От «функционализма» к изучению человека

Систематически многие годы психологии предъявлялись требования «изжить функционализм»[36].

Для этого обвинения были определенные основания. Действительно, наиболее успешные разработки были обращены к изучению отдельных психических функций. Так, восприятия и ощущения были исследованы в трудах С.В. Кравкова, Г.Х. Кекчеева, Ю.М. Забродина, А.В. Запорожца, В.П. Зинченко и др. Внимание - Н.Ф. Добрыниным. Память изучалась Л.В. Занковым, П.И. Зинченко, А.А. Смирновым, Е.Н. Соколовым, мышление - А.В. Брушлинским, П.Я. Гальпериным, А.Н. Леонтьевым, Н.А. Менчинской, Н.Н. Нечаевым, O.K. Тихомировым, П.А. Шевыревым, речь – Н.И. Жинкиным, А.А. Леонтьевым, А.Н. Соколовым, темперамент и тип нервной деятельности – М.М. Кочубеем, B.C. Мерлиным, В.Д. Небылицыным, Е.Я. Палеем, И.В. Равич-Щерба, Б.М. Тепловым, саморегуляция - Г.И. Ангушевым, О.А. Конопкиным и др., деятельность - Е.А. Климовым, В.А. Шодриковым. При всей несомненной значимости этих исследований, они действительно не могли дать целостный образ человека и в этом отношении предъявлять им требования о преодолении «функционализма» невозможно. Однако зто была не вина психологов, а их беда. Для того, чтобы перейти от описания отдельных психических свойств и особенностей к понятиям, их интегририрющим, необходимо было преодолеть идеологический барьер. «Партократическое руководство» наукой не было заинтересовано в получении объективной картины личности «советского человека», которая могла разрушить идиллический образ, с помощью которого на протяжении многих лет желаемое выдавалось за действительное.

Этот парадный образ - «нового советского человека» с использованием различных пропагандистских средств целенаправленно формировался прозой и поэзией («высокие горы сдвигает советский простой человек», «я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек» и т. д.). Свой вклад вносила и «научная литературу» (к примеру книга Г.Л. Смирнова «Советский человек»). Это и многие подобные произведения оказывали негативное влияние как на развитие психологии, так и смежных отраслей знания.

Для психологии это означало подмену целостного изучения человека (и тем самым реальный отход от «функционализма») в пользу мифотворчества. Если исследование (прежде всего экспериментальное) психических свойств и особенностей хотя и грешило тем, что именовали «функционализмом», но имело объективный характер, то построение образа советского человека ограничивалось «иконописью» и отказ от «функционализма» сознательно профанировался и на деле оказывался фальсифицированным.

Вместе с тем, сотворение мифологем было далеко не безобидным и явно препятствовало использованию данных психологии в практике, что в первую очередь сказалось в сфере образования.

Конструируемые модели педагогического процесса могли строиться только на базе глубокого знания человека. Известна формула К.Д. Ушинского «Если педагогика хочет воспитать человека во всех отношениях, то она должна прежде узнать его тоже во всех отношениях».

Между тем «узнать человека во всех отношениях» отнюдь не означает приписать ему те черты, которые желательны воспитателю, и в дальнейшем уже иметь дело не с реальными детьми и подростками, а с идеализированной моделью воспитанника, стерильно очищенного от всего нежелательного, а затем «узнать» только те его черты, которые соответствуют этой модели. Но именно так и выглядели дети и подростки на страницах педагогической литературы. Коль скоро считалось, что советский человек уже живет в обществе развитого социализма, должное и сущее совпадало, становилось неразличимым. В результате предполагалось, что советский школьник, какой он есть, уже таков, каким должен быть.

Педагоги не могли себе позволить наводить тень на эту радужную картинку. Наука, а за ней и школа, пошли по типичному для тех времен пути идеологических «приписок», выдавая громкие фразы за научные и практические результаты.

Снятие идеологического табу с проблемы объективного целостного исследования человека было необходимым, но недостаточным для отказа от «функционализма» в психологии. В настоящее время можно считать, что вполне осознается потребность в смене парадигмы в сфере изучения человека как предмета конкретно-исторической психологии. Эта тенденция в большей или меньшей мере оказывается эксплицированной в трудах российских психологов, где человек рассматривается и изучается в его основных «ипостасях»: как индивид (в отличие от животных особей); как индивидуальность (с учетом его особенностей, отличающих одного индивида от другого); как субъект (с выявлением его активности в процессах общения и деятельности); как «Я-образ» (система самооценок, уровня притязаний, мотивации достижения, вообще процессов рефлексии); как носитель социальных ролей (в соответствии с ожиданиями в различных общностях, статусными позициями и т. д.) и, наконец, в качестве личности, объединяющей и интегрирующей все эти феномены[37].

Только когда приоритетный характер обрело исследование человека во всех его проявлениях, а не его отдельных психических свойств, оказалось возможным уйти от функционализма как господствующей тенденции.

Изучение психических функций осуществлялось вне контекста социально-экономических отношений, в которые с необходимостью включен человек. Именно поэтому продвижение в учении о личности было обусловлено развитием социальной психологии (с начала 70-х го дов), а затем политической психологии, психологии управления, психологии научных коллективов, этнопсихологии и др. В этих отраслях знания нельзя было ожидать прогресса, если бы там не было бы целостного рассмотрения человека, включенного в систему общественно обусловленных связей и отношений.