Основное противоречие жизни и его разрешение 3 страница

Подобные возражения неверны. Религии различны по своим внешним формам, но все одинаковы в своих основных началах. И вот эти-то основные начала всех религий и составляют ту истинную религию, которая одна в наше время свойственна всем людям и усвоение которой одно может спасти людей от их бедствий ³.

Под словом "религия" обыкновенно принято понимать или некоторые мистические определения невидимого мира, или известные обряды, культ, поддерживающий, утешающий, возбуждающий людей в их жизни, или объяснение происхождения мира, или нравственные, санкционированные божеским повелением, правила жизни; но истинная религия есть прежде всего открытие высшего, общего всем людям закона, дающего им в данное время наибольшее благо ⁴.

Истинная религия есть такое согласное с разумом и знаниями человека, установленное им отношение к окружающей его бесконечной жизни, которое связывает его жизнь с этой бесконечностью и руководит его поступками ⁵.

Вся же метафизика религии, все учения о божествах, о происхождении мира суть только различные по географическим, этнографическим и историческим условиям сопутствующие религии признаки. Нет ни одной религии, от самой возвышенной и до самой грубой, которая не имела бы в основе своей этого установления отношения человека к окружающему его миру или первопричине его. Нет ни одного самого грубого религиозного обряда, так же как и самого утонченного культа, которые не имели бы в своей основе того же самого. Всякое религиозное учение есть выражение основателем религии того отношения, в котором он признает себя, как человека, а вследствие этого и всех других людей, к миру или началу и первопричине его⁶. Человечество живет давно и как преемственно выработало свои практические приобретения, так не могло не выработать тех духовных начал, которые составляли основы его жизни, и вытекающих из них правил поведения. То, что ослепленные люди не вИдят их, не доказывает того, что их не существует. Такая общая всем людям религия нашего времени -- не какая-нибудь одна религия со всеми ее особенностями и извращениями, а религия, состоящая из тех религиозных

¹ Там же, с. 46.

³ "Что такое религия", с. 46--47. ⁵ "Что такое религия", с. 11.

² "О жизни", с. 21.

⁴ "Конец века", с. 15.

⁶ "Религия и нравственность", с. 7.

положений, которые одинаковы во всех распространенных и известных нам, исповедуемых более чем ⁹/₁₀ рода человеческого религиях,-- существует, и люди еще окончательно не озверели только потому, что лучшие люди всех народов, хотя и бессознательно, но держатся этой религии и исповедуют ее, и только внушение обмана, которое с помощью жрецов и ученых производится над людьми, мешает им сознательно принять ее. Положения этой истинной религии до того свойственны людям, что как только они сообщены им, то принимаются ими как что-то давно известное и само собою разумеющееся. Для нас эта истинная религия есть христианство, в тех положениях его, в которых оно сходится не с внешними формами, а с основными положениями браманизма, конфуцианства, таосизма, еврейства, буддизма, даже магометанства. Точно так же и для исповедующих браманизм, конфуцианство и др. учения -- истинная религия будет та, основные положения которой сходятся с основными положениями всех других распространенных религий. И положения эти очень просты, понятны и не много сложны¹.

Таким образом, множественность вероучений может служить лишь доказательством несостоятельности отдельных ре- лигиозных учений или церквей, но отнюдь не доводом против необходимости и истинности религии вообще. Нужно и дорого разрешение противоречия конечного с бесконечным и такой ответ на вопрос жизни, при котором возможна жизнь. И это единственное разрешение, которое мы везде находим, всегда и у всех народов,-- разрешение, вынесенное из времени, в котором теряется для вас жизнь людей, разрешение столь трудное, что мы ничего подобного сделать не можем,-- это-то разрешение мы легкомысленно разрушаем с тем, чтобы поставить опять тот вопрос, который присущ всякому и на который у нас нет ответа².

 

 

 

Выражения отношений человека к миру или началу и первопричине его -- очень многообразны, соответственно этнографическим и историческим условиям, в которых находятся основатель религии и народ, усваивающий ее; кроме того, выражения эти всегда различно перетолковываются и уродуются последователями учителя, обыкновенно на сотни, иногда на тысячи лет предваряющего понимание массы, и потому этих отношений человека к миру, т. е. религии, кажется очень много, но в сущности основных отношений человека к миру или началу его есть только три: 1) первобытное личное, 2) языческое общественное и 3) христианское или божеское. Притом второе

¹ "Что такое религия", с. 47.

² "Исповедь", с. 33.

отношение человека к миру -- общественное -- в сущности есть только расширение первого ¹. Отношений таких три и только три,-- не потому, что мы произвольно соединили различные жизнепонимания в эти три, а потому, что поступки всех людей имеют всегда в основе одно из этих жизнепонимании, и потому, что иначе, как только этими тремя способами, мы не можем понимать жизнь².

Первое из этих отношений, самое древнее -- то, которое теперь встречается между людьми, стоящими на самой низшей степени развития -- состоит в том, что человек признает себя самодовлеющим существом, живущим в мире для приобретения в нем наибольшего возможного личного блага, независимо от того, насколько страдает от этого благо других существ. Из этого самого первого отношения к миру,-- в котором находится всякий ребенок, вступая в жизнь, и в котором жило человечество на первой -- языческой -- ступени своего развития и живут еще и теперь многие, отдельные, самые нравственно грубые люди и дикие народы,--вытекают все языческие древние религии, так же как и низшие формы позднейших религий в их извращенном виде: извращенные буддизм, таосизм, магометанство и др. Все языческие культы -- обоготворения таких же, как и человек, наслаждающихся существ, все жертвоприношения и моления о даровании благ земных -- вытекают из этого же отношения к жизни. Второе, языческое отношение человека к миру, общественное -- то, которое устанавливается им на следующей ступени, отношение, свойственное преимущественно возмужалым людям -- состоит в том, что значение жизни признается не в благе одной отдельной личности, а в благе известной совокупности личностей: семьи, рода, народа, даже человечества (попытка религии позитивистов). Смысл жизни при этом отношении человека к миру переносится из личности в семью, род, народ, в известную совокупность личностей, благо которой и считается при этом целью существования. Из этого отношения вытекают все одного характера религии патриархальные и общественные: китайская и японская религия, государственная религия римлян, предполагаемая религия человечества -- позитивистов. Все обряды поклонения предкам в Китае и Японии, поклонения императорам в Риме зиждутся на этом отношении человека к миру.

Третье отношение человека к миру -- то, в котором невольно чувствует себя всякий старый человек и в которое вступает теперь человечество -- состоит в том, что значение жизни признается человеком уже не в достижении своей личной цели или цели какой-либо совокупности людей, а только в служении той Воле, которая произвела его и весь мир для достижения не своих целей, а целей этой Воли. Из этого отношения к миру

1 "Религия и нравственность", с. 7.

2 "Царство Божие внутри вас", с. 63.

вытекает высшее известное нам религиозное учение, зачатки которого были уже у пифагорейцев, терапевтов, ессеев, у египтян и у персов, браминов, буддистов и таосистов, в их высших представителях, но которое получило свое полное и последнее выражение только в христианстве -- в его истинном, неизвращенном значении.

Все возможные религии, какие бы они ни были, неизбежно распределяются между этими тремя отношениями людей к миру¹.

 

 

 

Религиозное основание есть неизбежное условие какого бы то ни было разумного, ясного и плодотворного учения о жизни. Всякая философия не может быть наукой, если она не берет в основу данные, установленные религией.

Как ни странно это может показаться для людей, привыкших считать религию чем-то неточным, "ненаучным", фантастическим, нетвердым, науку же чем-то твердым, точным, неоспоримым, в деле философии выходит как раз наоборот.

Религиозное понимание говорит: есть прежде всего и несомненнее всего известное нам неопределимое нечто; нечто это есть наша душа и Бог. Но именно потому, что мы знаем это прежде всего и несомненнее всего, мы уже никак не можем ничем определить этого, а верим тому, что это есть и что это -- основа всего; и на этой-то вере мы и строим все наше дальнейшее учение. Религиозное понимание из всего того, что познаваемо человеком, выделяет то, что не подлежит определению, и говорит об этом: " я не знаю ". И такой прием по отношению к тому, что не дано знать человеку, составляет первое и необходимейшее условие истинного знания. Таковы учения Зороастра, браминов, Будды, Лаодзе, Конфуция, Христа. Философское же понимание жизни, не видя различия или закрывая глаза на различие между познанием внешних явлений и познанием души и Бога, считает одинаково подлежащими рассудочным словесным определениям химические соединения и -- сознание человеком своего "я", астрономические наблюдения и вычисления и -- признание начала жизни всего, смешивая определяемое с неопределяемым, познаваемое с сознаваемым, не переставая строить фантастические, отрицаемые одна другую, теории за теориями, стараясь определить неопределимое. Таковы учения о жизни Аристотелей, Платонов, Лейбницев, Локков, Гегелей, Спенсеров и многих и многих других, имя же им легион. В сущности же, все эти учения представляют из себя или пустые рассуждения о том, что не подлежит рассуждению,-- рассуждения, которые могут называться философистикой, но не философией, не любомудрием, а любомудрствованием, или плохие

1 "Религия и нравственность", с. 8--9.

повторения того, что по отношению нравственных законов выражено гораздо лучше в религиозных учениях.

Да, как ни странно это может показаться людям, никогда не думавшим об этом, понимание жизни какого бы то ни было язычника, признающего необъяснимое начало всего, олицетворяемое им в каком бы то ни было идоле,-- как бы неразумны ни были его понятия об этом необъяснимом начале,-- такое понимание жизни все-таки несравненно выше жизнепонимания философа, не признающего неопределимых основ познания. Религиозный язычник признает нечто неопределимое, верит, что оно и есть основа всего, и на этом неопределимом хорошо или дурно строит свое понимание жизни, подчиняется этому неопределимому и руководится им в сврих поступках. Философ же, пытаясь определить то, что определяет все остальное и потому не может быть определено, не имеет никакого твердого основания ни для построения своего понимания жизни, ни для руководства в своих поступках.

Оно и не может быть иначе, так как всякое знание есть установление отношений между причинами и следствиями, цепь же причин бесконечна, и потому явно, что исследование известного ряда причин в бесконечной цепи не может быть основой миросозерцания.

Как же быть? Где же взять ее? Рассуждение, т. е. деятельность ума, не дает такой основы. Нет ли у человека еще другого, кроме рассудочного, познания? И ответ очевиден: такое, совсем особенное от рассудочного, независимое от бесконечной цепи причин и последствий, познание каждый знает в себе. Познание это есть сознание своего духовного "я".

Когда человек непосредственно сам находит это независимое от цепи причин и следствий познание, он называет это сознанием; когда же он находит это общее всем людям сознание в религиозных учениях, он называет это познание, в отличие от познания рассудочного, верою. Таковы все веры от древнейших до новейших. Сущность всех их, как и выше говорилось, в том, что, несмотря на те, часто нелепые, формы, которые они приняли в своем извращении, они все-таки дают воспринимающему их такие независимые от цепи причин и последствий основы познания, которые одни только и дают возможность разумного миросозерцания. Так что научный философ, не признающий религиозных основ, неизбежно поставлен в необходимость, вращаясь в бесконечной цепи причин, отыскивать воображаемую и невозможную причину всех причин. Религиозный же человек сознает эту причину всех причин, верит в нее и, вследствие этого, имеет твердое понимание жизни и такое же твердое руководство для своих поступков¹.

¹ Письмо к К. Я. Гроту от 18 сент. 1910 г. ("Новый сборник писем Л. Н. Толстого", с. 365--367).

 

ГЛАВА III

Основное противоречие жизни и его разрешение

Раздвоение сознания в людях нашего мира. Рождение истинной жизни в человеке. Основа познания. Подчинение блага животной личности закону разумения. Любовь -- единая и полная деятельность истинной жизни. Бог. Высшая Воля.

 

Чаще и чаще просыпаются люди к разумному сознанию, оживают в гробах своих,-- и основное противоречие человеческой жизни, несмотря на все усилия людей скрыть его от себя, со страшной силой и ясностью становится перед большинством людей.

Вся жизнь моя есть желание себе блага,-- говорит себе человек пробудившийся,-- разум же мой говорит мне, что блага этого для меня быть не может, и чтобы я ни делал, чего бы ни достигал, все кончится одним и тем же: страданиями и смертью, уничтожением. Я хочу блага, жизни, разумного смысла, а во мне и во всем меня окружающем -- зло, смерть, бессмыслица. Есть одна суета людей, делающих, сами не зная зачем, дела, которые другие делают, сами не зная зачем. Все живут, как будто и не сознавая бедственности своего положения и бессмысленности своей деятельности. "Или они безумны или я,-- говорит себе проснувшийся человек.-- Но все не могут быть безумны, стало быть, безумен-то я. Но нет,-- то разумное я, которое говорит мне это, не может быть безумно. Пускай оно будет одно против всего мира, но я не могу не верить ему. И человек сознает себя одним во всем мире с теми страшными вопросами, которые разрывают его душу. А жить надо. Одно я, его личность, велит ему жить. А другое я, его разум, говорит: "жить нельзя". Человек чувствует, что он раздвоился. И это раздвоение мучительно раздирает душу его¹.

"Что же имеет истинную жизнь?" -- спрашивает он себя и видит, что истинной жизни не имеет ни он, ни те существа, которые окружают его, а имеет жизнь только то, что желает блага ². Ему кажется, что пробудившееся в нем разумное сознание разрывает и останавливает его жизнь только потому, что он признает своею жизнью то, что не было, не есть и не могло быть его жизнью. Ложное учение утвердило его в мысли, что жизнь его есть период времени от рождения до смерти, и, глядя на видимую жизнь животных, он смешал представление о ви-

¹ "О жизни", с. 30--31.

² "Христианское учение", с. 13.

димой жизни с своим сознанием и совершенно уверился в том, что эта видимая им жизнь и есть его жизнь. Но представление его о том, что он жил все время от рождения и до настоящей минуты, есть обман сознания, подобный обману сознания при сновидениях: до пробуждения не было никаких сновидений, они все сложились в момент пробуждения. До пробуждения разумного сознания не было никакой жизни, представление о прошедшей жизни сложилось при пробуждении разумного сознания¹. В действительности же истинную жизнь нашу составляет только сознание того духовного существа, которое отделено от всего остального и заключено в пределы тела и движения. Духовное существо это всегда равно само себе и не подлежит изменениям; нам же кажется, что оно растет и расширяется во времени, т. е. движется. Движутся же только пределы, в которых оно находится; нам это кажется так же, как кажется, что движется месяц, когда тучи бегут через него. Так что люди приписывают два различных значения слову "жизнь". Одно значение есть понятие движущейся, отделенной от всего остального материи, признаваемой человеком собою, и второе -- неподвижное, всегда равное себе духовное существо, которое человек признает собою. Понятия эти кажутся различными, но в сущности это не два, а только одно понятие: понятие сознания себя духовным существом, заключенным в пределы.

Признание жизнью пространственного и временного существования отделенного существа есть только недодуманность. Сознание себя отделенным от всего существом возможно только для духовного существа. И потому жизнь всегда есть жизнь духовного существа². Только ложное учение о человеческой жизни, как о существовании животного от рождения до смерти, в котором воспитываются и поддерживаются люди, производит то мучительное состояние раздвоения, в которое вступают люди при обнаружении в них разумного сознания³.

 

 

 

Истинная жизнь всегда хранится в человеке, как она хранится в зерне, и наступает время, когда жизнь эта обнаруживается. Обнаружение ее состоит в том, что животная личность влечет человека к своему благу, разумное же сознание показывает ему невозможность личного блага и указывает какое-то другое благо. Оно еще не вполне выяснено, но личное благо так несомненно уничтожено, что продолжать личное существование невозможно; и в человеке начинает устанавливаться новое отношение его животного к разумному сознанию. Чело-

¹ "О жизни", с. 32--33.

² "О сознании духовного начала", с. 9--11.

³ "О жизни", с. 35.

век начинает рождаться к истинной человеческой жизни. Происходит нечто подобное тому, что мы наблюдаем в вещественном мире при всяком рождении. Плод родится не потому, что он хочет родиться, что ему лучше родиться и что он знает, что хорошо родиться, а потому, что он назрел и ему нельзя продолжать прежнее существование; он должен отдаться новой жизни не столько потому, что новая жизнь зовет его, сколько потому, что уничтожена возможность прежнего существования. Разумное сознание, незаметно вырастая в его личности, дорастает до того, что жизнь в личности становится невозможною. Не видим же мы роста разумного сознания потому, что мы сами совершаем его: наша жизнь есть ни что иное, как это рождение того невидимого нам существа, которое рождается в нас.

Но что же такое это разумное сознание?

Вообще говоря, разум не может быть определяем, да нам и незачем определять его, потому что мы все не только знаем его, но только разум один и знаем. Разум мы знаем вернее и прежде всего, так что все, что мы знаем в мире, мы знаем только потому, что это познаваемое нами сходится с законами этого разума, несомненно известными нам. Мы знаем и нам нельзя не знать разума. Нельзя потому, что разум -- это тот закон, по которому должны жить неизбежно разумные существа -- люди. И закон, который мы знаем в себе, как закон нашей жизни, есть тот закон, по которому совершаются и все внешние явления мира, только с тою разницею, что в себе мы знаем этот закон, как то, что мы сами должны совершать, во внешних же явлениях -- как то, что совершается по этому закону без нашего участия. В исполнении этого закона, в подчинении своего животного закону разума, для достижения блага, и состоит наша жизнь. Принимая благо и существование своей животной личности за всю нашу жизнь и отказываясь от предназначенной нам работы жизни, мы лишаем себя истинного нашего блага и истинной нашей жизни и на место ее подставляем то видимое нам существование нашей животной деятельности, которое совершается независимо от нас и поэтому не может быть нашею жизнью¹.

Жизнь человек знает в себе как стремление к благу, достижимому подчинением своей животной личности закону разума ². Жизнь эта обнаруживается во времени и пространстве, но определяется не временными и пространственными условиями, а только степенью подчинения животной личности разуму³. Силы пространственные и временные -- силы определенные, конечные, несовместимые с понятием жизни; сила же стремления к благу через подчинение разуму есть сила, поднимающая в высоту,-- сама сила жизни, для которой нет ни временных, ни пространственных пределов⁴.

¹ Там же, с. 37-40. ²Там же, с. 52. ³ Там же, с. 53. ⁴ Там же, с. 54.

Сущность учения Христа в том, чтобы человек узнал, кто он; чтобы он, как птица, не пользующаяся своими крыльями, бегающая по земле, понял, что он -- не смертное животное, зависящее от условий мира, а как птица, понявшая, что у нее есть крылья, и поверившая в них, понял бы, что он, сам он, никогда не рождался и не умирал, а всегда есть, и проходит в этом мире только одну из бесчисленных форм жизни для исполнения воли Того, Кто послал его в эту жизнь¹.

 

 

 

Заблуждение, что видимый нами, на нашей животной личности совершающийся закон и есть закон нашей жизни, есть старинное заблуждение, в которое всегда впадали и впадают люди. Оно, скрывая всегда от людей главный предмет их по--знания, подчинение животной личности разуму для достижения блага жизни, ставит на место его изучение существования людей, независимо от блага жизни². Чтобы понять жизнь человека, т. е. тот закон, которому для блага человека должна быть подчинена его животная личность, люди рассматривают: или историческое существование, но не жизнь человека, или несознаваемое человеком, но только видимое ему подчинение и животного, и растения, и вещества разным законам, т. е. делают то же, что бы делали люди, изучающие положение неизвестных им предметов для того, чтобы найти ту неизвестную цель, которой им нужно следовать.

Совершенно справедливо то, что знание видимого нам проявления существования людей в истории может быть поучительно для нас; что точно так же может быть поучительно для нас и изучение законов животной личности человека и других животных, и поучительно изучение тех законов, которым подчиняется само вещество. Изучение всего этого важно для человека, показывая ему, как в отражении, то, что необходимо совершается в его жизни; но очевидно, что знание того, что уже совершается и видимо нами, как бы оно ни было полно, не может дать нам главного знания, которое нужно нам,-- знание того закона, которому должна для нашего блага быть подчинена наша животная личность. Знание совершающихся законов поучительно для нас, но только тогда, когда мы признаем тот закон разума, которому должна быть подчинена наша животная личность. Истинное знание состоит в том, чтобы знать, что мы знаем то, что знаем, и не знаем того, чего не знаем,-- сказал Конфуций. Ложное же -- в том чтобы думать, что мы знаем то, чего не знаем, и не знаем того, что знаем. И нельзя датьболее точного определения того ложного познания, которое царствует среди нас.

1 "Дневник", т. 1, с. 11.

2 "О жизни", с. 41.

Человеку с ложным знанием представляется, что он знает все то, что является ему в пространстве и времени, и что он не знает того, что ему известно в его разумном сознании. Такому человеку представляется, что благо вообще и его благо есть самый непознаваемый для него предмет; почти столь же непознаваемым предметом представляется ему его разум, его разумное сознание; несколько более познаваемым предметом представляется ему он сам как животное; еще более познаваемыми предметами представляются ему животные и растения, и наиболее познаваемым представляется ему мертвое, бесконечно-распространенное вещество. В действительности же мы знаем вполне только то, что не определяется ни пространством, ни временем -- благо и закон разума. Внешние же предметы мы знаем тем менее, чем менее в познании участвует наше сознание и потому -- чем исключительнее предмет определяется пространством и временем.

Истинное знание человека кончается познанием своей личности, своего животного. Это свое животное, стремящееся к благу и подчиненное закону разума, человек знает совершенно особенно от знания всего того, что не есть его личность. Он знает себя в этом животном, как нечто независимое от времени и пространства. Когда он спрашивает себя о своем месте во времени и пространстве, то ему прежде всего представляется, что он стоит посредине бесконечного в обе стороны времени и что он центр, шара, поверхность которого везде и нигде. И этого-то самого, вневременного и внепространственного, себя человек и знает действительно, и на этом своем я кончается его действительное знание. Все, что находится вне этого я, человек может только наблюдать и определять внешним условным образом. Отрешившись на время от знания самого себя как разумного центра, стремящегося к благу, т. е. вневременного и внепространственного существа, человек может на время условно допустить, что он есть часть видимого мира, проявляющаяся и в пространстве, и во времени. Рассматривая себя так в пространстве и во времени, в связи с другими существами, человек соединяет свое истинное внутреннее знание самого себя с внешним наблюдением себя и получает о себе представление как о человеке вообще, подобном всем другим людям; по этому условному знанию себя человек получает и о других людях некоторое внешнее представление, но не знает их. За людьми, еще дальше от себя, человек видит в пространстве и времени животных, отличающихся от людей и друг от друга. Существа эти были бы совершенно непонятны для него, если бы он не имел знания о человеке вообще; но, имея это знание и отвлекая от понятия человека его разумное сознание, он получает и о животных некоторое представление; но представление это еще менее для него похоже на знание, чем его представление о людях вообще. Животных самых разнообразных он видит уже огромное количество, и чем больше их количество, тем, очевидно, менее возможно для него познание их. Далее от себя он видит растения, и еще увеличивается распространенность в мире этих явлений, и еще невозможнее для него знание их. Еще далее от себя, за животными и растениями, в пространстве и времени человек видит неживые тела и уже мало или совсем не различающиеся формы вещества. Вещество он понимает уже меньше всего. Познание форм вещества для него уже совсем безразлично, и он не только не знает его, но он только воображает себе его,-- тем более, что вещество уже представляется ему в пространстве и времени бесконечным.

Таким образом, истинность нашего знания не зависит от наблюдаемости предметов в пространстве и времени, а напротив: чем наблюдаемее проявление предмета в пространстве и времени, тем менее оно понятно для нас.

Наше знание о мире вытекает из сознания нашего стремления к благу и необходимости, для достижения этого блага, подчинения нашего животного разуму. Если мы знаем жизнь животного, то только потому, что мы и в животном видим те же стремление и необходимость. Если мы знаем вещество, то мы знаем его только потому, что, хотя благо его нам непонятно, мы все-таки видим в нем то же явление. Познание чего бы то ни было для нас есть перенесение на другие предметы нашего знания о том, что жизнь есть стремление к благу, достигаемое подчинением закону разума¹. И, напротив, сколько бы ни изучал человек жизнь видимую, осязаемую, наблюдаемую им в себе и других, жизнь, совершающуюся без его усилий,-- жизнь эта всегда останется для него тайной; он никогда из этих наблюдений не поймет эту несознаваемую им жизнь и наблюдениями над этой таинственной, всегда скрывающейся от него в бесконечность пространства и времени жизнью никак не осветит свою истинную жизнь, открытую ему в его сознании и состоящую в подчинении¹ его совершенно особенной от всех и самой известной ему животной личности совершенно особенному и самому известному ему закону разума, для достижения своего совершенно особенного и самого известного ему блага².

 

 

 

Обыкновенно думают и говорят, что отречение от блага личности есть подвиг, достоинство человека. Но это -- не достоинство, не подвиг, а неизбежное условие жизни человека. В то же время, как человек сознает себя личностью, отделенной от всего мира, он познает и другие личности отделенными от всего мира, и их связь между собой и призрачность блага своей личности, и одну действительность блага только такого, которое могло бы удовлетворить его разумное сознание. Для

¹ Там же, с. 43-50.

² Там же, с. 52.

животного, не имеющего разумного сознания, показывающего ему бедственность и конечность его существования, благо личности и вытекающее из него продолжение рода личности есть высшая цель жизни. Для человека же личность есть только та ступень существования, с которой открывается ему истинное благо его жизни, не совпадающее с благом личности. Сознание личности для человека -- не жизнь, но тот предел, с которого начинается его жизнь, состоящая все в большем и большем достижении свойственного ему блага, независимого от блага животной личности. Отречение от блага животной личности есть закон жизни человеческой. Если он не совершается свободно, выражаясь в подчинении разумному сознанию, то он совершается в каждом человеке насильно при плотской смерти его животного, когда он от тяжести страданий желает одного: избавиться от мучительного сознания погибающей личности и перейти в другой вид существования.