о Смерть, целуй умолкшие уста!

 

Архангел оборвал поход их дерзновенный,

Когда на берегу возвысился морском

И в сердце слабым меч вонзил благословенный.

 

Мечту и скорбь они всосали с молоком.

Горда сынами Мать, а люди на колени

Готовы пасть, едва в угаре бунтовском

 

Вскипит их стон, и нет рыданья вожделенней!

Они утешены, им мелочность чужда,

А следом, под дождем плевков и оскорблений,

 

Плетется гаеров освистанных орда.

Таких же точно слез со щек они не стерли,

Дорожный прах они глотают без стыда,

Но балаганный вой застрял в бессильном горле,

Не вызвав жалости услужливой толпы, --

О Прометеев род, отвергший клекот орлий!

В безводные пески свернут они с тропы,

Туда, где злобный Рок, как царь, чинит расправу,

И кинутся лобзать сатраповы стопы.

 

Любовь сквернителю святыни не по нраву:

Семейной кляче он взбирается на круп,

И вмиг счастливая чета летит в канаву.

 

А стоит флейтой вам коснуться робких губ,

Мальчишки рассмешат зевак нелепой позой,

Повыставив зады наглей гремящих труб.

А стоит женщине украсить платье розой,

Он изжует цветок и, трупа лиловей,

Ей выплюнет на грудь с распутною угрозой.

 

Кривое канотье надвинув до бровей,

В огромных сапогах при карликовом росте,

Хохочет сластолюб, и скопище червей

 

В подмышках гнилостных клубится, вызов бросьте

Растленному, увы, скрежещущий клинок,

Как лунный луч, пройдет сквозь призрачные кости.

 

Того, кто в гордости священной одинок,

Бессильны оскорбить завистливые слухи,

А эти, чтобы мстить, готовы сбиться с ног.

 

Над ними нищие куражатся старухи,

Толпа, орущая: «Танцуй, кривляйся, пой!»,

Когда пустеет жбан и заурчало в брюхе.

 

Поэт на ненависть и жалость не скупой,

За бесприютный дар не ведая расплаты,

Вам скажет: «Это сброд ничтожный и тупой.

 

Свершайте подвиги и, как табун крылатый,

Упейтесь славою на девственном ветру,

Не пятьтесь конницей, закованною в латы!

 

Достойным фимиам курите на пиру,

Но гаерский колпак -- посмешище прямое!

Постыдно продолжать нелепую игру».

 

Теперь, когда в лицо им вылили помои,

В разочарованной провидческой хандре

Они, изобразив отчаянье немое,

 

Спешат повеситься на первом фонаре.

Прозрение

 

Печалилась луна. Восторг неуловимый

Рыданьями виол струили серафимы,

И музыка текла с невидимых смычков

В лазурь дымящихся, туманных лепестков.

Ты первый поцелуй узнала в тот счастливый,

Благословенный день, -- дурманные приливы

Терзали душу мне, пьянея от мечты,

Не оставляющей похмельной пустоты

Сердцам, что навсегда с ревнивой грустью слиты.

Я шел, уставившись в изъеденные плиты

Старинной площади, когда передо мной,

Смеясь, возникла ты под шляпкою сквозной

Из отблесков зари, так в полумраке тонком

Я зацелованным, заласканным ребенком

Следил, как добрая волшебница, во сне,

Снежинки пряных звезд с небес бросает мне.

 

Тщетная мольба

Глазурной Гебе я завидую, принцесса,

На чашке, что к губам прильнула дорогим,

Но не дерзнет аббат стать богом в чаще леса

И на фарфор к тебе не явится нагим.

 

К помаде больше ты питаешь интереса,

Болонкой не прижмешь меня к шелкам тугим,

Я не придворная забава и не пьеса,

Но, кажется, меня Вы предпочли другим.

 

Так прикажи... Завит искусством ювелира

Твой локон золотой, твой смех -- трава для клира

Овец, отзывчивых на прихоть госпожи.

 

Так прикажи, и я на флейте заиграю,

На веере любви присяду робко с краю,

Стать пастухом твоих улыбок прикажи!

 

Верлен